Шастун и Шиза

Попой Антона подбешивает, хотя то же самое он чувствует и к Па и даже говорит об этом в реальности. Наверное, Арсений его бесит, потому что у Шастуна стадия отрицания ещё не прошла, а гнева — уже наступила. Наряды у Попоя периодически экстравагантнее, чем у Па. И Антон совершенно на них не залипает. Антон просто сидит в перерыве между съёмками и отдыхает, а тут к нему заходит это недоразумение в золотом пиджаке и цветных очках. Шастун, честно, пытается не обращать внимания, но все его старания отправляются коту под хвост. — Знаешь, какой мой любимый язык? — Арсений, похоже, заготовил какую-то шутку, но Антон на это не поведётся. — Французский? — предполагает он и тут же корит себя за это, потому что ассоциация идёт с французским поцелуем. — Не, пожалуй, я предпочту язык кого-то русского, — говорит Попой именно то, о чём он и подумал, да ещё и подмигивает так хитро. Вот наглец. Они снимают несколько выпусков, у Антона те особо в памяти не отпечатываются, и он уже забывает об этом разговоре с Попоем, но тот снова к нему подходит. — Знаешь, в каком месте язык мне нравится больше всего? И вроде бы ничего такого в этом вопросе нет, если бы задавал его не Арсений, то и не было бы, но тут снова читается слишком явный подтекст. — В какой-нибудь области? — интересуется Шастун. Ну почему это снова звучит так неоднозначно? Кажется, его мозг рядом с Арсением решает думать с тем на одной волне. — Можно и так сказать, например, в Псковской или Волгоградской. Нифига себе, и даже ничего пошлого в чужих словах нет, Антон прям не ожидает, а потом смотрит на карту, на повторяющиеся названия нескольких населённых пунктов, и понимает, что всё же был по поводу Арсения прав. В этом месте хочется, чтобы Арсению не язык нравился, а что-нибудь другое. Антон злится, его так выводит из себя поведение этого человека, все эти шутки плоские, бессмысленные — бесят невероятно. Именно поэтому Антон предпочитает остаться с ним наедине, именно поэтому не возмущается, когда Попой запирает их в гримёрке. — А тебе в каких местах нравится язык? — спрашивает у него Арсений, похоже, на что-то намекая. — Мне бы очень понравилось, если бы ты засунул свой язык себе в жопу и не приставал бы ко мне с этими дебильными вопросами, — Антон грубит, но почему-то уже представляет, как будет сейчас выпрашивать прощение. Он специально, кажется, ждёт, чтобы Арсений начал какую-то более явную игру. — Свой не хочу, а вот от твоего бы не отказался, — Попой нервно улыбается и смотрит на Антона, видимо, ожидая реакции и хотя бы какого-то ответа. Шастуну противно от своего поведения: вот чего он выёживается, если тоже всего этого хочет. Антон тяжело вздыхает и подходит к этому человеку на шаг. — Могу предложить свой русский язык, но пока что только у тебя во рту. Арсений его первым целует, набрасывается будто человек, изголодавшийся по ласке. Шастун хватается за его поясницу, размыкает губы и толкается языком в чужой рот, как и обещал. Тело Арсения горячее, пиджак неудобно колется пайетками, и Антон додумывается наконец его снять, далее приходит очередь рубашки и брюк. Возможно, сегодня у них будет нечто большее. — Я готов, — шепчет Арсений, когда пальцы Антона касаются входа через бельё. Зато Антон не готов: не готов морально. Как будто бы что-то не то и что-то он упускает, наверное, перспектива сделать Арсению приятно, как тот хочет, его заводит, но Шастун боится, что отсутствие практики скажется на всём этом негативно. Но он должен попробовать. Антон берёт себя в руки и решает поменять позу, сделать её удобной: — На диван, — говорит он и подталкивает Арсения. Тот не сопротивляется и встаёт на него коленями, выгибается и раздвигает ягодицы руками. Антон тушуется и смущается: как вообще другой человек может быть перед ним таким открытым, но это слишком красиво, слишком сводит его с ума. Диван низкий, поэтому Антон, опустившись на колени перед ним, оказывается аккурат напротив задницы Арсения. — Стой, так неудобно, у тебя колени будут