catch up with you.

«Я сошёл с ума… Кажется.» — в голове лишь эта мысль. В голове яркие вспышки. В голове… даже в голове ему ничего не понятно. В голове всё кажется другим, он ведь никогда не пробовал сделать так, чтоб мысли замолчали и послушать сердце. Ведь так? Это всё дурной сон, кажется. Кошмар, который всё никак не закончится. Заточение, из которого выхода нет. Самая страшная в мире тюрьма: его мысли. Никогда никому не было понятно, что там и как устроено. А ему понятно было? — Нет. Таким аппаратом как «голова» нельзя пользоваться, не разобравшись в его возможностях и в его мощи. Точно так же, как и с любой машиной. В его случае тут явно на этой машине заехал он не туда. Хотя нет, в его случае больше подходит «забежал». Чисто. Вокруг всё чисто. Белое-белое. Нет пятен. Нет ни одной вещи другого цвета. Нет ничего, кроме его самого, что этот цвет загрязняет, разве что только он. Может, ему кажется всё? Вокруг ничего больше нет: ни команды, ни стадиона, ни его… а жаль. Даже грустно как-то. Грустить нормально не получается как-то, в голове так громко, но в то же время ни одна из этих громких мыслей ему непонятно. Голова была сравнима с компьютером, перегруженным программами; компьютером, где постоянно всплывают новые папки; компьютером, который вечно издаёт этот надоедливый звук, говорящий о том, что флешку из него вытащили. И если компьютер запрограммирован это знать и уметь работать именно так, то он, кажется, вообще работает не так. И живёт явно как-то не так. А живёт ли вообще? Глаза пробегаются по комнате. Глаза встревоженны полученной информацией. «Я… Где?» — встать с кровати не получается почему-то. И он точно не приклеен к ней: его не разыгрывают ребята. Он просто не может встать. Он прикован к кровати. Сейчас. Двигаться больно. Двигаться нельзя. Двигаться в его положении невозможно. «Я… мёртв?» — ему страшно. Паника проникает во все клетки его тела. Паника создаёт ему его собственную клетку вмиг. Паника глушит остаток рациональных мыслей. Зачем они ему? — Не слышит же. Не понимает. Не умеет думать. Но пытается. Выходит плохо. Тело трясётся. Дыхание сбивается. Он забыл всё будто: забыл про то, как учил его Фраме не задыхаться, а дышать как в практиках. Забыл, как может успокоиться. Забыл… про себя, кажется, тоже забыл. Стены белой комнаты оглушает крик. Он не слышит себя. Он слышит только панику. Он слышит только этот белый шум из мыслей. Себя не слышит. Также, как и других. Точнее, не слышал. Он ведь считает себя мёртвым. Интересно, может ли мертвец настолько паниковать и быть уверенным в своей смерти? Нет. Мертвец на то и мертвец, чтоб ничего не ощущать и не чувствовать. И не думать. Мозг умирает спустя пять минут, после того, как подача кислорода не осуществляется. Если человека не придавило чем-то или если он не разбился. Повезло ему. Кажется, живой. Живее всех живых.

***

— Пульс учащается! Кажется, он приходит в сознание… — голос вообще незнакомый, даже предположений нет, кто бы это мог быть, — Только сильно его не нагружайте информацией… Он вас вряд ли поймёт. — Понял, — а этот, кажется, знакомый до боли в ноге…

Стоп. В ноге?

Лёша моментально поднимается на локти. В голове очень плохо всё… Кажется, сон бредовый немного всё же на реальность повлиял: — Илья! Мне приснился кошмар! — глаза не видят почти. Или не узнаёт или не проснулся ещё. — Приснился новенький… приснилось, как я ногу сломал и выздоровел и пришёл… и мы с ним!… — Глаза проснулись. Зрение фокусируется на… Нём.

Блять. Это был не сон.

