magic city.

В доме родителей никогда не бывает тихо. Если вы подумали, что тут все смеются и радуются жизни, детишки балуются, а взрослые мило беседуют, то вы, скорее всего, идиот. И жизнь вас ни чему не учит. Холодный ветер дует сквозь разбитое стекло, и тело открывает глаза. Переворачивается на другой бок, стараясь получше укрыться тонюсеньким пледом, который за столько лет стал практически прозрачным, и остатки ниток в нем держались только благодаря божьей помощи. Снова закрывает глаза. Разбивается бутылка, мать выкрикивает ругательства, переходя на визг. Отец подхватывает, и две пьяные в говно сирены, как будильник, оповещают о том, что уже вечер. Тело снова открывает глаза и неохотно садится на кровати. С первого этажа доносятся рыдания – мать снова надрывает глотку, отец – все так же орет. Когда-то с их уст срывались слова, а теперь они могли издавать только нечленораздельные звуки. Тело поежилось – вряд ли от холода. Начало мутить. Ноги коснулись пола, пальцы сразу утонули в чем-то мягком и мокром. Тело недовольно глянуло вниз и увидело кучу блевотины. Кто-то бы сразу убрал ноги из этого недоразумения, но тело лишь вздохнуло и с силой, насколько возможно, стукнуло пятками по куче. Носки пропитались вонючей жижей. Внизу снова что-то разбилось. Тело не хотело спускаться вниз, не хотело видеть пьяные рожи, не хотело начинать разговор. Ему хотелось просто исчезнуть и оказаться в месте получше. Но для него такое место вряд ли существовало. Из комнаты тянулись грязные следы ног, ведущие в ванную. Зашумела вода. Тело стянуло с себя одежду и залезло в ванную. Наверное, оно делало все слишком резко, потому что голова загудело, а желудок скукожился, в горле встал ком. Тело подумало, что будет досадно наблевать в ванную, на себя, испортить воду, которая почти заполнила ванну. Но мозг не подавал сигнал встать или хотя бы высунуть голову. Мозгу было уже все равно, поэтому тело вздрогнуло от сокращения мышц, и изо рта вытекла зелено-желтая желчь, обжигая глотку и нос. Тело поддалось вперед, и судорога повторилась. Горький вкус во рту вызывал еще большие позывы вывернуться наизнанку, но обессиленное тело не сразу сообразило, что нужно ополоснуться. Оно зачерпнуло воды прямо из ванны и наполнило рот. Его снова стошнило. В такие моменты нужно ровно дышать. Понять свой организм, успокоиться. Обязательно ополаскивать рот, чтобы убрать неприятный вкус. Сделать глубокий вдох и выдохнуть. Но тело просто дрожало, согнувшись над поверхностью воды, а из его глаз текли слезы. У него длинные руки и ноги, но такие тонкие, что страшно было коснуться и сломать. И весь он был похож скорее на скелет, чем на живое существо. Если бы адекватный человек взглянул на него, ничего, кроме шока, не испытал бы. Но тело не было окружено заботой, поэтому всем было насрать. Оно ходит и говорит? Значит, все в порядке. Тело спустило воду и ополоснулось. Предстояло самое страшное – попытаться почистить зубы, стоя напротив зеркала. И посмотреть в него. Хотя бы мельком. Кенни, Кенни, кем ты стал? Он не мог долго смотреть в свое отражение. Мысли и чувства были притуплены, но какое-то отвращение заставляло его опускать голову как можно ниже, чтобы даже ни единого волоска видно не было. А потом, заканчивая процедуры, он закрывал глаза. Просто чтобы не видеть. После всех гигиенических процедур Кенни вышел из дома через окно у себя в комнате. В последнее время он часто так делал, чтобы не контактировать с родителями. Пьяным или под кайфом это сделать было сложно, но каким-то образом он все-таки оказывался в своей кровати, совершенно не помня ничего из тех дней. Ему до ужаса хотелось спать. За прошедшие двое или трое суток он, безусловно, отключался, но сном это назвать было трудно. Каждый сустав его тела ныл, хотелось согнуться в неестественном направлении, лишь бы притупить