Запертые

Бальный зал кажется бесконечным. Он широкий, длинный и непозволительно высокий, но воздух в нём всё равно кажется густым. Раяне даже мерещится, что она ощущает запахи воска и пыли, которые застыли в воздухе и цепляются за кожу. Может быть это самовнушение, а может быть сказывается непосредственная близость к реальному миру. Девушка оборачивается через плечо к огромному зеркалу в золотой раме, но видит лишь своё отражение. Рано. Подождать ещё. Свечи в зале и правда есть — засохшие, многовековые, они намертво застыли в своих канделябрах, развешанных по колоннам и потолкам. На стенах — фрески, полустёртые и потрескавшиеся, что когда-то рассказывали историю становления эльфийской империи. Раяна чувствует тоску по прошлому, которого никогда не знала, и отворачивается к зеркалу целиком, чтобы не видеть того, во что превратилось её наследие. Она будто стоит тут целую вечность, слушая стук крови в висках и ветерок, свистящий в трещинах здания. Над головой с лёгким скрипом покачивается многоярусная люстра, увешанная дождём из хрусталя. Подвесок так много, что едва ли различимы свечные рожки, и Раяна пытается вызвать в голове образ того, как всё выглядело в зажжённом состоянии, со всей этой помпезностью, с переливами света на стенах… но не может. Это воспоминание от Соласа ей не передалось. Эльфийка думает, что могла бы попробовать зажечь её сама, ведь в казино и в роскошных особняках Тревизо она только так магию и использовала. Но мраморный пол под ногами начинает вибрировать, а широкую трещину через всё зеркало, которая рассекала её лицо наискось на две половины, заволакивает молочно-серебристый туман. Он медленно покрывает всю поверхность, пока не упирается в раму, и Раяне кажется, что это ещё красивее, чем гладь обычных элувианов. Она тянет дрожащую руку и нерешительно проводит по порталу кончиками пальцев. Магия волнуется, тянется к рукам существа, что способно её приручить, отзывается, точно послушная кошка. Раяна ощущает её так хорошо, как никогда, и теперь хочет остаться с необычным зеркалом подольше, но руки в перчатках выныривают из него, хватают за кисти, царапая многочисленными кольцами кожу, и пытаются втащить внутрь. Раяна зажмуривается, чувствуя, как колотится о рёбра сердце. От прикосновения веет ледяным холодом, но не враждебным, просто неживым. Девушка насильно расслабляется, когда понимает, что почему-то сопротивляется, и спустя секунду исчезает за мутной рябью, оставив в зале лишь звонкое эхо невольного вскрика.

***

Открывает глаза Раяна с чувством, будто легла поспать посреди дня: кости ломит, голова гудит, а понимание происходящего отсутствует напрочь. Во рту сухо, из-за чего слюна неприятно вяжет на языке, и девушка несколько раз безуспешно пытается её сглотнуть. В секунду тело покрывается липким потом и замерзает от пронизывающего сырого сквозняка, зубы начинают стучать. Когда разум хоть немного проясняется, эльфийка чувствует первый и самый сильный реальный запах — знакомый одеколон, который ей так нравилось улавливать на своей коже после близости с любимым человеком. Зрение фокусируется, и она видит напротив пустые провалы глазниц, окутанные зелёной дымкой. Не отшатнуться от испуга удаётся лишь по причине абсолютной заторможенности. — Ты здесь, — шепчет голос заворожённо, и только тогда Раяна хватается за мысль, кто перед ней. Её Эммрик. — Я думал, что потерял тебя навсегда… Она оказывается в его объятиях. Крепких, словно он силится удержать её от распада, не дать исчезнуть вновь. Эммрик гладит её по волосам, шепчет что-то на грани слышимости, торопливо, неразборчиво, попав в ловушку собственного шока. Раяна только кривится от нарастающей мигрени, мягко проводит ладонями по мужским плечам в беззвучной поддержке, но почти сразу осторожно отстраняется. Волькарин отпускает, но смотрит с тревогой, его глаза скользят по её бледному лицу, выискивая причину такой реакции, но