Метаморфозы белой фигуры

Всякое существо, имеющее душу, радуется, когда смотрит на небо и солнце. Его Высочество наследный принц Уюна тоже радовался, как и все. С другой стороны, трудно не радоваться жизни, сидя в отдельной резиденции со всеми удобствами, вплоть до щипчиков для волос в носу и слуги, отвечающего головой за эти щипчики и красоту носа принца.        Наследный принц Уюна, правда, не был занят такими мелочами, и если вокруг него исчезали предметы роскоши, а слуги по совпадению обогащались, он этого не замечал. Он, в общем и целом, был, как и все, сложным человеком, а кроме того — необычным. Благополучие будто бы не текло ему в руки, а исходило от него самого и распространялось на всё вокруг. Глядя на этого человека, любимого судьбой (в хорошем и плохом смысле), создавалось ощущение, будто приди он в нищенское гетто, там зацветут персики, а с неба посыпется золото.        Итак, Его Высочество наследный принц Уюна проснулся ранним утром, когда ещё стояла ночная прохлада, а птицы пели громко и звонко. Это его и разбудило.        Принц открыл глаза, тут же встал, словно ждал этой минуты пробуждения всю жизнь, накинул лёгкую одежду, выбежал на улицу и кружными путями и секретными тропами прибежал в запретную для простых смертных зону.        Какими бы талантами ни был наделён принц, он просто принц и всё ещё не император и не божество; однако же ему это не мешало бегать по священным местам, куда доступ имеют только божества, император и жрецы. Конечно, принца интересовали вовсе не первые два.        Специальные террасы, где покоились лучи солнца, алтари с изображениями всех главных светил, храмы, где приносятся жертвы — всё это стояло на защите Уюна от злых сил, и этим ведали люди специальных профессий: чистые, незагрязнённые ничем мирским, что могло бы оскорбить высшие силы, и потому достойные войти сюда.        Принц крался по дорожкам, к своему сожалению довольно быстро — ему было по душе это место, выстроенное специально для того, чтобы здесь всегда было солнце. Как будущее божество, он мог смело заявить, что ему действительно нравилось такое обилие света.        Наконец принц прокрался к месту назначения. Будучи обученным воином, он мог слышать чужое дыхание на дальнем расстоянии и хорошо видеть в темноте. Едва только перешагнув порог жреческих покоев, он услышал сопение и увидел то, что искал. Теперь он мог строить стратегию по овладению объектом вожделения, а говоря проще — не шарить по темноте руками, теряя драгоценные секунды, пока жрец не проснулся и не понял что к чему, а сразу же пленить его.        Принц подошёл к кровати, лёг и схватил жреца ровно поперёк талии, для верности закинув на него ногу.        Всё было проделано чётко, даже кошка не успела бы почувствовать опасность. Жрец оставался спящим и беззащитным.        Он прислушался к мягкому, горьковатому запаху жреца, и, желая пошалить, сымитировал голос одного из их товарищей и спросил:        — Советник, почему вы спите?        — А, — откликнулся во сне жрец, отворачиваясь от источника шума.        — Всю ночь в карты играли?        — Ага.        — Какой вы милый.        — А-а.        Жрец отвернулся от принца окончательно и уткнулся лицом в подушку. Послышался храп. Принц заговорил своим голосом:        — Кто храпит тут?        — Отвалите, молодой человек, — ясно и раздельно произнёс жрец, и не думая проснуться. Зато повернулся к принцу.        — Ты храпишь, — протянул тот.        — Нет.        — Да. Хр-р-р, хр-р-р. Вот так ты делаешь.        — Нет.        — Хр-р-р, хр-р-р…        — Гр-хр-гх-х…        — Р-рг-гг-х-х-х-р-р…        — Г-г-г-р-р-р-жжжж…        Птицы снаружи прекратили чирикать, от испуга ли или из зависти к голосистым уюнцам.        — Весна моя.        — М?        — Похрапи как-нибудь смешно.        — А?        — Чтоб было что вспомнить, когда накрывает тень отчаяния, и нет лучика надежды…        — Ой, иди ты со своими идеями…        Жрец от возмущения начал просыпаться.        — Ну, вставай. У нас много дел.        Жрец открыл глаза.        — Я не храплю, — первое, что он заявил.        — Конечно. Ты просто интересно изъясняешь свои эмоции. Ты притворялся спящим?        — Нет.        — А как ты вспомнил, что я тебе говорил?        