burn it till it's all gone

чонгук лежит на траве, раскинув в разные стороны руки и ноги; он выглядит как человек, у которого совсем нет забот, что, на самом деле, совсем не является правдой, конечно же; он крутит в руках ярко-зелёную тонкую травинку и щурится, глядя вверх сквозь густые кроны деревьев. юнги лежит рядом с ним и не может оторвать взгляд, не может не смотреть на мальчика, который поселился в его мыслях так прочно; он смотрит на его нежную улыбку и хочет попробовать её на вкус; он переводит взгляд наверх и закрывает глаза; думает: пока что нельзя. ему нравится это тягучее «пока что», которое как солёная карамель; которое подобно тихому шёпоту ветра в пустом доме, которое пугает и зовёт его за собой, притягивает всё ближе, соблазняет манящими жестами. он закидывает руки за голову и глубоко вдыхает насыщенный лесной запах сырой земли и мокрой после ночного дождя травы; он думает: пока что этого достаточно. ему достаточно чувствовать себя в безопасности, достаточно просто отдыхать в лесной тишине рядом с человеком, который дарит ему чувство покоя; который заставляет его сердце бежать всё дальше и одновременно биться в ровном спокойствии. юнги думает: наконец-то тишина. тишина в его мыслях и вокруг него; тишина, которая помогает дышать и помогает быть собой. юнги думает: есть такие моменты, которые останутся в его памяти навеки, ведь на них строятся вещи, которые делают его человеком. он чувствует: горячее солнце на руках, прохладный ветер на лице, трава щекочет его щёки. он кожей чувствует эту тишину, плавящуюся на солнце, как сахар на огне. чонгук говорит: — здесь так хорошо, хён. юнги вздыхает и открывает глаза, поворачивается к младшему, ложится на бок и подкладывает руки под щёку, говорит: — везде хорошо, где безопасно. а таких мест мне известно немного. это таковым является только благодаря хосоку. чонгук переворачивается на бок, ложится рядом с юнги в той же позе, зеркально отражённый; подкладывает одну руку под щёку, а второй гладит его по волосам, медленно; легко пробегается кончиками пальцев по его лбу, бровям, осторожно проводит по шраму; юнги закрывает глаза от непривычных ощущений, но всё равно позволяет им случиться — слишком уж это хорошо. слишком нежно. чонгук спрашивает: — ты получил шрам в опасном месте, хён? юнги напрягается и открывает глаза; чонгук тут же отнимает руку и поджимает её под себя; он выглядит неуверенным и готовым отказаться от всех расспросов; юнги протягивает руку и сжимает его запястье, сплетает их пальцы медленно; чонгук расслабленно выдыхает через нос — юнги сделает всё, чтобы тот чувствовал себя в таком безопасном спокойствии всегда. юнги говорит: — это место опасно для всех, чонгук-а, для всех, включая тех, кто там живёт — а для них, на самом деле, в особенности. чонгук выдыхает через нос нервно; он и правда похож на взволнованного крошечного кролика; юнги улыбается, глядя на него во все глаза, говорит: — во дворце есть люди, которые меня ненавидят. их достаточно много, они не показывают свою ненависть напрямую; меня ненавидят почти все те, кто меня окружает, за исключением совершенно особенных людей. чонгук двигается ближе, так, что они соприкасаются коленками; он упирается лбом в лоб юнги и просит: — расскажи мне. юнги закрывает на мгновение глаза, потом открывает их, моргает и уточняет: — точно? чонгук говорит: — я хочу знать, хён, хочу знать всё, что ты можешь и хочешь мне рассказать сам. о большем просить не стану. юнги говорит: — хорошо. юнги целует пальцы чонгука, заставляет его краснеть; ему нравится, как выглядит его румянец; как нежный розовый акварелью заливает его щёки и кончики ушей. юнги рассказывает: — меня ненавидит королева-мать. об этом знают все, я думаю, так что нового здесь нет ничего вовсе, верно же? я весьма плохо поладил с её сыновьями — все мои старшие братья откровенно глупы и бесполезны; отец их тоже не любит, потому что среди нас четверых только намджун на самом деле подходит на роль будущего короля. старший из нас слишком глупый, второй — слишком любит мать и во всём идёт у неё на поводу, они чёртовы увальни без капли мозгов; я же, в свою очередь, ненавижу всё то, что касается государственного управления, я не хочу даже пытаться разобраться в этом всём, я годен лишь на роль верного пса, вот только моя преданность лежит только в пределах узкого круга людей. намджун умён, он может быть лидером, он способен выжить во дворце — не только выжить, но и на самом деле жить с достоинством. королева хочет убрать его, потому что она знает, где лежат предпочтения отца, знает также, что отец любит меня, потому что я сын той единственной женщины, что он обожал и боготворил всю свою жизнь. намджуна она пока что не трогает, знает, что отец защищает его беспощадно, а мне же он просто доверяет в том, что я смогу выжить в любом случае. я верен намджуну, я защищал его с самого детства, помогал ему и не давал в обиду; мы с ним близки, потому что у нас разница в возрасте небольшая, он точно так же сын одной из наложниц, как и я, и, насколько я сам помню, его мать была невероятно мудрой женщиной. мне кажется, что именно поэтому он так умён — он явно не в отца, — здесь юнги разочарованно хмыкает, а потом добавляет: — королева желает смерти для нас двоих. чонгук кладёт ладонь на щёку юнги и нежно гладит за ухом, убирает выбившиеся из высокого пучка пряди назад; шепчет едва слышно; юнги почему-то смотрит на его губы: — мне жаль. юнги говорит: — это ничего. я сам захотел рассказать, и это всё уже неважно. чонгук мягко возражает: — это важно для меня. юнги прикрывает на мгновение глаза и отвечает: — я знаю. это то, что делает меня мной, то, из-за чего я так страшен для многих. королева ранила меня, когда мне было десять; я болтал за столом и дразнил братьев, она ударила меня ладонью; кольцо было повёрнуто камнем внутрь, и она порезала мне лицо от брови до щеки; отец отправил меня в мои покои тут же, сказал, что пришлёт лекаря, вот только никто ко мне так и не пришёл, кроме девятилетнего малыша намджуна. он помог мне, как сумел, но мы были детьми, и, на самом деле, чудо, что я не ослеп, так что это уже неплохой исход, правда. чонгук, кажется, плачет. юнги беспомощно смотрит на то, как краснеют его глаза, как он жмурится и сворачивается в комочек, юнги утешительно говорит: — всё позади. всё прошло, честно, это дела давно минувших дней. чонгук поднимает на юнги свои мокрые глаза и бормочет: — тебе сделали больно, хён. тебе было десять, и тебе сделали больно из-за простых детских шалостей, которые не несли в себе никаких злонамерений. юнги притягивает чонгука к себе, обнимает его, позволяет ему зарыться носом в изгиб между шеей и плечом, чонгук ведь крупнее его, но сейчас он кажется совсем крошечным, настоящим малышом, и от этого у юнги остро щемит сердце. юнги говорит: — уже не больно. прошло много лет, и мне уже не больно. плюс, от матери мне досталось украшение, что я всегда ношу при себе, эти нефритовые журавли, эта крошечная подвеска на пояс, — юнги сжимает украшение крепко, до белых костяшек, и чонгук накрывает ладонью руку юнги, заставляя его расслабить хватку. юнги говорит: — они помогают мне хранить память о светлых днях моего детства. чонгук влажно дышит и шмыгает носом, поднимает голову и выглядит как человек с чёткой целью, у него мокрые ресницы и кончик носа, он приподнимается чуть выше и целует шрам юнги. нежно, легко, едва касаясь. у чонгука дрожат ресницы, он всё ещё с трудом сдерживает слёзы; юнги чувствует соль на губах. юнги вдыхает через нос и не может не касаться; он обхватывает руками талию чонгука и просто дышит; позволяет чонгуку покрывать его лицо мелкими поцелуями; позволяет им просто быть; чонгук избегает целовать его губы, мило так, явно ждёт подходящий момент. он позволяет, а потом слышит. он слышит, кожей чувствует, как за ними следят. юнги поворачивается и видит промелькнувшие вдали серые тени; его сердце замирает на мгновение, а потом он шепчет чонгуку: — мы больше не одни. юнги чувствует, как тело чонгука каменеет под его руками, как парень напрягается напугано, юнги говорит: — нужно убираться отсюда. следуй за мной, не паникуй и не мельтеши; мы справимся, если будем слаженны. а потом юнги резко встаёт и хватает чонгука за руку. они спасаются бегством.