Обеспокоенные серые глаза фокусируются на нём. Его соперник… Почему он вообще здесь? Как вообще опять получилось, что Лёша… в той же клинике? Какой-то круговорот травм ноги в жизни Лёши. Только если в прошлом году такой эффект был только после шампанского и празднования Нового года, то в этом году, кажется, что-то сделал он не так, раз перед ним сидит сам Санечка Парадеевич, а на календаре, который был удачно расположен за Парадеевичем было отмечено 22 декабря 2024. Может он ногу неправильно сломал или упал ни в том месте? Лёша смотрит на ногу и пытается пошевелить. Болью в колене отдаёт, но он чувствует ногу. Значит… не перелом? А по канону вообще-то должен был быть перелом. По канону скорее всего на месте Саши должен сидеть Илья или же Влад на крайняк, если всё совсем плохо. Что-то тут нечисто. Саша выдыхает: — Интересные у тебя сны, конечно… Только он открыл рот в его сторону и сразу же проявилось нежелание продолжать диалог. Лёша ложится и ощущает своё колено опять. Больно. Непонятно сколько времени уйдёт на реабилитацию с этим, как он понял, вывихом. Новый год с семьей и с парнями автоматически отменяется. Ещё больнее. Но слёз на глазах нет почему-то. Надо проспать до следующего раза, когда придут ребята остальные. Если придут. Глаза закрываются. — Как ты себя чувствуешь? Пепел внутри только. Ничего не осталось живого. Всё сгорело. Всё чёрное и с мерзотным запахом угарного газа. Чувств нет. Есть только голова, которой пользоваться он не умеет. Молчание затягивается. Молчание ничем не сменяется, а Саша всё сидит и сидит рядом. Нахуя ему это нужно? Всё такое странное. Даже бредовое… Лёша не отвечает уже очень долго. Лёша молчит. Ничего непонятно. Вообще ни-че-го. Деревяшкин и впрямь начинает дремать. Слышит шелест странный какой-то и звук такой приятный, будто что-то аккуратно поставили на тумбу рядом. Звук, будто человек встал и пошёл к двери. Поворот ручки. Дверь открыта. Ещё поворот. Дверь закрыта. Лёша остался один. Глаза устали от такого короткого пробуждения. Глаза желают только отдыха. И голова тоже. От этих мыслей она скоро распухнет. Хорошо, что сон не даёт ей это сделать. Он просыпается в следующий раз непонятно когда для себя. Сон отходит на удивление быстро, как вода, будто скоро наводнение. На удивление вода не грязная, не смешанная с песком, а кристально чистая. Блестящая, наверное, даже. Блестит в свете луны. Выглядит как исцеление. Ощущается также. Всё хорошо. Странно, конечно, что он здесь. Странно, что именно Саша к нему приходит. Странно, что нога не сломана и из команды нет никого… Всё ведь действительно хорошо?… Он не помнит. Последнее, что отпечаталось в его голове — поездка на сборы. Дальше только тьма, будто вспоминать то, что было дальше было запретно. Лёша привстаёт на локти менее резво, чем в прошлый раз и любуется на луну в ясном небе — что удивительно, поскольку, на улице стоял декабрь. Деревяшкин выдыхает: радуется, что один в палате. Радуется, что даже соседей — что редкость — у него нет. Взглядом он исследует всю комнату. Проводит по стенам, освещённым красивым лунным светом. Красивый свет… В голову внезапно воспоминания начинают приходить. Он вышел из комнаты в очередную бессонную ночь. Он лишь хотел выпить воды и, может, после этого он бы уснул со спокойной душой. Может быть. Если б не те догонялки очередные с Сашей. Даже не Саша виноват уже, а то, что они играли в догонялки. Ого, неужели прогресс? Лёша ничего не помнит больше. Помнит только как красиво отражался серебряный лунный свет от волос таких же серебряных немного с металлическим оттенком. Красивым. Лёша краснеет. Хорошо, что в темноте этого не было видно. Что тогда, что сейчас. Лёша потряхивает головой и старается на других вещах сосредоточиться. Взгляд проходит по занавеске и