Жрец сонно поморгал и потёрся о подушку, как бы наслаждаясь остатками сна.        — Это совпало с тем, что мне снилось.        Жрец собрался с мыслями и стал пересказывать:        — Мне снилось, что мы где-то в снегах, но нам тепло. Солнце заходит, и ты говоришь, что пора спуститься. Я иду впереди, а от снега глаза слепит, и ты сказал: «А я знаю, что ты храпишь во сне». Я начал спорить, и ты сказал: «К твоему сведению, чаще причиной раздора в семье является храп, а не преступления одного из супругов». Я и с этим начал спорить, тогда ты привёл в пример множество семей, где жена носит мужу передачки в тюрьму, а после заявил, что тем, кто храпит, передачки не носят, потому что это ужасная привычка.        Принц удивился. То ли он действительно ведёт себя так странно, то ли жрец видит его таким, раз ему это снится.        — Хотя ты говорил странные вещи, мне казалось, что ты хочешь сказать что-то важное. Тогда ты замолчал, и я перестал слышать хруст снега за спиной. Я понял, что ты остался позади. Не знаю почему, но когда я повернулся, то увидел, что твоё лицо полно печали. Я проснулся, и не успел узнать, что ты хотел сказать.        — Какие пророческие сны тебе снятся, — с добродушной насмешкой ответил принц. — Я ведь и правда кое-что собираюсь сказать.        — Прямо сейчас?        — Думал застать тебя бодрствующим. Но ничего, мне не трудно тебя разбудить и поговорить.        — То есть ты увидел, что я сплю, и решил баловаться, пока я не сопротивляюсь?        — Ты и во сне мне отпор даёшь, — с трагичными нотами в голосе сказал принц. — «Отвалите, молодой человек» – вот что ты мне сказал. Я до сих пор помню эти слова. Это глубоко ранило моё сердце…        — Ах ты наш молодой человек, ну заплачь, — жрец пихнул принца под бок и уткнулся в подушку.        — Ну что ты злой такой?        — Я лёг спать два часа назад, и всю ночь работал.        — Врунишка. Ты мне сам сказал, что играл в карты.        — Когда?        — А вот во сне.        — Не помню такого.        — Конечно, ты же спал.        — Да ты врёшь мне.        — Нет, ты просто забыл.        — Или не говорил.        — Забыл.        — Не говорил.        — Ну ладно.        Нет ничего более безвольного, чем влюблённый мужчина. Хотя, наверное, есть: влюблённый наследный принц Уюна.        Жрец снова начал проваливаться в сон.        — Свет мой ласковый, ну что ты спишь? Мы же договорились. Я и пришёл только напомнить, а ты!..        — Мгм.        — Ты будешь спать?        — М-м, — отказался жрец.        — Тогда давай собираться?        — Рано.        — Но я так ждал, давай поскорее пойдём!        Жрец приоткрыл глаза, но не чтобы поглядеть на своего любимого, а чтобы не заснуть.        — Нам ведь ко времени, — слабо простонал он.        Принц заёрзал. Он был взволнован.        — По моему слову начинаются и прекращаются войны, в моей власти судить каждого в Поднебесной, выносить смертные приговоры и миловать, женить и разводить, раздавать пищу голодным и посыпать солью вражеские поля…        — А в твоей власти подождать часок?        — Нет, я очень хочу пойти. Я попрошу перенести начало, я всё-таки не последний человек.        — Не последний молодой человек прибежал голый к жрецу и лежит с ним в кровати. Что это говорит о тебе? Ты невоздержанный, упрямый, распущенный, малолетний…        — Ну солнце моё ясное, ну что ты ворчишь?        Принц легонько поцеловал ухо жреца.        — Ты такой красивый, твои глаза прекрасны, как луна, а губы сладки, как мёд…        Жрец согласно кивнул головой и расслабился.        — Кто откажется бегать в твою постель? — докончил принц.        Жрец раздражённо фыркнул.        — А начал-то как… Принц подумал-подумал и сочинил:        — Ты для меня как зима для маленькой мышки — твой снег укрывает меня ото всех тревог, и ни один хищник не найдёт меня там. А когда тебя нет, заботы слетаются ко мне, как коршуны, и нет места покою…        Жрец открыл глаза.        — Ладно. Только дай мне кое-что.        Речь шла о паре монет мелкого номинала и времени на сборы. Принц согласился дать сорок минут, отдал все имеющиеся деньги, а затем проворно убежал обратно в свою резиденцию. Жрец быстро умылся, оделся и перед выходом решил сказать пару слов трём своим друзьям. Те сидели за партией в карты в летней беседке.        — Что, ещё не нарушил целибат? — шептались трое советников со жрецом.        — Ну вас! — жрец каждому раздал по монете с гордым независимым видом. — Мой вчерашний проигрыш.        — Слышал, принц рано покинул свои покои, — заговорил один советник, с намёком улыбаясь.        — А я слышал стоны из твоей спальни.        — А я видел царапины на шее Его Высочества.        — А я знаю, что все ваши предки вертятся в могилах, заслышав эти грязные сплетни! — жрец сделал вид, что до глубины души оскорблён, хотя его внимание давно захватила колода карт, лежащая на столе.        Жрец, конечно, иногда стонал, поскольку принц любил баловаться. Это были стоны усталости. Да и царапался он в, так сказать, брачных играх, когда Его Высочество уж совсем активен.        — Хорошо, что он вас не слышит, — жрец присел за стол и присоединился к игре, да с таким видом, словно так и надо, и он никуда не опаздывает. Он посмотрел на свои карты и от удачной комбинации ему захотелось поддержать лёгкий тон беседы: — Как бы он был рад, что все знают о нас. Я бы этой радости не выдержал.        — Да, Его Высочество слишком уж энергичен.        — Сколько бы его папаша ни подкладывал под него девиц из благородных семейств, он всё равно выбирает тебя. Правду говорят, что люди младше двадцати сплошь придурки.        — Кто так говорит?        — Все кто старше двадцати.        — Его Высочеству гарем жрецов бы, только тогда бы он утомился.        — Гарем жрецов? — жрец сделал вид, что именно эти слова заставили его хмуриться, а не неудачно выпавшие карты. — Я бы с ума сошёл, живя с самим собой в стольких количествах.        — Ах ты, собачье мясо! — вскрикнул тот советник, чьи карты были биты. — Курва.        — Мы бы все сошли с ума, если бы тебя было больше одной штуки, — продолжил свою мысль тот, кто предложил гарем жрецов.        — Конечно, сошли бы. Я бы просто сместил вас с постов советников. И останетесь вы без работы, все трое.        — Смотри, не мечтай так далеко. Подумай: каково играть без нас в карты? Не приведи Небо тебе узнать об этом.        — Да куда вы денетесь, — ласково буркнул жрец.        — Сколько ещё людей на свете будут списывать твои долги? Будешь скучать по нам, если уйдешь в гарем.        — Вот привязался, борода козлиная, кто мои долги спишет? Все вы его умасливаете, чтоб он перед Его Высочеством за вас ответ держал.        — Спишу я твои долги, ты ж сам не отвяжешься.        — А ты?        — А я ничего не спишу, так и знай.        — Я тоже. И не буду перед Его Высочеством за тебя заступаться.        Все иронично заулыбались. Вообще-то тут приходилось заступаться именно за жреца, намекая, что не стоит им быть слишком близкими. Конечно, в тайне миловаться по ночам запретить невозможно.        — Его Высочество всё же обязан будет жениться и завести наследника.        — Потому что император от него не отстанет и всё тут. Волчье вымя, злой старик!        — Кто бы говорил. Ты с такими животными людей сравниваешь, о каких я и не слышал.        — Это не злоба, это искусство. Обидеть человека просто…        — А вот родить наследника — нет, — советник подмигнул жрецу.        — Да уж, наш принц одним тобой обойдётся и не подавится.        Жрец лукаво улыбнулся. Кто знает, что бы было, если бы они с принцем не встретились: может у Уюна не было бы небожителя, а был бы приличный наследный принц с женой и ворохом детишек. А может и нет.        Спустя время и герой кулуарных сплетен явился, потеряв жреца и впустую прождав его больше часа.        Короткие прядки у шеи были мокры от пота, его чёрные глаза потемнели ещё больше и матово сияли, жадно поглощая жреца. Он уверенно оглядел каждого с лёгкой улыбкой на губах, и его голова, всегда немного склонённая наедине со жрецом, была гордо поднята. Принц с добродушной насмешкой спросил:        — О чём на этот раз? О моём наследнике или о стонах из моей спальни?        — Ваше Высочество специально собирает слухи? Какая подозрительная осведомлённость, как будто зачинщик и есть вы.        — Пусть я буду героем-любовником хотя бы на словах. Правда, свет мой?        