magic city.

Каждый день она возвращается домой и сразу же запирается в ванной. Входная дверь не успевает закрыться, как захлопывается другая. Ее присутствие невозможно уловить, как и стойкий аромат ее парфюма, который обычно душит Стена и не дает вздохнуть. Каждый день, ровно в девять вечера, она закрывается в ванной, и в доме снова наступает тишина. Он уже не пытается ее встречать, по-доброму улыбаясь и говоря тихое «привет, дорогая». Он уже привык заниматься своими делами, ведь не зря говорят, что привычка вырабатывается за двадцать один день. А Венди уже два месяца стабильно приходит домой поздно и исчезает на полчаса. Стен же смотрит телевизор, читает, сидит на диване и пьет пиво, которое раньше не очень-то и любил. Да, это сила привычки, и можно уже свою книгу написать о том, как привыкнуть к тому, что раньше ненавидел. Как забить болт на того, кого раньше любил… Хотя, нет, это уже совсем другая история. Она выходит из ванны в девять тридцать и только теперь они здороваются и спрашивают друг у друга, как прошел их день. Венди наливает себе какой-то вонючий чай, наверное, с чабрецом, который Стену тоже не нравится, и садится в кресло, вместо того, чтобы сесть к мужу на диван. Они болтают, но не как семья, а как два незнакомца в очереди на кассе в каком-нибудь Волмарте, такая будничная светская беседа, завязавшаяся только потому, что кто-то случайно толкает вас тележкой и неловко извиняется. Через час они идут спать, потому что Стена клонит в сон после трех бутылочек светлого, а Венди нужно вставать в шесть, чтобы утром успеть сделать все свои бьюти-штучки и пойти на работу. Да, утром колесо сансары даст оборот, и все повторится. Будильник еще не успеет противно пискнуть, как Венди выключает его и резко сбрасывает с себя одеяло. Примет душ, накрасится, оденется, обязательно воспользуется своим любимым парфюмом, запах которого будет ждать Стена в ванной, чтобы ударить в нос и поселиться там на час или два. Она позавтракает, обязательно сварит кофе и будет проверять какие-то свои бумажки из сумки, которые принесла вчера. Она, конечно же, кратко пожалуется Стену на работу, а Стен, только сползший с кровати, нальет кофе и себе, подбодрит ее без особого энтузиазма и сядет напротив. Потом он и сам умоется, оденется и уедет на работу, к отцу, чтобы просидеть там до четырех, чтобы потом приехать домой, приготовить ужин и сесть на диван с бутылкой пива, чтобы потом, ровно в девять… Раньше она приходила в половину седьмого, потому что рабочий день заканчивался в шесть. Приходила к нему, чтобы провести время вместе. А теперь все изменилось. И он даже не спросил, почему, а она не объясняла. Он боялся спросить, а она просто не думала, что это важно. Их отношения длятся со школы, они пережили так много, знали друг друга вдоль и поперек, были, кажется, родными душами, но, видимо, это все заблуждения. Их отношения не были идеальными: они расставались и сходились вновь, и друзья часто спрашивали, зачем они поженились, а Стен только отвечал «не знаю» и на минуту задумывался, пялясь в одну точку, его лицо не менялось, только глаза расширялись от немого ужаса, а потом он быстро моргал, качая головой, отгоняя мысли, чтобы снова закрыться в пузыре под названием «все отлично». Венди тоже спрашивали. И еще чаще, чем Стена. И она тоже говорила, что не знает, хотя, конечно же, знала. Ее прекрасная карьера зависела от репутации — нельзя стать мэром, если ты не законопослушный гражданин, самаритянин, семьянин и что там еще? Она трудилась усердно, помощником мэра, где-то еще, чтобы однажды эта тупая сука (как отзывалась Венди о Макдэниелс), свалила нахрен, и Тестабургер обязательно заняла бы эту позицию. Нужно быть хорошей, чтобы люди тебя выбрали. Нужно внушать доверие, чтобы они шли за тобой. Нужно показать, что ты идеальная, и она показывала. Как могла, конечно, таская своего «любимого мужа» на различные мероприятия, где они корчили из себя счастливую пару: Венди это нужно было для работы, а Стен просто не задавал много вопросов и молчал. И самое главное — она знала, что всего этого не получилось бы с тем, кого она действительно (?) любила и сильно ненавидела. Она действительно перерабатывала, это не ложь. Минут двадцать-тридцать, а потом садилась в машину, ставя в подстаканник кофе, который делали на работе, и сидела так какое-то время, борясь со странным ощущением в груди. Это совесть? Стен никогда не делал ничего плохого, но, может, в этом и была проблема. Страсть — это не про него, а Венди нуждалась в этом отчаянно. Она ехала по знакомой дороге — объездной, чтобы не встретить никого на пути к дому Картмана. Парковалась. И ждала возле двери заднего дворика. Обычно он уже был на улице — лежал на шезлонге и курил сигарету, в своей противной неспешной манере, а когда она стучала, лениво снимал солнцезащитные очки и скалился. Сегодня его на своем привычном месте не было, поэтому Венди стучала громче. Они никогда не переписывались и не созванивались, даже несмотря на то, что у нее был личный и рабочий телефоны, несмотря на то, что Стен никогда и не подумал бы смотреть переписки, несмотря на то, что это, черт возьми, самый простой и доступный способ коммуникации. Картман просто издевался над ней таким образом, заставляя нервничать