боль, но Кенни только останавливался на минутку, чтобы размяться, а потом шел дальше. Где-то в подкорке сознания маячила тревога, но пока что ее удавалось сдерживать. Он уже не натягивал капюшон на лицо, как раньше, поэтому окружающие видели впалые щеки и огромные круги под глазами. Иногда лицо окрашивалось кровяными подтеками и синяками, разбитыми губами, бровями и выбитыми зубами. Да, ровный некогда строй подкосило, пара ударов кастетом – и прощай второй премоляр. Открываешь пиво зубами? Вот тебе сколотый клык. Слишком много наркоты? Конечно, стачивай моляры до плоских пеньков. Здоровье определенно не было его приоритетом. Однако в желудок что-то закинуть хотелось. Он не помнил, когда ел последний раз. И пил что-то кроме алкоголя. Солнце уже не светило, скрывшись за тучами. Было холодно и тревожно. Возможно, только в голове, где беспорядочно крутились мысли, и какие-то расплывчатые картинки перед глазами маячили, постоянно в расфокусе. Кенни вдруг резко почувствовал, что ему нужно где-то скрыться, будто люди вокруг пялились на него и что-то тихо шептали. Слишком много пространства вокруг, открытого, опасного. Кофейня, которую держал папаша одноклассника, была ближайшим местом, которое работало до позднего вечера. Запах кофе окружал это здание, стоя несокрушимой стеной, как корочка из засохшей спермы на футболке. Когда подходишь ближе, попадаешь в кофейный туман и в нем же растворяешься. Посетители внутри заведения казались мутными призраками, издающими булькающие звуки – то ли потягивали кофе, то ли болтали, а может и все сразу. Прищурившись, он искал уединенный столик, но почему-то сел в самом центре, поежившись от «их пристальных взглядов». Пока Кенни озирался вокруг, крутя напряженной шеей, раздался звонкий заикающийся голос. - П-привет! Ч-ч-что будете заказывать? – отрапортовал он и тихо выругнулся. - Кофе, - шепотом ответил Кенни, а потом испуганно обернулся. Твик, кажется, совсем не изменился. К концу дня волосы растрепались, а руки тряслись пуще обычного. Даже Кенни видел, как дрожало веко – Чужой хотел выбраться из заточения. - Кеннет! Ра-а-д в-в-в-идеть! С-с-с-екунду. Он скрылся за стойкой, зажужжала кофе машина, и через пару минут он снова стоял рядом, держа в руках кружку. Наверное, Твик бы поболтал о чем-нибудь, а Кенни бы с радостью послушал, но выглядели они оба неважно, что мысленно для себя подчеркнули, будто оба висели на волоске от припадка, но работа не давала покоя. Парнишка только кивнул головой, криво улыбнувшись, и исчез. Кофе обжигал глотку, но чувство было необыкновенное, как в первый раз. На мгновение показалось, что все плохие мысли и чувства ушли, осталась только приятная усталость, но когда до конца осталось где-то два небольших глоточка, сердце громыхнуло. С губ даже сорвалось удивленное «ох». И все, что раньше казалось терпимым, усилилось пятикратно: и учащенный пульс, и тревога, уже переходившая в паранойю, тело не успевало дышать, а суставы разрывались на части. В глазах темнело. «Пытаясь улыбнуться, человек не может совладать с мимикой, улыбка получается искривленной или односторонней. Речь невнятная, человек не понимает, что от него хотят…» Это оно? У нас есть два варианта ответа, и, кажется, оба неправильные. Крутились ли рядом люди, пока Кенни лежал на полу? Звонили ли в скорую? А что в это время происходило с телом? Сознание стремительно выключалось, и вскоре наступила полнейшая тьма. _ - И зачем ты его притащил сюда? Посмотри на него, выглядит как грязная потаскуха. - Н… - Так, тихо. Пусть полежит пока. Оклемается – отправим на все четыре стороны. Этот нудящий голос вызывал животную злость. Смутно знакомый, далекий и бесячий, как комар, которого не можешь найти и прибить тапком. Так хочется замахнуться, но руки не слушаются, как и все остальное тело. Их будто нет, и головы тоже