Против всех

      По дороге к заброшке общались лишь Бяша с Ромой, пока Антон тихо шёл за ними следом, слегка удрученный разговором с синеглазым. Блондин уже давно не считал, что Пятифан плохой парень, даже наоборот: он казался теперь верным и хорошим юношей, хотя его отношение к животным все ещё было за гранью понимания. — Тох, ты чего как в воду канул? Мы уже пришли, если ты не заметил, на.       Петров вздрогнул, подняв голову. И правда, они уже были на втором этаже заброшенной больницы. Обшарпанные голубые стены и обгоревший чёрный потолок. Разбитые стекла и куски бетона на полу. Ржавые стулья, столы, каталки и перегоревшая хирургическая лампа. Антон метнул взгляд на Рому: тот сидел на ржавой медицинской каталке без матраса и курил, смотря в разбитое окно. — Задумался просто. И что вы тут обычно делаете? — спросил Антон, проходя дальше и слыша, как хруст штукатурки под его ботинками разносится по всему зданию громким эхом. — Да все, что угодно, — ответил Ромка, махнув рукой и посмотрев на друга. — Обычно бесимся. Играем в догонялся, в прятки, жжем петарды.       Вдруг раздается хруст и тихие медленные шаги с первого этажа. Антон моментально напрягся. — Мы здесь не одни… — прошептал как можно тише очкарик, подойдя вплотную к друзьям. — Да мы и сами поняли, на. Не ссы, Тох, это бомж скорее всего, — сказал привычно громко и задорно Бяша. — Ага, они часто тут ошиваются, — поддержал Ромка, закурив новую сигарету. «Но ведь не только бомжи… Мне тут не нравится», — подумал Антон напряженно, озираясь по сторонам и не сводя глаз с лестницы, что вела к ним на второй этаж.       Пятифан, выдохнув сгусток густого дыма, заметил, как Петров напряжен и устало закатывает глаза. И он уже подошёл к другу с целью обнять, но белокурый резко всех предупредил: — Он поднимается.       Рома так и замер с одной рукой в воздухе, которой хотел обнять белобрысого. Бяша невольно поежился, ведь голос Антона был холодным как сталь и чрезмерно серьезным.       Через мгновение звук шагов стал куда громче и отчетливей, от чего голубоглазый отступил назад к самому окну. Рома, прикусив разбитую губу, засунул руку в куртку, нашарив там свой балисонг.       И вот показался сам незнакомец. Карие нечитаемые угрюмые глаза. И самое главное, что напрягло парней — заячья губа. Тот самый мужик, которого блондин не раз уже встречал. Хулиганы тоже помнили этого чудика, от чего поняли, что Петров не параноик, а просто сообразительный и предусмотрительный парень. — Что вам тут надо? — на удивление первым подал голос Антон, вставая позади Ромы. — Это у вас, глупая ребятня, надо спросить. Что вы втроем делаете в заброшенной больнице? — ответил мужчина, прожигая в голубоглазом дыры и надвигаясь на ребят. — Стой на месте, чертов урод! — заорал Рома, смотря, как мужчина повторяет его действия, засовывая руки в карманы и шарясь по ним. — Вот почему я терпеть детей не могу, — прорычал презрительно мужчина, и синеглазый, тронув очкарика рукой, дал ему сигнал медленно отступать.       Рома и Антон начали отступать. Бяша, что был в сторонке от них, тоже стал идти к окну. — Вы жестокие, а ваши ублюдские родители вам даже манеры не привили. Вас легче истребить, как надоедливую моль, — пробурчал уже как в трансе мужчина, а после медленно достал чёрный охотничий нож.       Вот теперь сердца парней забились, как вольные птицы в клетке. Дыхание тут же участилось, а зрачки резко расширились от грызущего страха. Адреналин забегал по венам, обостряя все чувства. «Что же делать… Прыгать со второго этажа? Опасно. Переломаемся все. Но там же сугробы, они смягчат падение! Но кто знает, что под сугробами… Вдруг арматура или торчащие ветки кустов…», — мысли в юной блондинистой голове крутились со скоростью света.       Но вдруг Антон замечает, как Рома заводит руку за спину и показывает на окно. Петров, сглотнув, посмотрел на Бяшу. Бурят уже не был навеселе, и это пугало ещё больше. Беззубый, увидев знак Пятифана, поджал губы, а заметив взгляд Петрова на себе, лишь кивнул. «Раз Рома так решил… Да и выбора у нас нет… Надеюсь, обойдется малой кровью»       Пятифан начал отсчет пальцами. На три ребята рванулись к окнам. Бяша к тому, что было сбоку от его плеча, а Рома с Антоном метнулись к окну позади. Уже на раме проема, когда они смотрели вниз, сердце сделало филигранный кульбит, и парни, схватив друг друга за руки, зажмурившись, сиганули вниз.