***

— вы чудом спаслись! чудом, понимаешь, хён, скажи спасибо, что мои люди всегда были рядом с вами и глаз с вас не спускали, несмотря ни на что! юнги смотрит мрачно себе под ноги, смотрит на витиеватые узоры, складывающиеся в рисунок пышных пионов на деревянном полу, его глаза путаются в изысканных завитушках; ему нет до этого дела. он сжимает крепко рукоять хвандо и бросает огорчённое: — я знаю. знаю. хосок, кажется, в ярости. он, кажется, готов рвать и метать, и юнги, на самом деле, его понимает, поэтому даже не пытается возражать. хосок говорит: — ты же разговаривал с чимином. он всё тебе рассказал, обо всех слухах, что ему удалось собрать, он тебя предупреждал заранее обо всём, что стало известно о нынешней расстановке сил. юнги кивает и опускает голову ещё ниже, говорит: — я не могу остановиться. не могу, понимаешь? хосок смеётся звонко, но звучит это пугающе; звучит так, словно он смертельно устал; словно всё становится невыносимым всё больше и больше; он резко прерывается и говорит: — понимаю. я тебя понимаю, прекрасно понимаю, знаешь ли. равно как и намджун понимает всё чудесно, мы все в одной лодке здесь, абсолютно все, потому что у каждого из нас есть те, кто нам дорог, те, кого нужно защитить любой ценой. поэтому мы и просим тебя быть осторожнее. не полагайся только на меня и моих людей, это слишком безрассудно. ты знаешь, что один из моих людей вновь пожертвовал собой ради вас? и да, конечно же, это была его работа — защищать королевскую семью, погибнуть за неё, если потребуется. это его предназначение, вот только мне не нравится сама идея того, что кто-то должен был умереть, пусть и ради его высочества третьего принца. не нравится совершенно, потому что в идеальном мире никто не должен умирать за кого-то. юнги смотрит на хосока внимательно, а затем говорит, и сам себе он звучит жалко, вот только, конечно же, ему плевать: — я буду. буду осторожнее, буду смотреть по сторонам чаще, но вот только не заставляй меня расстаться с ним, пожалуйста. только не сейчас, не тогда, когда всё ещё только начинается. хосок смеряет его серьёзным взглядом и отвечает: — только потому, что ты мой друг. только потому, что я тебя понимаю, целиком и полностью понимаю. я знаю, что ты его не оставишь, поэтому я прошу ради вас двоих; а ещё ради чимина, который любит чонгука как родного младшего брата: будьте осторожны. мы найдём вам новое место для встреч, мы вас обезопасим, но я не могу гарантировать ничего с максимальной уверенностью. больше нет. поэтому я вынужден полагаться на тебя в большей мере, чем мне хотелось бы. но ты должен знать, кто твой враг; должен помнить, юнги-хён. и никогда не забывать. потому что она не забудет об этом уж точно. юнги кивает. — спасибо тебе, что защищаешь нас, пусть это и происходит за спиной отца. хосок ухмыляется, фыркает, а потом появляется его настоящая улыбка — словно солнце выходит из-за облаков, словно в мире всё становится теплее и лучше; юнги обожает за эту особенность хосока; ему становится чуточку легче дышать, словно каменный груз сняли с грудной клетки, и больше ничего не вдавливает его в сырую землю с такой ужасающей скоростью, как прежде. хосок спрашивает: — так что, наш малыш настолько хорош? юнги выгибает бровь, немного нервно кусает губу, а потом хмыкает и уточняет: — действительно хочешь знать? хосок смеётся, и на этот раз это его настоящий смех, искренний и лучистый, говорит: — нет уж, совсем не хочу. лишь бы вы были в безопасности и счастливы. юнги говорит: — мы будем. пока у нас есть ты и множество других. хосок смотрит на него всё с той же улыбкой, говорит удивлённо немного: — ух ты. ты никогда не говорил такого ранее, не говорил благодарных вещей. я, конечно, только за, но уж больно это неожиданно. чонгук хорошо на тебя влияет, хён. держись за него крепче. юнги улыбается в ответ — дёргает нервно уголком губ и отвечает: — вот только не надо здесь лгать, я всегда был и буду благодарен тебе. хоть и не говорил об этом толком раньше. хосок кивает согласно, говорит: — говори почаще. юнги выгибает бровь и говорит: — не наглей. хосок машет руками, смеётся, отвечает: — не буду. не буду, хён, просто я счастлив за тебя, вот и всё. будьте осторожны. юнги кивает: — мы будем. ты выполняй свою работу, а я буду выполнять свою; всё будет хорошо. хосок кланяется на прощание, говорит: — тогда прошу меня простить, дела не ждут. юнги слегка склоняет голову в знак признания, отвечает с ухмылкой: — ты можешь идти, знаю я, какие дела тебя ждут у тебя в покоях. передавай ему мои приветствия. хосок почему-то краснеет и, кивнув в ответ, покидает покои своего принца. юнги откидывается на подушки позади него и облегчённо выдыхает; он и не думал, что хосок придёт к нему лично насчёт этой проблемы; подозревал, конечно, в то же время, что разговора не избежать. поэтому он и не был удивлён вовсе, что хосок пришёл к нему, что говорил именно об этом, что просил именно об этом. и юнги понимает, что тот прав, совершенно согласен со всем, потому что безопасность чонгука для него и правда стоит на первом месте. им придётся многое поменять, изменить их план действий, изменить места встречи. юнги понимает, что кто-то донёс на них, что кто-то, кто их узнал по пути, предал их двоих и рассказал нужным людям — не нужным, на самом деле, людям, потому что это опасным оказалось для всех. юнги закрывает глаза и думает о том, что ему предстоит преодолеть многое — но он знает, что у него за спиной есть люди, которые эту самую спину ему прикроют. он чувствует вещи, которые избегал чувствовать раньше — и это те самые пресловутые любовь и благодарность, о которых предпочитал когда-то не думать; которые раньше не представляли собой никакой ценности. он чувствует родное тепло.

