Папочка

Сознание к Мегуми возвращалось медленно. Только спустя какое-то время он смог, наконец, трезво оценить своё состояние. Глаза всё ещё толком не открывались, и вместо этого он попытался немного поелозить спиной на кровати (а это определенно была кровать, как он уже понял за те мучительно долгие часы, пока приходил в себя несколько раз). Его то выкидывало на поверхность, когда рассудок прояснялся от обезболивающих, то снова затягивало в тёмную липкую пучину забытия. Иногда до него доносились чьи-то приглушённые голоса рядом, но потом он опять проваливался в никуда, и всё растворялось в тумане. Тяжелые мысли совсем не хотели собираться в связную цепочку и расплывались в разные стороны, словно карпы кои, выпущенные из тесной бочки в вольный пруд, а порой, и того хуже, отдавали глухим треском в висках. Мегуми не помнил, когда начал адекватно соображать и снова ощущать своё тело целиком, а не раздробленными частями, живущими собственной жизнью. На пробу он пошевелил рукой, но его тут же прошило нестерпимой болью. В уголках глаз собрались слёзы, а из сухого горла полез только хриплый короткий стон. — Тшш… Не двигайся, — этот голос был последним, что он слышал перед тем, как отключиться тогда. Глаза еле-еле приоткрылись, словно веки запаяли свинцом, пока он спал, и перед ними предстал ярко залитый потолок больничной палаты. — Что… Что произошло? Годжо… — от света, бьющего по беззащитной роговице, стало невыносимо тошно, но через мгновение высокая фигура уже закрыла собой лампу, присаживаясь рядом на койку. Это Годжо осторожно приземлился на край его кровати. — Привет, Мегуми, — его голос звучал непривычно тихо и вкрадчиво, — не хило ты нас всех напугал. — Не всех, а только тебя, — с другого конца комнаты неожиданно донеслись слова Иери-сан. — Ладно! Не делай из меня размазню при ученике, — чуть громче возмутился Сатору, но не настолько, чтобы Мегуми снова стало дурно. — Ну раз пациент очнулся, то оставлю вас вдвоём, — послышался шорох одежды и короткие шаги. — Поправляйся, Фушигуро-кун. Судя по скрипу входной двери, Шоко ушла, и в комнате снова осело молчание, разбавляемое одним фоновым жужжанием люминесцентных ламп. — Что ты помнишь? — Годжо был всё так же тих. Мегуми призадумался на пару секунд, пытаясь восстановить хронологию последнего отпечатавшегося в памяти дня. — На самом деле не так много… — и тут же закашлялся. Сухое горло снова драло прохладным воздухом. Но почти сразу же перед его лицом мелькнули длинные пальцы со стаканом и торчащей трубочкой. Они аккуратно поднесли её ко рту, и долгожданная влага наконец вернула слизистую к жизни. Мегуми толком не мог видеть Годжо, лёжа на спине, лишь профиль его лица с повязкой и тёмное пятно формы. — Помню только, как пошёл в туалет, а потом стало очень больно, — его даже слегка передёрнуло от того невыразимо адского ощущения тысячи ледяных иголок в правой руке, которое, казалось, до сих пор фантомно вибрировало где-то в предплечье. — Помню твое лицо, а после этого… — он затих на долю секунду. — …А после этого я был уверен, что умру от болевого шока. И, наверное, отключился следом. Снова наступила тяжелая тишина. Мегуми знал, что стыдиться боли было нечего, что он отключился по понятным причинам, ведь человеческое тело, к сожалению, тоже имело свой лимит, и что, вероятно, они недооценили уровень угрозы проклятия, но скользкие щупальца провала и факт того, что он даже не успел призвать шикигами, туго оборачивались вокруг его внутренностей колючим жгутом. Он не был жалким слабаком или рохлей. Его даже порекомендовали до первого ранга, потому что он в одиночку уничтожил особый уровень, а потому такие неудачи просто не могли пройти незаметно для самолюбия и гордости. — Не стоит винить себя, — Годжо будто считал его мысли с лица. — Единственный, кто