Полусладкий привкус серы на прожжённом языке Что цвета тлеющей Венеры путешествует по горлу налегке Нам сатана кричит: «К ноге», но мы пошлём его к хуям В аду лишь двое — ты и я И я, и я И я, и я И я, и я И я, и я

      В полете Антон сжал руку хулигана настолько сильно, насколько мог. В ответ последовал идентичный поступок. Мгновение, и они чувствуют, как с головой ныряют в снег. — Ромка, Тоха, на! Вставайте! Он сейчас спустится же, ну! — услышал речь Петров как под водой и, собрав всю волю в кулак, он сильно оттолкнулся ногами и вынырнул из снега.       Антон, попутно поднимая Пятифана одной рукой, снимал и отряхивал очки от снега второй, надевая их обратно.       Бяша уже подбежал к ним и, схватив очкарика за руку, рванул вглубь леса, несясь сломя голову. Антон бежал за ним, сильно сжимая ромину руку и лямку рюкзака, что вечно спадала. Петров даже обернуться на Пятифана не мог, чтоб проверить, цел ли тот, ведь точно запнется обо что-то. Позади послышались быстрые шаги и басистый крик. Холодок пробежал по спине. Он преследовал их.       Но вот незадача, парни бежали по лесу, где сугробы им по колено, от чего передвигаться было весьма затруднительно. Но Петров из-за утренних пробежек не чувствовал сейчас сильной усталости, да и адреналин заглушал все негативные эффекты организма.       Бяша обернулся, и парни по его лицу поняли, что мужчина отстает.       Они бежали и бежали, а лес как будто и не собирался кончаться. Вдруг Антона что-то дернуло назад, и парень падает, а за ним и бурят. Как оказалось, Рома споткнулся, потянув за собой остальных. Петров в ужасе обернулся, но, не увидев за ними преследования, судорожно выдохнул. — Р-ром, ты как? — Я о корень запнулся, сука, — прошипел Рома, оглядываясь на торчащую из-под снега толстую преграду. — Надо б-бежать дальше, он хоть и отстал, но может нас н-нагнать в д-два счета, — прошептал Антон, а голос предательски дрожал от пронизывающего до костей холода и липкого, словно грязь, страха.       Бяша встал и протянул другу руку, Антон последовал его примеру. Пятифан схватился за них и начал вставать, но тут же приглушенно заматерился и упал обратно.       Парни испугались и присели перед хулиганом. Тот, зажмурившись, держался за ногу и шипел какие-то ругательства, что было не разобрать. «Только не это… Только не сейчас!», — подумал Антон, сняв шапку и запустив руки в волосы, с ужасом смотря на ногу пострадавшего. — Надо снять ботинок, — серьезным и холодным голосом отчеканил блондин, как приговор для Пятифана. — Но сначала оттащим его в сторону.       Они взяли раненого под руку, а тот в свою очередь схватился за плечи друзей. Антон снял с себя куртку и постелил под Рому. Петров знал, что быстро они отсюда теперь точно не уйдут.       Голубоглазый присел перед Ромой и начал снимать ботинок, но хулиган, издав кряхтящий звук, оттолкнул Антона так, что тот присел на снег. — Б-больно, с-сука. Петров завис, не зная, что делать. Бяша, сглотнув, предложил: — Может, шнурки, это… того… Вытащить? Может, легче будет, на. — Бяша, ты гений.       Кареглазый улыбнулся, а Антон, натянув обратно шапку, начал развязывать шнурки. Холод уже принизывал тело голубоглазого насквозь, ибо одет тот был крайне легко. Дрожащие губы юноши приобрели бледно-синий оттенок. Нос, уши и щеки были ярко-красными.       Наконец со шнурками было покончено, а Антон аккуратно высвободил ногу Ромы от обуви. Сняв носок, Петров сглотнул, а Бяша прикрыл рот ладонью. Голень и стопа были синевато-фиолетовыми и опухшими. — Тох… Чё делать-то, на? — с ужасом, едва ли не плача, спросил бурят. Антон промолчал, посмотрел Роме в глаза, что был испуган не меньше Бяши, и сказал: — Попробуем оказать по возможности первую помощь. Подождем немного, да поковыляем на выход. Другого выбора у нас нет.       От четких указаний под руководством Петрова хулиганы немного успокоились и кивнули. — Тох, ты там это, командуй парадом, я помогу чем смогу, на.       Голубоглазый кивнул и, сняв свой портфель, подставил тот под ногу Ромы. Петров посмотрел на свои онемевшие от холода руки и прошипел: — Возьми снег и аккуратно приложи к ноге. Держи так сколько можешь.       Бяша послушно взял горсть и, придвинувшись к другу, приложил снег к ноге. — Т-тох. Тебе без куртки норм вообще? Губы синие уже, как у мертвеца, — прошипел пострадавший, откинувшись на ствол дерева позади. — Тебе нельзя сидеть на холодном снегу.

