Против всех

      Блондин, зажимая никотиновую палочку между пальцами, иногда подносил её к разбитым тонким губам, втягивая серый яд в свои юные легкие. Терпкий смог щекотал горло, но Антон не кашлял, лишь расслабленно выдыхал, смотря на голубое небо.       Петров так стоял уже полчаса. Пятифана до сих пор не было. Все школьники давно ушли по домам, и даже учителя начали расходиться.       Парень сам на себя был не похож. От очкарика-ботана было одно название. Сейчас на улице стоял какой-то белобрысый хулиган с сигаретой между разбитых губ. На распухшем носу расцвела фиолетовая гематома, а на переносице под очками находился бежевый пластырь. В ноздрях были две ватные затычки, пропитанные на половину алой кровью. Губы разбиты, как и казанки, что теперь скрывались под белоснежными бинтами. На подбородке квадратный белый пластырь. Бежевая куртка накинута поверх окровавленной рубашки. «Мама просто убьет меня… Или в детдом сдаст».       Но вдруг Антон слышит знакомый голос. Смотрит на вход в школу и видит Рому. Но тот был в сопровождении милиционера Тихонова. Петров поспешно направился к ним, сжимая портфель друга в руках.       Сказать, что Рома выглядел подавленным — ничего не сказать. Некогда мрачные глаза цвета джинсовой ткани поблекли, будто кто-то поднял в океанских водах муть со дна. Ладони были аккуратно забинтованы медсестрой. На брови был новый пластырь, как и на переносице. Кровь на разбитых губах опять засохла. Гематома на щеке была блеклой, но не менее заметной. — А куда вы его ведете? — спросил Антон на грани истерики. — Антон, ты умный мальчик. Понимаешь же, что твоего друга подозревают в пропаже детей… И мы заключаем его под стражу, — ответил лейтенант, похлопав блондина по плечу, а очкарик не отрывал глаз от друга, что усердно бил носком ботинка снег. — Не беспокойся, если мы не найдем доказательств на его виновность в течение двух дней, то его отпустят. — Я могу с вами пойти? — спросил подавленно блондин, и лейтенант лишь устало кивнул. Антон молча закинул ромкин портфель поверх своего и пошёл бок о бок с Пятифаном. Они шли недолго, минут десять. Уже у участка голубоглазый спросил: — А что насчет Бяши? — После Ромы мы зайдем к нему… — ответил лейтенант, хрипло и удрученно. Было видно, что ему неприятно иметь дело с детьми в этой сфере. — Они не виноваты… — прохрипел бессильно Антон, а в глазах застыли слезы, от чего парень быстро заморгал. — Я верю тебе, Антон. Но нам недостаточно твоих слов, нам нужны доказательства.       Антон молча протянул Роме портфель, тот медленно натянул его на плечо, а в следующую секунду, схватив блондина рукой за шею, придвинул того к себе и шепнул на ухо: — Крепись без нас там. Продержись до нашего возвращения, и вся школа под нами ходить будет. Слышишь?       Антон, сжав кулаки, шмыгнул носом и кивнул. Хулиган, отстранившись, ушёл с лейтенантом в здание милиции, а блондин побрел домой, роняя на снег горячие, словно магма, слезы.       Дома парня встретила мать. Та была просто вне себя от гнева и начала орать на мальчика, но когда сын поднял на нее свои заплаканные пустые васильковые глаза, замолчала. Заметив следы драки и окровавленную рубашку, Карина ужаснулась, и ее глаза наполнились сочувствием и беспокойством. Она решила не задавать вопросов, а просто отправила мальчика в ванную комнату.       Антон прошёл мимо матери, как призрак, и поднялся наверх. Проигнорировав скачущую рядом сестру, парень зашёл в ванную комнату, хлопнув дверью.       Подросток, посмотрев на себя в зеркало, ударил кафель рядом с зеркалом. Колкая боль прошла по всей руке масштабной волной. Мысли о друзьях терзали голову, ненависть на одноклассников разрывала сердце. Петров, включив воду и заткнув слив пробкой, разделся, сел в ванну и зашторился. «Что делать?..» Дверь открылась с тихим скрипом, и послышался ласковый голос: — Я принесла тут полотенце, одежду и аптечку. Если хочешь, я помогу с ранами. — Я сам… Спасибо, мам. — Не за что, сынок… Только прошу тебя, береги себя. — Я постараюсь. Карина ушла, а Антон, откинувшись назад, закрыл глаза и прошипел: — Я тот ещё мастер влезать во всякое дерьмо, мам…       Уже в своей комнате юноша начал отжиматься. Проблемы проблемами, а тренировки никто не отменял. Потом в ход пошли гантели. От гнетущих мыслей парень даже не замечал боли в мышцах, отчего занимался в этот раз на износ. И когда Антон устало плюхнулся на кровать, то мгновенно заснул.       