Мы будем жить

– Здравствуйте, Вы Давыдова Марина Викторовна, жена Давыдова Павла Александровича? В дверном проходе стояли двое мужчин в болотного цвета военной форме – гимнастёрки, туго затянутые на талии коричневыми ремнями, красные петлицы на треугольных воротниках и тёмные шаровары, заправленные в высокие чёрные сапоги. Один был помоложе – лет 30 с небольшим, высокий, поджарый, с широкими плечами и характерной квадратной челюстью. Лицо его было обрамлено лёгким налётом тёмной щетины, а из-под фуражки с красным околышем выглядывали непослушные русые кудри. Второй, явно постарше, носил густые чёрные усы и попеременно перекатывал желвак во рту, что добавляло в его образ некий сельский лейтмотив. Особо пугали большие, мутные глаза, похожие на рыбьи, мужчина даже моргал как–то медленно и расслабленно, из-за чего создавалось впечатление, что он и вовсе не использует свои потемневшие веки, в принципе. Женщина кивает, рассматривая обоих гостей с неприкрытым непониманием. Естественно, она сразу догадалась, кто они. Другой вопрос – по какому делу такие люди здесь и почему уточнили имя и отчество её мужа? Вполне возможно, что она их вовсе не интересует, а ищут они именно Павла. Однако его уже третий месяц нет дома, а письма из Воронежа перестали приходить недели две назад, хотя до этого Марина получала телеграммы на постоянной основе. В каком-то плане это стало её смыслом жизни – ожидать очередную весть от супруга. Можно представить, в каком состоянии пребывала поэтесса, когда канал резко обрубился. – Разрешите пройти, – серьёзно сказал старший. – На каком основании? – в таком же тоне спросила женщина, без толики страха сверля глазами непрошенных гостей. Ни удостоверений не показали, ни представились даже, что-то здесь явно не так. Она это чувствует. Мужчины, точно прочитав её мысли, достали свои документы и продемонстрировали Королёвой. Та сощурилась на них. «Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем» Даже с полным осознанием рода этих людей Марина ощутила лёгкую тревогу. Ни одно из слов данной аббревиатуры не подходило ни к ней, ни к её мужу. Они простые граждане. Да, Павел достаточно обеспеченный по меркам страны, но не по меркам столицы. К тому же, писательская деятельность сильно бьёт по кошельку, как бы кто не пытался защищать весь романтизм этого вида заработка. И тем более, они не писали ничего дискредитирующего нынешнюю власть. – Я всё ещё не понимаю, на каком основании, – ей может быть страшно сколько угодно, но так просто она никого не впустит в свою квартиру. Бесспорно, удостоверения настоящие, но это не добавляет никакого доверия к подобной структуре. – Это по поводу Вашего мужа, – буркнул усатый брюнет, явно раздражаясь, о чём свидетельствовало более активное движение желвака. Королёва округлила глаза и поджала пухлые губы. Внутренние кончики светлых бровей полезли наверх, полностью уничтожая образ самоуверенной особы, который та пыталась держать всё это время. Земля ушла из-под ног, голова закружились, а окружающий интерьер будто заволокло молочным туманом. Ей полностью стало безразлично наличие двух мужчин, ожидающих, когда она пропустит их внутрь, всё, что она слышана в этот момент, это своё дыхание и учащённое сердцебиение, отдающиеся эхом в ушах. Взявшись рукой за дверной косяк, женщина упёрлась взглядом в несуществующую точку на полу. Как это могло дойти до них? Невозможно, бессмысленно, нелепо. Они же ничего не сделали. Каждый гражданин знал о ВЧК, знал об их нравах, но всё это казалось таким далёким, не касающимся конкретно тебя, будто ты проживал в некоем вакууме, вокруг которого призраками возникали опасности, упорно не замечающие твоего существования. Эфемерность этого явления позволяла жить спокойно с твёрдым слоганом: «Меня это не коснётся». – Что с ним? – еле слышно осведомилась та. – Разговор долгий, разрешите пройти, – продолжил настаивать тот, что помоложе. Немного поколебавшись и поразмыслив о возможных последствиях, женщина всё же пропустила мужчин внутрь. Желание узнать скорее о муже взяло вверх над рационализмом в неравной борьбе чувств и разума. Дверь захлопнулась, а гости в свою очередь прошли в гостиную, окидывая внимательными взглядами мебель и стены. За три месяца интерьер никак не поменялся, да и надобности