Быть рядом

      Олег       Я не нахожу себе места.       В буквальном смысле.       Все мои мысли заполнены Ведьминой.       Она повсюду. В моих мыслях. В моей голове. В моем сознании. В моем сне и галлюцинациях.       Мои кошмары не ограничились одним появлением Татьяны. Это точно. Мы ждали в коридоре возле комнаты Ведьминой, пока её осмотрят врачи, приехавшие в рекордные сроки.       И всё бы ничего, если бы через десять минут из комнаты девушки не послышался громкий панический крик.       Не помню точно, что испытал в тот момент.       Возможно это был страх.       Возможно паника.       А возможно у меня настолько ухнуло сердце вниз, в самые пятки, что я забыл обо всём, что происходило вокруг.       В ушах до сих пор стоял оглушающий крик Тани и каждый раз моё сердце екало всё также сильно, как в первый раз.       Родители Татьяны вздрогнули, мать прошептала тихое:«О Господи..», а Ведьмин-старший, успокаивающий всхлипывающую жену, видимо, решил дождаться вердикта врачей.       Я не понимал, почему они не решались проверить состояние своей дочери самостоятельно.       И я сам практически рванул к двери в комнату своей девушки, если бы внезапно пришедшая в голову мысль не отсудила мой пыл.       Я не мог больше потерять голову, как на улице, и дать понять Ведьмину, что настолько переживаю за его дочь. Как никак, там, на улице, когда всё произошло, всё ещё можно было в бреду списать на человеческую панику и ответственность.       А на данный момент я вроде себе мог сказать, что Ведьмин находился в слабом приступе паники.       И я его понимал.       Потому что я не знал, куда себя деть.       Буквально.       Я не понимал, что точное произошло с Татьяной.       Не понимал, как всё до этого дошло.       Но отчётливо осознавал одно— виноват был я.       Потому что вспылил.       Потому что отпустил.       Потому что не остановил.       Позже, минут через двадцать, в коридор вышла девушка-фельдшер.       И её слова я запомнил надолго.       У Тани было обморожение конечностей. Предположительное сотрясение головного мозга средней тяжести. Множественные ушибы и ссадины по всему телу. Одно сломанное ребро. Открытая рана на голове и предположительная пневмония.       А ещё она испугалась мужчины, который должен был осмотреть её голову.       Именно из-за этого она так кричала.       Она испугалась.       Настолько, что врачам пришлось вкалывать ей дозу успокоительного и снотворного, чтобы они могли её как следует осмотреть.       Пока родители Тани о чем-то дальше разговаривали— мать девушки всхлипывала на плече у мужа, а отец успокаивал свою жену и параллельно подрагивающим голосом пытался выведать у врача что-нибудь ещё— я стоял там же, где и был.       Просто прирос к полу.       Ноги не слушались позывов броситься в комнату Ведьминой и помочь ей хоть как-нибудь.       В голове словно включили белый шум, который гудел параллельно с бесконечно повторяющимися словами врача в моей голове.       Я не мог в конец осознать всё, что было сказано фельдшером.       Какая-то часть моего сознания даже противилась тому, что было услышано, словно вопило:« Это ложь! Иди в комнату и забери Таню! Плевать на родителей! Плевать на будущее сотрудничество! Просто забери её в безопасное место»       И пришел в относительное движения я только тогда, когда заметил, как Татьяну буквально выносят из её комнаты на носилках.       Что-то внутри вновь оборвалось, когда мой взгляд зацепился за Таню.       Она была такой хрупкой, что я даже не знала может ли она рассыпаться от одного лёгкого прикосновения к себе.       Она была такой изнеможенной, словно не спала, не ела и много работала всю последнюю неделю.       Но я видел её всего семь часов назад.       Ещё утром она была как всегда прекрасна и шикарна. Она улыбалась.       Сейчас она была на грани.       И меня это дёрнуло так, словно по моему телу пустили разряд тока.       Ещё через пятнадцать минут Ведьмин вроде как вспомнил о том, что я всё ещё находился в его доме, поспешно извинился и проводил до машины.       Но я заметил то, насколько он изменился буквально за последний тридцать минут.       Словно постарел на двадцать лет. Взгляд Ведьмина-старшего был пустым и будь я проклят, если в глазах не стояли слезы.       