***

юнги видит королеву, когда возвращается с тренировочной площадки. он знает, что выглядит неподобающе; знает, что в принципе хотел бы оказаться где угодно, но не в этот самый момент напротив неё. потому что она опасна. она смотрит на него хищным взглядом, прикрытым липкими и льстивыми королевскими манерами, рассчитанными на окружающих их слуг; юнги кланяется ей и чувствует, как уши краснеют от гнева; он говорит: — приветствую вас, матушка. она слегка кивает в знак признания и задирает подбородок ещё выше; это выглядело бы забавно, если бы юнги увидел это несколько месяцев назад, до всего, что случилось недавно; до чонгука и его лёгких и нежных слов. юнги смотрит в холодные глаза убийцы и говорит: — как непривычно видеть вас за пределами ваших покоев, матушка. что же вынудило вас прийти на тренировочные поля? юнги смотрит внимательно на её реакцию; хочет убедиться, что она понимает намёк, что она знает о том, что он прекрасно осведомлён о том, что она хочет его убить. королева расплывается в ледяной идеальной улыбке; говорит удивлённым голосом, словно не сознаёт вовсе, о чём речь (юнги понимает, что она знает всё совершенно точно): — я прогуливаюсь лишь только по территории дворца; там, где хочу; мне нет надобности покидать его пределы, когда здесь так великолепно. дворец стал мне родиной, когда я прибыла сюда, вы же знаете об этом, принц. улыбка королевы становится уже, заострённее, она похожа на тонкое лезвие ножа, похожа на то, как веер становится опасным оружием в умелых руках; только это в сотни раз страшнее, чем может показаться, потому что лезвия несутся с огромной скоростью в тебя самого, готовые иссечь твоё лицо в клочья. королева поджимает алые губы и говорит: — убедитесь в том, чтобы вас не видели за пределами территории дворца — нынче времена небезопасные и неспокойные, это может грозить вам крайней опасностью, ваше высочество третий принц. юнги прикрывает глаза на мгновение; пользуется этой крошечной паузой, чтобы взять себя в руки и не отвечать скрытой угрозой на угрозу; он делает глубокий вдох и заставляет себя улыбнуться вежливо, склоняет голову в благодарном поклоне и отвечает: — спасибо за беспокойство, матушка. я не покидаю дворцовые стены без особых на то указаний; прошу прощения, что вынудил вас волноваться обо мне; я постараюсь впредь не вызывать лишних тревог у вас и отца. юнги понимает, что ему с трудом удаётся сдерживаться, когда он видит её искажённое ненавистью лицо; понимает, что нет сейчас никаких сил обуздать ту тошнотворную волну гнева, что поднимается в нём яростным тайфуном, поэтому он снова кланяется и говорит: — прошу меня простить, я вынужден покинуть вас; отец давно ждёт меня у себя; спасибо за заботу, матушка, я не забуду ваших добрых слов. он крепко сжимает рукоять тренировочного меча и широким шагом проходит мимо королевы и её свиты; слуги расступаются на его пути, чтобы дать ему дорогу; он знает, что они напуганы его внешним видом; знает, что он им неприятен, что страшен во всех возможных смыслах. юнги проходит мимо них, а сам думает о том, что ему хочется сбежать. давно пора бежать. вот только бежать пока что, к сожалению, некуда.

