Запертые

В этот раз тюрьма оказалась гораздо больше той, в которой они с Соласом поочерёдно запирали друг друга. Это не было чередой островов с руинами, где колонны и лестницы беспорядочно вырастали из каменных обломков, ведущих к другим таким же островам. Это был мегаполис, огромный и покинутый. Догадаться было нетрудно — Чёрный город. Навеки умолкнувший, проклятый. Осквернённый. Не людьми, ворвавшимися в обитель Создателя, а древними эльфийскими бо… Рук трясёт головой, прогоняя эти слова. Неправильная терминология. Устаревшая. …древними эльфийскими магами, которые зашли слишком далеко в своей жажде могущества. Её предки. Её правители. Тысячелетиями эльфы поклонялись тиранам и убийцам, жестоким, тщеславным чудовищам, которые пленили свой народ, выжигали на их лицах метки, истинный смысл которых с годами забылся, превратившись в предмет гордости. Рук рада, что на её лице нет валласлина, иначе она бы содрала его ногтями вместе с кожей. Без сомнения, Тень заперла их в Арлатане, который Солас отправил в небытие вместе с эванурисами много веков назад. Улицы, по которым Рук бродила, изучая свою тюрьму, покрыты сухой, кальцинированной скверной, ломкой и легко осыпающейся от прикосновений. Город, построенный из светлого камня, мрамора и металлов, был поразительно унылым без солнечного света, и цветом вторил свинцовому небу. Рук усмехнулась своим мыслям, представив, что такими темпами быстро забудет, что значит «жёлтый», но зато научится различать 50 оттенков серого. Не заметив, как сделала крюк, девушка вновь вышла к площади, на которую их выплюнуло после заточения. Рук предположила, что это центр Арлатана, если не по картам, то по геометрии. Пространства не так много, чтобы представить, будто здесь обращались к народу правители, проводились масштабные мероприятия и праздники, но Рук чувствует, что это центр всего, что её окружает. Она проходит под массивной аркой и ступает на знакомую брусчатку. Солас тоже здесь. Сидит к ней спиной на пятках посреди площади, плавно двигая руками. Не удивительно, что они не встретились в этом огромном городе пока блуждали по нему — удивительно, что оба вернулись сюда. Рук не может оценить время в Тени, если здесь вообще можно использовать это понятие, но ей кажется, что разошлись «по углам» с древним магом они достаточно давно. Приготовившись к возможному продолжению драки, по дуге Рук осторожно обходит Соласа, чтобы рассмотреть, чем тот занят. Лириумный кинжал на его коленях мерцает, издавая слабый, почти убаюкивающий гул. Из пальцев эльфа к оружию тянутся серебряные нити, лицо сосредоточено, брови сдвинуты, но Рук замечает, как по-звериному вздрагивают его уши, улавливая сначала звук её шагов, затем и голоса: — Что ты делаешь? Мужчина игнорирует её. Слышит, что ясно по микродвижениям, но игнорирует. Рук смотрит на бледное лицо Соласа и подмечает шрам, проходящий с правой стороны, пересекающий бровь и глаз. Чистый, ровный, но всё равно шрам, будто линия на пергаменте. В напоминание собственный бок начинает саднить, но боль тупая. Больше не ранение, так, дискомфорт. Не даром они маги: исцелять собственное тело заклинаниями после боя большая привилегия, тем не менее, не все следы можно устранить так же просто, как кровотечение и его следы на одежде. Какое-то время Рук молча смотрит на происходящее. Что он задумал? Сколько тузов в рукаве у бога обмана и предательства? Не получив ответа даже на собственные мысли, она, пожав плечами, пересекает площадь и уходит сквозь другую арку. Чёрный город достаточно велик, чтобы двое заключённых могли в нём не пересекаться, но почему-то Рук не может избавиться от чувства ответственности за заточение Соласа. Будто она должна приглядывать, подобно тюремщику, чтоб кандалы держались крепко, а узник не подпиливал решётку. В конце-концов, чего будет