еще больше обычного: не брал трубку и игнорировал смс, а однажды просто заблокировал ее номер. Почему? Да потому что так волнительнее, загадочнее и интереснее. Он не разрешал ей самой заходить. Почему? Потому что. А она почему-то его слушалась. Как будто дома был кто-то еще. Как будто они школьники, играющие в шпионов, а не взрослые люди, которые по-взрослому решили тайно трахаться, умело скрывая свои отношения. Сегодня все шло как-то не по плану. А Венди это бесило. Она встала на носочки, облокотившись о забор, чтобы скинуть дверной крючок, и зашла во двор. Шпильки утопали в мягкой траве, пока она шла к терассе, и чем ближе она подходила, тем лучше могла разглядеть фигуры за стеклянной дверью, маячившие в темноте кухни. Сердце замерло, когда она услышала два мужских приглушенных голоса. И, по-хорошему, стоило бы остановиться, а еще лучше — развернуться и валить отсюда, но она лишь подошла ближе. Свет из комнаты освещал силуэты: Картман, жестикулируя и раскинув руки, шел по направлению к другому человеку, а затем они оба вышли из кухни. Пару мгновений было тихо. Солнце приятно припекало похолодевшие от страха руки. Венди развернулась, чтобы, наверное, уйти, но так и не решалась сделать шаг. — Я же не разрешал тебе заходить, — зашуршала раздвижная дверь, и голос Картмана прозвучал над самым ухом. Его голос все еще был немного визгливым, громким, и вкупе с властным тоном иногда звучал довольно смешно, но сейчас Венди стало не по себе. — Кто это был? И тебе что, сложно было мне позвонить или написать? — она говорила тихо, боясь, что неизвестный гость может услышать. — Это не твое дело и, опять же, тебе никто не разрешал входить. Слушай ты меня, никаких проблем бы не было, — он стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, и смотрел на девушку свысока. Во всех смыслах, конечно же. Неожиданно для всех он вымахал почти под два метра и очень этим гордился. Несуразное круглое тельце вытянулось, однако жирным быть не перестало, хоть и не таким, как в детстве. — Пошел к черту, — прошипела Венди и, резко развернувшись, пошла к машине. Где-то в глубине души ее девочковость ждала, что Эрик бросится за ней, но этого не произошло. Он остался стоять на своем месте, недвижим, сверлил ее затылок взглядом, а она, наверное, чувствовала этот прицел. Ощущала и знала, что не выстрелит. Поэтому остановилась, промешкалась и вернулась к нему. Так выглядит поражение. Они не были теми, кому нужны предварительные ласки. По крайней мере, не сейчас. Они были взрывными, будто быки, реагирующие на тряпку — только покажи, закипит. Движения резкие, взгляд безумный. Как в школе, когда они дрались насмерть. Пока кто-то не остановит. Выбивали друг из друга все дерьмо. Если бы это происходило сейчас, кто-нибудь мерзко выкрикнул бы «да потрахайтесь вы уже!». Впрочем, это они и делали. Уже несколько лет. А злость все не уходила. Когда Венди была сверху, она всегда вцеплялась ногтями Эрику в горло, оставляя ранки и содирая кожу. Это не детские засосы, которыми хвастаешься парням или девчонкам, которые кричат «смотри, я трахаюсь, у меня кто-то есть!». Нет. Она надеялась, что однажды вырвет ему горло. А он только скалился, таращась на нее, и совсем не потому, что ему нравилось ее напряженное лицо и сосредоточенный взгляд, который затуманивался, когда она меняла положение, чтобы получить удовольствие. Он делал это, чтобы смутить ее и показать свое превосходство. Отличница и умница Венди Тестабургер. Когда-то он говорил, что крутил на хую ее мнение, а теперь на нем крутится она сама. Они не лежали, обнимаясь, после секса. Точнее, лежал только Эрик, Венди же сидела к нему спиной и перебирала в руках свою одежду. Это неловкое напряжение висело в воздухе и очень забавило Эрика. — Знаешь, кто приходил ко мне? Она не ответила, только слегка повернула голову. — Твой муженек. Она замерла. — И он все еще тут, — Эрик вытащил из тумбочки сигарету и закурил, — Чинит в гараже мою машину. Я его позвал. Он бы продолжил говорить, но Венди размахнулась и влепила ему пощечину. — Ты мразь, — дрожало тело и голос. Она оделась за минуту. В глазах стояла пелена страха, стыда и слез, которые она сдерживала. Эрик смеялся ей в спину. Впрочем, как и всегда. Все знали, что в этом человеке нет ничего святого. И многие его действия были лишены здравого смысла и логики, все на потеху королю. А Венди вышла из комнаты и, озираясь, спускалась по ступеням, чтобы уйти незамеченной. Улизнуть, исчезнуть, быстро убраться отсюда, сесть в машину, уехать и никогда больше тут не появляться. Наладить жизнь, переосмыслить свои отношения — спасти или закончить. Но обязательно на дружеской ноте, никаких скандалов, истерик и ненависти. Она — хорошая девочка, просто зачем-то поддалась эмоциям и желаниям. Такое бывает, но это ни в коем случае не оправдание. Дыхание сбивается из-за обиды. На себя, на Эрика и даже на Стена. Который ни в чем никогда не виноват, просто слегка бесхребетный. Видимо, как и она сама. А ей просто нужны эмоции, драйв, чтобы ладони тряслись, а в животе порхали бабочки, чтобы риск придавал ей сил. И вот она, рисковая и драйвовая, пытается ухватиться за разбитый на пополам корабль и не утонуть. Дверь скрипнула, и удивленный голос произнес: — Привет, дорогая.