замечают лишь вселенскую усталость. Если бы в своём истинном облике лича он мог бы пустить слезу, то непременно бы это сделал: на Рук та же одежда, в которой он видел её последний раз, даже почти не потрёпанная. Будто героиня только-только закончила ту ужасную битву с богами, а не исчезла без следа на годы. На десятки лет. А вот волосы значительно длиннее. Они рассыпаются по спине волнами, и наощупь как шёлковые ленты. И Эммрик не узнаёт взгляд. Даже смертельно уставший человек не может так разительно отличаться от себя обычного. — Ты замёрзла, — замечает он, спохватившись. — Пойдём, я распоряжусь приготовить для тебя комнату… и ванну. Уже лёжа в бадье посреди спальни Раяна смогла остановить рой мыслей в голове. С момента выхода из портала она думала обо всём сразу, и это занятие оказалось крайне утомительным, поэтому, попросив разогреть воду посильнее, девушка сидела в ней сорок минут, периодически подогревая собственной магией. Эммрик предлагал спуститься в купальню, но Раяна решила, что хватит с неё помпезных залов: Создателя ради, больше никаких колонн и мрамора в её жизни. Платье, оставленное горничной-нежитью на постели, садится идеально. Тёмно-синее, гармонирующее с цветом глаз, оно тяжёлым бархатом опускается к самому полу. Квадратный вырез, открывающий ключицы и плечевой скат, не выглядит пошло, но всё равно было бы предпочтительней что-то под горло, а то и вовсе закрывающее шею целиком. Радуют рукава: длинные, колоколом расширяющиеся от локтя и скрывающие собой каждый миллиметр кожи до кончиков пальцев. Есть разрезы по линии предплечий, руку можно элегантно оголить сквозь них для рукопожатия, но Раяна планирует спрятаться в этом коконе и просто учтиво кивать, если встретит кого-то по пути. На декоративные элементы наряда особого внимания она не обращает, замечая только на подоле и поясе вышивку золотыми нитями. Она проводит по ним подушечками пальцев, чувствуя рельеф. Удивительно не то, что Раяна почти не изменилась физически, а то, что возлюбленный всё ещё помнит на глаз размер её одежды спустя столько лет. А вот спустя сколько лет ещё предстояло узнать. В голове всё это время тихо, и без «посторонних» замечаний. Её уже привычный спутник молчит, и Раяна даже не уверенна, способен ли он пробиться сквозь Завесу. Эльфийка долго не может заставить себя выйти из комнаты, рассматривая книжные полки и нюхая по очереди ароматические снадобья для водных процедур, но после настойчивого стука в дверь, за которой её встречает скелет в карикатурном цилиндре, собирает решимость в кулак. Необходимо встретиться с реальностью. Эммрик учтиво вскакивает, едва Раяна заходит в столовую. Зачем-то он набросил иллюзию, скрывающую его настоящий внешний вид, и руку ей подал уже в облике человека. Из картины игры в «живого» выбивается только стол, сервированный на одну персону, ведь второй еда не нужна. Желудок девушки впервые протяжно урчит, чувствуя приближение трапезы, и Эммрик улыбается, подставляя ей стул. — Спасибо, что дала прислуге больше времени на подготовку, — он садится напротив. — Несмотря на длину этого стола, гости, а особенно живые, тут бывают не часто, и все уже забыли, как готовится еда. Раяна пропускает чуть слышный смешок. Даже её растягивание времени перед беседой он умудрился превратить в плюс. — Я полагаю, ты хочешь узнать последние новости, но, наверное, сначала тебе стоит поужинать. Его слова совпадают с открывшейся дверью, из которой всё тот же скелет выкатывает на тележке несколько подносов с тарелками и глиняным кувшином. Рот Раяны наполняется слюной от запаха мяса и тушёных овощей, и она с готовностью оборачивает свои длинные волосы вокруг самих себя, закрепляя, чтоб не лезли в рот. — Я полагаю, что смогу одновременно жевать и слушать, — подумав, что прозвучало слишком резко, она улыбается, сглаживая остроту. Эммрик поджимает губы, размышляя, пока слуга перекладывает на стол блюда, на