опускается на полку. Пакет. А, точно ведь! Парадеев же оставил что-то ему, когда уходил, пока Лёша притворялся спящим… Деревяшкин фыркает. Смотрит на пакет скептически, как-то без интереса даже. Смотрит сквозь темноту в комнате. Смотрит и глаза его всё не устают. Удивительно, сколько времени можно провести, вот так вот пялясь в одну точку. Считал ли он? — Определённо нет. Но я по своим ощущениям скажу, что полчаса или минут так двадцать пять точно. Ровно до момента, пока откуда-то свыше ему не пришло осознание, что если б ему было неинтересно, он бы просто спал дальше. Осознание неприятное, но в этот раз обессиленный Лёша с вывихнутым больным коленом просто закатывает глаза и берёт с тумбочки пакет небольшой целлофановый. Берёт и открывает. Внутри коробочка из пластика. Большая коробочка. Высокая даже, кажется. Надпись на ней он разглядел не сразу. Всё-таки глаза не сразу после такого длительного взгляда в одну точку могли выполнять свою функцию полноценно. «Тирамису»… и рядом баночка сгущёнки варёной, которую он не сразу заметил, как и ту надпись. «Откуда он, блять, знает?! Сталкер ёбаный!» — Лёша хмурится, но смотреть в пакет не перестаёт. Злится. Но не выкидывает ничего. Не бросает в стену ничего. Внутри него не кипит ничего. Злится ли на самом деле? Вздох. Он ослаб. А эмоции все испарились куда-то. Куда конкретно он не знал. Или не помнил. На самом деле он смутно вообще помнил каким образом он вывихнул ногу. Смутно помнил, как сюда попал, кто его привёз, где он до этого был и почему у него нет телефона… Это ещё более странно. Что же было до этого всего?.. Сжшнжп заьёьерзбч. Нчю нфршк щк жсюёёонокск. ??? Юкду ъээнз хдобф. ??? Хялъо. Лёша запинается о свою ногу. Это конец. Падает. Он. Блять. Падает. Прямо с лестницы. Падение перед всей командой уже произошло ещё тогда днём. Кажется, тренер даже видел его и тогда в раздевалке и сейчас, когда он так упал. Лёша поднимает голову, встать пытается. Но встаёт на ту самую ногу, которую сломал год назад. И на которую упал сейчас. И тут же падает вниз по ступенькам. Доля секунды и крик рекошетит от стен. Крик боли и отчаяния. «Что дальше?» — он даже предположить не может. Единственное, что он может сказать точно: он окажется в больнице, л чшшл уш еоф ееэшэ клхбтлуш. Пъчде ишжгъ йэрзтш ут шжчщф. Сука. Ну и зачем он вспомнил? Его всего передёргивает и в пот бросает. Да что ж такое-то. Все видели. Ему кажется, что все на Сашиной стороне. Поговорка есть: когда кажется — креститься надо. Лёша следует этой поговорке, как мама учила. Неизвестно даже что с его телефоном. Непонятно что будет дальше. Тут уже только Бог поможет. Деревяшкин сорвано выдыхает и вновь ложится в кровать. Вы будете в шоке, но ему удалось уснуть даже в столь тревожном состоянии. Победа? — именно она. Надолго ли? — никто не знает. Алексей не знает сколько ещё так спит. Видимо долго, раз уж будит его медсестра, зашедшая провести какие-то махинации с капельницей. Наверное вот причина, почему Лёше не хочется есть: он внутривенно получал питание. Деревяшкин руку легонько поднимает, на что сразу же реагирует девушка. — Лежите лучше! Всё в порядке. С сегодняшнего дня вам можно есть. Вы же пришли в себя, верно? Голова у него также не варила. Или не хотела варить. Лёша провёл взглядом по своей руке и увидел, что место, куда вставили иголку в вену плотно заклеено стерильными салфетками. Сон медленно отступает. Очень медленно. И первое, что после сна Лёша выдаёт это: — А где… он? — он поймёт только через несколько минут что он сморозил. — Ваш… брат двоюродный? — Лёша всё ещё очень сонно мыслит. Нерасторопно. Так. В смысле, блять, брат?! И почему двоюродный?! — Он вообще-то мне не!… — он вдыхает. Лёгкие заполняются воздухом. Вместе с воздухом приходит ещё одно давнее воспоминание его:

***

— Молодой человек! — слышит от врача строго, — Людное помещение, вы же собьёте кого-нибудь точно! — Прошу прощения, я спешил к… Брату, — врёт, не краснеет. Машинально врёт. Также, как и бежит, — я Лёшин троюродный, мне уже девятнадцать, — И как же хорошо, что ему поверили. — Лёш, он правда твой брат? — Лёша растерянно глазами забегал и кивнул как-то неуверенно, — Точно? — Да, я… в шоке, что он приехал! Я так скучал! Давно не видел его, — подхватывает волну Сашину Лёша. Знал Деревяшкин, что родители в отпуске и сто процентов ещё не скоро вернутся. Хорошо, что Саня так быстро просчитал, что нужно представиться родственником. Не такой уж он и тупой. Деревяшкин внезапно улыбнулся и обнял его, делая вид, что действительно имеет родственные узы с Саней.

***

Лёша выдыхает. Да… точно. Брат. — Не двоюродный, а троюродный. Родители у меня уехали по работе, он со мной живёт и приглядывает, — Лёша думает, что это дурацкая ситуация, — Извините.. погорячился. — Да, все в порядке. Я всё понимаю. Вы, наверное, скучали по нему, — Лёша закусывает губу и нерешительно кивает ей. Зубы сжимает сильнее, а медсестра только улыбкой его одаривает, отчего, кажется, кончики ушей Лёши начинают краснеть, — Он, кстати, ваши любимые сладости принёс. Вам принести ложку? — Да я… потом… Сейчас не голоден. После капельницы, наверное, правильно? — Возможно. Ну и лучше за рационом все равно следить. Сладкого в меру и всего остального! — дальше стены и Лёша внимательно слушали лекцию о том, как важно правильно питаться, как это влияет на организм, как можно сочетать продукты и какие цвета лучше использовать чтоб есть меньше или, наоборот, больше. Ёбнешься это всё слушать. Лёша любил такое, но многое из этого он понимал и знал, поэтому интереса было относительно мало. Кудрявая милая девушка, но очень дотошная. Теперь Лёша понял, почему она пошла в медицинский с такой яркой внешностью. Удивительно, что кудрявые люди, от которых тянет весенним теплом, улыбкой и ясным небом могут быть такими занудами. Прямо как… Его спаситель. На пороге появился Александр Парадеев, а медсестра почти сразу же прекратила свой гайд по тому, как правильно питаться. Спасибо ему за это хотя бы. — Ой, вот и ваш троюродный брат! Я, пожалуй, пойду. Не переборщите со сладким! И хорошей вам беседы, мальчики! Взгляд Лёши невербально посылает благодарность Саше. Удивительно, что таким заёбанным в край взглядом можно вообще благодарить. Может Санечке показалось? Лёша вновь ложится на подушку, а Саня подходит ближе к кушетке, на которой лежал Дернвяшкин и садится на неубранный со вчера ещё стул, в лоб спрашивая. — Ты же не собираешься сегодня притворяться спящим? — на лице Лёшином и без этого недовольном дрогнула жилка. Молчанка началась. И хуй бы кто смог его разговорить. Лёша лежит молча, только в потолок пялится. Долго ли коротко ли. По ощущениям прошло