В свой смертный час я лежу на земле, Неподвижный от боли Я вижу, как жизнь пролетает перед моими глазами Я уснул? Это всё сон? Разбудите меня, я живу в кошмаре Я не умру (Я не умру) Я выживу! Я не умру, я буду ждать тебя, Я чувствую себя живым, когда ты рядом

— Бяш, поделись с Тохой курткой. Будете чередовать.       Бяша отдал Антону куртку. Тот не перечил, а быстро её надел и засунул руки в карманы, удовлетворенно выдохнув. Подросток начал прыгать на месте.       Когда Петров немного согрелся, он отдал буряту куртку и снял с себя отцовскую рубашку, оставшись в одной серой футболке. — Убирай снег, — сказал голубоглазый и парень послушно убрал.       Петров надел на ногу Ромы носок и аккуратно замотал своей рубашкой. — Ботинок тебе просто противопоказан. Он у тебя ужасно тяжелый, будет лишь лишний раз тревожить травму, — пробурчал задумчиво очкарик, поднимая Рому. — Тох, а что у меня? — Вывих. Но это лишь мои предположения, — буркнул голубоглазый, понимая, что эта фраза точно не успокоит пострадавшего. — Через какое говно мы ещё пройдем… — едко усмехаясь, прошептал раненый, и Бяша подхватил Пятифана под другую руку.       Антон поднял и надел свою куртку, слегка поежившись. — Мы из тех, кто прошли через огонь, воду и медные трубы, на.       Рома и Антон засмеялись, хрипло и устало. Ведь все уже не на шутку замерзли, устали и проголодались, а Пятифана ещё мучала тянущая боль в ноге.       Парни пошаркали дальше, надеясь скоро выйти из леса. И они вышли. Но только через час. Все уже околели и особо не соображали. — Н-надо к лейтенанту Тихонову… — прошептал Антон обессиленно. — Они заодно и скорую вызовут…       И они пошли. Сказать, что милиционеры были в шоке и ужасе - ничего не сказать. Перед ними стояли трое измученных синюшных подростков. Пятифан с вывихнутой, завернутой в рубашку ногой и синими губами, а так же с мутными, словно у дохлой рыбы, глазами. Петров с съехавшей на глаза шапкой, дрожащими губами и ярко-красными пылающими щеками, ушами и носом, каким был и бурят. — Господи, что с вами случилось? — спросил лейтенант Тихонов. — Жека! — А?! — Тащи сюда все пледы, которые тут есть! Живо! А вы садитесь-садитесь. — Мы пришли р-рассказать… — начал Рома, дрожа и прижимаясь к Антону. — Мы были в з-заброшенной б-больнице. Не спрашивайте зачем. И там мы встретили того мужчину с заячьей губой, — продолжил блондин, приобнимая Пятифана. — И он хотел нас убить! И мы сиганули со второго этажа и побежали в лес! Он бежал за нами, но в итоге отстал. Но Ромка подвернул ногу и мы задержались в лесу, — закончил Бяша, прижимаясь так же к блондину.       Парней накрыли одеялами. Они дали более подробную информацию и описали мужчину. Тихонов вызвал скорую помощь в участок и позвонил матери Ромы, но та не подняла трубку.       Уже через час парней отвели прямо до их домов и рассказали все родителям. У Бяши никого не было, а вот у Антона вся семья была в сборе.       И вот после ухода полиции Карина тут же начала орать на Антона в истерике. Петров невольно сжался, стало страшно слышать всю эту яростную тираду. Но самое главное — последние слова, что будто пронзили самое сердце острой катаной насквозь: — И чтоб я этого Пятифана и близко у нашей калитки не видела! Я запрещаю тебе с ним общаться! Ты меня понял?! Ты вообще в курсе, что он — вор?! Да и вообще тот ещё хулиган! Ходишь с ним по всяким больницам заброшенным, а потом встречаете маньяков! Понимаешь, что он мог вас убить!? Так ещё в лесу чуть не околел! Он когда вырастет, точно станет преступником или наркоманом. И сгниет в тюрьме или ляжет где-нибудь в канаве с заточкой под ребрами! И тебя за собой потянет! — Неправда! Неправда! — заорал в истерике Антон так, что старые деревянные стены дома заскрипели, а мать в шоке смотрела на истерящего сына, что в слезах впервые противился ей. — Рома нормальный! И он мой лучший друг! И я его не брошу! И у него будет другое будущее! Ты не имеешь право приписывать ему такую судьбу! Не смеешь! Ты ужасна, не хочу тебя видеть! — заорал Петров и с громким топотом поднялся наверх в свою комнату и хлопнул дверью.