которые Рук тут же набрасывается, хоть и всё ещё старается не выглядеть как дикарка. Рук, его милая Рук. Как же он скучал. И как же больно он сделает ей прямо сейчас, начав свой рассказ. — Дорогая, — он берёт паузу, собираясь с силами, — тебя не было… чуть более двухсот лет. Раяна давится, вдохнув от ужаса во время пережёвывания, будто совершенно забыла, как это — есть. Она поднимает круглые глаза на Волькарина и напряжённо отодвигает тарелку от себя. — Ты был прав. Надо было сначала поесть, потому что аппетита у меня теперь нет. Тяжело вздохнув, добавляет: — Продолжай. И он продолжает. Заходит чуть издалека, но про самое важное, например, как воспрял Тевинтер при правлении архонта Дориана Павуса, и как быстро рухнул в лапы венатори после его смерти. Как кунари захватили север империи вместе с Минратосом, и столица временно переехала в Вирантиум, пусть это «временно» и длится уже не одно десятилетие. Чтоб компенсировать уменьшение территории, венатори занялись экспансией, пытаясь завоевывать другие государства, в том числе Неварру, в которой они сейчас находятся. Кунари — на севере, антаам — на востоке. Под себя отколовшиеся от кун косситы подмяли Ривейн и часть Антивы, устроив там массовые чистки. Раяна вскакивает, склоняется над столом, уперев в него руки и стиснув края. — Вороны! Что с Воронами?! Истреблены. Так он отвечает. Со скорбью в голосе, понимая, насколько болезненный это удар для его возлюбленной, но категорично. Раяна со стеклянными глазами валится обратно на стул. — Это произошло относительно давно, — негромко поясняет Эммрик, зная, что не поможет этим, но что Рук всё равно об этом спросит. — Лишившись всей верхушки и половины домов, выжившие Вороны бежали в Объединённую Марку. Там было относительно спокойно до начала войны между городами. Раяна вскидывает голову. — «Объединённая» Марка? Некромант кивает, сцепив пальцы на столе. — Такой результат этой междоусобицы. Марка больше не конфедерация городов-государств. Теперь это одно государство со столицей в Старкхевене. Он подождал немного, ожидая ещё вопросов, но их не последовало, и Эммрик продолжил. — В Марке Вороны пробовали собраться снова, назначить новых Когтей для начала, но в Киркволле началось восстание Защитника Кайдена Брайдека, и принц Ваэль… — Правитель Старкхевена? — безучастно уточняет Раяна. На собеседника она даже не смотрит, направив пустой взгляд в горящий камин. — Именно. Принц Ваэль выкупил всех Воронов, отправив сражаться на своей стороне. Воспользовавшись восстанием, Ваэли завоевали остальные города, и сейчас бывшая гильдия убийц — просто специальное подразделение королевской гвардии. Эльфийка издаёт несколько истеричных смешков, пряча от Эммрика заблестевшие глаза. Дышать становится сложно, и хотелось сказать спасибо за отсутствие плотного корсета у этого платья, иначе обморок бы настиг Раяну ещё пять минут назад. Не смотря на то, что Рук больше не «Рук», и, пожалуй, уже даже не «де Рива», семья — это гораздо больше, чем фамилия. И её семью стёрли в пыль, превратив в красивую, постепенно забывающуюся легенду. Эммрик говорит, что сейчас у марчан непринято вспоминать, что часть доблестной армии принца, вернее, теперь уже короля, когда-то была ассасинами. — А что другие страны? — спрашивает Раяна, и тянется к кувшину. К удивлению, в нём красное вино. К удивлению, и к счастью, потому что первый бокал опустошается без перерыва на вдох. — Неварра воюет с Тевинтером, пытаясь не дать себя завоевать; Андерфелс своё уже отвоевал, но мало кому оказался нужен после очередного нашествия скверны из-за прихода эльфийских богов. Там сейчас только местные племена, сосланные в Хоссберг опальные магистры, представляющие новую власть после завоевания, могилы Серых стражей и сотни агрессивных грифонов. Оказалось, что у загадки с грифонами, освобождёнными от Плакальщицы, не было правильного решения. Отдай Раяна их в лес Арлатана, с