***

— ты действительно уверен, хён? — спрашивает чонгук, когда они видятся с юнги вновь; встречаются открыто и не таясь прямо посреди толпы на главной площади. юнги кивает и улыбается, щурится от яркого солнца (сегодня он без сатката, сегодня он ведёт себя открыто и просто; сегодня он рискует как в последний раз в жизни); юнги говорит: — уверен. сегодня день фестиваля, за нами будет вестись охота, но нападать в толпе не станут; не станут также и портить королеве праздник, сегодня день, когда мы можем позволить себе быть просто людьми. немного склонив голову набок, юнги добавляет с затаённой в уголках губ улыбкой: — это, а ещё тот факт, что за нами следит множество вооружённых людей хосока. чонгук улыбается в ответ, морщит нос и смеётся заливисто, откидывает голову назад и хватается за руку юнги; юнги незаметно сжимает его пальцы, а потом тянет младшего за руку, говорит: — сегодня праздник небесных фонариков, чонгук-а, и мы можем веселиться как хотим. чонгук нагло выгибает бровь, а потом всё же следует за юнги, спрашивает: — и что же мы будем делать? юнги пожимает плечами, говорит: — мы можем поесть, мы можем погулять по ярмарке и купить что-то, мы можем встретиться с друзьями, мы можем делать множество вещей, чонгук-а. чонгук смотрит на юнги так, словно он самое чудо из чудес, — с широко распахнутыми глазами и розовыми щеками, и юнги не может не протянуть руку и не погладить его по волосам — они у него длинные и густые, почти всегда в неряшливом хвосте, перетянутом тёмно-синей лентой из грубой ткани, и юнги отчего-то хочет узнать, как чонгук будет выглядеть в богатых королевских одеждах — уж всяко больше похожим на принца, чем сам юнги, как думает он сам. чонгук улыбается лучисто и отвечает полу-вопросом: — пойдём на ярмарку, хён? юнги согласно кивает. они бредут сквозь толпу и тихонько обмениваются новостями за то недолгое время, что провели в вынужденной разлуке, они говорят про то, как их дни были полны ожидания и предвосхищения, как хотелось строить множество планов, вот только питать ложные надежды было страшно и опасно. юнги незаметно и так уже привычно держит чонгука за руку, когда они проходят мимо пёстрых прилавков со всякой всячиной, ему нравится наблюдать за ним: чонгук вертит головой и смотрит внимательно по сторонам, тянет его за руку, когда хочет подойти поближе; юнги думает о том, что ему всегда хочется видеть чонгука таким счастливым, ярким, полным внутреннего ровного тёплого света — таким же расслабленным и уверенным, каким он есть прямо сейчас, в этот день волшебного летнего фестиваля небесных фонариков. юнги хочет подарить ему все сокровища мира, хочет сделать его жизнь настолько лучше, насколько это только возможно, и поэтому юнги внимательно следит за тем, какие милые вещицы нравятся чонгуку больше всего, чтобы при удобном случае подарить ему что-то похожее; он знает, что тот не примет случайных подарков без повода, поэтому причину найти ему придётся самостоятельно в итоге; юнги думает о том, что сегодняшний праздничный день и правда может считаться чем-то особенным, чтобы в честь него дарить подарки. они забредают в небольшую, но многолюдную чайную, и юнги усаживает чонгука в укромный уголок прямо возле окна; они делают заказ и ждут, пока им его принесут; юнги смотрит на чонгука и видит, что тот немного рассеянный, он спрашивает: — что-то случилось? чонгук немного вздрагивает и переводит взгляд с распахнутого окна, выходящего на очередную оживлённую торговую улицу, на юнги, пожимает плечами немного виновато, смущённо улыбается и говорит: — ничего не случилось, хён, не волнуйся. юнги переводит взгляд на так некстати подошедшего официанта, ждёт, пока тот расставит чайник, пиалы для чая и маленькие блюдца с рисовыми сладкими пирожками, официант склоняет голову в знак вежливого приветствия, а потом, убедившись, что у них всё есть, бесшумно удаляется; юнги довольно хмыкает. чонгук берёт сладость и откусывает от неё совсем немного, юнги следит за его реакцией и чувствует, как улыбка тянет за уголки его губ, когда чонгук жмурится от удовольствия; юнги спрашивает: — ты любишь сладкое? чонгук быстро жуёт и сглатывает, отвечает: — да, очень. редко удаётся поесть что-то настолько вкусное, хён, спасибо тебе большое. ты можешь купить ещё для сокджин-хёна? я уверен, что он тоже давно не ел ничего такого. юнги тут же кивает, говорит: — конечно. если мы не купим ему ничего сегодня, он запретит мне общаться с тобой на ближайшую неделю, я не собираюсь так рисковать. чонгук довольно смеётся, и юнги чувствует, как теплеет на его душе; сегодня день вообще замечательный, и он так бесконечно рад, что именно сегодня им удалось встретиться; что день ещё только начался, и впереди их ждёт множество интересных вещей. когда они допивают свой чай, съедают все пирожные и покупают немного для сокджина, они выходят на улицу; чонгук тут же тянет юнги к лавке с детскими игрушками, и тут-то юнги и понимает, что именно заставляло чонгука быть настолько отвлечённым. чонгук смотрит на игрушки с непередаваемым детским восторгом, он крутит в руках ярко разукрашенную турурэ и поднимает её против ветра; лопасти, покрытые огненно-красной краской, вращаются быстро-быстро; чонгук смеётся заливисто и кладёт игрушку на место, а потом хватает такчонг и притворяется, что целится в юнги. юнги выгибает бровь и спрашивает: — может, ещё оттоги возьмёшь? как эта маленькая девочка перед тобой? чонгук смеётся и кладёт игрушку на место, говорит: — а вот и возьму, буду из лоскутков ткани шить ей платья, почему нет, хён? игрушки могут быть для всех. юнги удивлённо смотрит на чонгука, колеблется какое-то время, а потом всё же решается спросить: — ты в детстве не наигрался? чонгук пожимает плечами и берёт юнги за руку уже сам (юнги ощущает, как улыбка прочно усаживается в уголках его губ), они отходят от прилавка с игрушками и медленно идут по улице дальше, чонгук рассказывает: — я родился в бедной семье, хён. мои родители тяжело заболели, когда я был совсем маленький, а, когда их не стало, меня забрали к себе дядя с тётей. у них оставались какие-то игрушки от сокджин-хёна, но их было мало, но они были самыми обычными старыми детскими игрушками, ничего особенного вовсе. потом, к сожалению, болезнь унесла и их жизни, и тогда у меня остался один лишь брат, который едва ли успел стать мужчиной — времени на детские забавы не осталось, пришлось обучаться работе. я мало что умею, хён, мало что повидал в жизни, но я благодарен за то, что у меня есть. и сейчас у меня есть ты рядом, хён, а это уже больше, чем я могу просить у небожителей. юнги резко останавливается прямо посреди улицы; в его плечо кто-то врезается, но юнги даже не обращает внимания, он смотрит на чонгука во все глаза, а потом говорит: — подожди меня тут. чонгук смотрит на юнги озадаченно, юнги же сжимает его пальцы напоследок и возвращается к лавке с игрушками, указывает на одну из них и говорит: — мне вот эту турурэ. женщина, которая держит лавку, наверняка его узнаёт, её взгляд сначала выдаёт первый испуг, а потом, когда она видит, что юнги настроен дружелюбно и благодушно, протягивает ему яркую ветряную мельницу и говорит: — надеюсь, молодому человеку, что сопровождал вас, понравится! юнги смотрит на женщину, немного сощурившись, а потом улыбается искренне и отвечает: — у вас прекрасные игрушки, хозяйка, конечно же, ему понравится. спасибо вам. женщина перед ним немного краснеет, она благодарно кланяется и говорит: — благодарю вас, третий принц. ваша похвала многого стоит. юнги кладёт монеты на прилавок — гораздо больше, чем стоит детская бумажная турурэ, вот только он знает, что эти деньги — относительный гарант его безопасности, он кивает женщине на прощание и внимательно смотрит ей в глаза; она понимает намёк и едва заметно кивает в ответ. он возвращается к чонгуку, пряча игрушку за спиной, он видит, как радостно загораются его глаза, когда он встречается взглядом с юнги — словно солнечные лучи нежно касаются его лица, словно внутри него нежным ровным светом загорается свеча, которая освещает его изнутри, превращает всё вокруг в тепло, юнги подходит к нему ближе, выглядит так, словно его околдовали, что на самом деле, вполне может оказаться правдой, юнги не протестует вовсе. чонгук, кажется, совсем не понимает, какой эффект он имеет над юнги, какой всепоглощающей властью обладает; словно это он здесь принадлежит к королевской семье, что вторая после небес, словно это он имеет право издать любой указ, и юнги тотчас же исполнит его безукоризненно. чонгук улыбается простодушно и спрашивает: — ты где был, хён? я тебя заждался. юнги довольно жмурится, словно кот на жарком полуденном солнце, говорит протяжно: — а ты как думаешь? чонгук пожимает плечами, и этот жест выглядит так трогательно и бесхитростно, что юнги хочет только обнять мальчишку перед ним и не отпускать его никогда от себя больше. чонгук говорит с затаённым восторгом, с клокочущей в голосе эйфорией: — ты что-то прячешь, хён, что это такое? юнги широко улыбается и протягивает турурэ чонгуку, говорит: — не зря же она тебе понравилась, пусть у тебя будет всегда напоминание про сегодняшний день, — немного помедлив, он добавляет, будучи при этом невероятно смущённым: — пусть у тебя всегда будет напоминание обо мне. чонгук принимает подарок с чем-то близким к благоговению, он осторожно берёт в руки игрушку и смотрит на неё с восхищением, шепчет: — хён. юнги берёт его за свободную руку и молча сжимает его пальцы в поддерживающем жесте, он говорит чонгуку: — всё в порядке, чонгук-а. позволь хёну побаловать тебя хотя бы сегодня. я знаю, что не могу делать это в другие дни, но сегодня… сегодня я хочу попытаться быть кем-то, кто достаточно хорош для тебя. чонгук отвечает: — ты и так достаточно хорош. даже не представляешь, насколько ты хорош. ты самый лучший, хён. юнги едва заметно сглатывает ком в горле. шепчет: — спасибо. в глазах чонгука он видит отражение всех звёзд на небе, всех самых лучших вещей, что существуют в мире; юнги осознаёт очевидное: он влюблён, да так, что больше не хочется поворачивать обратно и что-то менять, ведь, наконец, всё в этом мире чувствуется невероятно правильно, словно всё встало на свои места.