здесь виноват — это я. Что-то абсолютно инородное сквозило в его тоне: Мегуми бы сказал, что это вина или досада, не будь это Годжо. — Помнишь, ты тогда дернул рукой, когда мы были в пригороде. Думаю, в тот момент оно и отметило тебя следующей жертвой, а потом просто следило до поры. Потому и нападения были такие хаотичные: в разных местах по всему городу, когда подвернётся подходящий момент. И что самое отвратительное в этой истории — мои глаза его не распознали, — Годжо вдруг резко замолк. Мегуми не мог его видеть, но он почему-то был уверен, что выражение у него при всей его внешней притягательности оставалось крайне прескверное. — Это был точно не первый уровень. Особый и очень хитрый сукин сын. Мегуми почти поперхнулся, услышав, как ругается этот великовозрастный ребёнок. Сатору будто взаправду было все двадцать девять или даже больше. — Что с моей рукой? Мне до сих пор больно. — Когда ты отключился, я тут же перенёс нас обратно в колледж, — он неосознанно потёр через повязку бровь над левым глазом, и у Мегуми закралось неприятное подозрение, что почти четыреста километров расстояния не прошли для Шести глаз без побочных эффектов. Чёрт бы побрал это проклятие. — Шоко тебя осмотрела и заключила, что в руке оказался какой-то странный яд, который дробил твою кость изнутри. Но она смогла остановить действие, и теперь все приходит в норму. Хотя для полного восстановления нужно будет подождать. Мегуми впервые за все время разговора сфокусировался на своей руке, которая по ощущениям оказалась забинтованной в гипс. Она всё ещё прилично болела, но пальцы шевелились как надо, что его несказанно обрадовало. — Тебе стоит больше отдыхать сейчас. Я загляну позже, — через толстый слой одеяла на бедро легла широкая ладонь, и Годжо пропал из вида, гася за собой свет. Как же все так обернулось, подумал про себя Мегуми. Где-то разгуливало проклятие особого уровня, и даже Годжо не смог его изгнать из-за его, Мегуми, неосмотрительности. На него давно так не давило гнетущее чувство поражения и беспомощности. И дело касалось не только Годжо. Он был обязан стать сильнее. Настолько сильным, чтобы ощущать смертельную опасность без помощи постороннего. И больше никогда, никогда не быть обузой кому-то, особенно такому сильному магу, как Сатору. Колючие мысли терзали его ещё долго, пока свет из незашторенного окна плавно не стёк за кроны деревьев, и тогда он все же провалился в тяжелую зыбучую дремоту. Так Мегуми провел несколько дней. Рука болела теперь куда меньше — Иери-сан никак обладала волшебством — и в целом состояние его казалось сносным по сравнению с первым днём в сознании. Тем не менее гулять по территории ему настрого запретили, и приходилось коротать бесконечные часы больничного прозябания в компании книг и телефона. Иногда к нему заглядывали Итадори и Кугисаки, но их то и дело отправляли на локальные задания, и виделись они не так часто, как хотелось бы Мегуми. Годжо же, напротив, приходил почти каждый день, сидел с ним по часу, закинув ногу на ногу, и рассказывал глупые истории, вечно источая сладкий ванильный запах выпечки. Её он, кстати, тоже приносил каждый день вопреки слабым протестам парня. Однажды он засиделся в палате почти до ночи. Они чего только ни успели обсудить в тот вечер, и Мегуми бы соврал, сказав, что не был рад вниманию, но свой вопрос не задать не мог: — У тебя разве нет сейчас миссий? — Сатору растерянно вскинулся, будто очнувшись ото сна, но вскоре на его губах уже вновь играла задорная улыбка, так ловко скрывая любые эмоциональные трещины. — Моя самая важная миссия на данный момент — это ты, Мегуми. Фушигуро мгновенно стушевался и отвёл взгляд. Что за вечер нечаянных откровений? К его щекам быстро прилила горячая кровь, пронзительно выделяя их на бледном