стоит её жертва, если Ужасный волк со своими обширными познаниями Тени вновь просочится на волю? Исследуя лабиринты древнего гиганта, Рук неожиданно понимает, что здесь нет запахов. Никаких. За месяцы своего вынужденного геройства она хорошо запомнила, как пахнет скверна и вековые развалины, но здесь не пахла даже собственная кровь. Чем дальше эльфийка заходит в Арлатан, тем сильнее осознание, что никакого Создателя не существует. Вот он, его город из Песни Света. Тот самый, в который вошли магистры, принеся в мир проклятие всего Тедаса. Кто тогда Андрасте? Просто маг, неверно истолковавший свои видения? Или хранительница одного из фрагментов Митал? Рук не может назвать себя религиозной. Её вера в незримое всегда была слишком хрупкой, чтобы выдержать проверку реальностью, особенно в том уголке мира, в котором она выросла. И всё же, осознать, что каждый миф, каждая молитва и песнь — всего лишь эхо чьей-то жадности, чьей-то ошибки… От этого не становится легче. Живые существа столетиями сражались и умирали за идеи, на правде оказавшиеся огромным заблуждением. Вот она, антиванский ворон, маг, эльф, физически стоит посреди дома Создателя… и его здесь нет. Как нет и прочих божеств. Ни эльфийских, ни тевинтерских, ни людских. Последнему, кто назвал себя богом, Рук перерезала горло.

***

Улицы Арлатана кажутся бесконечными. Несмотря на то, что Рук уже привыкла к эху собственных шагов и густоте теней в переулках, куда не достаёт невесть откуда берущийся свет, ей чудится, что по пятам следует эхо былой в этом городе жизни. Девушка поднимает взгляд: окна зданий — как пустые глазницы мертвецов. В волосах ветер — без сомнения магический — изредка путает то затухающий звон детского смеха, то печальную мелодию свирели из тростника. Действительно ли они с Соласом одни здесь? Попадутся ли на пути духи или хотя бы пушистые огоньки, как на Маяке, что им так полюбился? Вряд ли. Что бы ни несло эти отголоски прошлого, они подобны перекати-полю, который гоняет туда-сюда остаточная энергия этого места. Дорога снова приводит к одной из арок перед центром, и Рук даже не удивляется, увлечённая металлическим кубом приблизительно двадцать на двадцать в своих руках. Его грани крутятся с лёгким щелчком, но ничего не происходит. Поверхность испещрена аккуратными бороздами, в которых перекатываются шарики из белого хрусталя; они закатываются в небольшие отверстия в разных концах своих траншеек, и выкатываются с другой стороны, каждый раз с разной. Но и помимо шариков что-то дребезжит внутри, если куб встряхнуть. Рук крутит его, заворожённо наблюдая за переливом хрусталя на свету, когда воздух внезапно разрывает громкий хлопок. Что-то — или кто-то — проносится мимо в метре перед девушкой, и с глухим ударом врезается в полуразрушенную стену здания. — Создатель милосердный, — бормочет Рук по привычке, округлив глаза. Медленно она выглядывает из-за арки, выискивая причину взрыва. «Причина», словившая рикошет собственного заклинаниям, неразборчиво бормоча встаёт с пола, опираясь на стену, по которой паутиной поползли трещины. Как ни в чём не бывало, Солас стряхивает с себя пыль и идёт обратно, лишь на мгновение удостоив вниманием едва сдерживающую смех Рук. Ей приходится закусить губу, чтобы не расхохотаться под его тяжёлым взглядом. Прижав куб предплечьем к здоровому боку, она идёт следом, и от комментария удержаться не может: — Так вот что за хлопки я всё время слышала, пока бродила по городу, — замечает с усмешкой. Солас вновь её игнорирует, но почему-то кажется, что в этот раз ему требуется для этого больше усилий, чем в прошлый. Направляясь к грубо сооружённому алтарю, которого раньше здесь не было, по пути он ловким движением подбирает с пола кинжал и кладёт на постамент. Каменные плиты, стоящие под открытым серым небом, кажутся одновременно