нет, есть только противный голос и тихие кряхтения с другой стороны. Другая сторона? Неужели это оно? То, о чем говорят в церкви – рай, умиротворение и легкость. Но если это так, и это голос Бога или ангелов его, то, как только тело откроет глаза, оно вмажет ему по роже. Его словно толкнули в спину – так он подскочил с кровати, удивленные пешки бегали по комнате, а рот открылся в немом крике. Давай, закрывай рот и дыши. Твое время еще не пришло. Комната, в которой он проснулся, была такой чистой и светлой, постельное белье – мягким, в воздухе витал аромат кофе и кондиционера для белья. Какая-нибудь свежесть гор или лаванда, пойди разбери их. Он не решался двинуться, будто боялся, что все это – очередной бэдтрип, который в этот раз может и не отпустить. Нужно было привыкнуть, обдумать все хорошенько, осмотреться. Но парализованное тело имело совершенно другие планы – вцепиться в простыню и таращиться в стену. Интересно, сколько времени уже прошло? Спина затекла. Контроль постепенно возвращался, и Кенни прилег на мягкую подушку. Дверь тихонько приоткрылась, и в комнату вошел Крэйг. - Если ты оклемался, то пошли вниз – пора обедать. Троица сидела за небольшим деревянным столиком, неловкая тишина прерывалась стуком ложки и причмокиванием – дикий голод, одолевший Кенни, все не утихал. Это была уже вторая порция картофельного пюре с отбивной, и это было настолько вкусно, что парень практически не жевал, а жадно проглатывал кусочки. Наконец, он отодвинул пустую тарелку и хлебнул горячего чаю. - К-как ты себя чувствуешь? – заговорил Твик. - Прекрасно. Он не привык жаловаться и никогда этого не делал, а если бы и делал, то точно не парочке пидоров, которые смотрели на него с таким непривычным выражением лица, которое он принял бы за искреннее беспокойство, если бы помнил вообще, что это такое. Крэйг не сводил с гостя взгляд. Тот был похож на высушенную рыбу: впалые щеки и глаза, неестественный цвет кожи и куча синяков по всему телу. Они предполагали, конечно, что у МакКормика жизнь не сахар, но когда встречаешься с этим лицом к лицу, становится не по себе. - Тебя вчера, похоже, кофеин хорошенько вставил, что ты сознание потерял. По понятным причинам не стали везти тебя в больницу, - пояснил Крэйг, - Притащили сюда и не знали, если честно, проснешься ты или нет. Чай был из какой-то рождественской коллекции: пах имбирным печеньем и корицей. - Но если ты хочешь, можешь остаться тут на какое-то время, - не выдержав молчания, добавил он, а Твик, сидевший рядом, согласно закивал. Он никогда так хорошо не спал. И в то же время его раздражал тот факт, что он живет у педиков, которых терпеть не мог в школе, а сейчас они даже приятно беседуют. Какой ужас. Наверное, пока он спит, ребята долбят друг друга в очко. А он лежит здесь, на этой приятной мягкой подушке, которая как затычки – не дает ему услышать сладкие стоны. Твик каждое утро уходил на работу и приходил к десяти вечера. Непонятно было, почему Крэйг сидит дома, как послушная женушка, потому что казалось, что все должно быть наоборот. А Кенни даже не спрашивал. И не выходил из комнаты. На четвертый день, устав от скуки, он спустился на первый этаж, Такер сидел на диване в гостиной и читал. - Я думал, вы оба – трудолюбивые граждане, - произнес Кенни, проводя ладонью по спинке дивана и осторожно присаживаясь на подлокотник рядом с хозяином дома. - Если бы ты работал, то знал, что у людей бывают отпуска, - монотонно ответил Крэйг, не отрываясь от книги. Несколько минут оба молчали, Кенни осматривался. - Это ваш дом? - Мы снимаем его. - Очень… приятный, - подобрав нейтральное слово, ответил Кенни. Устав от жесткости подлокотника, он сполз на подушки, толкнув Крэйга. Тот лишь недовольно вздохнул и отодвинулся, как бы разрешая гостю сесть поудобнее. - Прости за то, что избивал тебя в школе, - неожиданно