лице. — Послушай, если это чувство вины, то прекращай. Мы оба понимаем, что… — Дело не в вине, а в тебе, Мегуми. Если я потеряю ещё и тебя, то боюсь представить, чем это может закончиться для всех вокруг. Фушигуро ошеломленно распахнул глаза, не находя слов для ответа. Наверное, это было самое искреннее признание, какое мог подарить человек вроде Годжо Сатору кому-то другому. Мегуми вдруг не к месту задался вопросом о том, а говорил ли ещё кому-то Годжо что-то подобное. Не то чтобы это было его дело хотя бы отчасти. Немое напряжение в воздухе осело на рецепторах, и Мегуми вознамерился возразить, что всё это было неизбежно, что волноваться о судьбе мага было глупым занятием, ведь их жизнь встречала опасность каждый день, но Годжо, воспользовавшись его заминкой, уже стоял у двери. Он лишь бросил с улыбкой на губах короткое «Спокойной ночи» и также быстро скрылся в коридоре. С тихим стоном парень откинулся на подушки. Ему хотелось закрыть лицо руками, но пальцы обжигала горящая от смятения кожа на щеках, а сон давно прогнал прочь бешеный ритм сердца. Он не знал, почему всё его нутро буквально вибрировало без остановки, и надеялся, что дело было не в глазах цвета рождения сверхновых и улыбки на тонких губах. К концу следующего дня первой из его визитёров оказалась Шоко: — Как ты, Фушигуро-кун? — Добрый вечер, Иери-сан. Отлично, только очень хочется нормально помыться, — в подтверждение своим словам Мегуми намеренно провел по уже сальным волосам. Он слишком долго валялся в кровати. — Не слишком-то и удобно без ведущей руки, но так и быть, разрешаю тебе сходить в душ, но про офуро забудь. Если ты навернешься на мокрых ступеньках и уничтожишь все мои старания, то больше помощи от меня не жди. Я предупредила, — Шоко сурово прищурилась, но тут же оттаяла. — Пусть кто-нибудь тебя проводит, ладно? И ещё кое-что… Я знаю, что Годжо может быть ещё той занозой в заднице, кем он по сути и является, но последний раз я видела его настолько не в себе только десять лет назад. Ты сам знаешь, что тогда случилось. Её слишком проницательный взгляд буквально пригвоздил Мегуми к спинке кровати, на которую тот облокотился. Как будто он должен был заранее знать все ответы. Ему бы и самому этого хотелось. — Просто не отталкивай его сейчас. Он не так часто проявляет заботу о ком-то. Даже если это и выглядит как полная катастрофа. Он вряд ли скажет это когда-нибудь вслух, но то, как сильно он тебя л… Её слова оборвала распахнутая настежь дверь и Годжо на пороге: — Вечерка всем собравшимся! — До завтра, Фушигуро-кун. А ты прекращай таскать ему столько сладкого. Это вредно, — Шоко вновь приняла вид полного отсутствия какого-либо энтузиазма к происходящему вокруг и быстро удалилась, оставив растерянного Мегуми в эпицентре личного торнадо, гордо носящего имя Годжо Сатору. За последние несколько недель все успело настолько перемениться в жизни Фушигуро, что он просто-напросто не поспевал за всеми выпадами своего эмоционального фона. Казалось, он больше вообще ничего не контролировал и подходил аккуратно к той черте, после которой проще было сдаться на милость несущему в неизвестность потоку, чем стараться удержаться на плаву. — Ничего они не вредные, — проворчал Годжо и сел на знакомый стул. — Как твоё здоровье? О чем вы тут болтали, пока меня не было? — Всё вроде хорошо. Попросил у Иери-сан разрешение сходить нормально в душ, — растерянно повторил Мегуми свой недавний ответ, все ещё обдумывая сказанное Шоко. — Тогда пошли, я помогу тебе. Мегуми словно кипятком окатило на этих словах. Ещё чего не хватало. Мало ему было откровений до дымящихся мозгов, так ещё и душ вместе. Там-то он мог совсем и окончательно спятить от смущения, и даже магия Иери-сан не поправила бы ему повредившийся рассудок. В его памяти всё ещё горела