ними бы что-то плохое сделали венатори, а так их долгое время воспитывали Серые стражи, которых год за годом ссылали в Вейсхаупт за ненадобностью. Архидемонов нет, значит не будет и Моров. В таком случае, больше не нужен орден, спасающий от них. Право призыва у Стражей забрали, из своих земель правители их стали высылать, и большинство вернулось в главную крепость, так как идти им было больше некуда. Кто мог — вернулся к семьям сложив оружие, но в основном стражами были благородные одиночки, бывшие преступники, рабы и сироты. Их дом был в их долге. Год за годом, забытые и ненужные, Серые стражи, из вежливости снабжаемые припасами верхушкой Андерфелса, медленно умирали, пока последний воин не покинул Вейсхаупт. — Тевинтер пытался заполучить грифонов, — пожимает плечами Волькарин, — но последние живые стражи предвидели это и постепенно приучали их к местной дикой природе и к сотрудничеству с ортами. — Орты? — Одна из местных народностей. Преимущественно населяют Блуждающие холмы. Сначала Серые стражи упорно доказывали новой власти венатори, что грифоны ещё не обучены, что агрессивны. Вот обучат их ещё немного, и тогда отдадут, а в итоге выпустили на волю далеко на западе. Узнав об этом новый архонт отправил армию, вырезал половину из оставшихся воинов, а потом просто бросил умирать, перекрыв провизию. С годами грифоны расплодились, одичали и перестали быть дружелюбными к людям. Даже орты, почитавшие полузверей-полуптиц как священных животных, боялись их. — У Ферелдена, пожалуй, как у государства самая незавидная судьба. Кажется, Раяна поняла, почему он сидит перед ней в иллюзии человека — чтобы по лицу, по эмоциям, она могла видеть, что ему действительно не всё равно. — Мор, взрыв на Конклаве и Корифей, эльфийские боги, спровоцированный ими новый мор… Инквизитор ещё тогда докладывал нам в письмах, насколько плохи дела. Увы, после победы лучше не стало. Раяна хмыкнула. Победой то, что случилось, после всего услышанного можно было назвать с натяжкой. — Сначала мерзлота из диких земель Коркари начала распространятся на север страны. Затем эпидемия болезни, которая пряталась в организме днями, а затем буквально сжигала людей лихорадкой за считанное время. Кровавый кашель, нарывы, выпадение волос и зубов… Эльфийка поперхнулась вином. Кажется, это третий бокал, но напиток был таким слабым, что пился будто сок. Хотя, это она ещё не пробовала встать. — Без подробностей, пожалуйста. — Прости. Трагедия за трагедией сыпалась на ослабленный Ферелден, а занятые восстановлением собственных земель правители стыдливо прятали глаза, отказывая в помощи. Просто самовольно приняли общее решение оцепить страну. Въезд и выезд из неё был закрыт, чтобы не распространять заразу, хотя помогло это не до конца. Заражались члены пограничной стражи, уезжали на побывку и привозили хворь с собой, распространяя в родных городах. Лекарство в итоге пришлось найти, но стоило оно — и до сих пор стоит — баснословных денег. Сейчас всё держится под контролем даже в Ферелдене, но там заразу, названную Багровым мором, выжигали огнём и мечом. Так что земля аламарри теперь выглядит не лучше Андерфелса. — И как там… дела? — Кажется, Тевинтер и Орлей ждут, когда там всё и все вымрут, чтобы на пепелище начать строить заново. Их мало волнует наследие Ферелдена. — В смысле «Тевинтер и Орлей»? Эммрик легко хлопает себя по лбу. — Прошу прощения, пропустил важное. Ослабленная страна — как красная тряпка для её недобросовестных соседей. Орлей побоялся, что Империя в своей экспансии двинется к ним, поэтому предложил вместе завоевать и поделить Ферелден. Раяна хмурится. От вина думать стало чуть сложнее, но у неё хотя бы перестали трястись руки. — Я не понимаю. Андерфелс — руины. Ферелден — руины. Зачем Тевинтер их захватывает? — Во-первых, чтобы захватывать хоть что-то, — пожимает плечами некромант. — Империя была бы рада захватить Неварру, но