минут пятнадцать и за это время Саша успел удивиться: как ему не больно от света ебучих бактерицидных ламп, который прямо в глаза ему попадает. А раньше ведь любой удар о подушку головой приравнивался к смерти и нескончаемым страданиям. Саня утрирует, вспоминая насколько чувствителен к боли Лёша. Кстати, чувствителен он был ещё и ко многим другим вещам: к тому же сладкому. Попытка не пытка. Саня выдыхает и ставит на тумбу ещё один пакет: такой же, то на этот раз он решил ещё спонтанно взять киндер сюрприз. — Лёша, я тебе тирамису ещё принёс. Парадеевич утыкается взглядом в другой пакет, который всё также одиноко стоял на тумбе. Казалось, даже с места не сдвинулся, но почему-то Санечка точно запомнил, что стоял он ближе к другому краю: значит Лёша хотя бы посмотрел что там лежит, если ничего не съел. Уже хорошо. Можно в честь этого даже вечеринку закатить или отметить этот день в календаре, чтоб каждый год такое знаменательное событие вспоминать. И весело вроде и больно. Парадеев вновь замечает затянувшееся молчание и хмыкает. Удивительно. Удивительно больно, блять. Ни одно взаимодействие с людьми не приносило ему столько эмоций. И столько непоняток. Он не знал точно, что творится в Лёшиной черепушке, но если у него непоняток было столько же, то они квиты. Для Саши важно равенство в отношениях, а для Лёши? Хотя… он же капитан, словивший гордыню. Ах, точно! Капитан… — Лёш… Мне пришлось тебя подменить на должности капитана. Тренер сказал… — Саня не смотрел даже на него, но только поднял он глаза, как увидел Лёшу, стоявшего на локтях. Манипуляция удалась, — Ты уж прости… Он сказал, что это необходимо хотя бы на следующих соревнованиях, которые после Нового года… — последнюю реплику он уже говорил искренне. А Лёша вспомнил о соревнованиях, отчего появился ком в горле и груз ответственности внезапно давить на плечи начал. Да и в карих глазах начало меняться что-то. Непонятно что, правда. Лёша без интереса хмыкает и ложится опять на кушетку, вскидывая брови. Как-то разочарованно даже в себе больше. — Ну… Я так и знал. — Тебе изначально нужен был заместитель, как он сказал, но, оказывается, ребята не знали об этом. Вот я и решил… — А ребята вообще как? Не против были? — Да. Они все были только за. Больно. Его выбрали. Не Лёшу. Опять. Даже Влад? И Илья? И В Фраме? И Костян с Гориллой? Нос сморщен. Лёша недоволен. Прямо как тогда летом, когда Санечка приковал к себе всё внимание только своими победами. Даже не личностью и умением поддерживать дух, оказываясь в самых сложных ситуациях. Лёша долго рвался к этому место: когда неосознанно, когда осознанно и в основном действительно сыграли его успехи и компанейская личность, а Саша… только пришёл и сразу в центре внимание. Неспоаведливость. Ещё и заместитель Лёшин теперь. Как же бьёт это всё по его «мужскому».

Щклжрсб и ыфйлр гкооф ьатк жн эсшбжп ьлк чшшф?