не было. Даже сборник Тургенева, оставленный Павлом, так и покоился на столе. Отсутствие пыли вкупе с наличием самого предмета на неизменном месте свидетельствовали о том, что Марина бережно относилась к чистоте, но книгу решительно убирать не хотела, видимо, как воспоминание и надежду, мол скоро он вновь возьмётся за корешок своими большими грубыми пальцами и поднимет книгу со стола, затем усядется в кресло, принявшись в сотый раз перечитывать любимый рассказ «Рудин». Он читал ей отрывки из него, иногда повторялся, но с таким восторгом и трепетом, что у Королёвой и мысли не было напомнить ему, это бы, очевидно, разрушило всю идиллию, против которой она ничего не имела. Наоборот, слушать вечный гимн психологизму Ивана Сергеевича в исполнении Павла можно бесконечно. Из приятных мыслей женщину выбил голос одного из мужчин: – Вы знаете, кем Ваш муж является? Королёва нахмурилась и обратила свой взор на военного. – Поэтом? Комнату оглушил заливистый хохот, оба гостя скалили пожелтевшие от табака зубы в улыбках. Усатый схватился за живот и потерял всю свою былую суровость, столь сильно давящую на мозг женщины. Та, к слову, явно опешила и вскинула брови, на её щеках проступил персиковый румянец, который появился то ли от злобы, то ли от смущения. Было совершенно не ясно, что такого смешного она могла сказать, ведь то была чистая правда, кем ещё мог быть её супруг в глазах других, не близких ему людей. Естественно, Юрий или Антон смогли бы найти ещё пару его званий, да и то, очевидно, шуточных. – Три месяца назад Ваш муж прибыл в Воронеж, не так ли? Марина кивнула, а отвратительная колика в груди продолжала нарастать с пугающей скоростью. – Прямо к началу наступления красных войск. Более того, он отправился в близлежащую деревню с несколькими богатыми имениями. – Да, он поехал к своей тёте. Что-то не так? – Не так то, что за прошедшие месяцы Павел Александрович успел примкнуть к белому движению и чинил саботаж в отношении нынешней власти. Мозг женщины, точно стрелой, прорезала очевидная в своей жестокости мысль. Тревога превратилась в абсолютно понятный, но от того не менее утешительный страх. Все телеграммы Давыдова изобиловали его мыслями и размышлениями, события, описываемые там, не были похожи на то, о чём сейчас говорил чекист. Значит ли это, что он просто недоговаривал? Но зачем? Боялся, что, узнав о грозящей ему опасности, Королёва бросится на поезд по направлению Москва–Воронеж? Но почему он вообще ввязался в войну двух противоборствующих лагерей? Поэтессе вспомнился один их сравнительно давний диалог, во время которого Паша открыто высказал ей свою позицию насчёт происходящих в стране событий. После ситуации с театром Юры он только укоренился во мнении, что та бесчеловечность, что пришла к ним на Родину под красным флагом, никогда не сможет достичь светлого будущего. «На костях и обломках храма не построишь» – сказал тот. – Что с ним? – слова еле как смогли собраться в рациональный вопрос, язык отказывался работать в привычном режиме. – То, что и должно было постигнуть любого врага революции, – безэмоционально, точно как заводная игрушка с медным ключиком в спине, ответил кучерявый. Чудилось, он говорил о ком-то совершенно неважном, даже неизвестном. Ни остервенения, ни досады – абсолютное равнодушие к человеческой судьбе. Чувство, что овладело Мариной, не поддаётся ни одному лексическому значению. Оно было присуще человеку, но не каждый испытывал его в своей жизни. Не ярость, не гнев, не горечь, нечто иное, собирающее в себе всю ненависть, всю боль женского сердца. Обычно оно воспламеняется, окутывая всё вокруг горящей огненной жаждой мести, а перерождается в бессилие тлеющих угольков, когда от бури остаётся лишь сваленный бурелом. Пройдя по артериям, это чувство насыщает своей бездонной силой на исступлённой тяге кулаки, заставляя тех сжиматься до белеющих костяшек. В обычное время не встретишь такого явления, редко можно увидеть в человеческих глазах отчаявшееся от безумия полотно, которое рисует тебе ужасающие картины расправы. Такое чаще бывает у животных, ведь их существование неминуемо связано с постоянным выживанием и каждодневной опасностью либо самому превратиться в источающее трупный смрад тело, либо лицезреть чужую тушу, безвольно лежащую на