Beastly Beauty

Хосок казался таким же охваченным чувством вины, как и его голос много лет назад.  Никаких объяснений, никаких утешений, чтобы предложить мне. Только сожаление в его самой смелой форме, пропитанное ядом страха. Он не был готов встретиться со мной лицом к лицу, что было видно по тому, как он отвел взгляд. Все стало сходиться. Тот момент, когда Чонгук сказал, что он был более честен со мной, чем Хосок, и момент, когда Хосок прервал его, когда он собирался упомянуть что-то, чего я не  знала. В тот вечер, беспокойство, которое я чувствовала в поцелуях Хосока, как будто он думал, что наше время ограничено.  А вражда между братьями в целом коренилась в том, что старший украл у меня — у нас обоих. Почему?  Такая важная часть моей жизни, моей личности, моего сердца в те дни была связана с Чонгуком, и я была уверена, что с Хосоком тоже. Но он решил отнять все это у меня, позволить этому развалиться, пока не останусь только я, одиноко стоящая в пустоте. Я вспомнила чувства, которые последовали за этим.  Онемение. Пустота. Одиночество.  Оказавшись в подвешенном состоянии между осязаемой реальностью и неизвестным, недоступным местом.  Вместо слез я почувствовала ожоги под глазами, носом, висками. Я устала. Я так устала от всех секретов.  Когда я получу всю правду?  —Чеён, — сказал Чонгук, крепче сжимая мою руку.  Я посмотрела на него только из-за того, как понизился его голос, но тут же нахмурилась, обнаружив, что его взгляд устремлён вниз. Проследив за его взглядом, я приоткрырыла рот и отпрянула от него. Мои руки дрожали, когда я подняла их ладонями вверх к своему лицу.  Моя кожа была невредима, но лучи чистого белого света просачивались сквозь мои ладони, как если бы они струились сквозь щели разбитого окна или просачивались сквозь поверхность воды.  С помутнением в разуме, я задавалась вопросом, было ли то, что я видела, реальностью. Но я чувствовала это, этот жар обжигал меня, как будто каждый удар сердца зажигал новое пламя.  Я посмотрела на Хосока, пока энергия пульсировала в моем теле. Дрожь моих рук дошла до плеч, вверх по шее и вниз по позвоночнику, вплоть до ступней.  Но я не могла перестать спрашивать то, что мне нужно было знать. — Почему ты это сделал? — мой собственный голос звучал чужеродным для моих ушей, полным требования.  Глаза Хосока сияли из-под нахмуренных бровей.  — Я сделал это по той же причине, что и все остальное. Чтобы защитить тебя… — Как долго мне придется принимать это как ответ? — мой голос разразился воплем. — Как долго это станет оправданием моей боли? — Чеён, пожалуйста. —  Хосок протянул руку и сделал осторожный шаг ближе. — Ты должна сосредоточиться на том, что я тебе говорю, хорошо? Ты не должна слишком волноваться.  — Это ирония судьбы, исходящая от тебя, — сказала я, имея в виду ту ночь, когда он чуть не потерял контроль над своей скрытой природой. Как только слова слетели с моих губ, его глаза потускнели от боли. Я зашла слишком далеко, использую его уязвимость против него.  Но сокрушительное чувство предательства было слишком тяжелым, чтобы извиниться.  Ярость продолжала расти во мне, и платиновый свет становился ярче вместе с ней.  Чонгук встал передо мной, загораживая мне взгляд на своего брата.  Выражение его лица выражало беспокойство, карие глаза смотрели на мое лицо, а губы слегка сжались в напряжении.  — Прости, — пробормотал он, поднеся руки к моему лицу и обхватив мои щеки.  Его ладони были холодными на моей сияющей коже. — Я не должен был говорить тебе это вот так. Я знаю, как это больно.  Его лоб коснулся моего, и я выдохнула и закрыла глаза.  — Но мы снова вместе. Мы нашли тебя. Я нашел тебя. — Его слова и его близость приземлили меня и вернули к более ясным мыслям. Совсем недавно Чонгук был не более чем незнакомцем. Но воспоминание о том, кем он был, дало ему силу утешить меня, как он это делал много раз, когда мы были детьми. Я чувствовала, как сила, которая была во мне, теряла свою ярость, возвращаясь туда, откуда и пришла. Мое тело расслабилось, и хотя боль все еще была заметной, она больше не была всепоглощающей. Когда Чонгук заключил меня в объятия, я снова подняла руки и посмотрела на них поверх его плеча, замечая последние проблески света, когда они исчезли. Я поняла, что никогда не верила тому, что Хосок говорил мне о том, что я потомок солнца — до сих пор.  