Метаморфозы белой фигуры

Ещё когда Его Высочество наследный принц Уюна строил мост, ведущий к Небесам, он увидел его. У принца густела кровь, как у старика на пороге смерти. Чтобы немного разбавить её, он старался чаще выходить на солнце. Он прогревался до костей и снова уходил в свои завешенные комнаты для медитации. Пока кровь в его жилах не останавливалась. Вся жизненная сила, которая заставляет сердце биться, безвозмездно тратилась Его Высочеством на мост, поэтому он заимствовал жизнь от солнца; хотя бы час в день он находился снаружи. Его Высочество, не смотря наверх, на пасмурное небо, вышел через сад к жреческой половине дворца. Здесь располагалось небольшое святилище и покои жрецов. Принц быстро и привычно скользил в вязком влажном воздухе, и хотя из-за застывшей крови кожа была бледновата, его глаза блестели, как раскалённый уголь. Он всё ещё был очень красив, по-своему: какой-то очень тяжелой, нечеловеческой красотой, и какое сравнение ни приводи, самое правильное — оно же самое банальное. Он был красив, как солнце, и так же, как на солнце, на него невозможно было долго смотреть и долго находиться рядом. Принц вдохнул поглубже и наконец уловил нужный запах и смутный звон неподалёку. — Няньцин, — тихо позвал принц. — Иди сюда, — ответили ему, и вновь послышался звон. Цзюнь У подошёл и инстинктивно взглянул на источник звука. Серьги. — Жаль, что солнца нет. Посмотри, вены просвечивают… Цзюнь У неосмысленным взглядом скользнул по лицу жреца; только поглядев на него с минуту, он начал оттаивать и чувствовать тепло внутри. — Ничего. Ты лучше. Рядом с Няньцином ему требовалась минута, на солнце — час. Это было очень прагматично, а кроме того, Няньцин был красивее, его было приятнее целовать, он сопротивлялся, если кусать сильно. Принц улыбнулся ему. — Почему ты стоишь так далеко? Боишься меня? — Няньцин не улыбался, а выглядел строго. Дразнил. Принц качнулся, сделал два неуверенных шага и упал в объятия советника. — Вот как боюсь… Стоять не могу, — сказал принц. — Ну пожалей меня. Няньцин наконец улыбнулся. Он погладил принца по голове и холодной влажной щеке, отчего та наконец нагрелась и стала неотличима от руки Няньцина. — Что ж, почему бы не пожалеть. Няньцин опёрся спиной о стену позади и улыбнулся мягче. Цзюнь У повертел головой в его объятиях и наткнулся на серёжку. Это она призывно звенела, когда Няньцин оглядывался по сторонам, ожидая Его Высочество. — Хочешь, можешь поцеловать меня. — Так ты меня жалеешь? — Поцелуй меня. Привереда. Не выбирай, что получишь, наслаждайся тем, что дают. Цзюнь У укусил нежную шею Няньцина и тот замолк на середине своей проповеди. Сережка рассыпала мягкий звон. — Больно… Поцелуй меня, как я просил. Цзюнь У поцеловал губы Няньцина. Советник удовлетворённо выдохнул, положил руку на затылок Цзюнь У и позволил тому сделать это глубоко. — Ты привереда, азартный игрок. Ты вечно дразнишь меня. — Я? Разве не я говорил вам прямо: целуйте? Чем я заставил вас кусаться? Брови Няньцина слегка приподняты, он выглядел так, будто вот-вот рассмеётся или скажет что-нибудь гадкое. Но он ничего такого не делал, а его тяжеловесные серьги перестали звенеть. Жрец всё время был как на ладони: казалось, что по его словам и лицу легко всё прочитать; и в то же время он ускользал, как шёлковая лента сквозь волосы. Вот и сейчас, Цзюнь У всё ждал, когда жрец скажет ему едкое замечание, раздастся весёлый смешок, тронувшая губы улыбка станет шире. То, как выглядел Няньцин, говорило об этом, его приветственные ласки говорили о том, что сегодня он открыт перед Его Высочеством и расположен к веселью. Но жрец внезапно оборвал это ожидание. Он развернулся, раздвинул дверь и быстро скользнул внутрь неизвестного принцу помещения. — Иди за мной, — громко сказал он. — Я хочу отдохнуть