На следующий день подросток уговорил маму, чтоб она оставила его дома. Это было легко, ведь после вчерашнего Карина сильно расчувствовалась, поставив состояние сына на первое место. Антон только и делал, что изводил себя мыслями о друзьях и школе. Пробежка проходила уже как что-то обыденное. А занимался подросток как не в себя, хотя с прошлого раза мышцы нещадно ныли и болели. Матери парень так и ничего и не рассказал, хотя видел её вопросительные взгляды. Отец так вообще играл роль рентгена и следопыта, всматривался в сына, а потом задумчиво смотрел куда-то сквозь него.       В четверг после душа юноша начал собираться в школу, как вдруг понял, что его белая рубашка не до конца отстиралась от крови, и, видимо, уже никогда не отстирается. Петров тихо, как мышка, прошмыгнул в спальню к родителям и открыл их шкаф.       Блондин начал рыться в папиной одежде, пытаясь найти хоть что-то соответствующее его вкусам и размерам. И Антон что-то нашёл. Старая серая футболка, фланелевая поблекшая фиолетовая рубашка. Петров, удовлетворенный находкой, пошёл к себе и, надев найденные вещи, начал искать у себя, что надеть на низ. Голубые потертые джинсы сами будто прилетели в руки юноши, и он быстренько их натянул. Уже разбудив сестру, подросток побрел надевать куртку с обувью.       Все в классе в шоке уставились на Антона. Не ожидали они увидеть правильного очкарика не в школьной форме. Петров, унимая дрожь в руках и вскинув голову, оглядел всех презренным взглядом и сел за парту. Класс зашептался и загалдел, поглядывая на него, но никто не решался подойти.       Так прошла парочка уроков, и юноша, расслабившись и закрыв глаза, выдохнул. И зря. Тут же парень услышал, как рядом с ним кто-то сел. Открыв глаза, он увидел того самого рыжего паренька, что он ударил в нос. Тот теперь, как и он, ходил с пластырем на носу, а под глазом цвел нехилый фингал. — Что, посадили твоего Ромку, да? Слезы горькие, небось, в подушку лил все эти дни. Вчера даже в школу не пришёл. «Тварь…» — А ты что, скучал?       Рыжий, оскалившись, схватил Антона за волосы и дернул назад так, что аж шея хрустнула, а в глазах заплясали дикие фейерверки. — Я не педик, как ты. — Заметь, про педика я ничего не говорил, это ты уже сам, — промурлыкал довольно очкарик, оскалившись издевательски. Уже весь класс наблюдал за ними с придыханием и восторгом. — Пашка, ты че этого очказавра вообще слушаешь?! Всеки ему и все! «Паша, значит…» — Да, Паш, давай, всеки мне. Ты же то-о-очно знаешь, что сильней меня, — прошипел издевательски Антон, заставляя вспомнить оппонента, как он ему тогда вмазал. — Ты же в этом уверен. Да? — Белобрысая шкура, — прорычал Паша, оттянув волосы Антона ещё сильней, от чего тот сжал зубы до скрипа и зарычал: — Рыжеволосая мразь. Прозвенел звонок и в класс зашёл учитель. Все разбрелись по своим местам. «Рома, Бяша… Быстрей выходите…»       На следующей перемене Антон устало оглядел класс и не сводил с него глаз. Теперь он знал. Закроет глаза — они нападут. Накинутся, как коршуны.       На уроке в очкарика кто-то кинул бумажку. Развернув её, юноша прочитал: «Стрела у висельника после уроков».       Петров, устало вздохнув, осмотрел класс, чтобы вычислить отправителя и встретился с зелеными глазами Паши, что сверкали жестоким весельем. «Началось в колхозе утро, блин…» Петров засунул бумажку в портфель и продолжил слушать учителя.       В раздевалке Антона беспардонно схватили за куртку и поволокли на улицу. Его вели к висельнику. Уже там стояла куча зевак, а в центре сам Паша. Петрова кинули под ноги рыжеволосому. — Я бы и сам пришел. Незачем присылать своих шестерок за мной, — прошипел блондин, вставая и отряхиваясь. — Я вот, Петров, че-то не догоняю. Ты когда таким смелым стал? Смерти перестал бояться, что ли? — Смею предположить, что не догоняешь ты, потому как тупой, как бревно. Паш, ты и смерть — вещи абсолютно разные. Ты скорее так… Пиявка, что присосалась и никак не отлипнет.       Мгновение и в лицо Антона летит кулак. Боль пронизывает лицо, но блондин стоит, лишь держась за кровоточащий нос. Антон было уже рванул давать сдачи, как услышал свист. Пронзительный и веселый. А за ним и гогот. «Рома… Бяша», — подумал Антон, и улыбка тут же расцвела на лице. Даже боль отошла на второй план.       