вот уже много лет у них абсолютно ничего не выходит. Города Марки хоть и потеряли полную независимость, но значительно окрепли, и стоят неприступной стеной. Антива и Ривейн под антаамом, они и так с ними сражаются десятилетиями. А Орлей… Орлей есть Орлей. Это «во-вторых». Он предложил Тевинтеру союз и выгодную стратегию обхода Неварры и Объединённой Марки с тыла. Боюсь, что ещё немного и все мы станем частью одной из двух империй. Хотя, по сути, и без захвата власти всё вокруг оказалось под ними. — То есть? Эммрик вздыхает, прикрыв глаза. Ему не нужно дышать, но эта человеческая привычка проявлять таким образом определённые эмоции осталась с ним по сей день. Ничего хорошего это не предвещает. Раяна напряжённо склоняется над столом в ожидании ответа. — Это то, о чём я хотел с тобой поговорить больше и меньше всего, Рук: эльфы. Она невольно дёргает остроконечными ушами, то ли услышав старое прозвище, то ли от волнения из-за услышанного. Или того, что предстоит услышать. — Архонт Павус всю жизнь боролся с рабством, но едва почил, вскрылось, что его преемник довольно давно присоединился к венатори. Они быстро пришли к власти в союзе с орденом неких Приставов, и откатили Тевинтер на десятилетия назад. Вернувшиеся к управлению империей семьи магистров, отстранённых Павусом, были только рады. Они укрепили идею рабства на своей территории, а когда начались завоевания — пропагандировали её и дальше. Орлесианцы первые среди прочих узаконили эту мерзость, хотя, не сказать, что сильно печалились по этому поводу. Они годами старались создать видимость, будто рабства у них нет, хотя аристократы имели полную власть над жизнью любого простолюдина. Раяне хочется закрыть уши. Упасть на пол, кричать, не знать, что дальше скажет Эммрик, но тело парализовало от вида надвигающейся волны, которая вот-вот её смоет. — Андерфелс и Ферелден — части Тевинтера и Орлея. Идея поддержана. Антаам хоть и не ведёт ни с кем политику, но им тоже понравилась идеология рабства. Под ними Антива и Ривейн. Идея поддержана. Гномьи тейги либо уничтожены полностью, как Орзаммар, либо живут обособленно, навсегда ото всех закрывшись, как Кэл Шарок. Девушка затаила дыхание. — Неварра и Марка… Спорный вопрос. Под давлением категоричный запрет на рабство был снят, но и официально разрешено оно не было. А ещё, как сказал Эммрик, появилась очередная проблема: разной величины дворянство в этих странах всё быстрее проникается идеей заводить рабов. Им не надо платить, их можно использовать как душе угодно, в том числе убить ради потехи или снасильничать. Повысилась лояльность к магии крови, и рабы идут в расход для ритуалов. Так что, не смотря на фактическую независимость Неварры и Объединённой Марки от Империи Тевинтера, выходит так, что стены между ними рушатся всё больше из года в год. — И причём здесь эльфы? — ледяным тоном интересуется Раяна, но о характере ответа уже догадывается. — Тевинтер объявил, что во всех бедах Тедаса виноваты эльфы, — маг отвёл взгляд. — Их боги, их магия, вся их сущность. Кто-то раскрыл, что вы произошли от духов, это только подлило масла в огонь, и… с недавних пор вольным эльфам очень небезопасно ходить по улицам. А в Тевинтере и вовсе запрещено. Только с хозяином или попечителем. Когда слова пытаются вырваться из Раяны, то превращаются в воздух. Она вдыхает и выдыхает, в попытках сказать хоть что-то, но давится. Горло пересыхает, и девушка в два глотка заканчивает бокал вина, громко отставляя его от себя на стол. Только когда алкоголь проникает глубже и бьёт в голову сильнее, получается спросить: — Что значит «вольные»? Видно, что Эммрику тоже ненавистно об этом говорить. Он понимает, как Рук тяжело оценить сразу все новые навалившиеся правила жизни, ведь сам привыкал к изменениям годами. — Венатори… очень понравилась практика эванурисов клеймить рабов. Теперь там на лице каждого раба какой-то свой узор, закреплённый