та сцена в отеле в Сендае, от воспоминаний которой все тело прошибала ни то паника, ни то жар. Его тогда как сам чёрт попутал. Когда при виде собственного стояка у бедра Годжо он не сбежал на другой конец страны, как следовало бы сделать, а завелся лишь сильнее, просто облизав глазами его крепкий пресс. В последние дни он пару раз решался вернуться мыслями к тому инциденту, но исключительно чтобы удостовериться, что дело было вовсе не в Годжо, а просто в его распаляющем любое, даже самое незатейливое, воображение теле. И тот факт, что Мегуми кончил почти сразу же, едва представив, как вязкие белые капли его спермы стекают по чужому рельефному торсу, тут был вовсе ни при чем. Да, именно так. И никак иначе. Но слова Иери-сан продолжали стучать набатом где-то у левого виска. «Не отталкивай его сейчас». Мегуми бы попытался, да вот только вряд ли смог бы теперь. — Не переживай, я попрошу Итадори помочь, — принялся отнекиваться он в слабых попытках, но выходило как-то уж слишком жалко. — Ерунда! Тем более Юджи не будет ещё три дня. Ты за это время покроешься плесенью, — засмеялся Годжо, и его уже было не остановить. Он почти вприпрыжку выскользнул из палаты и вернулся через десять мучительных для Мегуми минут, переодетый из рабочей формы в повседневные вещи с полотенцем и шлёпанцами в одной руке. Второй он осторожно помог Мегуми подняться с кровати и придерживал за талию всю дорогу до душевых. Пока они медленно шли до другого крыла здания, нервная дрожь в Мегуми резво набирала обороты, хотя глубоко внутри ещё теплилась слабая надежда, что в душе Годжо оставит его одного и просто дождётся, когда тот закончит, чтобы потом помочь добраться обратно. Но как только они зашли в раздевалку, Годжо занял место напротив и начал быстро стягивать с себя вещи, спокойно, без лишних эмоций на точёном лице. Едва заметив, как его взгляду открывается все тот же идеальный пресс, Мегуми моментально отвернулся, хватаясь за свою одежду. Было неудобно, но почти сразу же со спины к нему тихо подошел Годжо в одном лишь полотенце на бёдрах и помог осторожно снять футболку. Со штанами всё вышло проще, там и одной руки было достаточно, но вывернуться из рукавов с загипсованной рукой одному не получалось. Раздевание Мегуми далось медленно и нервно, будто он застрял в замедленной съёмке фильма ужасов. Конечности почти не отзывались на команды беспокойного мозга, и сама мысль, что он будет полностью открыт во всех смыслах, заставляла трепетать. Оказалось, что абсолютная нагота перед Годжо обезоруживала до дрожи в коленях. Мегуми знал, что это всего лишь взаимопомощь, что они, в конце концов, не были незнакомцами, которые встретились только вчера, но это нисколько не помогало ему перестать покрываться мурашками и заглатывать воздух огромными порциями. Он не смог внятно объяснить самому себе, что во всей этой ситуации напрягало его больше всего, и почему его так немилосердно штормило рядом с этим человеком. Ведь будь здесь сейчас Итадори, например, то он бы даже и глазом не повёл. Его самоистязания прервал Годжо, который ловко обернул полотенце на бёдрах и легко подтолкнул дальше к кабинкам. Мегуми хотел было сказать что-то, возразить, но в горле почему-то не нашлось ни одного слова, лишь вязкая горячая слюна стояла комом, который никак не проглатывался. Ему не было так неловко уже как лет пять, когда он на две недели залёг с гриппом, и Годжо помогал ему, всему взмокшему от пота, раздеваться и натягивать свежую одежду каждый раз после кружки теплого чая. Дойдя до ближайшей кабинки, Годжо включил воду и взял бутылку с шампунем, пока Мегуми нервно переступал с ноги на ногу. Сатору понятливо отошел к краю, как бы молча намекая парню подойти ближе и наклонить голову под воду, что тот и сделал спустя короткое время. Затем