болеть, — предупреждает его Попой. Надо же, какой заботливый. Антон только от него отмахивается со словами: «нормально, тут не жёстко». И вообще, у него сейчас есть забота поважнее. Антон не должен смущаться, всё же не он сейчас находится в таком открытым положении. Он бы не смог. Но что, если он своей медлительностью так вот заставит Арсения переживать. Антон поглаживает его ягодицу. Почему эта часть чужого тела его так привлекает? Никогда он ещё не засматривался на чужие задницы, ну, не считая Па… И Диброва, и Научпопова… И Арсения-экстрасенса. И Попова. Это осознание ударяет под дых. Он помнит, прекрасно помнит все эти трюки Арсения ещё из первых сезонов «Импровизации», его грацию, гибкость, дерзкость. И это так Шастуна тогда впечатляло. Сейчас ничего не меняется. Попой что-то говорит, и Антон возвращается к нему: уверенно касается губами ягодицы, сжимает руками бедро, Арсений убирает свои ладони, будто передавая Антону эстафету держать. И Шастун не думая перехватывает её. Антону жарко, душно, горячо, внутри всё пылает, и причиной этому является, естественно, Арсений, кто же ещё? Тот громко дышит, и Антон от этого только сильнее возбуждается и хочет доставить этому человеку удовольствие. Язык проходится по ложбинке. Антон пока не понимает, что чувствует, но он находится в предвкушении. Шастун обводит кольцо мышц, ощущая в чужом теле дрожь, и толкается кончиком внутрь. Там узко, горячо, его сжимают и он старается преодолеть напор стенок. Язык проскальзывает внутрь насколько может, а Арсений награждает его громким несдержанным стоном. Антон вжимается лицом в чужую задницу, и это как будто очень странно, но не в этом случае. Его всё устраивает. От чужой близости всё внутри замирает, а ещё — от осознания того, что он делает приятно Арсению. Шастун двигается, и это достаточно сложно: челюсть с непривычки начинает затекать практически сразу же. Но Антон давит на свой член через бельё, пытаясь сосредоточиться на возбуждении, хотя, наверное, такого прямого воздействия пока и не требуется, когда Арсений так стонет и извивается. Шастун отстраняется и смотрит на чужие побелевшие костяшки на руках, на напряжённо вжатый в спинку дивана лоб. — Продолжи, — шепчет Арсений. Антону нужно некоторое время, ещё и колени, зараза, болят, нужно было послушать Арсения. Шастуну хочется что-то сделать, но к чужому члену тянуться так неудобно, а заменять язык пальцами без смазки кажется не лучшей идеей. Раз уж он сегодня творит такие сумасшедшие вещи, Антон решается на ещё кое-что. Он прекращает сжимать чужую ягодицу и опускает на неё ладонь с замахом. Арсений вскрикивает, а его кожа так очаровательно краснеет. Антон знает, что это не больно: не должно быть больно, должно только обострить ощущения. Попой просит: — Ещё. И Антон уже готов коснуться его языком, но тот виляет задницей и говорит, что хочет ещё один шлепок. Шастун повторяет то же самое второй рукой и, встречая только одобрение, опускает руку ещё раз и ещё. Ягодицы Арсения сжимаются, но он не уходит от ударов, наоборот, раскрывается и подаётся навстречу, а ещё стонет так сладко. Антон возвращает язык внутрь и старается удержать Попова на месте, но тот слишком сильно ёрзает. И Шастун снова обрушивает на его задницу град несильных шлепков, совмещая это с активной работой языка. На одном из таких Арсений сжимается, скулит и изливается прямо на кожаную обивку… Какое клише. Шастун отстраняется, поглаживая и разминая чужие ягодицы. С тех очень быстро прям на глазах сходят покраснения. Попой оборачивается к нему и улыбается так заразительно. — Твой язык — это нечто, — говорит он, — а руки… Антон, кажется, кончает только от этих слов. Ему хочется повторить, только есть желание, чтобы Арсений руководил процессом и говорил, что делать. Всё же Антон ещё не так хорошо знает его тело, как он сам. Они обязательно это сделают, Шастун уверен. Антон просыпается с раскалывающейся головой. Да что это за напасть такая?! Сегодня ещё и съёмки с Арсением в другом проекте стоят. Возможно, это судьба.