у огня. Принц последовал за ним. Острое зрение Его Высочества быстро схватывало каждую черту впереди идущей фигуры, живой и подвижной, но в то же время твёрдой и непреклонной. Гордая осанка жреца не оставляла сомнений, что он первый человек в Уюне, потому что принц покорно уступает ему своё первое место. И жрец спокойно принимал свое положение и баловался им, как мужчина временно приобретённой женщиной. Всегда немного насмешливый и брезгливый к земной суете, собеседник небесных светил, Мэй Няньцин звенел своими серьгами, призывая Своё Высочество за собой. — Ужасно выглядите, — сказал Няньцин ровным голосом. — Сырость. Разве дожди не идут уж неделю? — с улыбкой спросил принц, предвкушая, что жрец начнет бурчать. То была одна из немногих его строго определённых черт характера. — Одной сырости мало, чтобы появился такой нездоровый вид. Вы устаёте, работаете до смерти. Принц только улыбнулся с лёгкой добродушной иронией. — Ну не злись… — Что это такое? Сидите в позе лотоса целыми днями, скоро пролежни будут на одном месте! — Ну успокойся… — Ты — королевской крови, а работаешь, как крестьянин. Это попирает небесный порядок! — Ну что ты, всё не так серьёзно… — Я столько приучал тебя к дисциплине, но ты ложишься спать, когда вздумается, ешь, когда вздумается. Когда ты начнёшь слушаться, в конце концов?! — Как можно скорее… Няньцин раздвинул очередную дверь. Окружными путями они пришли в жреческие покои. — Мост почти закончен. Уже нет смысла жалеть силы, — пожал плечами принц и улыбнулся. — Неужели ты прибрался к моему приходу? Жрец разбрасывал вещи стихийно — если ему нужно было разложить колоду карт, он сметал всё со стола и садился играть; потом также стихийно он наводил абсолютный порядок. Всё это могло повторяться по несколько раз на день, и невозможно было угадать, какой из моментов попадётся. Но никто и не попадал сюда, кроме принца, поэтому всё оставалось в тайне. Тем не менее, Няньцин не мог позволить выставлять себя неряшливым, и старался время от времени готовиться к приходу гостя. — Я даже причесался и помылся, — скривив брезгливо губы сказал Няньцин. — Ну что ты, я ни на что не намекал, — мягко сказал принц. Они остались наедине в не особенно просторной комнате. Начал стучать дождь, и принц раздражённо нахмурился. Плохая погода дурно влияет на все живые организмы, кроме самых гадких, вроде пресноводных, а на принца она влияла особенно плохо из-за недостатка жизненных сил. Няньцин пригласил принца попить чаю за неторопливой беседой. Это повседневное занятие на фоне тягот от строитедьства моста приносило особенную радость; такое же удовольствие можно испытать, провожая кого-то в долгий путь, а после прилечь подремать. Неторопливость освобождала утомлённый дух. — Куда ты всё смотришь? Ищешь мусор? Цзюнь У перевёл взгляд из тёмного угла комнаты на жреца и с лёгким смешком сказал: — И не надеюсь. Как будто ты дашь мне повод подтрунивать над тобой. А ещё я совершенно не верю, что ты икаешь и убираешь слизь из глаз по утрам. — Уж кто бы говорил. В вашу икоту и слизи ещё сложнее поверить, Ваше Высочество. Няньцин с нетерпением допил чай и, резво смахнув посуду на пол, разложил колоду карт. Цзюнь У, сощурив глаза в ироничной насмешке, ласково глядел на Няньцина. — И ты не веришь? — Верю. Ведь я всегда могу это проверить. — Как это? — с любопытством спросил принц. — А вот скажу вам не пить воду с неделю. — А я не послушаюсь. — Это что за выступление? Ты бунтуешь? — Няньцин даже отвлёкся от карт. — Ну-ну. Ни за что. Это я так, просто. Няньцин вернулся к игре. Принц пил чай. Капли дождя мягко шлёпались о землю, с трогательной резкостью, как у ребячьих отрывистых «ма-ма!». Только принц между двумя слогами будто бы слышал ещё один, раздражающий его. Няньцин оставался глух, он слушал только