Как и все остальное в последнее время, мне пришлось столкнуться с тяжелым ударом реальности, чтобы принять это. Но то, что сделал Хосок… смогу ли я принять это?  В конце концов Чонгук отпустил меня, наблюдая за выражением моего лица, а затем взяв меня за руки, чтобы проверить мое состояние.  — Спасибо, — искренне прошептала я.  — Но мне нужно поговорить с ним.  Он кивнул.  — Хорошо. Я сейчас… — Наедине, — мой голос был мягким,  надеясь максимально смягчить ответ. Я знала, что он уже был расстроен тем, насколько близкими мы с Хосоком, казалось, были, и это не помогло бы утешению, но я всё же продолжила. — Прошу?  Я видела, как он сглотнул, а его взгляд похолодел. Он наклонился вперед, осторожно обнял меня за шею и поцеловал в лоб. Потом повернулся, прошел по сцене, по лестнице и исчез.  — Мне нужно объяснение, — в приказном тоне сказала я, встретив взгляд Хосока.  — Настоящее, потому что я не… — мой голос запнулся, — понимаю, как ты мог так поступить со мной. И с собственным братом.  Меня не волнует, если я что-то не вспомню, просто скажи мне, — у меня перехватило дыхание, когда он шагнул вперед. Старые огни театра освещали рыжие оттенки его волос и заставляли холод в его глазах блестеть. Острая боль в груди напомнила мне, как сильно я не хотела видеть его таким.  — Третий мальчик, — начал он мягко, — хотя мы были одинаковыми, он был… слабее. Он не мог контролировать свои способности и свои инстинкты, как я. Когда мы встретились с тобой, я почувствовал эту тягу к тебе, и он тоже. Только позже я понял, что влечение к тебе было потому, что ты являешься потомком солнца. Но когда я узнал об этом, я понял, какой опасности мы подвергаем тебя. Наступила пауза, момент, который затянулся, когда он сделал еще один шаг.  Я изо всех сил старалась сосредоточиться исключительно на его словах, боясь снова увлечься эмоциями.  Этот ослепляющий ожог не был чем-то, что я хотела испытать дважды. Хосок поймал мой взгляд и продолжил.  — Это имело смысл. Наше влечение к тебе было инстинктивным, предначертанным судьбой. Нам было суждено нашей кровью найти тебя и украсть твой свет.  — Что это вообще значит? — Сначала я пытался отрицать это, потому что моя забота о тебе казалась такой искренней. Но было что-то внутри, что всплывало на поверхность, чем больше я проводил с тобой времени.  Это было похоже словно на, — его хмурый взгляд только усилился,  и он тряхнул головой, — голод. Это напугало меня, и я знал, что он чувствует то же самое. Разница была только в том, что он верит, что это к лучшему. Я пытался остановить его, я пытался сказать ему, что мы должны оставить тебя в покое, но он отказался. Я кратко вздохнула, сморгнув жжение в глазах.  — Значит, ты заставил меня забыть обо всех вас?  — Чеён… Когда он произнес мое имя, я отвернулась и прикусила губу.  Это был самый простой способ, который я могла придумать, чтобы защитить себя от раны, которую он нанес мне.  — …Чеён, — его тон превратился в мучительную мольбу, которая заставила меня повернуться к нему. Он сделал еще один шаг вперед и упал на колени передо мной, и его действие до сих пор потрясли мое тело.  — Я никогда… я никогда не хотел причинить тебе боль.  Когда он опустил голову, я собиралась ответить, но остановилась, когда он сорвал маску, и она с грохотом упала на пол. Холод от разбитого сердца пробежал по моему телу, когда он снова посмотрел на меня, обнажая лицо с такой эмоцией, которую я когда-либо видела от него.  Слезы текли по его щекам, а за ними и мои. Его губы дрогнули, обнажая стиснутые зубы.  — Я любил тебя, я заботился о тебе каждой частичкой своего тела, и я делал то, что считал нужным, чтобы обезопасить тебя. Оставив тебя, и заставив тебя забыть, — он сделал резкий вдох, пытаясь прекратить слезы, — это убивало меня.  