для себя сказал Кенни. На самом деле ему совсем не хотелось поднимать эту тему, но разговор не клеился, было неловко молча сидеть, а уйти не получалось, потому что тогда ему пришлось бы снова быть наедине с собой. Только он выплюнул из себя жалкую пародию на извинения, в голову сразу же пришли десятки тем для разговора, но было уже слишком поздно. - Ну что теперь сделаешь, если ты тот еще еблан, - Крэйг захлопнул книгу. Показалось, что он сейчас встанет и уйдет сам, но он лишь посмотреть на Кенни пристально и оценивающе, решая, что лучше сказать: больно уколоть или гордо проигнорировать. Но все это было бы слишком легко, поэтому в лицо Кенни уткнулся средний палец. - Расскажи лучше, что с тобой происходит. Кенни отдернул от лица чужую руку и поморщился. Правильно делал, что пиздил, только сильнее надо было. - А вы чего-то другого от меня ожидали? – обидчиво произнес он. Он ведь никогда не жалуется? Крэйг только пожал плечами. Было бы странно ответить «конечно, нет», или «да, именно это», потому что никто про Кенни никогда не думал, пока он не появлялся на горизонте, пьяный или еще под чем-то. Шатался по городу в компании местных барыг, которым травка была неинтересна и хотелось заняться чем-то еще. Таких пропащих всегда одолевала скука, поэтому если ты видишь, как кто-то изнывает – беги. Разговор закончился, не успев начаться, но никто не пошевелился. Так и сидели, пока домой не пришел Твик, и не разогнал повисшее в воздухе напряжение. _ - Я кофе не пил уже несколько дней, - отчитался Твик, вытягиваясь по струночке перед своим мужем, - Заикаться почти перестал. - Я слышу, ты большой молодец, - улыбнувшись, ответил Крэйг, поправляя ему галстук. Сегодня Твику придется уехать на несколько дней в Денвер, а оттуда – в Альбукерке, потому что его отец решил расширяться, и, не теряя сил и времени на открытие второй кофейни в городе, замахнулся на соседние города и штаты. Крэйгу эта идея не нравилась. Не потому, что кофе был говенным, а взгляды на рекламу у Твика старшего – слегка устарели, но и потому, что тягаться со старбаксом и влезать на большой рынок решит только псих после лоботомии, сделанной крысой в канализации. - Обязательно звони мне каждый день, - Такер положил ладони на плечи Твика, а потом поцеловал его в лоб. - Н-не скучай! Кенни еще не выходил из комнаты, а Крэйг уже чувствовал скуку. Возможно, скучать – в смысле чувствовать отсутствие второй половины – он не будет. Он вообще иногда не понимал, что чувствует, на автомате делая все то, что должен делать хороший муж. Это было просто и понятно, а ничего другого он не знал и не хотел. В детстве и в подростковые годы он был сорвиголовой, а теперь будто подрастерял весь пыл. Где-то с пятого класса школьники гнобили его и Твика за то, что считали их сладкой парочкой, хотя эти двое никогда не давали повода так думать. Их даже избивали, в чем был замешан и их гость. И единственное, что мог сделать Такер – послать всех нахер и молча уйти. У него было много друзей, и, что странно, в отсутствие Твика люди общались с ним как с обычным мальчишкой. Но время шло, долгие годы школы остались позади, и на школьном балу Твик, нервно дрожа, подошел к нему и поцеловал. Прямо в самый разгар празднества, когда все вокруг, погруженные в танец, топтали танцпол, толкая ребят. И это, как показалось Крэйгу, было волшебно. «Я был та-а-а-к счастлив…» И с тех самых пор люди словно забыли про них. Ни насмешек, ни издевок, ни тычков. Они стали самой обычной парочкой в этом богом забытом городишке, и единственная реакция, которую они получали, были приветливые кивки и вопросы о скорой свадьбе. Как будто кто-то планировал это всю его жизнь, а потом, когда дело было сделано, забросил жизнь Крэйга на самую дальнюю полку, мол, пусть теперь сам разбирается. А он не мог. И поэтому уже больше пяти лет