принца, да и тот был бы рад не слышать то, что его отвлекало. — Как дела при дворе? — спросил принц. — Ничего нового. Даже интриг никаких нет. Сплошная скука. — Вот как. И новых лиц ни одного? — Всё по-прежнему. А! — крякнул Няньцин и по-стариковски шлёпнул себя по коленке. — У тестя твоего троюродного брата по материнской линии новая должность. — Хм, — хмыкнул принц. — И всё? — Да. — Совсем? — А что ты хотел? Сейчас не до этого. В такой опасной ситуации опасно менять жизнь двора, новых людей не назначают и предпочитают сохранять то, что есть. Или у тебя есть кто-то? Няньцин со скрытой ревностью тасовал карты. Ладно бы принц просто продвигал своего человека при дворе, так он ещё и ничего об этом не говорил! — Нет. Мне просто показалось, что что-то изменилось. Няньцин уже в более спокойном настроении ответил: — Тебе стоит почаще гулять. За недели взаперти отвыкаешь от жизни. Цзюнь У взглянул в угол комнаты. Для него он не был тёмным, он был белым. — Да, это плохо влияет… на рассудок, — негромко заключил Цзюнь У. — Именно, — Няньцин поднял глаза на принца и с серьёзностью прошептал, — ты же знаешь, что самое главное — это ты? Сначала ты должен позаботиться о себе, потом о других. Иначе мы можем остаться и без тебя, и без помощи. — Не волнуйся. Ничего непоправимого со мной не случится. Цзюнь У фыркнул и добавил: — Только если это не твоих рук дело, — его взгляд медленно, во всю длину реплики, перемещался с угла на жреца. — Ах, вот как ты заговорил. Это ты понахватался у тех троих, что я тебя как-то истязаю, да? Что я тебе такого ужасного сделал? — Ничего. — Конечно! А говорят, будто я тебя чуть не за поводок с собой вожу, помыкаю, под каблук загоняю… Ну и бред! Няньцин досадливо шлёпнул карты об стол. — Принеси кипяток. Принц принёс, а заодно и употребил его для жреца — заварил нового чаю. — О чём ты задумался? — иным тоном спросил Няньцин, видя, что принц постепенно уходит в себя. — Ну что, карты оставить? Ты хочешь что-то сказать? Сами по себе эти слова сварливы, но их смягчали эмоции, вложенные Няньцином. Принц давно перестал обращать внимание на форму, в которой жрец с ним говорил, а слышал: слова, что слышат все, и интонации, что слышит только он. По светлому лицу принца прошёл луч света, на миг оно уподобилось небу, что вмещает в себя весь свет солнца и само солнце; это был миг, когда принц подумал: «скажу ему». Долго давящее его бремя в момент стало легче пера, когда принц почувствовал помощь, не делом, но знанием его тайны. Этого было бы достаточно. Но луч на его лице не задержался. Он не мог выставить себя сумасшедшим, пусть в углу точно кто-то стоял. — Конечно, хочу, — с вдохновением сказал принц. — Весна моя, сколь много я хочу сказать тебе, но! Принц как-то неестественно остановил речь и метнул короткий взгляд куда-то. — Это вовсе не стоит твоего внимания, — принц взмахнул рукавами и присел рядом с Няньцином. А тот понял, что нечто — может и не недоверие к нему, а что-то иное — не даст принцу расслабиться и действовать без взвешивания последствий. Как грамотный генерал не ведет войско в неизвестность, так нельзя и бросаться словами без знания, чем это обернётся. Няньцин был умным человеком, он знал о принце и о том, что им двигает, больше, чем сам принц. Он не мог обвинить его в том, что тот не желает посеять слово, не зная, как оно взойдёт — ведь Няньцин тоже не знал. И всё пресеклось на корню. Жрец положил руку на затылок принца и силой опустил его себе на колени. — Ты устал, Моё Высочество. Не нужно ничего делать. Принц вздохнул от облегчения. И закрыл глаза. Если во дворце нет никого нового и не происходило странностей, то та белая фигура в углу отсутствует, или попросту её нет, а также она не существует, к тому же не совсем ясно, о чём идёт речь, ведь в углу никого нет.