Какая-то гордость была и в том, что принц при всех открыто склонялся перед жрецом, опускал расправленные плечи и наклонял поближе голову, словно бы стараясь не потерять ни единого слова жреца. Как будто принц гордился, что его пленил не кто-нибудь, а именно жрец, и больше никто и никогда не сможет сделать его своим. В этом было одновременно изъявление власти — ведь в его воле было добровольно подчиниться жрецу и принц её реализовал. Сколько правил существует для императора? Мудрецы обложили его обязанностями и запретами, и пусть не всегда император держится в их узде, но сколько едких комментариев про него напишут в летописях — что он был во власти своих жён и наложниц, что он в утехах забывал о государстве, что променял на ласки благополучие народа.        Принц был полностью свободен и независим от этих неудобств. Никто и никогда не попрекнёт его за преданность жрецу.        В летописях не будут писать о нём, как о неудачливом принце, искавшем утешения в чужих объятиях. До потомков дойдёт красивая история любви между принцем и жрецом.        Не последнюю роль в этом сыграл и сам Его Высочество.        В его комнате хранилось множество книг и бамбуковых свитков, в которых с разной степенью разврата рассказывалось о нём и жреце. Он поощрял народное творчество, рассчитывая, что оно в итоге перевесит официальную сухую династийскую хронику его семьи. Впрочем, ни то ни другое не уцелеет, и культура Уюн впоследствии будет полностью уничтожена. Зато останется сама история и двое её героев.        — Ты уже проиграл деньги, которые я тебе дал? — поинтересовался принц.        — Я стараюсь как могу, не торопи меня.        Принц скрыл недовольство, и подождал, пока у жреца иссякнут все запасы.        — Дай мне ещё, — жестко потребовал жрец, даже не подняв взгляд на принца, а сверля взглядом карты.        — Денег нет.        — Давай драгоценности.        — Да где это видано, чтобы наследный принц свои украшения отдавал?        — А вот постановка вопроса неверная. Где это видано, чтобы у наследного принца не было денег?        — Снова неверно. Где это видано, чтобы наследный принц тратил деньги на азартные игры и при этом сам в них не участвовал?        — Ах, вы все ошиблись. Где это видано, чтобы жреца не охраняли вышние силы? Где твоя удача? Она не успевает накапливаться, как ты тратишь её на выигрыш в три медных монеты.        Привести объяснения, которые жрец дал на приведённые выше вопросы, будет трудно, поскольку они не содержали смысл, а содержали ругательства.        В конце концов, придётся опустить эти недостойные жреца слова и перейти к недостойным принца действиям.        Он утащил жреца в паланкин и едва не плача упрекнул:        — Ты совсем меня не замечал, хотя я был рядом!        — Я знал, что ты рядом! Я же просил у тебя денег.        — Но забыл, что мы должны ехать…        — Брось. Ты ведь прибежал ко мне с утра пораньше потому, что знал, что я непременно засяду за карты и мы опоздаем.        — Это второстепенная причина.        — Что там такого, что ты так хочешь пойти?        — Как что? Я половину сам написал!        — И какой сюжет? — скептично поинтересовался жрец.        — А вот посмотришь, — принц схватил жреца и жесточайшим образом покусал его шею. — Я там с тобой такое делаю…        — Ты со мной и в реальности непотребства делаешь.        — Конечно. Я же тебя люблю.        — Если так, то должен сначала разрешение спросить.        — Но ты же не разрешишь.        Жрец, немного подумав, ответил:        — Я даже не знаю, что сказать.        — Не стоит задавать вопрос, ответ на который не хочешь слышать. Разве это не мудрое решение? В таком случае, ты должен знать, что мне сказать. Что я мудр не по годам.        — Как ты с такой мудростью до своих годов дожил, молодой человек?        — Я ещё и очень ловко уворачиваюсь от летящих в меня предметов.        С этим не поспоришь, всё-таки принц метил в боги войны.        — Ты у меня такой грозный, такой бу-бу-бу, — принц завозился, пытаясь выразить, какой жрец грозный.        — Да, я такой, — согласился жрец.        — И такой ласковый, такой бя-бя-бя, — принц поцеловал щеку жреца.        — И такой бываю, — ещё раз согласился жрец.        — Такой ты у меня нежный, весна моя, цвет мой, — принц продолжал целоваться.        