***

они гуляют по празднично украшенным улицам ещё какое-то время, любуются представлениями уличных артистов, юнги всё время внимательно смотрит по сторонам, но не видит опасности, не видит своих преследователей вовсе; лишь только пару раз замечает знакомые лица в толпе — то люди хосока, которые были призваны сегодня защищать их с чонгуком; юнги молится всем известным и неизвестным ему богам, чтобы всё прошло успешно и безо всяких проблем; сегодняшний день ведь и правда слишком хорош для смерти. когда спускаются сумерки, юнги предлагает чонгуку выйти за пределы города и пройтись к храму, чтобы вскурить там несколько палочек благовоний и обратиться к богам, младший тут же соглашается; юнги говорит: — здесь познакомились мои родители. и чонгук смотрит на него долгим взглядом, предназначение которого понять довольно сложно; в нём смешались и нежность, и привязанность, и твёрдое желание сделать… что? юнги и сам не знает, но он чувствует безмерное тепло уже из-за того, что ему довелось это увидеть. храм выглядит крошечным и чуть ли не обветшалым, и юнги невольно задаётся вопросом о том, как тот вообще всё ещё стоит на месте, они заходят внутрь; в храме нет ни души. они опускаются на колени и совершают поклон; складывают ладони напротив груди; закрывают глаза; юнги просит всех небожителей о том, чтобы все опасности миновали их, чтобы они могли спастись, чтобы он мог видеть счастливую улыбку чонгука как можно чаще; он хочет быть с ним всегда. юнги не знает, о чём мечтает чонгук, какие желания загадывает, о чём он просит сейчас богов — всё это ему неизвестно. он знает только лишь то, что помыслы мальчика рядом с ним чисты и непорочны, и он думает о том, что ему хочется, чтобы чонгук сохранил этот свой ровный внутренний свет навсегда, несмотря ни на что, вопреки всем тем тяжким испытаниям, что, скорее всего, ждут их двоих в будущем. юнги смотрит, как чонгук медленно открывает глаза и тут же переводит взгляд на него, смущённо улыбается, когда понимает, что за ним наблюдали какое-то время, легко поднимается на ноги и спрашивает: — ты всё, хён? юнги согласно кивает. на выходе он оставляет несколько монет в ящике для пожертвований, думает о том, что сюда надо бы наведываться почаще, возможно, помочь как-то возродить храм или хотя бы привести его в надлежащий вид — это всё мечты, юнги это очень хорошо знает, но вот только это место важно для него, потому что имеет связь с его матерью, которую он знал только по нескольким коротким рассказам отца, по изящной заколке, что сохранилась от неё, по её портрету, что висит в его покоях на самом видном месте. чонгук смотрит на него внимательно, словно хочет что-то сказать, но не прерывает, молчит, ждёт, пока юнги сам повернётся к нему и поведает о своих тревогах; юнги ценит эту молчаливую поддержку и бескрайнее понимание больше всего на свете. когда они покидают храм и возвращаются в город, юнги понимает, что всё это время молчал, погружённый в свои мысли, он неловко откашливается, говорит: — прости меня. чонгук понимающе улыбается, отвечает легко: — я всё понимаю, хён. это было важно для тебя, я не хотел прерывать. юнги смотрит на чонгука и понимает, что слова сидят на кончике его языка, что они рвутся навстречу адресату, что они хотят быть услышаны; юнги проглатывает их сухо, неловко кусает губы, а потом спрашивает: — если хочешь, можем сделать ещё одну вещь? я всегда хотел сделать это с кем-то важным для меня, но вот только ни разу не представилось возможности, а сейчас… юнги запинается, что совсем на него не похоже, но в надежде смотрит на чонгука, который тут же понимающе кивает: — сейчас есть я, хён. ты можешь просить у меня всё, что хочешь, я выполню. чонгук говорит опасные вещи, думает юнги, опасные и жгучие, такие вещи нельзя говорить просто так, не обдумав, их нужно произносить только тогда, когда уверен совершенно полностью. юнги говорит: — давай запустим небесный фонарик. тогда, когда это будут делать все, над рекой. чонгук фыркает смешливо и, постукивая указательным пальцем по подбородку, говорит; его глаза так и искрятся дурашливой смешливостью: — ну вот, а я уже начал думать, что ты попросишь что-то страшное, хён. что-то, что требует от меня гораздо больших… жертв. и тут же начинает заливисто смеяться, когда юнги пихает его кулаком в плечо, чонгук говорит: — конечно, давай это сделаем. я тоже всегда хотел, но не было возможности. юнги подозревает, что за этим «не было возможности» скрывается что-то больше, чем просто нехватка времени или отсутствие подходящего человека рядом, юнги кивает и ведёт чонгука к лавке с фонариками. они выбирают тот, что расписан распустившимися цветами лотоса, благодарят мужчину за прилавком, юнги кивает ему, словно давнему знакомому, чонгук выглядит удивлённым сперва, но всё же никак не комментирует ситуацию, спрашивает лишь только тогда, когда они уходят достаточно далеко: — вы знакомы? юнги занят тем, что пытается распрямить тонкую рисовую бумагу так, чтобы не порвать её случайно, рассеянно говорит: — да, я помогал ему как-то. чонгук мягко забирает из рук юнги фонарик, когда видит, что тот вот-вот порвёт его, потянув не за ту сторону, говорит с оттенком чего-то тёплого в голосе: — у тебя руки то ли воина, то ли босяка с улицы, позволь мне, — а потом с любопытством спрашивает: — с чем ты помогал ему, хён? юнги пожимает плечами: — к нему пристали местные хулиганы, требовали денег непонятно за что, вот я и заступился за него однажды, сказал, что это мой человек и что он находится под моим покровительством, и тогда они отстали от него и больше не трогали. чонгук уточняет: — ты знал его раньше? юнги