— • —

Когда непогода, небо одинаковое. Принцу было трудно определить, вечер ли сейчас или всё ещё день, а его тело не отбрасывало тени: было мрачно. Он вернулся к себе, попросив Няньцина, присматривать за всеми в его отсутствие, как обычно. Это было нетрудно, командовать от имени Его Высочества, все подчинялись ему. Принц не беспокоился насчёт того, что Няньцину это будет в тягость. На самом деле, большинство людей итак делали то, что требовал от них принц, и дополнительных команд к этому не требовалось. Может, для Няньцина это будет развлечением. — Вот, возьми. Ты же любишь такое? — сказал Няньцин перед уходом Его Высочества и дал ему свою ленту для волос. Принц взял её. Он и правда любил «такое». Чтобы что-нибудь от Няньцина было под рукой и грело его. Принц наматывал ленту на пальцы и улыбался. Мост был почти готов. Пускай от принца отворачивались последователи, он всё равно работал столько, сколько нужно. Если ему не хватало сил от верующих, он брал свои, откуда бы их ни пришлось черпать. Он всё ещё стоял уверенно, не опуская головы, тело было в рабочем состоянии. Но внутри принца не восполнялся какой-то ресурс, и жизнь становилась скучной. Почти всегда принцу было очень скучно. Когда он впервые ощутил, что сил ему не достает, он удивился и испугался. Он впервые подумал, что мост может быть недостроен или дефектен. Короткое время спустя он заскучал, перестал удивляться оттоку последователей, бояться, что мост рухнет. Он делал свою неизбежную работу со смирением, таким же, как если бы он был муравьем, который бездумно тащит съестное для королевы-матки. Так он подтягивал свои силы для моста и ни о чём не задумывался. Принц ласково играл с лентой, мягко касался её губами. И вдруг, поднеся руку к лицу, он увидел, что она как-то неестественно вытянулась. У него никогда не было таких тонких костей. Принц ощутил свою поджелудочную на месте сердца, а сердце где-то в кишках. Он не понимал, почему так случилось. Он поднял взгляд и обнаружил, что стоит в углу своей комнаты, а нормальное, привычное тело принца сидело там, где и до этого, с лентой в руках. Он оказался белой фигурой в углу, а белая фигура — телом, играющим с лентой. Сердце сократилось на два пальца выше пупка, и принц вернулся к себе. По лбу стекал холодный пот, но страшно не было. Он не хотел признавать, что фигура и он — один и тот же человек. То, что у фигуры была неправильная анатомия, заставило сперва задуматься о том, что это демон. Оно появлялось, когда Его Высочество ослаблял контроль, оно не позволяло ему отдохнуть. Впрочем, фигура ничего не делала. Она просто была неправильной, от неё появлялись странные ощущения. Принц вздохнул, подвязал лентой свои волосы и размялся, услышал, как последние капли дождя отстучали по земле, и между ними притаился голос фигуры: — Сил нет. Сил нет. Сил нет. А после туча ушла дальше, дождь прекратился. Теперь принц мог работать усердно: фигура ушла по своим делам. Больше принц её не видел до дня открытия моста. Это были очень напряжённые дни, когда Его Высочество ничего не замечал.