В этот раз жрец просто издал невнятный звук согласия. На самом деле, выносить такой поток внимания было тяжело; это со стороны кажется, что принц просто очень активный, а стоит испытать это на себе — становится трудно дышать. Только жрецу было вполне себе удобно, что на него обрушивается столько всего, что он постоянно, буквально каждую секунду жизни, является объектом чужого поклонения и жажды до касаний и всяких глупых разговоров. Жрец был подобен коту, чей хозяин помешался на своём животном и набрасывается на него при каждой удобной возможности.        Неожиданно жрец резко вскрикнул. Принц испугался и тоже вскрикнул.        — Что такое?!        Жрец постучал себя по лбу.        — Я забыл! Я ведь специально выписал наряд у Министерства церемоний…        Немудрено, что жрец забыл — он нечасто украшался и обыкновенно ходил в аккуратном простом одеянии, разве что с даосской символикой по рукавам и бортам платья.        — Ну ничего, ты и так красивый…        — Нет! Как вы не понимаете, Ваше Высочество, мы же будем среди простолюдин. Нельзя уронить престиж двора. Живо назад, в мои покои!        Принц тягостно вздохнул. Он подозвал к себе человека и велел отложить начало действа, а затем они вернулись назад.        Жрец вбежал в свои покои за ширму, на ходу отдав приказ принести его парадную одежду и на ходу же стаскивая с себя свои простые одеяния. С нечеловеческой скоростью управившись с застёжками, шнурочками, верёвочками и поясами (видно, наловчился одеваться в спешке), он вышел к зеркалу.        Цветы, вышитые золотыми нитями, ярко сияли на тёмной ткани; необычно было то, что воротник и края рукавов не были по обыкновению украшены, а обрамлялись той же темной тканью. Тем более необычным этот наряд был, что на нём нечего было и рассматривать, кроме цветов, вышитых искусно, но одинаково — увидел один, увидел все. Поэтому всё внимание к одежде быстро угасало, зато она хитрыми уловками заставляла любоваться жрецом: очень объёмные рукава выгодно подчеркивали изящество рук, которые не держали меча и трогательно тонули в ткани, едва позволявшей жрецу делать резкие движения. Ворот мягко обрамлял шею, подобно невзрачной, серой земле, которая служит подспорьем для красавицы-лилии. Пояс туго стягивал талию, отчего приходилось дышать редко и глубоко. Жрец использовал ритуальную краску, чтобы подправить брови, нанес немного белил на покрасневшие от удушья уголки глаз и ещё раз оглядел себя.        — Этому-то не надо прихорашиваться. Вот дала природа подарок, а он всё балуется, — проворчал жрец для баланса момента, больно уж долго он молчал. — Так живёт, будто в нём ничего особенного.        Принц и правда не берёг ни себя, ни своё лицо, совершенно не обращая на него внимания, и то, что он был красив, вообще его не трогало, о чём жрец и ворчал.        — Да будь у меня такие… Мышцы… Я бы перед женщинами — ух! — мечтательно сказал жрец. — А он сам, как дева, я его за… Хм… Мышцу… А он уже помирает, краснеет, руками закрывается…        Жрец закончил поправлять лицо и осмотрел результат.        Он был необыкновенно красив — ни убавить, ни прибавить. Даже покраснел от удовольствия, и скорее не потому, что объективно был красив, а потому, что в тот момент смотрел на себя глазами принца и оттого его внешность принесла ему много радости. Он знал, что понравится Его Высочеству, и поспешил выйти к нему. Можно сказать, что это было своеобразным проявлением нежности — порадовать возлюбленного своим красивым видом.        В общем-то, про реакцию принца и писать не стоит — он был в полном восторге, наговорил и наделал всяких вещей, от которых у посторонних людей появляется чувство стыда, но влюблённым это всё кажется очень милым. То важное, что стоит сказать, что принц в дальнейшем больше смотрел на жреца, чем на пьесу, и вполне зрелищем насладился.        