Он был раздавлен.       И я тоже был раздавлен.       Потому что даже потом, когда уже ехал в машине в свою квартиру, не мог попросту выбросить из головы образ хрупкой девушки, лежащей в снегу, а после на носилках.       Не мог забыть то, какой крик стоял в ушах, когда Ведьмина испугалась врача, и того диагноза, который произнесла фельдшер после осмотра Татьяны.       Одно только воспоминание об этом приводило меня в жутчайщий ступор.       И я действительно старался выбраться из него.       Но ничего не действовало.       Ничего.       Казалось, что помочь сможет только Таня.       Здоровая Таня.       Не избитая.       Не загнанная в угол, словно животное.       Но я не смог выкинуть её из головы ни когда ехал домой, ни когда вошёл в квартиру, ни когда мой телефон начал разрываться от входящего.       —Слушаю,— устало выдал я, даже не взглянув на то, кто так яро пытался до меня дозвониться.       —Владыко, ты в норме?— послышался взволнованный голос Чернова из телефона.— В курсе уже, что с Ведьминой?       Я нахмурился:       —Я-то в курсе, а вот откуда это узнал ты, меня волнует больше. Ведьмин должен был вроде подписать бумаги о неразглашении.       —А ты думаешь, что если у Ведьмина есть связи в больнице, то у меня нет?— послышался слабый и усталый смешок.— А ты, кретин, даже не додумался позвонить.       —Не додумался,— буркнул в трубку.— Только домой приехал, ещё сам ничего толком не соображаю.       —Ладно, опустим это. Что с Ведьминой?       —А этого ты не узнал по своим связям? Или связи были недостаточно хороши?       Я прекрасно понимала что мы оба медленно, но верно тянем время.       Я был благодарен Чернову до чёртиков. Он понимал, что это в какой-то степени сможет немного отвлечь меня.       —Представь себе,—бросил Стас.— А теперь рассказывай.       И я рассказал.       О её появлении. О том, как приехала скорая и произнесла тот злополучный диагноз. И о том, как её забрали.       Не всё. На мой взгляд, достаточно сжато.       Потому что ничего не озвучил о том, что испытал сам в тот момент, когда все происходило.       —А ты?— выдает Стас. И, будь это другая ситуация, я бы усмехнулся тому факту, насколько хорошо меня знает друг.       Он что процентов понимает, что я упустил важную деталь в рассказе.       —А я хочу сдохнуть,— тихим шепотом произношу я, прикрывая глаза.— Я закрываю глаза и вижу её. Слышу её крик, когда она испугалась врача.       Выдыхаю и стараюсь собраться с мыслями.       —Не могу. Слишком больно.       Во рту стоит отчётливый привкус горечи.       —Ты переживаешь за нее.       Я молчу.       Потому что это правда.       Я охренеть как волнуюсь за Таню.       Потому что не имею права врать о том, что это неправда.       Не понимаю, что сейчас с ней происходит и этом мысленно убивает меня изнутри.       Она должна была быть со мной.       Я хотел, чтобы она была со мной.       —Не могу без неё,— выдаю на выдохе. Если выворачиваться перед другом наизнанку, то полностью.— Стас, что я здесь вообще делаю? Почему я не с ней?       Мой голос уставший и измотанный до чёртиков.       Такой, словно я не спал последние три дня.       Потому и решаю, что ее могу больше всё держать.       Вроде бы, когда делишься переживаниями с другими, должно становиться легче.       Почему мне не легче? Почему я всё также чертовски сильно хочу оказаться возле Татьяны?       —Ты должен поспать и..       —Не могу я спать! Как ты не понимаешь?— резко произношу, чуть ли не переходя на крик. А дальше, как в бреду, произношу то, что запомню ещё надолго:— Она нужна мне. Охренеть как сильно..       Повисшее молчание давило на нас пару минут.       —Едь к ней, Олег,— спокойно произносит Стас.— Едь и присмотри за ней. Успокойся. Меньше всего сейчас надо, чтобы ты своими нервами поднял вас обоих до уровня взрыва.       Чернов говорил здравую мысль. Я должен быть с ней. Должен был ехать к ней.       Собственно, какого черта я вообще домой поехал?       Голова ничего не соображает, мысли все в кучу.       Я должен быть с ней.       —Понял.       Это последнее, что я выдыхаю и отключаюсь, уже направляясь к входной двери.       Да, я должен быть с ней.       