окрашенной красным траве. Женщина, совершенно не владея собой, набросилась на одного из мужчин, схватив того за жёсткую ткань гимнастёрки. – Что вы сделали с ним?! Чекист грубо откинул её от себя, тем самым заставив Марину стремительно упасть на пол, болезненно приложившись плечом о твёрдую поверхность. Та подняла на них свои небесно-голубые глаза, сначала в них пролетали вороны, олицетворяющие страх перед тем риском, что она брала на себя такими поступками, но затем те сменились соколами, образами праведного гнева, не боящихся ни последствий, ни страданий. – Гражданка, мы ведь по-хорошему хотели поговорить с Вами… – брюнет презрительно сощурился и сложил губы бантиком, видимо, раздумывая над чем-то. – Вы отобрали у меня моего мужа! Какие к чёрту разговоры?! – женщина упёрлась дрожащей рукой в деревянную доску и поднялась. Бок до сих пор саднило, без синяка не обойдёшься. Впрочем, это самое малое, что беспокоило Королёву сейчас. – Мы у Вас никого не отбирали, это был сугубо его личный выбор. Марина Викторовна, давайте сядем и поговорим в спокойной манере, у меня нет желания спорить… – поразительно равнодушно процедил гость, и только по натужным движениям рта можно было уловить нотки раздражения, сквозящего в чересчур вытянутых линиях и собирающихся от этого характерных морщинах. Но это только сильнее разъярило поэтессу. Как они смеют после всего того, что сказали и, наверняка, совершили, говорить о милых беседах за чашечкой чая?! У них нет чести! Марина продолжала сверлить их взглядом взъерошенной кошки с ощетинившимся хвостом, стоящим пушистой трубой. Она не шевелилась, и ни одна мышца её уставшего, явно похудевшего, за эти три месяца лица не дрогнула. Уже не было мыслей о неверии в сложившуюся ситуацию, не было горечи потери, только всепоглощающая ненависть к тому, что хоть минимально было причастно к смерти дорогого ей супруга. Исчезло и время на рассуждения или воспоминания, всё заполнил вакуум с единственным желанием отмщения. – Ясно, должно быть, поговорить нам не выйдет, – тот вздохнул, почесав затылок, из-за чего чёрная фуражка съехала набекрень. – Что ж… Тот, что постарше, направился на Королёву. Женщина, явно напрягшись, сделала шаг назад и сжала руки в кулаках, однако не успела замахнуться, так как её тут же схватили за запястье и резким движением подтянули обратно. Пискнув, та машинально взвела вторую руку и отвесила мужчине пощёчину, попав прямо по уху и виску. Тусклые, точно неживые, большие глаза зажмурились, а самому их владельцу понадобилась всего секунда, чтобы прийти в себя от лёгкого оглушения. Он, немедля, ударил поэтессу в ответ и рассёк ей скулу, оставив на ней красные отметины. Затем не менее жёстко ухватил за пучок белёсых волос, тем самым уничтожая былой порядок на голове дамы, и кинул на близстоящий диван. Марина извернулась кошкой и, игнорируя боль и шоковое состояние, спрыгнула с мебели, побежав к открытой двери, ведущей в прихожую. Всё сконцентрировалось на одном этом проходе, своеобразных вратах в рай, спасении от земных мук. Она видела только стоящую обувь в двух метрах от гостиной, среди неё были и большие мужские калоши, которые та так и не убрала после отъезда Павла, по непонятной для неё самой причине. Однако эта слепость не дала Королёвой увернуться (впрочем, даже заметь она его, вряд ли бы это помогло) от второго военного, что, как гепард антилопу, заключил её в тиски и зажал рот крупной жёсткой ладонью. Извиваться бесполезно, хватка была слишком сильной, как бы женщина не напрягала плечи и руки, это никак не сказывалось на её положении. Оно, скорее, решительно ухудшалось. Швырнув ту обратно на коричневый диван, молодой революционер обратил свой взор на старшего товарища. Тот изменился в лице. От былого спокойствия не осталось и следа. Он выглядел пугающе. Глаза будто стали ещё шире, давая рассмотреть пару лопнувших капилляров, заполняющих белок выходящими из своих берегов красными реками. В них читалось что-то животное, совершенно не отзывающиеся в человеческих сердцах. Может только страхом. – Товарищ Оглобин… Названный медленно перевёл на говорящего взгляд, что тут же заставило юношу замолчать. Марина, сжавшись меж подушек, тихо всхлипнула, но тут же накрыла рот рукой. Послышался звон пряжки ремня, и зажмурившийся