Ой, говорила мені мамо Не ходи до його саду Не гуляй ти з чорнобровим Ой, загубиш свою вроду Ой, говорила мені мамо Не ходи до його саду Не гуляй ти з чорнобровим Ой, загубиш свою вроду

      Петров закрылся в свой комнате и в истерике бился на кровати, захлебываясь слезами. Бесило, что никто не знает Рому таким, какой он есть, но каждый считает нужным его полить грязью и предписать ему самую худшую судьбу. Было до жути обидно понимать, что Пятифан такой от людской агрессии и презрения. Бяша ничем не был хуже синеглазого. Несмотря на презрение людей к нему, парень вечно улыбается и смеется. Хотя это самое презрение должно идти к его непутевой матери, а не к нему.       Утром желание идти в школу равнялось нулю. Петров устало выключил будильник и пошёл на пробежку.       После неё Антон сходил в душ и зашёл к Оле. Девочка проснулась от простого прикосновения ко лбу и тут же прямо спросила: — Тоша, ты ненавидишь маму?       По спине пробежал холодок. Сердце обиженного подростка кричало «да», но дабы не повлиять на отношение Оли к маме, Петров ответил: — Нет. С чего ты взяла, Оленька? — Ты вчера это кричал. — Я… был расстроен. Сказал, не подумав, на эмоциях. «Ага… На эмоциях, но сказал я правду…» — Давай, тебе надо собираться.       Девочка кивнула и встала, а Антон пошёл к себе. Петров вспомнил, что рубашка у Ромы, и придется искать что-то другое. Выбор пал на чёрную водолазку и брюки. Одевшись, юноша взял высохшую за вечер куртку, обувь и шапку, накинул портфель и вышел из дома. — Здоров, Тоха, на. Ты как? — спросил Бяша, что стоял у калитки Петровых. — Привет, Бяш… Честно? Просто ужасно, — сказал Антон, идя вперед. — Да по тебе видно, на… Я просто хотел, чтоб ты честно признался. Глаза-то краснющие, опухшие. Чё случилось, на? — спросил собеседник, закурив и зашагав сбоку. — Мать наорала… Сказала с Ромой не общаться, и чтоб она его больше не видела. — А ты чё, на? — Истерику закатил. Теперь не разговариваю с ней. — Четкий ты пацан, Тоха, правду Ромка говорит, на. Антон улыбнулся, присел на скамейку и прошептал: — Интересно, как он там… — Я ему звонил сегодня с домашнего. Говорит, еда - бурда, хуже чем в школе. Медсестры те ещё горгоны, вечно мозги выносят. — Да-да, а что у него, он сказал? — А? А, да растяжение связок. — Слава богу. Не говорили, когда выписывают? — Не-а. Но ты же знаешь Ромку, он там и месяца не выдержит. Сбежит. Антон усмехнулся, а потом признался: — Не хочу в школу вообще. — Хочешь, можем прогулять? У меня мамы дома нет. — Хорошая идея.