массивными и хрупкими, словно готовые рассыпаться в пыль, но пока держащиеся благодаря чьей-то неимоверной воле. Или неимоверному упрямству. Рук остаётся на несколько шагов позади. Она нежно гладит ладонью прохладные узоры железного куба, но взгляд её прикован к эльфу: едва тот становится за алтарь, от лириумного кинжала в разные стороны начинают лететь всполохи, которые Солас, хмурясь от напряжения, стабилизирует парой взмахов, словно дирижируя бурей. До Рук доходит смысл происходящего. — Ты же понимаешь, что это бессмысленно? — заявляет она скептически. — Тюрьму изнутри не вскрыть. — У тебя ведь это однажды вышло, — отзывается наконец Солас, и девушка даже вздрагивает от звука его голоса: ровного, но отрывистого, как у человека, вынужденного говорить, когда он предпочёл бы молчать. — Так, может, повторишь подвиг? Эльфийка разводит руками, едва не выронив куб. Перехватив его покрепче, она снисходительно хмыкает и качает головой. — Тюрьма сожалений, забыл? Как ты, между прочим, и сказал, я угробила почти всех своих друзей, и теперь, во-первых, сожалений у меня едва ли меньше, чем у тебя, а во-вторых… Рук запинается, и её следующий вздох звучит тяжело. — Во-вторых, в тот раз половину работы по вытаскиванию из Тени сделала моя команда. Они буквально за шкирку вернули меня в реальность. Солас, глядящей в пол, с силой сжимает края алтаря, и побелевшие костяшки резко выделяются на фоне тёмного камня. Он дышит неглубоко, будто каждый вдох даётся с трудом, и гнев опять окатывает с головы до ног, как солёные волны Штормового берега десять лет назад. Невозможно. Этот мир раз за разом показывает ему, как глупость и незрелость побеждают мудрость и рассудительность. Соласу казалось, что он давно научился справляться с эмоциями. Со злостью и обидой, с печалью и жалостью, только чувство вины не давало покоя, но оно наоборот, толкало ближе к цели. К цели, которая снова ускользнула от него и стала несправедливо далёкой. И из-за кого? Из-за девчонки, которая ни в чём толком не преуспела, но решила, будто может принимать за всех важные решения, в том числе за него. Знал бы, что де Рива будет такой костью в горле, не поддерживал бы её, а растоптал с помощью галлюцинации Варрика, убедил бы в собственной ничтожности. А теперь вдобавок она ходит за ним и насмехается над его попытками снова обрести контроль. Тогда, в Тени, из который Солас давал советы, у него не было ритуального кинжала, теперь же вот он, и шансов больше, но Рук как надоедливая заноса, как щебень в сапоге. Он бы попытался убить её ещё раз, но гораздо приятнее будет выбраться из Тени и понять, что оставил её там. Совершенно одну. Эта мысль действует успокаивающе, и Солас медленно отпускает край алтаря, ощущая, как от длительного напряжения свело пальцы. Глубокий вдох помогает окончательно прояснить мысли. — Кстати, ты не знаешь, что это такое? Солас резко ведёт головой в сторону звука, понимая, что всё это время Рук стояла на том же месте. Её голос равнодушен к его терзаниям, и мужчина не сразу понимает вопрос. Взгляд фокусируется на кубе, который ему показывают, и едва заметное недоумение пробегает по его лицу. — Древняя эльфийская головоломка, — отвечает он наконец, устало. — Начни с шариков. Рук поднимает бровь, но ничего не говорит. Вместо этого она разворачивается, продолжая возиться с кубом, и, не оглядываясь, пересекает площадь, направляясь к одному из переулков. — Спасибо за совет, — бросает через плечо, пропадая за углом. Солас остаётся стоять, неподвижный, словно высеченная статуя, одна из сотни в Арлатане. Взгляд его, задумчивый и измученный, устремлен куда-то далеко, за пределы Черного города. Он выдыхает медленно, почти беззвучно. Всё, что он делает — это частью пути. Он знает это. Но почему путь становится всё более извилистым и непредсказуемым?