просто плыл по течению, совсем не зная, кто такой Крэйг Такер и что ему нравится. Пустая оболочка, пустая душа. И вот, это был первый раз за семь лет, когда он остался наедине с собой, и первый раз, когда испытал панический ужас. Он был предоставлен сам себе и совершенно не знал, что с собой делать. Он сидел на диване, вроде, как обычно, держал в руках книгу, но к нему медленно приходило осознание того, что ни вечером, ни завтра и даже ни послезавтра привычный алгоритм его действий не повторится, и ему придется самостоятельно думать, как прожить эти дни без Твика. Если это называлось любовью, то ему очень не хотелось ее чувствовать. Под кожей словно ползали муравьи. Маленькие, красные, которые кусались, и кожу щипало. Кенни прекрасно понимал, что это за ощущение, но последние трезвые деньки были не такими уж противными, как казалось раньше. Он поежился и перевернулся на другой бок, лицом к окну, в которое било утреннее солнце. Он натянул одеяло на голову и лежал так несколько минут, пока не понял, что спать он больше не может. В голове роились мысли, которые он не мог разобрать. И тревога, словно молния, ударила по мозгам. Под одеялом стало невозможно находиться. Все время казалось, что сзади кто-то стоит, и мурашки бежали так, что будто сводило уши и щеку. Кенни резко скинул с себя все тряпки и подошел к окну, чтобы занавесить шторы. Крэйг перемещался по дому как призрак, тихо и незаметно, останавливаясь то в одном, то в другом месте. Наконец, ему надоело, и он поставил на плиту чайник и выставил пару чашек на стол. Какой-нибудь дурацкий чай из коллекции Твика должен был разрядить обстановку. Послышался глухой топот ног, и прежде чем Такер успел что-то сказать, Кенни скрылся за дверью. Он просто ушел, не попрощавшись. И это было бы совсем не обидно потому, что какое кому дело до этого говнюка, но теперь Крэйг и впрямь остался один на один с собой. Он снова сидел на диване и, кажется, прирос к нему. В доме стояла такая тишина, что он слышал, как хлопают собственные ресницы. Можно было пойти прогуляться, зайти к родителям, чтобы не оставаться одному, или вообще поспать – это казалось лучшим лекарством, жаль только, что проспать целую неделю физически не получится, а родители скорее всего были на работе. Когда они виделись в последний раз? Наверное, на прошлой неделе, когда Твику срочно понадобилось сходить в магазин за тем красивым полотенцем, которое он увидел в интернете. Мама и папа тоже там были и пригласили их зайти ненадолго. Тогда ему очень хотелось домой, он устал слушать щебет матери и мужа на какие-то неясные темы, а отец молча ужинал, а потом втыкал в телевизор. Они практически не разговаривали, а только перебрасывались многозначительными взглядами, и этого было вполне достаточно. Однажды он где-то услышал, что когда мужчине скучно, он вытаскивает из штанов свой болт и начинает дрочить. И за эти несколько минут он проходит весь спектр эмоций, а когда кончит – остается всего лишь она – экзистенциальная пустота и ужас. Он остается недвижим еще на какое-то время, а потом вытирается заранее приготовленными влажными салфетками, выкидывает их в мусор и идет делать свои дела. И так каждый раз. Сначала ты счастлив, а потом тебя кидает в глубокую черную яму, из которой выбраться тебе помогает только секс или дрочка. А потом от сделанного тебе становится плохо, и все начинается заново. Крэйг переворачивает свою ладонь и смотрит на нее, решая, будет ли он замыкать этот круг. И вот уже чаша весов склоняется в сторону онанизма, как дверь начинает дребезжать от ударов. Наверное, не сегодня. В дом ввалился Кенни, захлопывая дверь и прислоняясь к ней спиной. Тело судорожно трясется, пытаясь отдышаться. У него опять разбита губа. - Ты где успел так накраситься? – удивленно вскрикнул Крэйг. Вместо ответа Кенни сунул ему в руки черный