женщина ощутила, как её тянут на себя, сведя обе тонкие руки вместе, заключая их в холодный кожаный замок. Та хотела вскрикнуть, но грубая ладонь не дала этого сделать. Навалившись сверху, тем самым прижимая поэтессу к поверхности мебели своим весом, мужчина начал расстёгивать железные пуговицы свободной рукой. «Всё кончено» Королёва замерла. Вид волосатой, с сальными чёрными кудрями, груди уже не вызывал никаких эмоций. Отвращение здесь излишне, ведь давать оценку не к чему. Тебе абсолютно без разницы на уродливую внешность, на болезненно выглядящий орган, да даже на личность. Разве это имеет значение? А должно ли? Надо уйти от этого. Стать эфемерной бабочкой, столь девственной и хрупкой, что природа даровала ей своеобразную защиту – исчезновение. Да, её тело тут, такое слабое и немощное, но само существо где-то в другом месте. Подумать только, а ведь когда-то Марина гордилась своей фигурой, ведь в сравнении с другими девушками, она была весьма сильной и подтянутой. Таковой и оставалась, впрочем, но теперь это утратило свой первоначальный смысл. Красивая оболочка, ныне пустая внутри, ведь душа покинула её, забирая с собой и мысли, и чувства, самое главное, что есть в человеке, в то место, где точно не будет больно. И называется оно – лес воспоминаний. Здесь с веток ниспадают серебристые нити прошедших лет, птицы щебечут знакомые мелодии, напеваемые с мамой в детстве под звуки дребезжащего рояля, и где-то в глубине этого белоснежного линейного потока стоит он. И ждёт её одну. Когда же она пройдёт сквозь завесу памяти и сможет вновь коснуться толстой мужской кожи, ласковой в своей грубости. И Марина верно ступает по влажной не только утром траве, ощущая босыми ступнями нежные зелёные язычки, игриво щекочущие её за пятки. Словно она вновь лежит на беленькой простыне, а отец, сидящий рядом, со смехом ловит её за ноги, выискивая под покрывалом с пурпурными фиалками детские стопы. На лицо вуалью ложилась прохладная тень, похожая на ту, что носила мама вместе с широкополой шляпой. Каждая деталь этого леса пробуждала в памяти, казалось бы, окончательно забытые осколки прежней, счастливой жизни. Былые дни растекались сладкой негой, обволакивая медовым слоем кровоточащие раны настоящего. Поэтесса выходит на опушку, освещаемую лишь холодным лунным свечением, посреди той в траве резвился рыжий клубочек, носящийся с такой бешенной скоростью точно маленький огонёк, не желающий быть частью большого пламени. Подойдя поближе, девушка обнаружила, что неизвестное создание вовсе не веселилось. Некрупная лисица с долговязыми лапами и острой мордочкой упорно пыталась выпутаться из сетки, сотканной из белоснежных воспоминаний. Что-то неразборчиво пыхтя, та будто и не замечала подоспевшую любознательную гостью. Наблюдать за тщетными попытками хоть и было интересно, но всё же, очевидно, становилось жаль нерадивое животное, оказавшиеся в ловушке прошлых дней. Нужно помочь бедолаге, пока она только не усугубила свое незавидное положение. Женщина аккуратно взялась за нити, но зверь только сильнее забился в них, явно испугавшись неожиданной помощи, коею он, естественно, таковой не считал. Нет, так не выйдет. Рыжая бестия только сильнее запуталась, силки обвились об её задние лапы, сулить которыми теперь не представлялось возможности. Положив ладонь на лоб животного, Марина ласково провела по взъерошенной бесконечной борьбой с воспоминаниями шёрстке. Лиса на мгновение замерла и взглянула на возможного спасителя глубокими чёрными омутами глаз. Даже в чём-то столь невыразительном и не подвластном человеческому пониманию женщина уловила ту самую эмоцию – страх. – Не волнуйся, я не обижу, – прошептала та и, ощутив проблески доверия со стороны существа, начала активно распутывать сети. Спустя минуту возни общими усилиями им удалось решить эту сложную головоломку морских узлов. Животное подскочило на длинные лапы, встрепенулось и уже хотело исчезнуть в кустах, как вдруг извернулось и встало напротив Королёвой. В этом взгляде, чудилось, совсем не зверином, пылала искренняя благодарность. Марина коснулась ладонью узкой морды, и лисица, поддавшись ласке, потёрлась об неё, виляя пушистым хвостом из стороны в сторону. – Пожалуйста, – ответила женщина, читая мотивы действий животного по глазам. Та