***

      Снег уже начал таять, а Пятифан до сих пор валялся в больнице. Маньяка так и не нашли, что конечно же настораживало. То, что говорил Ромка, сбылось: весь класс ходил, боясь их, как огня. Даже Катька оставила в покое. Рыжий Пашка ещё две недели ходил с перебинтованной челюстью и был тише воды, ниже травы. Антон, как только начало теплеть, стал ходить в растянутых футболках отца, а Бяша не оставлял традицию ходить в чёрных толстовках. С матерью юноша так и не общался, только гневно огрызался. Тренировки дали свои плоды и очкарик был этим несказанно доволен, ведь теперь он ничем не отличался от Ромы и Бяши по телосложению. Так ещё за это время Петров успел поднатаскать бурята по геометрии и географии, от чего от Бяши более-менее отстала Лилия Павловна. А у некоторых парней голубоглазый даже заслужил какой-то авторитет, из-за чего те беспрекословно придерживались его моральных кодексов и вбивали их другим, более непонятливым. Но Антону и Бяше было конкретно на это плевать, оба ждали возвращения своего вожака.       Каникулы. Вот уже цветет верба. Коты на улицах милуются и кричат, а с ними наравне поют недавно прилетевшие жаворонки и скворцы. Солнце светит ярко, в некоторых местах можно повстречать ожившие ручейки и повылезавшие подснежники. Вокруг грязь и слякоть, с домов капает вода, с веток падает оттаявший снег.       Антон просыпается от слабого удара в окно и он, хмурясь, надевает очки. Опять удар, но уже сильней. Петров, поправив дужку, распахивает шторы, и солнце четким попаданием бьет по глазам. Блондин жмурится, делает козырек рукой и смотрит вниз. И в животе будто бабочки начали танцевать дикий канкан на горячих углях. Хотелось кричать фальцетом, ведь все эти месяцы мысли были только о нем.       Рома с костылем и горстью щебня в руке стоял под его окном, лучезарно улыбаясь. Все такой же, но немного обросший и без кожаной куртки, шапки, побоев.       Пятифан махал рукой, мол, выходи. Петрова два раза звать не надо. Парень быстро надевает джинсы с футболкой, натягивает ботинки и, накинув куртку, летит к выходу, но из кухни выходит Карина, что преграждает ему путь. — Я что говорила?       Настроение тут же падает. С боем или без, но он выйдет к Роме. — Я не говорил, что согласен. Я выйду. — Тогда можешь не возвращаться! — Да пожалуйста! — крикнул зло Петров, хлопнув дверью.       Настроение ниже плинтуса. Парень тут же позабыл о хулигане, что его ждет у калитки. — Антошка, чего такой грустный, леденец сосал невкусный?       Услышав знакомый голос и глупую детскую издевку, Антон вскинул голову и увидел Рому, что ковылял ему навстречу. Улыбка тут же взмыла на лице подростка.       Петров хотел накинуться на друга с объятиями, но воздержался. Синеглазый и так сейчас напоминал неваляшку: еле держался с этим костылем. — А чё на меня так твоя мама смотрит из окна, будто убить хочет? — Она не хотела, чтоб я общался с тобой. — Её можно понять, я же хулиган, — прошептал шатен, горько усмехаясь. — Но ты не настолько плохой, насколько она тебя описывала… — Защищал меня небось, да?       Антон молча отвел взгляд. Рома, прищурившись, пытался вглядеться в чужие небесные глаза, но, не сумев это сделать, устало выдохнул и предложил: — Погнали ко мне. Матери один хер нет дома.