В голове немного проблеск какой-то, какого-то мутного воспоминания. Лёша пытается ухватиться за него, но это воспоминание быстро ускальзывает, возвращая Лёшу к реальности: на кушетку перед Сашей. — В таком случае, странно, что с тобой из них никто не пошёл, — Лёша самоутверждается. Изниоткуда опять берутся силы плеваться такими высказываниями. — Хочешь узнать почему? — Ты ещё спрашиваешь? — Лёша закатывает глаза, внимательно слушая Саню. — Они сказали, что не выдержат тебя… точнее, боятся, что не выдержат. Совсем не знают, чего ждать, ты совсем для них поменялся. Лёша в вакууме. Что?… Боятся?… Даже Влад? Влад, который всё это время возился с ним и почти поселился у него дома? — Лёша в это не верил. Но знал, что у Павлющика могли быть ещё дела, бизнес-встречи и такая же учёба, как и у всех остальных. На учёбу в отличие от всех Лёша клал хуй ещё с сентября. Для него это не столь важно, сколько важна должность капитана, ребята и бег. Его лицо не сравнимо ни с одной его прошлой реакцией на какие-либо новости. Ребята его боятся. И не боится только Парадеевич, видимо. Его взгляд останавливается на выражении лица Сашином: нейтральном таком, спокойном. На контрасте с его выражением лица. И этот вопрос ёбаный провокационный: — Что? — Если они не пришли, то… — Лёша хмурится. Злится снова, но бессилие в этот раз будто пожирает его злость. От неё остаётся только призрачная оболочка, за которую хватается Лёша и надевает на себя. Саня понимает: не злится. Что-то другое. Глаза совсем другие, — Зачем ты пришёл? И тишина. Саня очень часто в таких напряжённых вопросах с Лёшей замечал, что уголки его губ непроизвольно начинают подниматься и опускаться или что мышца глаза начинается беспорядочно напрягаться и расслабляться. Он силой старается держать лицо в разговоре с ним. Он силой старается держать лицо в разговоре с ним. Старается изо всех сил. Правда старается. Хочет выглядеть презентабельно по отношению к нему. Для Лёши он ведь главный соперник, причём из их же команды, а не хуй пойми кто и откуда. — Потому что… — его глаз внезапно дёргается несколько раз, — Потому что я теперь твой зам и на мне ответственность. И раз я не пришёл со всей нашей командой, то приду один. Потому что… — уголки губ тоже дёргаются раза два. Сашу это выводит и он выдыхает, смотря в потолок, — Это не только обязанность. Это ещё и личное желание. Обоих как током бьёт. Лёшу, потому что не ожидал. Сашу, потому что не ожидал такое от себя вдвойне. Гордость пала. Ещё давно. Когда? Никто из них не помнит. В комнате опять немое напряжение, невесомое почти. Не потому что кто-то кого-то хочет отпиздить, а потому что оба не знают как на это реагировать. Саше стыдно за то, что тогда случилось. Лёша нихуя не понимает. Дверь внезапно открывается без стука. Нарушается их напряжение. — Мальчики, обед уже! Лёша, сможешь сам поесть? — торопливо спрашивает медсестра и отдаёт Саше еду в руки: картофельное пюре с котлетой и салатом и чай чёрный. Лёша вспоминает, что… не помнит когда в последний раз ел что-то питательное не потому что его Влад заставил, а потому что сам хотел. Месяц? Два назад? Что ж такое, вспомнить никак не получалось. Глаза его вновь останавливаются на злосчастных кроссовках Саши. А, точно!… Наверное в тот день, когда дарил их и в торговом центре вместе с Владом зашёл в ресторан. И то только салат взял. Саша подходит к нему, а у Лёши уже слюнки текут. А Парадеевич ещё и стебётся: — На меня не набрасывайся только! — и усмехается. — Тоже мне нашёлся. Ты не вкусный, — Лёша начинает жадно уплетать пюрешку с котлеткой и салатом и запивать это всё чаем. Саня не останавливается. — Ты просто не пробовал, — Лёша сначала хмыкает, а потом давится, начиная кашлять, — Лёша, блять! — Саня со всей дури ударяет два раза его по спине. Хорошо, что поднос с едой додумался на тумбу убрать. Лёша в моменте начинает глубоко дышать. — Как только встану на ноги, точно также по твоей спине пройдусь. — Буду ждать, Лёшенька, — и подмигивает ему. Ебанутый. Не изменился даже. Деревяшкин смотрит на снова нейтральное лицо Парадеевича, изменившееся за долю секунды, и продолжает обедать. В кои-то веки это произошло. Обед. И такая желанная встреча с Сашей, которая не закончилась поножовщиной, перестрелкой или очередными соревнованиями не на жизнь, а насмерть.