говорит: — нет. яркая улыбка появляется на лице чонгука — словно в тёмной комнате зажгли свечу, из уголков его глаз разбегаются лучики-морщинки, когда он с восторгом говорит: — ты такой хороший, хён. и правда же, самый лучший. юнги хочется поспорить, сказать, что это всё не так, что он совершал тяжкие преступления, что он лгал, воровал и убивал раньше, что он не испытывает ни малейших угрызений совести из-за того, что делал ранее, но он молчит. ему хочется обмануться этим ощущением тепла хоть раз, ещё раз, ещё совсем немного, потому что он и правда никогда не испытывал ничего подобного, никогда не ощущал, что его принимают и хотят просто так, именно таким, какой он есть. юнги опускает голову вниз и ковыряет заусенец на большом пальце, ждёт, пока чонгук закончит работу, чтобы поскорее можно было сменить тему, чтобы пропало это горячее чувство в груди, чтобы перестало печь глаза и жечь в носу так резко, словно он вдохнул растёртый красный перец всеми лёгкими. чонгук говорит тихо: — готово, хён, мы можем запускать его. они запускают фонарик, и на этот раз юнги не загадывает никаких желаний, не говорит ничего, не просит у небожителей благословения, потому что думает о том, что его единственное желание, его единственная мечта сейчас стоит рядом с ним, сцепив руки в молитвенном жесте, юнги кажется: этот мальчик светится и сам не хуже фонарика, который медленно поднимается ввысь, сияет золотом, как морской песок на солнце в зените, юнги хочет, чтобы так оно и оставалось всегда — чтобы золотым внутренним светом был полон каждый день чонгука. тогда сиять сможет и он сам. юнги говорит: — на сегодня есть ещё одна вещь, которую я хотел бы сделать. я пойму, если ты откажешься, но, на самом деле, всё не так страшно, как ты думаешь, ведь многих ты уже знаешь и так. чонгук выгибает бровь, спрашивает: — что такое, хён? юнги говорит: — в мире есть не так много людей, которыми я дорожу. не так много людей, которые на самом деле имеют смысл для меня, и всех их, на самом деле, просто собрать в одном месте. я хочу познакомить тебя с ними. не волнуйся, чонгук-а, твой брат там будет, а ещё там будет чимин, ты же знаешь его, верно? чонгук заметно расслабляется, когда слышит знакомые имена, говорит юнги: — хорошо, хён. с кем бы ты ни хотел меня познакомить, я готов. юнги благодарно берёт его за руку и тянет за собой: — тогда нам нужно пойти к чимину в гости.

***

у чимина их встречает шумная толпа — оказывается, все уже собрались и ждут только их, и, кажется, все успели между собой перезнакомиться и подружиться. юнги по очереди показывает на парней, что тут же окружают их плотным кольцом, представляет их чонгуку: — это намджун, мой брат и четвёртый принц. чонгук вежливо кланяется ему, говорит: — приветствую вас, четвёртый принц. намджун улыбается так, что видно ямочки, машет руками и быстро говорит: — не нужно церемоний. ты можешь звать меня хёном, раз уж ты так дорог нашему третьему принцу; поверь мне, так будет проще для всех нас. парень рядом с намджуном, кажется, едва ли сдерживается, чтобы усидеть на месте, и намджун с улыбкой показывает на него: — это тэхён-и, он входит в число моих приближенных людей, он очень хотел с тобой познакомиться. тэхён говорит: — привет, чонгук! хён так вежливо и красиво говорит, я просто его личный слуга, не нужно пытаться как-то приукрасить действительность, я её совсем не стыжусь. чонгук ошарашенно смотрит на широко улыбающегося парня напротив и вежливо кивает: — привет. внезапно чимин фыркает: — а ещё ты замешан в любовную заварушку с намджун-хёном, зачем скрывать очевидное? от этих слов намджун и тэхён краснеют так, что их пылающие щёки видны и в другом конце комнаты, густо задрапированной тяжёлыми тёмными тканями (чимин говорит, что это помогает создать обстановку таинственности и загадочности, чтобы люди приходили чаще и доверяли ему больше). все вокруг смеются, и ярче всех улыбка у парня, что сидит рядом с чимином, приобняв его за плечи, чонгук переводит на него взгляд и говорит внезапно: — а этого хёна я знаю! юнги давится смехом, резко переводит взгляд на чонгука и спрашивает удивлённо: — откуда ты знаешь главу тайной службы его королевского величества? хосок стремительно краснеет и прячет лицо в спину чимина, который, в свою очередь, мило улыбается и сочувственно гладит хосока по руке, говорит: — он пришёл однажды раньше условленного срока, увидел то, что не должен был. ничего страшного, хён. сокджин фыркает, говорит: — ну да, ничего удивительного, чимин-а, что это случилось именно с вами, знаешь ли. чонгук с ехидной улыбкой поясняет: — я пришёл вовремя, хён, это ты задержался. я знаю хосок-хёна, не волнуйся, здесь и правда много тех, кто мне уже знаком. юнги облегчённо улыбается и протягивает свою руку, чонгук с готовностью сплетает их пальцы, юнги чувствует, что его сердце, наконец, на месте. они проводят вечер в компании друзей, которые им близки в той же мере, что и семья, даже больше, и они пьют, едят и громко смеются до поздней ночи, они обсуждают все последние новости, они делятся подробностями их повседневных жизней, они становятся теми, кого называют родственными душами, они ведут себя так, как и должны вести себя молодые люди их возраста — не бороться за выживание каждый день, не сражаться за право на место под ярко-синим небом, не бороться за каждый глоток воздуха любой ценой — а просто веселиться с теми, кто дорог, просто болтать о всякой всячине, просто быть нормальным человеком. юнги делает глоток вина, смотрит на чонгука и думает: так выглядит и ощущается вечное счастье. так выглядит и ощущается то, чему хочется посвятить всю жизнь.