***

      Я вхожу в палату так тихо, что, наверное, даже из медперсонала никто не услышал.       А потом мой взгляд цепляется за кровать и моё сердце останавливается. Просто, черт возьми, перестает биться.       Потому что я вижу Таню. Такую хрупкую и слабую, что боль в груди начинает нарастать. Она подключена к паре приборов, издающих неприятный писк, а также капельница, тянущаяся от её локтевого сгиба и провода, которые прикреплены к её груди.       Она просто увешана проводами. Всеми возможными.       И моё сердце замирает ещё раз, когда я подхожу ещё ближе, так, чтобы было видно её лицо, и четко замечаю ссадины и уже не кровоточащие раны на лице, а также слабые синяки под глазами.       «Пока что слабые»,— добавляет внутренний голос, потому что я прекрасно знаю, что синяков у нее будет намного больше. Только об этом свидетельствовала россыпь пятен и начинающихся гематом на руках, выглядывающих из-под одеяла.       Я даже не могу представить, что она пережила и через что ну предстояло пройти после того, как она вновь очнётся.       Потому что я всё ещё слышал её оглушительный крик, который отдавал эхом в моей голове.       Таня казалась такой беззащитной и маленькой на этой большой больничной кровати, что дыхание предательски замирало и не позволяло сделать новый вдох.       Я мысленно и внутренне умирал, наблюдая за Ведьминой, которая из столь жизнерадостной, дерзкой и оптимистичной всего за несколько часов превратилась в подобие себя прошлой.       Эта Таня стала тенью той Ведьминой, с которой я расстался в кафе.       Эта Таня пережила такое, о чем я даже не могу догадываться, но только от того, какой диагноз у неё был, уже самые ужасающие предположения наполняли голову вдоль и поперек.       Я осторожно опускаюсь на стул возле кровати Ведьминой. Так, словно если не буду осторожен, ей станет ещё хуже. Ещё больнее. Ещё больше...       Пересилив себя, я протянул руку к её безвольной ладони, лежащей поверх одеяла.       Я чувствовал, что должен был дотронуться до неё.       Я этого хотел.       Хотел так отчаянно, словно больше не смогу к ней прикоснуться.       Моя рука опускается на её, такую холодную и хрупкую, что что-то внутри падает вниз.       Она лежит без движения, а я не могу отвести взгляда от её лица.       Потому что чувствую свою прямую вину за всё произошедшее.       Потому что если бы я не отпустил Таню в кафе, ничего бы не случилось.       —Тань..— едва слышно зову её я, словно она вот-вот откроет глаза и улыбнется мне.       Так, словно она меня слышит.       Ничего не происходит.       Лицо девушки всё также остаётся безэмоциональным, а рука такой холодной и слабой.       Я отпускаю голову, отрывая свой взгляд от лица Ведьминой, но рука всё также остаётся лежать на её ладони.       Смотреть на израненную, слабую и такую беззащитную Таню выше моих сил.       Единственное, что меня успокаивает в данный момент, это физический контакт с ней.       Рука к руке.       Пульс к пульсу.       А потом я ловлю себя на мысли, что боюсь поднять голову.       Боюсь поднять и вновь увидеть избитую Ведьмину.       Не могу.       Это так похоже на самый отчаянный кошмар, что мурашки табуном бегут по коже.       А потом резко всё меняется.       Рука Тани начинает чуть подрагивать. Затем я отчётливо слышу, как прибор начинает громко пищать, указывая на сверх повышенные пульс и давление.       Я поднимаю глаза на девушку и всё внутри в десятый раз обрывается.       Потому что в одну секунду её грудь начинает часто подниматься, словно она чего-то, так сильно испугалась, что стала дышать в три раза чаще.       А затем она резко подрывается в кровати, ещё с полузакрытыми глазами, вырывает свою руку из-под моей и отползает к изголовью кровати.       Полувскрик-полувсхлип раздаётся в тишине комнаты, разрываемой лишь сильно и громко пищащим прибором.       Она боится.       