встала, в последний раз улыбнулась рыжему и пошла в сторону деревьев, ведь её истинная цель совсем близко, она это чувствует, надо лишь упорно идти. Не понадобится ни компас, ни карта, нечто вело поэтессу за руку именно туда, куда нужно. Она в этом уверена. Что-то приятное, будто шёлковое, коснулось оголённой лодыжки, и Марина инстинктивно опустила голову в поисках «раздражителя». Лисица уверенно семенила за ней, периодически кошкой потираясь о её ноги. Белые, еле заметные, брови вздёрнулись от удивления, но затем лицо Королёвой вновь смягчилось, а вся нежность сконцентрировалась в слегка приподнятых уголках пухлых губ. Что ж, она не против такой милой компании. К тому же, чудилось нечто знакомое и родное в этом животном, увязавшимся следом. Так они шли вместе через водопады белоснежных нитей, свисающих с деревьев, стараясь не задевать их, дабы не нарушать лесную идиллию. Лунный свет заставлял всё вокруг источать молочное свечение, ласково обволакивающее обзор словно сладковатый туман. Обычно в глубокой чаще человека одолевает тревога, не имеющая конкретного источника, ведь ты никогда не знаешь, что скрывается за той осиной, даже не имеешь понятия, как скоро выйдешь к хоть какому-то оплоту цивилизации. Во время нахождения в бесконечно огромном пространстве весь привычный жизненный строй меняется в угоду обстоятельств, вынуждающих человека приспосабливаться к сырой земле, давящим своим величием соснам, редко появляющимся опушкам и прочим атрибутам дикой природы, в коей оказаться не столь романтично, как кажется. Впрочем, для Марины всё было именно сказочно. Мысли о выживании и выходе наружу не было, ведь она по сути и не хотела возвращаться. Она знала, что всё кончено. Следующая опушка была бугристой, идти по ней было сложновато, то и дело ноги упирались в небольшие холмики, намереваясь болезненно подвернуться. Приходилось смотреть вниз и внимательно выискать глазами очередное препятствие. Создавалось ощущение, что земля покрыта ожогами – на такие ассоциации наталкивали не только своеобразные «волдыри», но и облысевшие островки, на которых трава и вовсе отсутствовала, хотя в остальных местах цвела своей желтоватой свежестью в полной мере. Вдруг что-то серое промелькнуло сбоку и исчезло в одном из бугорков. «Это норы!» Действительно, если наклониться, то становилось ясно, что снизу чернели маленькие дыры. Более того, в одной из них чётко виднелось нечто пушистое. Присев на корточки, Марина вгляделась в неизвестное существо, из норы на неё в ответ смотрели два больших круглых глаза с красноватым отблеском. Лис-попутчик тут же юркнул в отверстие, откуда уже через мгновение выскочил вместе с гонимым кроликом. Некрупное, пухлое в своём густом шерстяном покрове животное перепугано понеслось к соседней норе, однако Королёва ловко подхватила его за пушистые подмышки и подняла с земли. – Не пугай его, – наигранно строго обратилась та к лисице, а сама легонько прижала мягкое трясущиеся тельце к своей груди, держа его подобно хрупкому младенцу. Кролик, не способный побороть свою дрожь, прятал топоровидную голову в руку девушки. – Не бойся, малыш… Ласково почесав шёрстку между длинных ушей, Марина улыбнулась и дождалась, пока зверь обратит на неё свои непропорционально большие для такого некрупного по своей природе тела глаза. Розовый носик периодически подрагивал, но само животное перестало сотрясаться в панике. Что-то начало дёргать подол платья дамы, поэтому она опустила голову вниз. Рыжий хищник держал в пасти ткань, но тут же отпустил её, видимо, из какой-то вежливость, в первобытном её понимании. – Хорошо, но не обижай его, – смекнула Королёва и аккуратно поставила кролика обратно на землю. Тот, на удивление, не сорвался с места, судорожно ища укрытия, а, наоборот, застыл, сверля взглядом лиса. В этом немом их диалоге чувствовались какое-то понимание и отречение от устоев пищевой цепи. Опасности не было. Звери соприкоснулись носами, и момент спокойствия прервался бешеным вилянием хвостом и прыжками вроде бы грозного хищника. Жертва и охотник стали едины. Расплывшись в улыбке, девушка повернулась в сторону лесной чащи. Он ждёт её. А значит она не должна задерживаться, ей нужно во что бы то ни стало дойти до туда. Марина обернулась и посмотрела на новых