— • —

Дворец наследного принца Уюн был огромным, как и его слава в миру. Для всех его четырёх советников были отведены разные покои со своей инфраструктурой. Это был особый организм со своими правилами. Здесь шли и снег, и дожди; их медленно гнал ветер из одного конца дворцового комплекса в другой. Небеса менялись, когда принц ходил по ним. Покои Его Высочества находились над столицей Уюна. Из окна принц видел мост, который его усилиями приближался к Небесам. Омытый дождём, он сиял радугой, без единого тёмного пятна, потому что его делал сам Его Высочество, и материалом служили его чистые духовные силы. В любое другое время за осколок этого материала люди убивали бы друг друга, — он был прекраснее золота, нефрита, фарфора — но сейчас никому не было дела до прелести грандиозного сооружения. В том числе и творцу. Цзюнь У холодным взглядом окинул окрестности Тунлу, от которых у него каждый раз появлялись странные ощущения, подобные тем, что он испытывал, находясь в теле фигуры. Окинул взглядом и дворцовый комплекс, где спокойно и довольно жила его семья и весь цвет Уюна — от артистов, развлекающих царственных особ, до тех, кто непосредственно управлял страной. Это было место вечного праздника и солнца, вкусной еды, красивых людей в дорогих одеждах, приятных слуху звуков. Везде, куда бы ни бросил взгляд принц, было покойно, приятно, всё было наслаждением, даже ночные горшки, и те — с особыми узорами, образцы гончарного искусства. Среди всего этого торжества веселья родился принц, тут жил Няньцин, и сейчас они были удивительным образом чуждые этому месту, хотя обвинить их в пессимизме было нельзя. Принц посмотрел на свой дворец, ныне пустующий. Он стоял в сторонке, безусловно выполненный великолепно, но, увы, слишком уж великолепно, отчего мозолил глаза. Ему вспомнилась отчего-то очень трогающая сердце комнатка Няньцина, всегда полутемная, с необходимой для жреца долей загадочности. В ней стояли стеллажи с книгами об алхимии и гадании, а рядом — литература о праве и законе. Чай Няньцин заваривал в безыскусном чайничке, а сам чай стоил дороже украшений в его ушах. Кровать его была небольшой, зато чрезвычайно мягкой и удобной — жрец часто встречал принца, лёжа в ней, не отрываясь от чтения или изучения очередного гадания, обычно по поводу неудачных исходов тех или иных дел у людей, которые Няньцину не нравились (сам Няньцин объяснял это любопытством и отрицал свою ехидную натуру). И Няньцину детская комната принца вспоминалась с особой трогательностью, о чём впоследствии придётся пожалеть: что связь не прервалась и всё ещё тревожит сердце.