за определёнными дворянскими родами. Империя создала прецедент, Орлей ввёл его в моду, и теперь даже в Неварре и Марке те, кто решил завести рабов, делают им какие-то свои татуировки. «Вольные» — эльфы без татуировки. Они считаются лёгкой добычей, потому что убив вольного ты не испортишь ничьё имущество, и можешь вообще не понести наказания, так как ненавистников вашей расы становится всё больше. Как и ненавистников косситов. Из-за войн с кунари и антаамом любой коссит может быть шпионом, поэтому их сейчас нигде не встретишь. Даже на рынке рабов их не покупают — бояться. Раяна переспрашивает. Снова и снова, уточняет, давя истерику, лезущую наружу, но каждый ответ звучит так же, как предыдущий. «Не все эльфы — рабы, но большинство рабов — эльфы», — так ей говорил Солас, и если это было актуально в Веке Дракона, то сейчас, в Век Скорби, как назвали его нынешние церковники, бесправность эльфов возведена в абсолют. Везде, кроме Неварры, Марки и территорий, что захватили себе антаам и кунари, эльфы не могут жить без хозяина или попечителя, но даже в вышеуказанных местах её народ гонят и преследуют. Работорговцы поголовно отлавливают долийцев, а эльфы-маги вовсе уничтожаются на месте, если нет приказа поймать парочку для опытов. Долийцы теперь не носят валласлины, но не только из-за разочарования в своих богах: теперь чистое лицо стало истинным символом свободы. Без меток, без следов. Без Богов и без господ. — Мне жаль, что тебе пришлось вернуться в такое страшное время, Рук. Она не заметила, как Эммрик обошёл стол и встал рядом. Не получив ответа от ошарашенной новостями любимой, он садится на край и кладёт ладонь на худое подрагивающее плечо. Только тогда она поднимает покрасневшие глаза. — Как ты мог допустить это?.. — О, Рук. Некромант наклоняется и пытается обнять, успокоить, но девушка выставляет вперёд руку. Эммрик замирает удивлённый, что даёт ей секунду успеть выскочить из нежелательной близости. Она останавливается в двух шагах от стула, где сидела. — Прости. Прости я… мне сейчас… Раяна тяжело дышит, и весь алкоголь внутри моментально выветривается от активной работы мозга и сердца. Всё перевернулось с ног на голову. Всё кувырком. Её мир уничтожен. Мир, которому герои Века Дракона давали шанс за шансом. Которому она сама дала очередной, принеся себя в жертву, глупый наивный воронёнок. Но живые существа в очередной раз себя не оправдали. Растоптали, выкинули и унизили. Её жизнь. Её семью. Её наследие. Наследие всего её народа и его право на жизнь. Эммрик, конечно же, в этом не виноват. Он всё такой же, несмотря на столетия, проведённые в этой реальности. Но теперь Раяна стала другой. Он всё ещё с трепетом зовёт её «Рук», не зная, что Рук мертва. Конечно, некромант знает её имя, но он так привык видеть на шахматном поле ладью, что не заметил, как та, вопреки всем правилам, стала ферзём. — Извини. Мне нужно это переварить, — девушка пытается расслабиться и избавиться от ощущения, что она проглотила железный прут. — Конечно, любовь моя, — Эммрик улыбается, но даже издалека видно, насколько печально. — Самое главное, что ты здесь. Мы попробуем что-нибудь исправить. Вместе. Проводить тебя до комнаты? — Нет, спасибо, — слишком быстро отвечает Раяна и больно прикусывает язык. — Хорошо, — мужчина учтиво кивает. — Если что-то понадобится, можешь обратиться к моему помощнику Остину, он непременно всё исполнит. Только теперь эльфийка замечает, что скелет в цилиндре всё это время стоял в углу. Он делает мужской реверанс и опять становится по струнке. Только взглянув в изумрудные глаза, Раяна выдыхает: — Верность… Эммрик выглядит удручённым. — Совершенно верно. Это дух Верности. Как ты поняла? — Я… чувствую. Наверное, сказалась Тень. Маг бросает несколько взглядов с девушки на Остина и обратно. — Крайне занимательно. Обязательно займёмся изучением этого момента. В любом случае, хотел сказать, что завтра