за пределами черепной коробки

      2018 год.       Сону — автор самых странных идей, пусть и выглядит несколько тихим и асоциальным временами. Всё потому, что для каждой из новых безбашенных задумок отдельно есть свой исполнитель — его зовут…       — Пак Чонсон!       — Ты почему звонишь так поздно? — Чонсон делает голос уставшим не нарочно, он такой изначально. — А если бы я спал?       Вот только никакая усталость не способна побороться против бессонницы. Ровно так же, как никакие слова окружающих не смогут побороться с укоренившейся и в сердце, и в мозгах влюблённостью. Глупо ругать Сону за ночные звонки, когда он — одна из главных причин, по которым Пак вообще-то и не желает спать. Чон сдаётся без боя и тихо закрывает крышку ноутбука. Предполагает, что делать домашнее задание никак не получится.       — Но я знаю, что ты не спишь, поэтому прекращай, — Ким не смеётся громко, однако Пак уверен, что тот сейчас улыбается: ему удаётся предсказать минимальные изменения в голосе младшего.       Они живут в общежитии, в каждой комнате по два человека. Совмещать разные привычки, а в особенности противоположный режим сна — то ещё дело. Чонсону повезло, что в третьем часу ночи не спит ещё и его сосед: Сонхун трясёт головой под какую-то рок песню уже третий час, звук на максимум, поэтому отголоски слышны. А вот Сону, похоже, просто всё равно на спящего австралийца: он же не знает корейского и возразить не сможет; Ким даже его имя не помнит.       «Вот такая вот Сону у нас стервочка», — умиляется младшему их общий друг Хисын.       — Всё ещё приотворяешься, что не знаешь английский?       — Я правда не знаю.       — Ну да, ну да. Не забудь субтитры включить, когда будешь смотреть новую серию «Секс в большом городе». Так, для правдоподобности, — недолгая тишина и всё же вопрос: — А зачем звонил?       Звучит так, как будто сказано с надеждой. Хотя Сону временами звонит, чтобы просто почесать язык об зубы; выговориться о накипевшем. И он делает это снова, пока Чонсон просто слушает. Правда, в какой-то момент теряет нить повествования и прекращает внимать, задумывается о своём.       Есть же такое: одинокие люди могут заснуть только при условии, что представят кого-то, обнимая подушку, одеяло, или и то и другое. А у Чонсона беды с воображением, хотя больше похоже, что с головой, поэтому представлять ему недостаточно.       Он хочет обнимать Сону по-настоящему. И именно в эти мысли проваливается, слушая его голос. Представляя, что Ким сейчас лежит у него под боком. Чонсон очень хочет Сону, но в самом невинном плане из возможных.       А вот Сону хочет:       — Целоваться.       — Чё?       — Спрашиваю, не мог бы ты поцеловать меня.       У Чонсона сбой системы. Сейчас ему хотелось бы быть роботом, чтобы спихнуть всю ответственность и отдаться воле короткого замыкания.       Но в итоге Чонсон отдаётся воле Сону. Забавно, что понимает всю абсурдность ситуации только когда уже стоя на улице дёргает ногой, отгоняя комаров. Три часа ночи, подсветка на мостах в парке за общежитием уже не горит, слышится хлюпанье воды вдалеке — лягушки решили устроить пляжный сезон. Оно и не странно, на улице ведь середина июня. Самое время лягушкам спариться, а Ким Сону разбить чьё-то сердце, да?..       — Хён! — кричит он, появляясь рядом с раздутыми от улыбки щеками, под старым мигающим фонарём. Он освещает шлёпанцы, что младший надел (о Боже) на носки. — Что смотришь так? Это чтобы меня жуки не покусали. В сторону озёра же идём, всё-таки.       И они идут. Чонсон приводит его на детскую площадку возле воды.       — Как думаешь, здесь нет камер?       — Не должно быть…Зато, кажется, есть люди.       Пьяная парочка на качелях явно помешает осуществить задуманное. Когда ты собираешься с кем-то целоваться — желательно делать это в незаметном месте. И никого из прохожих не злить(хотя кто вообще будет шататься по парку ночью?).       Сону приводит старшего в деревянную беседку, присоединённую к мосту. Она стоит в самом центре озера. Обычно здесь горят ряды маленьких лампочек, но в настолько позднее время, разумеется, всё отключили.       — Здесь нет камер и издалека нас точно никто не увидит, — довольно тараторит Сону, хватая Чонсона за руку, чтобы тот оказался ближе. И спрашивает, понимая, где находятся глаза, только по отблеску луны на зрачках.       Слишком близко.       — Ты же ещё не передумал?       — Я уже почти, — Чонсон шутит, но вообще-то…От шутки там даже не доля.       Сону обьясняет ситуацию подробно.       — …Вот…И поскольку он мне очень нравится, я не хочу опозориться. Да, мне пришлось хранить свой первый поцелуй, — парень набирает полные лёгкие воздуха, наверняка краснея, —…Но сейчас я хорошенько подумал и понял, что быть девственником плохо.       — Это ты о чём? — напрягается Чонсон, резко забыв, что комары съели ему, моднику в коротких шортах, уже полноги. — Мы же только на поцелуй договари…       — Да успокойся ты, от тебя нужен только чмок. На тебе потренируюсь, а с ним уже всё остальное.       «Что остальное?» — хочется притвориться тупым и спросить у Сону, но Чонсон боится услышать ответ, потому что знает, каким он будет. И потому что больно от этого:       — Не волнуйся, ничего личного. Я буду представлять Ники вместо тебя, — уверяет старшего Сону.       — А я всё равно буду смотреть только на тебя, — хочет сказать вслух, но в итоге просто думает про себя Чонсон, часто-часто моргая. Смаргивает обиду?..       — Ты тоже можешь кого-то другого представить. Тебе же наверняка кто-то нравится, да?       — Да, — вообще-то Чонсон не врёт. И в этом вся соль.       Сону умненький и стеснительный, он может общаться свободно только с Чонсоном, а потому упустил тот момент, когда гормоны взрывают мозг, отбивая страх и усиливая желание сделать что-то…Взрослое. Он не делал то, что делали другие подростки, а следовало бы. Хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя таким глупым и неопытным в свои двадцать с хвостиком. Хотя бы для того, чтобы не просить помощи у Чонсона так позорно.       — Я почистил зубы, — звучит как отчёт перед родителями, но в данном случае важно. Вот, зачем нужны эти тренировки! Перед обьектом воздыхания вряд ли будет такое подробности освещать, а подготовленным заранее всё равно надо быть.       — Я тоже, — кивает Чонсон.       — Конфету дать?       — На всякий случай, — стыдоба да и только.       — Но Чонсон…Как это вообще делать? — вовремя осознаёт Сону, что вообще ничего не осознаёт.       — Просто прикрыть глаза и всё? Дальше оно…Само пойдёт.       — Чонсон…Оно не идёт, — жалуется на секунду прикрывший глаза Сону, а затем, снова открыв, уточняет: — А ты вообще целовался?       — Разумеется, — хмурится Чонсон. Он, в отличие от Сону, был просто неуправляемой собакой в свои пятнадцать: перецеловал полгорода, хотя хотел всего лишь одного человека. Ну и где справедливость?       — Давай так: мы оба закроем глаза, и я потянусь к тебе сам. Идёт?       — Ладно.       — Только закрой обязательно, — шепчет Сону и втыкает один наушник в правое ухо старшему — какая-то баллада для атмосферы начинает разбавлять напряжение. Или нет.       Сону прикрывает глаза, растерянно хватая лицо Чонсона руками. Старший может почувствовать, как прохладные кончики кимовских пальцев дрожат. Сам же Пак делает обещанное не сразу, оставляя глаза открытыми и наблюдая за плохо видимым, но всё ещё наизусть выученном лицом. Ким выглядит таким забавным: неловкий, нервничающий, и, кажется, до конца не понимающий, в какую сторону наклонять голову.       — Закрой глаза, я тебе сказал! — настаивает младший, пища, как чайник.       — Сону, знаешь, я думаю, что моё лицо находится немного левее.       Чонсон сдерживает низкий смех, и всё, что выходит за пределы дрожащих губ — это нервное. У них мало что получается, потому что Ким, кажется, не врал, говоря, что опыта у него круглый ноль. При этом просит Чонсона ничего не предпринимать. Даже не может попасть губами в губы — то и дело мажет влагой по щеке.       Но даже такое маленькое неумелое касание вызывает табун мурашек, которые проламывают дыры в позвоночнике — может быть поэтому Чонсон и чувствует, что не может двигаться?       — Я открою, а ты закрой!       Всё это похоже на какой-то парад лузеров. Первый — просто ничего не умеет, а второй — делает вид, что ему нормально, хотя жутко жалеет, что не научил Сону целоваться ещё в пятнадцать. Надо было сделать это прежде, чем Ким решил всюду и везде представлять японца с танцевального факультета.       Да и вообще…Сону так сильно переживает из-за того, что это его первый поцелуй? Из-за того, что представляет Ники и не может с собой совладать? Или всё же причина в другом?..Ни о чём кроме второго варианта Чонсон думать не способен.       Сону наполняет полные лёгкие воздуха и с лозунгом «сейчас или никогда» клюёт в губы ощутимым, но безумно быстро заканчивающимся касанием. Чонсон цепляется за вырванный из лёгких воздух — жаль, что тщетно; он уже не в состоянии вернуть его обратно. И не в состоянии думать о чём-то кроме того, что губы Ким Сону — безумно нежные, пухлые, мягкие. Нет, здесь всё же самое важное, что это — губы Сону.       — А это не так страшно, как я думал. Но нос всё же мешает, — удивляется Ким.       — Откусить? — глупо шутит Чонсон, дабы скрыть всю свою растерянность.       Тахикардия ведь слышна лишь тому, кто от неё страдает?       — Дурачок, что ли? Мы тут серьёзными делами занимаемся. И я вряд ли понравлюсь Ники без носа.       И Чонсон, у которого сердце на осколки и снова «в единое» — полностью проваливается в другую реальность. Пусть Сону представляет кого хочет, у Чонсона беды с воображением. Поэтому он предпочтёт остаться с реальным человеком.