друзей. – Останешься с ним, да? – спросила та у лиса, беззвучное согласие зависло в воздухе, долетев и до самой поэтессы. – Тогда береги его. Прощайте! Помахав животным рукой, Королёва пошла к деревьям. Что-то будто опустело в её душе, но она была более чем уверена, что поступает верно. Они справятся. А ей пора идти дальше, не забывая о них, но и не посвящая всё своё бытие. Это прошлое, приятное и вечное, однако не стоит поддаваться его неизменности, жалея или восхищаясь в застывшем моменте времени, точно античная статуя с одним и тем же незыблемым выражением лица. Оно такое, какое и есть. Марина не будет сокрушаться, скорее гордиться и радоваться тому, что оно было таковым. Ведь где-то впереди её ждёт заслуженное счастье, за которое девушка боролась столько, сколько себя помнит. Сначала нищета и голод, затем одиночество и отрицание. Не зря же она прошла всё это. Но зачем вспоминать только плохое? Подобно дороге сквозь этот лес, её жизненный путь был наполнен множеством приятных встреч и добрых вещей, наполняющих своей атмосферой умиротворения её сдавленную грудь. На пороге чего-то обречённого и должного ей не к чему горевать. Даже если всё кончено, это не значит, что она несчастна. Он совсем близко, где-то рядом. Вот-вот она увидит знакомые непослушные светлые кудри, широкие плечи и весёлую улыбку. Марина ускорила шаг и занырнула в еле проходимые кусты, активно раздвигая перед собой покорные, гибкие ветви. Какие-то колючки или мелкие сучки запутывались в распущенных волосах, тем самым тормозя продвижение вперёд, однако Королёва никак не обращала на это внимания. Все её мысли были полностью поглощены флёром долгожданной встречи. Однако, когда девушка вышла из густого меха растительности, то обнаружила перед собой лежащего на тёмной от тени, спадающей от величавых сосен, траве то ли пса, то ли волка. Но след точно вёл сюда и имел свою абсолютно чёткую кульминацию здесь и нигде боле. Марина округлила глаза, так как животное резко вскинуло острую морду и посмотрело на незваную гостью, прервавшую его возможный сон. Два янтаря уставились в два аквамарина. Девушка продолжала стоять на месте, приросши к земле и став одним целым с лесом, зверь же не подавал никаких признаков агрессии. И будто что-то тянуло её к этому мохнатому созданию. Почему? Обычный волк, более того, скорее всего опасный. Где же страх и банальный инстинкт самосохранения? Королёве резко захотелось коснуться его морды, скрывающей ряды острых смертоносных клыков. Да и что с того, ей нечего терять. Пути назад нет, а игнорировать своё чутьё она не станет. Всё равно смерть уже давно коснулась её лба своими ледяными губами. Девушка присела рядом с животным и протянула к нему руку. Волк продолжал сверлить её взглядом, пока не склонил голову, подставляясь под касание. Жёсткие пальцы зарылись в буро-серую шерсть, ощущая ершистость и грубость ворса. Но и в этом было нечто приятное – будто сошлись два жестоких снаружи, но нежных и совершенно неопасных по своей сути начала. И в слиянии чего-то столь схожего по природе зажглась знакомая искра, которую оба существа помнили и ждали её повторного появления. Пускай, уже не в пахнущей стариной и чаем квартире, а в мрачном, беззвучном лесу, наполненном воспоминаниями о прожитых временах. Однако они вместе, потому было неважно, где именно они находятся. – Ты всё это время ждал меня? – прошептала Марина, прижимаясь к пушистому тёплому телу. Молчание наполнилось своим интимным для них двоих смыслом, так что поэтесса прекрасно знала ответ, она его чувствовала. Ласок со стороны зверя не наблюдалось. Видимо, он и сам всё понял. Обняв шею животного и поглаживая его по голове, девушка прикрыла веки и вдохнула хвойный воздух. Она счастлива, что прошла весь этот путь, завела друзей и, самое главное, встретилась с ним. Хотя бы заснуть ей удастся с улыбкой на блаженно сложенных устах, позабыв обо всём горестном, что настигло её. Когда это было? Не имеет значения, это столь мало и жалко в сравнении с простым человеческим счастьем. Мысли о несправедливости, терзающие Королёву до этого, вышли с последним вздохом. К чему сожалеть и сокрушаться на пороге неизбежного падения в бездну забытья? Сон накатил сам собой, оставляя на месте пары лишь придавленный след на траве. Кажется, им пора.