Обернувшись, подросток увидел, как к ним шли Рома, засунув руки в карманы, и Бяша с цепью, на которой был большой сторожевой пёс.       Подойдя ближе, Рома начал скалиться, будучи в крайней степени ярости и негодования. Он крутил в руке свой чёрный балисонг. Бяша как-то по-хищному улыбался, надевая кастет на руку. — Здорово, Тох. Соскучился, небось? — спросил Ромка, и оскал сменился на усмешку. Антон и рта не успел открыть, как его перебили: — О, а я-то думал, ты уже сел, — напомнил о своем существовании Пашка, оскалившись. — Заткнись, шваль. Не видишь, люди беседу культурную ведут, на? — огрызнулся Бяша, клацнув зубами.       Паша поджал губы и замолк. Рома, подойдя к Антону, схватил того за шею и приподнял голову блондина. Помрачнев, он спросил: — Это он сделал? — Ром, я сам могу… — Тох. Он. Это. Сука. Сделал? Блондин, поджав губы и нахмурившись, кивнул.       Рома кивнул, отпустил парня и медленно начал надвигаться на Пашу. Тот в ужасе принялся отступать, но, уперевшись спиной в зевак, замер, как заяц. Пятифан, схватив Пашу за синюю парку, прорычал: — Это тебе за Тоху, гнида ржавая.       Удар. Прямо в челюсть рыжеволосого, и тот падает на снег, хватаясь за ушибленное место и лишь болезненно мыча. К Паше подлетает несколько подельников и проверяют парня на повреждения. — Ублюдок, да ты ему челюсть вывихнул! — зарычал один из дружков Паши и помчался на Пятифана, но Бяша предупредительно свистнул и показательно ослабил цепь.       Собака, услышав команду «фас», помчалась вперед, но бурят вовремя крепко схватил конец цепи. — Не советую рыпаться. Эта псина способна загрызть даже волка, а человека уж и подавно, — сказал Рома, усмехаясь и вскидывая голову, понимая свое величие и контроль над ситуацией. — А теперь валите нахуй, чтоб глаза мои вас не видели.       Одноклассники замерли, как сверчки в траве. Паша так и сидел на снегу, держась за челюсть, с которой уже обильно текли слюни, как у сенбернара. Друзья рыжика подняли раненого и приняли решение ретироваться.       Антон устало выдохнул, радуясь, что все закончилось малой кровью. Осознание, что Бяшу и Рому выпустили, и что они стоят рядом, пришло только по истечении пары минут. — Вас отпустили! — воскликнул Антон и, лучезарно улыбнувшись, обнял друзей за шею, едва ли не применяя удушающий. — Естественно, на! Куда бы мы делись! — воскликнул Бяша, похлопывая Петрова по спине и дико гогоча. — Доказательств-то нет, — ласково, но устало отозвался Пятифан, уткнувшись носом Антону куда-то в район шеи. — Заебался с этими допросами… Это Смирнова у меня ещё попляшет.

Я поднимаюсь над землей! Ведь мне так хорошо с тобой. Держи меня, не отпускай — между нами Рай! Я поднимаюсь над землей! Ведь мне так хорошо с тобой. Держи меня, не отпускай — между нами Рай!

— Это точно! Месть — холодное блюдо, как говорил мой деда, на! — воскликнул кареглазый и оскалился, зло и безумно. — А… А откуда собака? — спросил Антон, обращая внимания на массивную овчарку. — Мать откуда-то притащила, пока я был заключен под стражу. Сказала в канаве у моста нашла, на. Не могла не подобрать, меня напоминает, — сказал Бяша, улыбаясь и гогоча. — Дворняга какая-то, — буркнул презрительно Пятифан. — Да что ты такое говоришь?! Это же тигровая среднеазиатская овчарка! По-простому алабай! Они заслужили звание великолепных волкодавов! — воскликнул на эмоциях блондин, вперившись в спину Ромы гневным взглядом. Рома, остановившись, язвительно усмехнулся и скучающе спросил: — Ты че так раскудахтался из-за этой псины, а? — Потому что твое мнение о собаках ужасно, Ром! — Ох, Антошка… Сразу видно — приезжий… У нас тут собак не любят так же сильно, как и волков, ибо люди мрут от них, как и от лесных тварей. Веришь, нет? Очкарик поджал губы, а голубые глаза вновь приняли стальной холодный оттенок. Он прошипел: — А кто виноват в их жестокости? Разве не сами люди? Вот и пожинают плоды. Хулиган в шоке замолк, слегка приоткрыв рот. Бяша, нервно посмеявшись, решил разрядить обстановку: — А погнали на заброшку? Там вроде петарды ещё наши остаться должны были, на. — Это ты хорошо придумал. Погнали, Тох, — сказал Рома, выйдя из транса и нервно усмехнувшись.

Я искала тебя годами долгими, Искала тебя дворами тёмными, В журналах, в кино, Среди друзей, В день, когда нашла, С ума сошла. Ты совсем как во сне Совсем как в альбомах, Где я рисовала тебя гуашью…