***

— Чай, кофе? — спросил хозяин квартиры, разуваясь и проходя на кухню.       Квартира Пятифана выглядела непригодной для жизни, как считал сам Петров. Все обои частями оборваны, оголяя бетон, который был весь в дырках и царапинах. Надежный как швейцарские часы паркет-елочка был чем-то проломлен в некоторых местах, что наводило ужас. Потолок так вообще был чёрным от запущенного грибка, что разрастался по всем углам. Окна почти везде были выбиты и забиты поролоном, заклеены бумажным скотчем намертво. Лишь на кухне, где стоял Рома, было более-менее убрано и опрятно. Кухонная гарнитура была старой, как и вся квартира, но надежной. Пол и потолок были чистыми, как первый снег. Стены не так изуродованы, а аккуратно обклеены пастельно-синими обоями. Окна были на месте, и в них бил утренний свет. Помимо гарнитуры был маленький холодильник с гордой табличкой «ОКЕАН», а наверху стоял пыльный телевизор. Посередине стоял деревянный стол, а уже после него угловой серый диванчик, на котором валялась мелкая подушка со скомканным коричневым пледом.

Я жизнь люблю, она моя, она добра ко мне Она размазала меня как сопли по стене Употребила верное средство, свой излюбленный ход Когда закончилось детство, мне перекрыли кислород Я лежу, словно рыба в прибрежной грязи И вот что я думаю с этим в связи Я вижу, вижу, вижу Я вижу всё как есть Но я прошу потише И я прошу не здесь Я выдам добровольно, что мне сказала жизнь: «Когда кому-то больно, кому-то заебись»

— Кофе. Ты здесь спишь? — Ага. Ну, чем богаты, тем и рады, — улыбнувшись, сказал Рома, ставя кружки с кофе и тарелку с бутербродами на стол.       Антон, кивнув, начал есть. Шатен, пошарив рукой по подоконнику позади себя, взял пульт и включил телевизор, оставив на первом попавшимся канале. — О Господи, опять эта хуерга идет. Когда её наконец закроют, — пробурчал хозяин квартиры раздраженно, потянувшись за пультом вновь. — А что это? — Ты серьезно не знаешь её? Везёт. Это «Любовь с первого взгляда». Программа про знакомства и призы… — пробурчал Рома, разыгрывая рвотный позыв, чем вызвал у Петрова невольный громкий смех. — Понятно. Ром, а ты… Полину же любишь? — спросил Антон, вновь хлебнув из кружки и смотря, как Пятифан на мгновение замер, перестав переключать каналы. — Ой, Тох, чушь не неси. С чего ты вообще это взял? — спросил синеглазый, оставляя свой выбор на юмористической передаче. — Ну, вся школа об этом говорила… раньше, — пробурчал голубоглазый, скучающе потянувшись. — Главное слово здесь «раньше», Тошка. Все меняется, — ответил Рома, усмехнувшись и откинувшись на диван. — Ты наелся? — Честно? Нет. — Вот и я нет, — поддержал шатен, довольно улыбнувшись и вновь вставая, ища в холодильнике что-нибудь. — То есть ты сейчас никого не любишь? — спросил Антон, а сердце предательски замерло, парень даже не понял, как перескочил на эту тему любви и почему хочет её дожать с Ромой. — Почему это? На Полинке мир клином что ль сошелся? Странный ты, Антошка. А сам-то? — спросил Пятифан, доставая картофель и сардельку. — Я не особо в этом разбираюсь… Но похоже, что да, — ответил тихо очкарик, задумавшись, смотря, как Рома умело чистит картошку маленьким ножиком. — Да ты чё! Правда? Круто. Может, скажешь, кто эта милая особа, что украла твое очкастое сердце? «Ты…»

Моя голова винтом Когда я перед собой вижу тебя наяву Сердце моё полно веществом Я говорю «нет», а оно — «люблю» Моя голова винтом Когда я перед собой вижу тебя наяву Сердце моё полно веществом Я говорю «нет», а оно — «люблю»