А вот, собственно, что за пьеса. Актеры были из бродячей труппы, очень известной в своей сфере. Принцу стоило больших денег и сил заставить их играть то, что он хочет, но, видно, у принца был талант к склонению воли людей на свою сторону, в отличие от таланта к написанию пьес. Само действие проходило под открытым небом, сцена была установлена прямо на главной площади, переулки огорожены солдатами, чтобы бродяги не толпились и не мешали зрителям, которые стекались с главной улицы. Принц распорядился установить бочки с питьевой водой и тенистые места для отдыха. Для него же самого и его жреца была установлена ложа на возвышении, с мягкими подушками, кувшинами со льдом, чаем и слабым вином, закуски же оказались более скудными. Впрочем, не поесть сюда пришли. Декорации были странными, учитывая, что история, хоть и о любви, но всё-таки про двух мужчин — а на заднем плане целые поля цветов, как в стране фей.        — Что это такое? Откуда у вас такая тяга к цветам? — удивлённо спросил жрец.        — Это не совсем моя задумка, — отмахнулся принц и начал играть с какой-то завязкой на поясе жреца. — Я, конечно, написал пьесу, но отдал её одному сведущему человеку, чтобы он поправил где надо.        — Неужели? А почему я не удостоился такой чести?        Принц поморщил нос и детским тоном пожаловался:        — Я отнес пьесу в театр.        — Так.        — Мне сказали: «Это невозможно играть».        — Так.        — И столько всего там надо было переделать, что я бы всё и не запомнил.        — Хм.        — Мне сказали отнести её на переделку знающим людям. Есть, вроде, человек, который в этом специализируется. Специально богатым господам пишет, уж не знаю отчего такой спрос…        — Ты сам-то зачем написал?        — Чтоб тебе показать.        — Ну вот и богатые господа, наверно, тоже любовницам пьесы посвящают.        Принц брезгливо скривил губы.        — Любовницам… Я с ними не в одном ряду.        Жрец игриво хмыкнул.        — Ах вы какой. Конечно, вы ни с кем не в одном ряду.        Жрец погладил руку принца.        — У вас всё особенное, — серьёзно сказал он, но с тёплыми чувствами, не дразня. Жрецу было приятно, что принц написал ему пьесу (хоть и неумело), поэтому он был к нему благосклонен. В отличие от людей, которые заказывают пьесы и прочее для любовниц, принц хотя бы от чистого сердца сначала написал всё сам, а уж потом пришлось переделывать.        Принц на это отреагировал ещё ярче, чем на красивую внешность жреца: впал в сильнейший ступор от смущения и удовольствия, что с ним так ласковы. Так он и просидел первый акт.        И вот начало: на сцену вышел красивый мужчина, грациозный, с тонкой улыбкой и хитрыми глазами; с него, с его длинных волос, из тёмных зрачков будто струился небесный туман, а в нём мерцали звёзды. Он будто бы был сделан наполовину из Неба и лишь на другую половину был человеком. Вторым вышел высокий, статный мужчина.        Конечно, так и было задумано, посвятить пьесу жрецу, а значит, она и должна быть про него, но всё же было чрезвычайно удивительно, насколько ничтожно мало времени посвящалось принцу по ходу действия.        Жрец не очень-то слушал банальные диалоги, написаные, чтобы исправить корявые писульки принца. Он смотрел на действия, и они, как лодка без лодочника, просто утягивали его куда-то, будто бы никуда и не стремясь, неторопливо, но неизбежно. И лодка эта сначала плыла по речушке малой, потом большой, унесло её в море, а за морем…        Всю пьесу жрец где-нибудь сидел, в основном в центре, на мягкой подушке, чуть завалившись на бок. Поза была расслабленной, но не застывшей — он то наклонял голову, то крутил что-то в руках, то улыбался принцу, но ни разу не встал с места. Принц же бегал туда-сюда, с кем-то сражался, кого-то убивал, валялся трупом на сцене, среди цветов. Но всё это было вокруг жреца, как красивый фон к его досугу. Казалось, можно было убрать любого персонажа, и пьеса будет продолжаться, но стоит убрать неподвижного жреца, и всё закончится.        Много чего было сказано в этой пьесе, а запомнилась жрецу только одна фраза, из самого начала:        — Посмотри на цветы. Который из них прекраснее меня? Не найдешь такого, а счёту их бесчисленно. Так гляди на меня, свет мой…        Жрец на сцене сказал какую-то бессмыслицу и поманил принца к себе. То, как он простирал руки к своему принцу и как любовался им, было столь искусно сыграно, что настоящий жрец не смел цепляться: вроде бы это и жрец просился к принцу, ластился к нему, заглядывал в его лицо с немой просьбой, но было видно, что он точно также изящно играет им, как любой драгоценностью, которая оказывается в его нежных, ненатруженных руках.        