пакет и перебрался в кресло. Промешкав, Такер заглянул внутрь и увидел бутылку самого дешевого виски. - Ты ее спиздил? – ноток удивления уже не было, - Там в шкафу целый бар стоит, а ты здоровьем рискуешь. Кенни рассмеялся. - Это на утро, и нет, я ее не украл, - он уже не дышал так часто и тяжело, туман перед глазами рассеялся, и он поднялся с места и выхватил у парня пакет, - Мне скучно до чертиков, и дом ваш как склеп какой-то, задолбало. В руке показался тугой моток пищевой пленки, и Крэйг нахмурился. Проскочило несколько мыслей о том, что это могло быть, но все это – всего лишь отговорки. Как будто он был дурачком и не понимал, к чему все ведет. - Вышиванием займись, придурошный, или вали домой. Последнее было сказано неохотно. МакКормик вынул из пленки две треугольные розовые таблетки и хищно улыбнулся. - Ну что, ты со мной? Крэйг плотно скрестил руки на груди. У него были какие-то моральные принципы, но их постепенно вытесняли подростковые воспоминания гулянок с друзьями. Они баловались таблетками, и это было довольно забавно. Иногда пили и шатались по городу, пели песни, или закрывались в подвале у Токена и рубились в видеоигры. А потом уже отчетливо появился Твик, ранее только маячивший на горизонте, и словно перекрыл кислород. Наверное, Крэйг с тех пор даже не пил, а иксбокс пылился в его комнате у родителей дома. Если их одолевает скука – беги… Пока Кенни листал спотифай и стучал пятками по полу, Крэйг ощутил холод в пальцах ног. Вибрация проходила по каждой клеточке тела, прыгала холодком по конечностям, а потом сгущалась в животе. Он будто стоял на берегу, а мелкие волны накатывали на зарывшиеся в песке стопы, плавно и бережно обнимая и поднимаясь выше. Послышался шорох – Кенни нервно стягивал с себя куртку и футболку, оголяя отвратительно худое тело, а затем, потерев ладонями лицо, вышел в центр комнаты и начал раскачиваться из стороны в сторону под музыку, которую только что выбрал. В комнате было темно, и в окно можно было увидеть только черноту, разрываемую светом фар проезжавших мимо машин. Удивительно, как быстро наступил вечер, а он этого так и не заметил. Его уже накрыло, хотелось танцевать и шоркать босыми ногами по мягкому ковру, поэтому вслед за футболкой улетели и носки, и, когда голая кожа коснулась мягкого ворса, низ живота приятно напрягся. Рядом уже танцевал Крэйг, его расплывчатый силуэт плавно двигался из стороны в сторону, тени от непонятно когда включенных крошечных цветных лампочек на стене скользили по его телу, и Кенни казалось, что вместо этих теней должны быть его руки. Он протянул ладонь и коснулся его практически наощупь, потому что глаза предательски закатывались и закрывались, будто он не спал уже долгое время. Он коснулся мягкой рубашки, три верхние пуговицы были расстегнуты, но ему нужно было больше. Поэтому дрожащими пальцами он расстегивал оставшиеся одну за другой, хватая ускользающую ткань – Крэйг не переставал танцевать. Он танцевал и был, наверное, даже не против того, что происходило. Ему было жарко, и он сам бы снял эту бесполезную клетчатую рубашку, которую купил ему на рождество его муж. И вот, когда она уже сползла на пол, Кенни приложил ладонь к груди Такера, а потом прильнул к ней своей голой грудью. Это было потрясающе. Низ живота затянуло еще сильнее, а дыхание начало сбиваться, воздух вырывался из сомкнутой челюсти, ходившей ходуном, короткими вздохами. Они посмотрели друг другу в глаза и утонули в поцелуе. Прикосновения никогда раньше не были такими чувствительными, все тело представляло собой оголенный нерв, и чем чаще они касались друг друга, тем большего им хотелось. Оборвав поцелуй, Кенни прижался щекой к щеке Крэйга, а руки настойчиво блуждали по всему телу. - Прости меня за школу, я не хотел, я не понимал, почему, – пробормотал Кенни, глядя на Такера огромными