Она вновь кого-то боится.       Её глаза плотно сжаты, а по щекам в одно мгновение начинают бежать влажные дорожки слез, от одного вида которых во мне появляется мировая ярость на тех, кто заставил её обратиться в это состояние.       Таня настолько в бреду, что совершенно не замечает, как пара проводов успешно обрывается, а игра от капельницы настолько царапает кожу из-за того, что Таня резко попыталась согнуть руку, что по руке тут же начинает бежать алая дорожка.       Ужас поднимается во мне также стремительно, как и в ней.       Я тут же подрываюсь с места и подлетаю ближе к Ведьминой.       —Таня! Таня, послушай, не вреди себе! Это я, Олег! Слушай мой голос. Ну давай же..—буквально упрашиваю я её, стараясь не дотрагиваться до неё, потому что начинаю соображать, что она так среагировала именно на моё прикосновение.       Она меня не слышит.       Таня настолько в бреду, что я, не разбирая её быстрого и невероятно тихого бормотания в купе с горлу слез, всё также катившихся по её щекам и стекая по шее пол больничную одежду, сам начинаю настолько сильно паниковать, что не понимаю, что сделать.       Она хватается руками за голову, хватаясь за волосы, будто стараясь ослабить физическую боль, но ничего не выходит. Потому что она вновь скулит и всхлипывает как раненое животное. Потому что её тело бьёт настолько крупная дрожь, что и меня самого пробивает на такую же нехилую дрожь по всему телу.       На помощь приходят быстро.       Врач и медсестра так стремительно вырываются в палату, что я даже не могу точно вспомнить, в какой конкретно момент они появились.       Потому что в одно мгновение оценив ситуацию медсестра подбегает с моей стороны и резко извлекает иглу капельницы из руки Тани, чтобы она не поранилась ещё сильнее.       Меня бросает в пот только от того, что я замечаю разрыв на коже, где была воткнута игла в вену. Сейчас там был разрыв в пару сантиметров, откуда лилась кровь чуть ли не фонтаном.       Пока медсестра работала с рукой Ведьминой, перевязывала и останавливала кровотечение, врач уже вкалывал с другой стороны всё ещё паникующей, кричащей и всхлипывающей Тане дозу успокоительного.       Я наблюдал за происходящим с буквально опущенными руками и не мог поверить, что это происходит на самом деле.       Всё ещё казалось, что это кошмар, от которого мне в скором времени предстоит очнуться.       Успокоительное подействовало быстро. Настолько, что через минуту Таня начала слабеть, а через ещё пару и вовсе обмякла, пока врач и медсестра аккуратно укладывали её на место и подключали вырванные провода.       Я не мог поверить, что то, что я видел—правда.       Это просто не могло быть правдой. Поэтому когда врач слабо дотронулся до моего плеча и указал на коридор, Я последовал за ним на слабых ногах.       Перед глазами всё также стояла плачущая Таня.       Половину речи врача я пропускаю. Потому что мысленно всё ещё нахожусь в палате вместе с кричащей Таней.       —..Поверьте, ну станет намного лучше уже через пару дней. Она полностью в безопасности в наших руках, можете прямо довериться и не беспокоиться. Татьяне окажется лучшее лечение и восстановление,— итогово заверял меня врач. По его глазам и виду в общем было вполне понятно, что они уже довольно сильно вымотались и не единожды произносили эти слова волнующимся родственникам больных.— Поезжайте домой, отдохните, и уже завтра приходите навещать Татьяну. Сегодня она слишком вымотались как морально, так и физически.       Меня хватает только на кивок, потому что связно малость я не могу.       Я не могу готовить, потому что всё ещё нахожусь в шоке от того, чего свидетелем стал только что.       Тане надо время чтобы восстановиться.       Я почему-то уверен, что и мне тоже. Но всю дорогу до самого дома меня не покидает чувство, что я не смогу заснуть этой ночью.       Просто, чёрт возьми, это выше моих сил.