весь день я буду в отъезде. Необходимо посетить и образумить несколько важных персон. Ты же отдыхай, можешь свободно передвигаться по особняку, но… пожалуйста, пока не выходи наружу. Согласившись, эльфийка чуть ли не бегом поднимается по лестнице до спальни, отсчитывая секунды до того, как сломается. В тёмной комнате она хлопает дверью, прижимаясь к ней спиной, но ноги уже не держат. Раяна сползает на пол, пытаясь глушить рыдания коленями. Как так вышло? Как мир умудрился сожрать себя сам? Как люди, которых девушка отчаянно защищала, даже после катаклизма, объединившего почти все расы и нации, приняли решение ступить на путь разрушения? Ответа у неё нет. Они всё извратили. Какие шансы теперь есть вернуть хотя бы как было, что уж говорить об улучшении? Никаких. Убить всех магистров и назначить новых? Убить знать Орлея, обезглавить антаам и кунари, пытаться образумить обезумевших от безграничной власти дворян? Но заслуживает ли Тедас пощады после всего этого? Пощадили ли они её народ? «Теперь ты поняла?» — звучит в голове тихо, ненавязчиво. Скорбно. Эльфы спасали материк снова и снова, а что получали взамен? Герой Ферелдена — эльф. Инквизитор — эльф. В конфе-концов, сама Рук — эльф. Интересно, стёрли ли уже всякое упоминание героизма элвен из истории? — Поняла. Она поняла всё. Даже больше, чем хотела бы. Поняла безграничную боль Соласа, проснувшегося спустя тысячелетия и увидевшего, что случилось с великой империей; увидевшего рабство и невежество; ставшего злодеем для народа, который хотел спасти. Как он ходил по земле, навсегда изменившейся, утратившей даже подобие величия. Ещё больше боли, ещё больше страданий, потерь, несправедливости. Поняла вкус разочарования в тех, кому доверила мир после себя, а затем увидела, как этим миром распорядились. Все её усилия были напрасны. Даже спустя потери и лишения живые существа не изменились. Они всё так же жаждали крови и власти. Раяна рывками вытирает дорожки слёз со щёк, вскакивает на ноги и спешит к окну. Пришлось приложить усилие, чтоб плотные шторы разъехались по сторонам, и забраться с ногами на подоконник, дабы открыть створки. Холодный воздух пахнул с лицо, и девушка едва не упала, пока пыталась слезть. Ветер, гуляющий по комнате, промозглый, от него мурашки по коже, но голове думается легче. Раяна падает на застеленную кровать позади себя и долго смотрит в потолок, чувствуя, как пробирает до костей то ли отчаяние, то ли мороз. Только спустя тридцать минут её ладонь тянется к подушке, и достаёт из-под неё лириумный кинжал. Не вставая, эльфийка крутит его в руках, задумчиво пытаясь поймать гранями крупицы света затухающего за окном вечера. Там, в Тени, Эммрик звал её всё чаще, а терпеть боль становилось всё сложнее. С каждым разом приступы всё дольше, но из плюсов то, что Соласу удалось начать их отслеживать и подбираться ближе к пространственному разлому, из которого зов Волькарина просачивался в Чёрный город. Местом, где Арлатан плотно примыкал к реальности, оказался бальный зал во дворце Диртамена, и изменённый Тенью и скверной элувиан, едва ли похожий на своих сородичей. Солас предположил, что если Раяна будет находится там, то её аура всё-таки отразится обратно, и что-то произойдёт. На удивление, так и случилось: Эммрик нашёл её, вытянул, но Раяна внезапно поняла, что лучше бы осталась с Соласом за Завесой, чем оказалась в таких обстоятельствах. Ещё там она не была уверена, что спустя столько времени ей стоит возвращаться, но Солас напирал. Он говорил вещи, в которые девушка не верила, потому что помнила эту тактику ещё с тех дней, когда сражалась с богами, а Фен’Харел сидел в её голове. Она не понимала, зачем он хочет вытолкнуть её наружу, но отчётливо чувствовала тройное дно у этой шкатулки с секретом. Солас говорил, что она заслуживает жизни, нового начала, что выйти из Чёрного города — это возможность начать с чистого листа. Раяна скептически