***

их следующая встреча происходит в постоялом дворе. хозяйка, которую юнги знает уже много лет (он помог ей избавиться от мужа, который был пьянчужкой и пропивал все заработанные ею деньги, чем вызвал вечную преданность со стороны женщины), провожает их в лучшую комнату и приносит обед, говорит: — позовите меня, если вам что-нибудь понадобится. юнги кивает, хотя смотрит только на чонгука, дверь тихо закрывается, и юнги слегка откашливается, жестом показывает на накрытый стол: — давай поедим, чонгук-а. чонгук улыбается, присаживается не напротив юнги, но рядом, так, что их скрещённые ноги соприкасаются, юнги одобрительно гладит чонгука по острой коленке, говорит: — что ты хочешь попробовать в первую очередь? и когда чонгук не отвечает сразу, как это происходит обычно, юнги поднимает на него взгляд и видит, что чонгук смотрит на него во все глаза, его уши очаровательно красные, и юнги внезапно понимает причину тишины. когда он передал через тэхёна записку с местом встречи, он совершенно не думал ни о чём, кроме того, что это будет безопасным местом — юнги знает хозяйку, знает, что она его не выдаст; также он знает, что это место довольно приватное, сюда редко заходят чужаки и случайные люди, а это означает, что, если его преследователи настигнут их, они будут быстрее замечены. юнги и не думал, что чонгук истолкует его слова столь превратно. и это совсем не означает, что юнги не думал ни о чём подобном, нет, боги, совсем нет, он не слепой, и сердце у него не из стали, что бы люди вокруг ни говорили, — он знает, что любит чонгука, знает также, что эта мысль не пугает его вовсе, он знает, чего хочет он сам. вот только он и не подозревал, что подобные мысли бродят и в голове мальчишки рядом с ним, который выглядит так, словно хочет выпрыгнуть из собственной кожи прямо здесь и сейчас; юнги говорит: — эй, иди-ка сюда. чонгук послушно двигается ближе к нему, юнги тянет его на себя, пока тот не усаживается ему на колени, юнги успокаивающе проводит по спине парня и говорит: — ты же знаешь, что я тебя не трону? пока ты сам не попросишь, пока мы оба не поймём, что это то самое место и время, когда каждый из нас будет готов — и разумом, и душой, и телом, знаешь же? чонгук кажется напряжённой каменной статуей, он напрягается ещё больше, и юнги беспомощно гладит его по волосам, которые гладким тёмным потоком струятся по спине чонгука — в кои-то веки он не затянул их лентой в хвост, а убрал в причёску, и юнги мягко улыбается, говорит искренне и просто: — ты же знаешь, что я тебя люблю, верно? чонгук вздрагивает и резко переводит взгляд на юнги; его глаза широко раскрыты, кажется, они сейчас размером с чайные блюдца, и чонгук ошарашенно выдавливает из себя: — теперь, кажется, знаю, хён. юнги чувствует, что его улыбка становится даже ещё мягче, нежнее; она полна восхищения человеком, которого он держит в своих объятиях прямо сейчас, юнги вторит ему: — теперь ты знаешь наверняка. поэтому, раз уж я тебя люблю, не забывай о том, что с любовью приходит и доверие. я тебе доверяю, чонгук-а, и я очень прошу тебя доверять мне в ответ, пусть это и не совсем выполнимо пока что, я обещаю тебе, что буду стараться лучше. чонгук прикрывает на секунду глаза, а потом, когда он открывает их вновь, юнги видит в его взгляде только бесконечную твёрдую решимость, чонгук говорит уверенно: — я тоже тебя люблю, хён. кого я ещё могу любить, если не тебя, верно? юнги чувствует, как чистым восторгом полнится всё его нутро, он говорит с пониманием того, что с трудом сдерживает эмоции, что накрывают его с головой: — теперь, кажется, знаю. и звучит это так, словно у него сбилось дыхание, что, на самом деле, в какой-то степени является правдой, а потом чонгук, кажется, своими словами вышибает из него дух; вытягивает весь воздух из комнаты своими словами: — поцелуй меня, хён. чонгук говорит так, что у юнги не хватает духу его поддразнить, он не смеет сделать ничего иного, как послушаться и податься вперёд, прижать чонгука к себе ещё крепче, а потом легко коснуться его губ своими. чонгук вздыхает через нос, шумно выдыхает и прижимается ближе, теснее, слегла приоткрывает рот и целует в ответ; он целует горячо и отчаянно; юнги захлёстывает бесконечной волной нежности, что заполняет всё его нутро, что, кажется, подсвечивает всё вокруг золотистым сиянием тепла. юнги целует своего чонгука, целует его с особой тщательностью, самым надлежащим образом лишая его всяческого терпения, чонгук выгибает спину и прижимается крепче, даже тогда, когда кажется, что ближе быть уже невозможно, совсем, вот только им удаётся. чонгук целует его, и юнги кажется, что в этом моменте и заключается вся ценность того, что он чувствует по отношению к чонгуку — это концентрат его нежности, любви и чистой, искренней привязанности; это то, что делает его самом человеком — человеком, который, кажется, имеет право на существование. юнги мягко отстраняется, глядит на полуприкрытые глаза чонгука, мягко целует его в обе щёки, шепчет: — ты такой замечательный, чонгук-а. он говорит так, что его шёпот можно почувствовать кожей: — ты самый лучший, малыш. щёки чонгука, и так подёрнутые румянцем, заливаются краской так ярко; юнги довольно улыбается, целует чонгука в шею мягко, потом утыкается носом в тёплый изгиб у плеча, дышит глубоко и ровно, успокаивает скачущее глупым кроликом сердце, бормочет: — ты же понимаешь, что я тебя никуда не отпущу? чонгук, кажется, улыбается. юнги не может этого видеть, но он слышит улыбку в его голосе, видит её так же ярко, как если бы она была отпечатана на внутренней стороне его век, чонгук говорит ему, обнимая покрепче и устраиваясь на коленях юнги поудобнее: — я думал, что это я тебя никуда не отпущу, хён. никогда и никуда. мы повязаны теперь, ты и я, друг без друга не сможем вовсе, даже если бы и захотели, — невыносимо даже думать о разлуке. у юнги щемит сердце, и он изо всех сил старается гнать от себя плохие мысли, мысли страшные и пугающие, те самые мысли, от которых кожа может становиться дыбом; юнги позволяет себе ощущать лишь то глубокое чувство спокойствия, расслабленности даже, которую он может позволить себе только рядом с чонгуком, юнги говорит: — и не думай. юнги поднимает голову и целует чонгука вновь — тягуче, глубоко, горячо — да так, что дух захватывает у обоих, и юнги и сам больше не может думать ни о чём больше, кроме того, что в руках у него тот самый единственный человек во всём мире, с которым он бы хотел встретить вечность. и юнги предаётся этому чувству целиком и полностью.