стеклянными глазами. - Это уже не важно, столько лет прошло, - ответил Крэйг, позволяя себе запустить пальцы в волосы своего непутевого гостя, и умилиться этим бесполезным объяснениям. Наверное, если бы его сводили с Кенни, жизнь была бы интереснее. Их характеры во многом схожи, но такие горячие головы вдвоем натворили бы кучу дел. Теперь он явно мог сравнить свою скучную рутинную жизнь с совершенно взбаламученным МакКормиком и пожалеть о том, что не замечал его, но резко менять все, что было построено таким тяжким трудом – глупо. Хотя, наверное, просто страшно. Страшно окунуться с головой в неизвестность, потерять стабильность и раствориться в давно забытом мире. Но Кенни не терял зря времени, снова целуя парня, спускаясь губами ниже по шее и груди. Глаза снова закатились, и прозвучал стон. На пике ты всегда немножко не соображаешь, но разве это можно считать оправданием? Однажды он видел нечто подобное на одной из тусовок. Человек десять собрались, чтобы отпраздновать чей-то день рождения, закинулись таблетками, и начался хаос. Громкая музыка, танцы, странные движения по комнатам. Была там одна парочка, чью любовь друг другу описать было просто невозможно. И вот, эта девчонка закрывается в комнате со своей подружкой, потому что кому-то из них стало плохо. И через полчаса ее парень находит ее с раздвинутыми ногами, а ее подружка, устроившись посередине, усердно ей отлизывает. Картина не из приятных, но он лишь улыбнулся. Возможно, даже присоединился, о чем история умалчивает. Но кажется, если бы здесь был Твик, хэппи энда не случилось бы. Но его тут нет, а между ног совсем не подружка. _ До самого рассвета и дальше, как по накатанной, шли секунды, которые ощущались на коже острыми порезами, как снег в метель. Крейг давно уже забыл, что такое трип, и ходил из одного угла в другой, потирая руки. Он не мог заснуть. Давно уже отпустило, но этот едкий остаток, токсичный, расползся по всему телу и не давал покоя. Кенни уже посапывал на диване, заботливо укрытый фланелью. Хотелось лезть на стену, или провалиться под землю, лишь бы все это уже, наконец, кончилось. А мир по ту сторону только начал оживать. Из гостиной – на кухню. Еще раз осмотреть пустые нетронутые никем со вчерашнего дня кружки. Полный чайник кипяченой воды все еще стоял на плите, потому что гораздо проще было пить из под крана, попутно поливая себе голову и ополаскивая тело. Какая мерзость… я не хочу это помнить. Из кухни – в туалет на первом этаже. Главное не включать свет. Он не хотел себя видеть. А если бы и увидел, то стыд вонзился бы ему в жопу и откусил кусок. Трясло. Из туалета – обратно в гостиную. Музыка все еще играла, только уже еле различимо, как фоновая заставка в очень плохом телешоу, которые Твик любил смотреть перед сном, чтобы отвлечься от прошедшего рабочего дня. Ватный мозг все никак не мог сообразить, что же делать. Локация первого этажа исследована, пора перейти в новую. И Крейг поднялся по лестнице на второй этаж, в их спальню. Солнце ударило в глаза, оно, казалось, наблюдает и хохочет над нелепыми попытками зашторить окна. Но Крейг справится, как-нибудь. Холодные немеющие руки, дрожа, нащупали плотный габардин и стянули ткань к середине. Ему никогда не нравились эти шторы – ни ткань, ни цвет. Но, когда они с Твиком стояли в магазине, он не мог раскрыть рта, чтобы воспротивиться. И не потому, что не мог перечить мужу, а потому что не мог предложить альтернативу. Будильник на прикроватной тумбочке показывал половину восьмого. На глаза упала тяжесть, которой нельзя было сопротивляться. Выдохнув, он лег на прохладную кровать, проваливаясь в сон, который, казалось, мог скрыть его в своих объятиях и спрятать от страха. И когда уже Морфей окончательно усыпил воспаленное сознание, которому осталась пара секунд до полного отключения, зазвонил телефон…