смотрела ему в лицу и требовала правды, а то, что Солас поставил ментальный блок и не давал проникнуть в мысли, только усиливало недоверие. В конце-концов, она сдалась, и именно зов Эммрика повлиял на решение: боль стала невыносимой, и даже после одного приступа оставалась мигренью до следующего. Солас был доволен, и это делало всё только подозрительнее. Но он ничего не просил взамен, кроме честности к себе самой. Солас же чувствует её даже через Завесу. Чувствует горе и сожаление, как собственное. Оно пробирается под кожу, скребёт внутри, мучает. И это ощущение так хорошо знакомо, что трудно отличить его воспоминания от её действительности. Как бы к Соласу ни относились Варрик, Инквизитор, какие-то ещё существа, называвшие его другом, только эта девчонка отныне понимает. Потому что оказалась ровно на его месте… в чём и был план. Почему-то Солас был уверен, что Раяну постигнет такой ужас от увиденного, что она сама прибежит за его помощью. Иначе и быть не могло. Кто угодно почувствует себя слабым и отчаявшимся, узрев свой дом совершенно чужим, и чем дольше они с Раяной были в тюрьме, тем сильнее снаружи всё видоизменялось. И, чувствуя эту растущую боль, Волку даже захотелось утешить несчастную, но пока нельзя. Она ещё не решилась на главное… — Как мне выпустить тебя? …теперь можно. «Лес Арлатана всё ещё является местом с самой истончившейся Завесой, — спокойно отвечает эльф. — Мои знания и кинжал помогут». — Почему нельзя использовать тот же способ, с помощью которого меня вытащил Эммрик? «Портал настроен исключительно на твою ауру. Он не выпустит меня, и даже не запустит тебя обратно в Тень, если вдруг захочешь». — Значит, мне нужно в лес Арлатана, — она задумчиво хмыкает. — Что на счёт элувианов? «Ты слышала, что сказал профессор, — невесело произносит Солас. — Большинство зеркал разворовали, отключили, либо разбили. Ты — мой якорь в реальном мире, и с уверенностью могу сказать, что в Неварре элувианов я не чувствую. Они могли остаться в Тевинтере…» — Но туда ещё нужно добраться. «Верно. Путь неблизкий». Солас не видит Раяну, но примерно чувствует, что она делает. Это отражается на её решительности. «Поспи. Перед рассветом позавтракай, а потом можешь отправляться. Нет нужны уходить в ночь». Девушка, уже начавшая переодеваться в старую одежду, останавливается, и неспеша надевает платье обратно на плечи. — Можно я напишу Эммрику прощальное письмо? «Конечно. Только не раскрывай карт». Раяна поочерёдно открывает ящики стола в углу, пока не находит пергамент. Перо и чернила уже стоят рядом. — Он не идиот. Поймёт, куда я пойду первым делом. «Тогда сбей его со следа. Не говори, что собираешься делать, скажи, что хочешь найти Воронов в Марке, или узнать, как теперь живёт Антива». Она косится в сторону, размышляя, и склоняется над бумагой, начиная послание. Когда поставится последняя точка, письмо с восходом солнца отправится на письменный стол хозяина особняка, дожидаться своего часа. Раяна подпишет его привычным для мужчины «Рук» и исчезнет, скрипя сердцем перелистывая страницу. В её книге осталась последняя глава, но самая важная. Финал близко, и очень жаль, что альтернатива невозможна.

«Дорогой Эммрик.

Я не могу объяснить тебе всего, не знаю, как описать и изложить то, что бурлит внутри. Хотя, ты поймёшь и без лишних слов. Мой умный добрейший Эммрик, ты сделал всё, чтобы спасти меня, но от той, которую ты хотел вернуть, остались только тлеющие угли. Мне больно и страшно, этот мир пугает меня, но разве я могу оставить всё как есть? Я отправляюсь далеко, с неистовым желанием понять, в моих ли силах исправить происходящее, и обещаю, что вернусь, как только найду ответы. В моём сердце всё ещё есть место для большой любви к тебе, но реальность сломает меня, если я с ней смирюсь. Не ищи меня, и не беспокойся. Ты знаешь, сердце моё, насколько я сильна и упряма.

Бесконечно твоя, Рук «Раяна» де Рива.»