***

возвращение во дворец впервые не кажется такой отчаянной мукой, каким оно является обычно. впервые за долгое время юнги не ощущает себя так, словно он вынужден волочить привязанные к ногам камни; впервые он возвращается потому, что пришло время — и он знает, что после любой разлуки встреча кажется особенно сладкой. конечно же, он не хочет разлучаться с чонгуком надолго. он не хочет разлучаться с ним вообще, ни на миг, совершенно никогда. но также юнги прекрасно понимает тот факт, что они независимые друг от друга люди. юнги понимает, что то, что они выбрали находиться вместе, на самом деле, большая удача, на самом деле является чем-то, что юнги просто обязан высоко ценить. и он ценит. возвращение домой позволяет ему обдумать всё то, что произошло ранее, принять и осознать, позволяет ему подумать над тем, что предстоит делать дальше. возвращение домой также означает, оказывается, что намджун уже ждёт его в своих покоях; что он позвал тэхёна и хосока к себе; что он хочет провести время с людьми, которые ему дороги. первое, что юнги слышит, когда проходит в комнату к брату и друзьям, это слова тэхёна: — хён! как там чонгук? юнги улыбается, когда намджун одёргивает тэхёна и просит быть потише, хосок смеётся в рукав, юнги говорит: — и я тебя приветствую, тэхён-а. тэхён смущённо краснеет и подскакивает на ноги, вежливо кланяется и говорит: — прости, хён. я просто соскучился по чонгуку, хоть и видел его сегодня. он так разволновался, когда понял, где именно ты его ждёшь, мне пришлось успокаивать его и заверять в том, что ты не питаешь никаких дурных намерений. юнги кивает, и тэхён присаживается на своё место рядом с намджуном, придвигается поближе на всякий случай, словно хочет в какой-то мере спрятаться за ним, раствориться в его ауре; юнги ухмыляется, когда слышит возмущённый возглас хосока; юнги говорит: — никаких дурных намерений я не могу питать по отношению к нему в любом случае; это же совершенно невозможно, с какой стороны ни взгляни. я выбрал это место только лишь потому, что там безопасно; нам больше нельзя встречаться только в лесу; так нас будет легко выследить. намджун поднимает руку, уголки его губ легко подёргиваются, а на щеках расцветают ямочки; намджун спрашивает: — так куда ты его водил, хён? юнги говорит: — это был обычный постоялый двор. тихое и хорошее место, я знаю хозяйку и знаю, что она точно не пустит чужаков, пока мы там находимся. и, кажется, я могу полагать, что дурные мысли полезли в голову чонгука не сами по себе, верно, тэхён-а? тэхён тушуется и смущённо бормочет: — я бы не сказал, что сами по себе, но и не могу сказать, что вина полностью лежит на мне; мы начали говорить об этом, слово за слово, и вот тогда его лицо покраснело. я не виноват, ваше высочество! юнги качает головой и тихо смеётся, говорит: — я не виню тебя, не волнуйся. всё в порядке. тэхён расслабляется и, кажется, хочет сказать что-то ещё, но внезапно их прерывают; в комнату с позволения намджуна заходит слуга и говорит: — в покоях главы тайной службы его величества ожидает человек. хосок бросает обеспокоенный взгляд на юнги и тут же вскакивает с места, говорит: — прошу меня простить. юнги и намджун переглядываются, хосок покидает их мгновенно, и вокруг повисает неловкая тишина. намджун говорит: — давайте не делать преждевременных выводов. намджун наливает вина тэхёну и юнги, передаёт им пиалы, но юнги не может избавиться от жгучего острого страха, который зарождается где-то глубоко внутри и поднимается всё выше к сердцу — чимин редко когда приходит просто так, также он крайне редко просит личной аудиенции у хосока, если только это не дело крайней степени важности и секретности. юнги нервно сжимает пальцы в кулак так, что костяшки белеют, он думает: пожалуйста, пусть всё будет хорошо. жизнь редко когда была благосклонной к нему, редко когда дарила ему второй шанс, но сейчас он может думать только про чонгука и его благополучие. хосок возвращается через пару часов, чимин проходит в комнату вслед за ним; они оба выглядят напряжёнными и уставшими, они выглядят как люди, которые готовы сразиться с судьбой. которые делали это не раз, которые уже знают, что это такое — быть вынужденными прорываться сквозь сотни преград. чимин смотрит на хосока, выглядит крайне сдержано — нет ни следа того улыбчивого мальчишки, которого юнги видел в последний раз; хосок кивает ему в ответ, и чимин переводит взгляд на юнги, говорит: — за домом чонгука и сокджин-хёна следят. юнги выхватывает хвандо из специальной подставки, срывается с места и начинает бежать.