Вопреки мыслям о том, что…

      — Поцелуешь теперь ты? Только по-взрослому. Я сам вряд ли так смогу…

Любовь создана для того, чтобы причинять людям боль.

***       2022 год.       «Математически наполнен, но по истине — совершенно пуст».       Паренёк поджимает губы, опуская острый треугольный подбородок на прижатые к груди колени. Белая кафельная ванна такая же холодная, как и собственное тело.       Ему двадцать два года по данным в источнике, но, на самом деле — всего лишь два. На его лице россыпь веснушек, а сами впалые щёки всегда в румяной пудре; с ними он выглядит немного естественнее. Журналисты, написавшие заголовок про пустоту в его металлическом сердце, как и люди, оставляющие комментарии про то, как сильно их пугает развитие роботов — совсем ничего не знают. Красноволосому хотелось бы закричать:       — Я не робот! — и разбить кулаки от злости об эту самую холодную ванну; или же об чьи-то лица, но он слишком гуманный для этого.       Вот только вместе крови и синяков из-под кожи проступят провода и та самая сталь. Жаль, что только из-за этих признаков никто не поймёт, что у него внутри в действительности.       — Если они говорят, что я пуст, но наполнен математически — пускай я буду наполнен ещё и литературно, — согласился с собой парень, пойдя на факультет корейской литературы и языка. Каждую лекцию он хватает глазами мелочи, изучая поведение людей. Однако их чувства ему вовсе не чужды.       Слегка отёкшие вены на руках женщины преподавателя. Как она передвигает и лепит цветные магниты на блестящей светлой доске. Как такие же стикеры — красные, зелёные, жёлтые — на ней же создают контраст. Всё так аккуратно и стерильно чисто, но потом в её руках плывёт синий маркер — вниз по бледным ладоням.       — Ай, чёрт бы тебя!.. — зачем-то кричит она на предмет. И глядя на цвета, что способна уловить встроенная радужка, роботу хочется верить, что они — это то же самое, что и эмоции. А их он может чувствовать.       Поэтому долго плачет, прочитав стих после лекции.       «Самоубийство снеговика» — это творение как одна из причин, почему красноволосый лежит в ванной в одежде и беспрерывно пялится в окно.       — У снеговика не было причин жить, но и причин умирать тоже. У него не было причин совершать самоубийство, но и «не» — для этого их тоже не было, — рассуждает он вслух.       Если бы Ян Чонвон мог растаять, он бы лёг в ванну рядом со снеговиком. Он бы растаял вместе с ним.       Чонвон очень умён: в нём куча базовых знаний, но его никогда не пичкали готовой информацией. Тот, кто его придумал, хотел, чтобы Вон действительно был как человек. Получил ограниченное количество информации, а всю последующую только через изучение. Поэтому он так много читал и, наверное, был излишне любопытным. Ему, получившему авансом все эмоции(в относительно неконтролируемом виде) приходилось их переживать, совсем не зная — почему и откуда они берутся вовсе.       И ему же, правда, всё ещё непонятны совсем уж элементарные вещи.       Почему вода — прозрачная, небо — голубое, почему человеческий глаз не может видеть больше определённого спектра и почему людские чувства так же не могут преодолеть заданную от рождения планку. Почему все они имеют свойство притупляться.

И почему, раз любовь жестока — все так сильно её желают?

      С нелогичным бороться было сложно, поэтому Чонвон старался понять и принять это изо всех сил. А вместо этого, почему-то, иногда, когда сильно болело сердце — просто плакал. Вот так, без причины.       Если люди созданы по подобию Бога, то Ян Чонвон — по подобию своего Создателя.       Мальчик с веснушками-созвездиями перенял абсолютно всё именно от Ким Сону. Даже его память, заблокированную в папках, сохранённых в датчике. Страшно даже подумать, что случится, если их взломать.       Один парень из университета, делая презентацию, сказал:

Любовь только и делает, что причиняет боль и страдания…

Мир так жесток именно из-за неё.

      Но он был программистом, а Чонвон, почему-то, не склонен им верить.