Далее началась беготня по сцене, сражение со злодеем, в котором, как ни странно, жрец сидел в центре, а само сражение было где-то на заднем плане в цветочном поле. Битва кончилась ничьей.        Начался третий, заключительный акт. Жрец вдруг уловил на себе пристальный взгляд жреца со сцены, и его спокойная улыбка и хитрый блеск в глазах прошибли насквозь. Ещё молодой жрец не знал, куда деть себя от неловкого момента, к тому же, ему начало казаться, что сейчас произойдет что-то страшное. Когда лодка уплыла уже на опасную глубину, казалось, именно тогда и начнутся беды.        Однако, планы нарушила непогода. Пьеса закончилась на сражении в ничью.        — Разве дожди не на следующей неделе? — удивлённо, но без особенного огорчения сказал принц.        — Должно быть так, — сказал более раздосадованный жрец. — Чем же всё закончилось?        Ему не особенно был интересен сюжет (тем более его написал, по сути, не Его Высочество), но всё же, зная, что будет дальше, можно было бы пофантазировать, как бы это отыграли на сцене.        Принц вкратце пересказал, беспечно пожимая маленькие пальцы жреца. Сюжет в конце-концов оказался довольно необычен для современной пьесы: из-за действий злодея влюблённые поссорились, принцу пришлось бежать, жрец весь третий акт горестно вздыхал. В конце они, вроде, помирились, на том дело и кончилось. Принц не стал императором или небожителем; принц и жрец не сыграли свадьбу, не народили детей и так далее. Финал вышел, в общем-то, скудным.        Так думали ещё молодые люди, которым казалось, что прийти к миру — не подвиг.        Жрец обиженно поджимал губы; он считал, что принц написал концовку лучше, а автор постановки всё испортил — взял и со злости, что Его Высочество оказался талантливее, всё переделал, чтобы от пьесы остался неприятный осадок. К тому же, он понимал, что никак они не могли поссориться из-за какого-то странного человека в белом (который играл злодея): вот, сейчас жрец всё докажет.        Принц мирно попивал чай, пока слуги готовили для них паланкин и расчищали улицы, чтобы они могли спокойно проехать. Жрец схватил принца за мышцу.        — Ты чего?! — громко взревел тот, вскочил и выронил пиалу из рук. Его лицо было до того смешным, что жрец постыдился своих действий — что это он, в самом деле, из-за его проказ принц теряет репутацию.        — Хе-хе… — неловко, но с нотками самодовольства сказал жрец, и добавил уже мягким и нежным тоном: — Извините, Моё Высочество. Я не хотел быть грубым.        Жрец всегда, в любом споре, мог элементарно обезоружить принца, схватив его за мышцу. Они не могли поссориться до такой степени, чтоб этот способ не помог.        Дело тут по большей мере в той части характера принца, которая не терпела, чтобы кто-либо был над ним сверху. Что ж это значит, если жрец сам хватается за него? Получается, что принц не может утихомирить его энергию и тому приходится домогаться. Разве это не признак мужской слабости? Ну, так размышлял принц, и об этом ходе мыслей жрец смутно догадывался, потому редко трогал мышцу принца, да и то — сразу извинялся, наигравшись.        Пожалуй, не лишним будет сказать на данном этапе повествования, что не в характере жреца было бы хватать принца за член прямо на главной площади в толпе людей. К тому же, поскольку ни разу не уточнялось, что же это за мышца, не факт даже, что речь идёт об одной и той же мышце. Говоря об этом, приходит понимание, что репутация жреца была достаточно чиста, чтобы не тратить слова на уточнение про член, ведь мышц в человеческом организме много, и о членах мог подумать только очень испорченный человек, не правда ли?        — Ваше Высочество, как думаете, мы смогли бы так поссориться?        — Нет, конечно. Всё идёт хорошо, из-за чего нам ссориться?        — А если случится что-то плохое?        Принц притворился, что крепко думает.        — Ну, не сносить мне тогда головы!        Принц простодушно рассмеялся, а со временем такой его смех делался всё реже и реже, так что к концу жизни он и забыл, что когда-то такое было и утекло по капле, как если бы был лимит этого лёгкого смеха, который он истратил на глупости.        — Это уж и не я буду, если обижу тебя, цвет мой ласковый.