волос коснулись сильные пальцы. Они размерено, но ощутимо вспенивали шампунь в волосах, и Мегуми даже немного отвлекся от своего смятения под монотонными массажными движениями. Спустя пару минут на шею слегка надавили, прося опустить голову чуть ниже, и Годжо, сняв лейку с держателя, принялся промывать его волосы. — Повернись, — тихо прошептал он, когда с волосами было покончено, и Мегуми развернулся к нему спиной. Тёплая мочалка прошлась по плечам, шее, спустилась ниже по позвоночнику к пояснице, оставляя пенный след. — У тебя страшно зажаты мышцы, Мегуми. Расслабься. Его голос, такой же низкий и вкрадчивый, без единого намёка на веселье, прокатился волной по ушной раковине, заставив вздрогнуть. А затем мочалку заменили горячие ладони. Они лениво растирали пену по всей спине и бокам, иногда заходя на грудь, иногда разминая напряженные мышцы плеч и поясницы. Мегуми начало потряхивать, когда большие пальцы мягко надавили на ямки на пояснице, заставляя слегка выгнуться дугой. Он был уверен, что его попытки унять свой сверхзвуковой пульс, а вместе с ним и крупную дрожь, не приносили видимого результата. Всё, на чем мог сосредоточить имеющиеся ресурсы его организм, было ощущение чужих широких ладоней на коже и глубокое дыхание над ухом. Годжо стоял прямо за ним, почти вжавшись в него грудью и бёдрами, отделённый лишь мокрым полотенцем. — Мегуми, тебе не нужно просить кого-то ещё, когда я рядом. Я всегда помогу тебе, — его бархатный от низких нот голос, льющийся прямо на кожу, содрогал всё тело в мучительно сладком спазме, и Мегуми почти захныкал, хватаясь за край своего полотенца. Тело предательски подводило его, реагировало на сигналы, которые он сам себе придумал. Годжо ведь просто помогал ему. — Эй, Мегуми, все в порядке? Ты дрожишь, — Годжо взволнованно склонился ниже к чужому лицу и, опустив глаза, наткнулся на оттопыренное полотенце в паху мальчишки, а выше зажмуренные до боли веки. — Нет! Не смотри! — вырвалось отчаянное. Мегуми из последних сил старался отвести смущённый донельзя взгляд или, что ещё лучше, просто провалиться под землю. — Годжо, не смотри, прошу! Ему было невообразимо стыдно, отчего те самые знакомые красные пятна снова поползли по шее и спустились ниже на молочную спину. Он был так ошеломлен своим возбуждением, что почти плакал. — Эй, всё хорошо. Здесь нет ничего страшного. Я всегда рядом, чтобы помочь тебе. Помнишь? — тихо позвал Годжо. Он прижался грудью ближе к парню и осторожно стянул влажное полотенце с чужих бёдер. Мегуми обреченно хватался за него, как за спасательный круг, но дрожащие пальцы едва слушались, и вот он уже стоял совсем обнаженный с подрагивающим от возбуждения членом. Следом Годжо осторожно взял в свою ладонь ладонь Мегуми, которой тот безуспешно пытался закрыться, и обхватил ей ствол. Мальчишка на это лишь коротко всхлипнул, застывая в чужих объятиях. — Малыш, давай же, ты знаешь, что нужно делать. Я помогу тебе, — его подбородок лёг на чужое острое плечо, как тогда на стадионе, а губы едва коснулись чувствительной кожи прямо за ухом. Он на пробу сделал пару движений вверх-вниз их ладонями — его поверх Мегуми — и мальчишка в его объятиях начал трястись, как осенний лист на ветру. — Вот так, всё правильно. Годжо отрывисто двигал их соединенными руками и нашёптывал что-то успокаивающее в изгиб длинной шеи. Мегуми почти скулил, но теперь уже сдерживая рваные стоны, рвущиеся из его тяжело вздымающейся груди. — Малыш, давай, тебе нужно кончить. Спустя несколько быстрых движений Мегуми коротко вскрикнул, содрогнулся всем телом, и между их переплетенных пальцев осело вязкое тепло. Годжо осторожно выпустил его ладонь из своей и медленно отстранился, удостоверившись, что парень не рухнет прямо перед ним на пол. Мегуми тяжело дышал, опустив голову, и