— • —

— Стремясь удовлетворить пять источников ощущений, человек всё глубже привязывается к зыбким земным удовольствиям… — тихо ворчал Няньцин, остригая и вычищая свои аккуратные ногти. — Я не к этому стремлюсь, — с лёгкой улыбкой ответил принц. Сегодня он выглядел на удивление хорошо и свежо, как сытый барашек. — Стремитесь смотреть, слышать, почувствовать вкус, познать ощущение, уловить запах. Разве нет? — Но это не земное удовольствие. Я хочу удовлетворить свою душу. — Тогда зачем вам удовлетворять плоть? Всё дело в том, что принц внезапно зашёл к жрецу посреди ночи, объясняя это романтическими поползновениями увидеть любимый лик, услышать любимый голос и так далее. — Ты был бы прав, — задумчиво, но с оттенком радости, что его не выгоняют, начал принц. — Если бы я приходил ко всем подряд, и ото всех бы получал такое же удовольствие. Но я прихожу только к тебе, потому что иные меня не радуют. Разве это не означает, что моё счастье исходит не от плоти, а от духа? Няньцин спокойно продолжил свои уходовые процедуры. Принц смотрел на этот процесс завороженно: с какой лёгкостью жрец нарушает свои жреческие обязанности. Ему было всё равно на то, какие правила, поскольку он, видно, знал какие-то другие правила, а те, что диктовали ему люди, считал неработающими. Жрецам нельзя остригать ногти и волосы, поскольку они не в праве распоряжаться своим телом. Но Няньцин делал это как ни в чём не бывало и не обратил внимание на то, что его застали за преступным занятием. — С чего ты это взял? Просто у тебя очень скудные потребности. К счастью. — О. Ты бы ревновал меня, если бы мои потребности были не скудными? Няньцин отложил ножницы. Он взглянул на принца. Скоро мост будет достроен; можно было бы сказать, что принц находится в волнении, оттого и пришёл к жрецу посреди ночи, ища успокоения. Но жрец видел, что Его Высочество сам не очень понимает, что ему нужно. Зачем же он пришёл? Что-то в принце было немного не человеческое. Что-то необъятное, что усложняло его понимание. Впрочем, для человека его судьбы это вовсе не удивительно. Жрец смотрел в тёмные глаза Его Высочества, и они казались ему глубже ночного неба. — Я собирался гадать. — Твоя работа едва ли нужна, — прямо сказал принц. — Однако, мой пост никто не упразднил. Принц внезапно подошёл ближе к сидящему на подушке на полу жрецу и присел на корточки. Он попытался поцеловать его в губы, но промазал. — А разговоров-то было! — со смешком заметил жрец. — Ты такой ворчливый, что я хочу сделать тебя мягче. Вот и всё. — Ах, так тебе что-то не нравится?! Ну и иди отсюда, — в шутку огрызнулся жрец. — Я уйду через дверь, а войду в окно. Так ты хочешь? — А я хочу, чтобы ты остался со мной, — внезапно заявил жрец. Глаза принца стали темнее и непрогляднее, и жрец понял, что своими словами удовлетворил потребность Его Высочества, с которой тот пришёл. Не самим фактом, что принц может находится в данном конкретном помещении, а тем, что его тут удерживает Няньцин. Кажется, ему бы хотелось, чтобы его оставили в этой хаотичной комнате, и не выпускали и не напоминали ни о чём. Чтобы каприз Няньцина снял с него ответственность за нежелание идти и работать. Поэтому его глаза застилала тьма удовольствия от того, что Няньцин приказывает ему сидеть здесь, вместо того, чтобы гнать достраивать мост. Каждый раз он, видя Няньцина, сталкивался со стеной, о которую разбивались волны его безграничной силы. Сидя рядом с ним, он не был человеком, создавшим грандиознейшее из сооружений, а просто человеком, который удивляется, что жрец стрижёт свои коготки. Цзюнь У освобождался от тягот величия, которые на него накладывал и склад его души, и его, данная Небом, сила. — Дай пальчики поцелую, — попросил принц. — Не дам. — А губы? — Ишь ты! — Дай. — Не дам. — Покусаюсь. — Я тебе покусаюсь! Принц расстроился. Жрец опять взялся за ножницы. Некоторое время царила тишина. — Няньцин. — Что? — Дай пальчики поцеловать. Второй приступ Няньцин не выдержал. Пальчики были поцелованы. — Я кое-что понял, Няньцин, — сказал Цзюнь У после того, как его дух немного успокоился благодаря ласкам. — Хм? — Няньцин решил немного погладить принца по щеке, и тот продолжил ещё более несвойственным ему взрослым тоном. — Я не готов потерять только тебя. Через несколько дней принц закончил мост, может, где-то в глубине души уже сознавая, что он рухнет. И это и правда случилось, а принц и правда был готов потерять всё.