Я упала перед ним, замечая каждую крупицу уязвимости в его насупленных бровях, усталых глазах, мокрых щеках, сжатой челюсти.  Как бы мне ни было больно и тяжело, я не могла заставить себя оставаться такой злой.  Не тогда, когда прояснилось, что решение, которое он принял в детстве, было почти невозможным и до сих пор является источником мучений спустя годы. — У нас была связь, я мог слышать, о чем он думал. Он был таким потерянным — даже в том возрасте, он позволил этой тьме взять верх. Он работал над тем, чтобы сблизиться с тобой, заставить тебя доверять ему, чтобы ты ослабила бдительность… — Его горло пересохло. —  Оттолкнуть его от тебя и заставить забыть о нас — это все, что я мог придумать, чтобы уберечь тебя от него.  Но тот факт, что мне пришлось причинить тебе боль, чтобы сделать это… Мне жаль больше, чем ты думаешь.  Я причиняю всем боль. Моя грудь болезненно сжалась от искренности его слов, и я поверила, что он искренне сожалеет. Он избегал моего взгляда, пока моя рука не легла ему на грудь. — Мне было больно. Мне все еще больно, — я покачала головой, — но ты был всего лишь ребенком. — Мне кажется, что я схожу с ума — я злюсь из-за того, что это произошло, но как я могу винить тебя, если ты сделал все, чтобы защитить меня? Правда была несправедлива. Было неправильно, что у меня вырвали память из рук. Было неправильно, что у меня отняли память.  Было неправильно, что я потеряла время и друзей, которые её заполняли. Было неправильно, что Хосоку и Чонгуку пришлось жить с этим, зная, что я забыла, кто они такие. Но я была втянута во что-то запутанное и сверхъестественное, и я сомневаюсь, что всегда буду знать правду.  — Ты не можешь так продолжать — так просто прощать меня, — пробормотал Хосок, положив свою руку в перчатке на мою. — Я обидел тебя.  Выдохнув, я встала и протянула ему руку, как делала, когда мы танцевали вместе.  Он колебался, но в конце концов принял ее и встал во весь рост, достаточно близко, чтобы мне пришлось наклонить подбородок, чтобы не потерять его взгляд. — Тогда сделай это правильно. Помоги мне вспомнить тебя.  Он нахмурился, а я сопротивлялась, вытирая засыхающие слезы с его лица.  — Я не могу просто вернуть тебе твои воспоминания. Если бы я мог, я бы помог тебе вспомнить третье… — Я знаю, — заверила я. — Я знаю, что ты не можешь. Но Чонгук помог мне вспомнить его. Он помещал меня в ситуации, связанные с определенными воспоминаниями. Ты избегал этого, потому что боялся, что я узнаю.  Но теперь, когда у меня есть… — Я могу попробовать, — сказал он. Взглядом, все еще хмурым и тусклым, он просканировал мое выражение лица. Вероятно, обнаружив все отчаяние, которое я чувствовала, думая о возвращении нашего прошлого. Я наконец-то пойму, что он значил для меня тогда. Я наконец-то могу вспомнить каждый момент, который мы разделяли, кем он был, кем мы были вместе.  Но это произошло не так скоро, как я хотела. Ледяные иглы кололи мою кожу, царапая мой позвоночник от медленных хлопков, которые эхом отдавались в заброшенном помещении. Обе наши головы метнулись к мансарде, заметив фигуру в Капюшоне, когда он спрыгнул с платформы. Он коснулся земли почти без звука, если не считать развевающегося плаща, приземлившись на четвереньки, как животное. Каким-то образом Капюшон остался на его голове, этот знакомый туман тени скрывал его лицо. Когда он поднялся на ноги, Хосок встал передо мной, прижав меня к своей спине.  — Ты наконец раскрыл ей свой маленький секрет. Это мило. Даже лучше, если это означает, что она скоро всё вспомнит. Ты ведь хочешь вспомнить, не так ли? — его лицо с капюшоном повернулось ко мне, и я почувствовала взгляд, пронизывающий тень. — Убирайся отсюда. Я не позволю тебе прикоснуться к ней. — Рычание, которое издал Хосок, отдалось и в моей груди, заставив мое сердце биться чаще.  — Времена, когда спрашивали твоего разрешения, давно прошли. —  Голос у Капюшона был змеиный — шипящий, скользкий и коварный. Он обвивался вокруг моих костей, шептал мне в уши, даже несмотря на то, что стоял на расстоянии. Мои мысли метались от одного вопроса к другому. Зачем ему спрашивать разрешения у Хосока?  