не смел даже повернуться в сторону Годжо. — Я буду ждать тебя в раздевалке. Выходи осторожно. Если что, зови, — послышался тихий голос Годжо, и он покинул душевую, оставляя парня наедине с собой. В голове Мегуми стало пусто, сплошной белый шум. Он даже толком-то не мог осознать, что только что произошло, и скорее на автомате смыл остатки пены и вышел в раздевалку. Годжо сидел на скамейке уже полностью одетый. Его лицо выражало ровно то же, что и полчаса назад — никаких признаков разорванных в клочья шаблонов. Он лишь с короткими фразами помог Мегуми натянуть чистую футболку на загипсованную руку и спросил, нужна ли помощь со штанами. И когда парень отрицательно качнул головой, просто развернулся к нему спиной, чтобы сложить ванные принадлежности в деревянную кадку. В полном молчании они дошли обратно до комнаты. Как только Мегуми сел на кровать, Годжо едва заметно улыбнулся и, взъерошив его мокрые волосы на лбу, сказал: «Ну вот, теперь не покроешься плесенью. Отдыхай». А затем исчез за дверью, тем самым отрезая все потенциальные разговоры. Не то чтобы Мегуми был сейчас очень к ним расположен. Он до сих пор не мог поверить в случившееся, и ему мерещилось, что всё это был просто дым, мираж, а он оставался наблюдателем со стороны. В нём будто образовалась пустота. Не сосущая изнутри чернотой пустота, а приятная, словно сбросил со своих плеч груз чего-то долго гнетущего и теперь весишь вполовину меньше. На удивление он не ощущал себя так уж скверно, как могло бы показаться в самом начале. Скорее наоборот: он точно примирился с чем-то строптивым и необъяснимым внутри себя. Он понятия не имел, как будет смотреть в глаза Годжо завтра, когда он придёт его навестить и, тем более, что тот обо всем этом думал. Единственное, в чём он был уверен наверняка, так это в неизбежности ужасно конфузного разговора со всеми выражениями и словечками. В конце концов, не каждый день тебе в душе дрочит Годжо Сатору.

***

Едва за ним закрылась дверь, Годжо, не сбавляя шага, направился прямиком к себе. Совершенно обычно он добрался до своей комнаты на другом конце общежития и, только оказавшись внутри, позволил плечам опасть и больному стону вырваться из груди. Что, чёрт возьми, он натворил. Как разрешил своей нездоровой мании выйти за пределы своей нездоровой головы. Но в память навсегда врезались те бесконечные минуты, когда, оставив Мегуми одного, он ушёл в раздевалку и позволил себе отпустить свой пульс, заполошно рвущий вены. Как его трясло не меньше мальчишки, а на руках была чужая липкая влага, которую он запоздало обтёр о своё полотенце, хорошо скрывающее собственное полувозбуждение. И восхитительное, жилистое тело, плавящееся под его прикосновениями, отзывающееся рваными выдохами на каждое движение ладони. Он будто наконец добрался до чего-то сокровенного, идеально ложащегося в руки, но не менее запретного. До Мегуми. Годжо завалился прямо на застеленную кровать. На сон сегодня ночью можно было даже не рассчитывать. Он не заслужил такой роскоши после содеянного. Малыш Гуми-чан меньше часа назад кончил с его ладонью на члене, и Годжо больше не знал, что в его и так довольно шаткой системе моральных координат теперь верно, а что не очень. Но больше всего его страшило отсутствие грызущего чувства противоестественности, аномалии в их относительно стабильном укладе. Словно всё так, как и должно было быть. Даже то отвратительное проклятие больше не казалось самой большой проблемой этого дня, ведь самой большой проблемой в радиусе тысячи километров вероятно был он сам. Его самобичевания прервал звук сообщения: «Кое-что есть. Префектура Фукуока» Отлично. Это как раз то, что нужно, чтобы проветрить голову, подумал Годжо. Он быстро встал с кровати, сменил одежду на рабочую форму и бесшумно растворился в ночи.