Почему он вообще здесь?  Он приходил ко мне только когда я была одна, и только один раз не во сне. — Перестань носить это отвратительное ожерелье, или мне придется продолжать наши визиты лично. Я потянулась к кулону между ключицами, ощутив холодное стекло под кончиками пальцев. Он сдержал свое слово.  Он пришел, чтобы убрать единственную защиту, которую я имела против него?  Этого было достаточно, чтобы взволновать Хосока. Но будет ли этого достаточно, чтобы защитить меня от него? Вряд ли.  Когда он подкрался вперед, его измененный тон выскользнул наружу: — Я пришел не за ней, Хосок. Я пришел за тобой. Нет. Я бы предпочла, чтобы он забрал меня, чем позволил причинить боль Хосоку, как он причинил боль Чимину. У меня началась паника, и мне пришлось бороться с горячей энергией, поднимающейся во мне.  В моих ладонях было мягкое свечение, но я боролась с ним, сковывала его. Если это правда, я не могу позволить ему увидеть, что у меня есть сила, и я каким-то образом высвободила ее. Вдох-выдох.  Мои легкие содрогались при каждом вдохе, но мне удалось достаточно успокоиться, чтобы свечение рассеялось.  Капюшон подошел ближе. — Ты всегда был лицемером. Делая меня таким же, как и ты, даже когда ненавидел то, кем ты был. А теперь, — он горько усмехнулся, как бы недоверчиво запрокинув голову, — ты сблизился с ней, даже после всего, что ты сделал, чтобы разлучить ее с нами. — Чтобы защитить ее от тебя, — сказал Хосок с жутким спокойствием.  В том, как он говорил, была опасная сила;  страшнее, чем змеиный голос. — И я продолжу оставаться рядом с ней, чтобы ты этого никогда не делал.  Громовой рык и светящиеся глаза, затем резкое пламя малинового и оранжевого хлестнуло нас, как меч. Мои пальцы вцепились в рубашку Хосока, когда он поднял предплечье, словно защищая себя, но я задохнулась, словно зажигалка — золотое и янтарное пламя — оттолкнуло красное пламя, прежде чем поглотить его целиком. Пламя, магия или что бы то ни было рассеялось, оставив после себя пылающий горячий воздух. Запах и вкус дыма сохранялись, даже когда дыма даже и не было. Тишина. Неподвижность.  Оба смотрели друг на друга, не двигаясь.  Мое сердце колотилось, и я была уверена, что они оба это слышали. Вероятно, они тоже почувствовали во мне запах ужаса или почувствовали, как мои колени готовы подогнуться. Капюшон нарушил тишину веселым мычанием.  — Еще не время. Он повернулся и менее чем за мгновение оказался на вершине платформы, его нечеловеческая скорость была столь же невероятной, сколь и ужасающей.  Я смотрела, как край его плаща развевался за его спиной, прежде чем он исчез в тени. Я все еще смотрела ему вслед, опасаясь, что он может вернуться, когда рубашка между моими пальцами начала выскальзывать из рук. С криком я потянулась как раз вовремя, чтобы схватить Хосока, тем самым спасая его от падения.  — Ты в порядке? — отчаянно спросила я, держа его за руку. Его тело наклонилось ко мне. — Оказывается, я… слабее, чем думал.  — Тебе нужно сесть.  Я медленно подвела его к концу сцены,  помогая опуститься, пока мы вдвоем не сели на уступ. Глядя на его лицо, я заметила, что его глаза потеряли последний кусочек оранжевого цвета.  Щеки побледнели. Его маска все еще валялась где-то на полу, но я верну ее для него чуть позже. Его пристальный взгляд встретился с моим, но его фокус появлялся и исчезал. Сила, которую он использовал, отразилась на нём сильнее, чем я думала.  — Прости, — пробормотал он. Я коснулась его щеки тыльной стороной ладони, нахмурившись от того, насколько он был теплым. Недолго думая, я переместилась к нему сзади и расположилась так, чтобы он сел между моими ногами. Мои руки обвились вокруг его талии и притянули к себе, пока его спина не уперлась мне в грудь.  Направляя его голову на изгиб моей шеи, я шептала ему в волосы, надеясь успокоить его от всей вины, которую он нёс на себе. — Просто отдохни.