Что ты чувствуешь

Хес выходит из ванной с полотенцем на голове и слушает непривычную тишину в квартире. Чей сейчас должен идти стрим? Он садится на диван, на экране Вовина заставка, он берёт телефон, за которым и пришёл. Тот всё молчит, ни музыки, ни его. А потом он появляется, какой-то весь загруженный, печальный и хмурый. Хесус не может понять, что Вова собирается делать, но догадывается, о чём тот хочет сказать. И это неправильно. Хес сжимает в руках телефон, но вряд ли парень его послушает, даже если писать в чат. Он всё же просит Вову не делать глупостей в тг и пишет в чат, чтобы тот прочитал его сообщение. — Хес, не волнуйся так за меня. — отвечает ему через экран Вова и печально улыбается. — Чуваки, я знаю, что вы у меня крутые, так что хочу спросить совета у вас. Как мне доказать, что я его реально люблю? Вот человек не верит мне, когда я признаюсь. Они оба смотрят в чат и там, конечно, только и летят «Поцелуй», «Секс» и сплошные каппапрайд. — Не, думаете я это не пробовал? Признание? Тоже было. — Вова пытается ловить в чате что-то что не спам и пасты. — Цветы и конфеты? Сомневаюсь, что он этим проникнется. Давайте, думайте, у меня нет идей. Я только искренне что думаю могу сказать, а здесь явно хитрость какая-то нужна. Хесус пишет ему в чат: «Дурак», и вырубает стрим. Ну надо быть таким? Хес и сам как идиот улыбается, все примут это за шутку, с кучей непонятных теорий. Вряд ли кто-то понял, что произошло. Или решат, что они поссорились. Хесус пытается придумать, как ему себя вести, если начнутся вопросы, а они начнутся, он решает посылать всех обратно Вове. Раз он свои чувства выставил, пусть сам и рассказывает о них. Через несколько дней Хесу неожиданно звонит Вася, он не помнит, чтобы тот вообще хоть когда-то звонил ему. — Алло, привет? — отвечает Хесус. — М… Привет. Тут такое дело… Можешь приехать забрать Вову? — заплетающимся языком спрашивает Вася. — Что? Ты о чём? — Да он бухой, говорит, что любит тебя и никуда не пойдёт, пока не увидит. — А… Пиздец. — Так ты сможешь приехать? Я кину адрес. — Да, скажи ему, что он дурак и я уже еду. Хесус не может чётко мыслить всю дорогу, напиваться и творить хуйню вполне в духе Вовы, но он таким не занимается уже давно, вроде как. А уж ставить дурацкие ультиматумы. Нечестно. Он из окна такси сразу видит этих двоих, сидящий у стены Вова и безуспешно пытающийся его уговорить Вася. Хес подходит к ним. — О, привет, ты всё же добрался. — здоровается с ним Вася. — Ага. Что у вас тут? — Хесус садится на корты рядом с пьяным в говно Вовой. — Вов? Ты как? — Я вообще не понял, как он так умудрился, вроде пили вместе. А потом он как начни нести эту хрень про любовь к тебе. Ещё и уходить отказывается, только с охранником его хотя бы на улицу вынесли. — Хес! Я… — пьяный взгляд Братишкина находит источник знакомого голоса, и он тут же повисает у него на шее. — Я так рад! — Вова, блять, ты меня сейчас в свою лужу уронишь. Может встанем? — Хесус хватается одной рукой за стену, другой за плечо Вовы. — Видишь, Володь, он приехал, давай домой уже? — Вася помогает им обоим встать, привалив пьянчугу спиной к стене. — Вася! — Вова чуть отодвигается, всё ещё вися одной рукой на Хесусе, и цепляет Васю за воротник, притягивая его к ним ближе. — Вот ты будешь свидетелем. Будешь? — Конечно, буду. — Я люблю Хесуса, Вась. Люблю. — признаётся Братишкин, смотря Хесу в глаза. — А ещё люблю его член и… Хес резко закрывает ему рот рукой и в ужасе смотрит на Васю, у которого на лице полный ахуй. — Он сказал… — непонимающие говорит Вася. — Хуйню несёт, алкаш. — заявляет Хесус. — Вот он подобную хуйню весь вечер несёт. Вова обиженно смотрит на Хеса, и тот тихонько убирает ладонь с его лица. — За что ты меня затыкаешь? — Потому что пора заканчивать с этим. Поехали со мной. Где твой телефон? — спрашивает Хесус и шарит по его карманам, потому что Братишкин тратит все силы на стояние. — Ты его заберёшь? — интересуется Вася. — Да, я так понял, без меня он не сдвинется с места. — Скорее всего. Только я так и не понял почему. — Он потом протрезвеет и спросишь с него, что за хуйня. — Всё равно спасибо, что откликнулся хотя уже так поздно. — Вова же мой дурак. — отвечает Хесус, переглядываясь с Вовой и поправляя его чёлку. Вася такой пьяный, что особо не вникает в странности происходящего, ему самому чуть лучше, чем Братишкину. Они вдвоём загружают Вову в такси. Тот совсем никакущий и тихо хнычет через сон, Хес кладёт его к себе на колени и всю дорогу гладит по голове. Таксист косится на него с каким-то пониманием, будто знает, что тот страдает из-за любви, даже не возмущается, что к нему в салон алкаша засунули, впрочем, Вова ведёт себя довольно тихо. Ехать так долго, что есть вероятность, что его укачает, но проходит гладко. Хесус только доехав соображает, что Васю нужно было с собой взять, а то как он дотащит пьяного Братишкина до дома один. Таксист помогает его выгрузить, и проспавшись почти два часа Вова становится явно посвежее, хотя уснёт в любой момент. — Вов, сможешь до дома дойти? — спрашивает Хесус и держит его на расстоянии за плечи, проверяя способность его стояния. — Не хочу домой, оставь меня под каким-нибудь деревом, под дубом. — бормочет Вова, с трудом держа глаза открытыми. — Не оставлю. — Я не хочу, Хес. Сидеть там один, так хуёво. Лучше отвези меня в какой-нибудь клуб. — Какой тебе клуб, долбаёб? Я с тобой останусь, обещаю. — говорит Хесус и обнимает его. — Не останешься. Ты сосиска. — Чо? Кто? — Вредная сарделька. — Братишкин утыкается ему в плечо носом. — Да я максимум макаронина, эта, как её, спагетти. Ну же, пошли домой. — Не хочу. Хесус вздыхает, обхватывает его лицо ладонями и быстро чмокает в губы. Чёрт, как же ему хотелось это сделать. Вова смотрит на него огромными глазами, вместо мозгов явно какая-то каша. — Теперь пойдём? — Да. А ещё? — Нет, ты слишком пьян. Они доползают до квартиры, Хес сгружает Вову на кровать и стаскивает с него одежду, пока тот извивается как уж какой-то. — Ты как? — спрашивает он, завернув Братишкина в одеяло. — Ну, такое. Может принесёшь воды и тазик на всякий? — Принесу. Хес не находит тазик, зато находит ведро, даже лучше, неизвестно сколько Вова алкашки в себя влил. — Теперь ты уйдёшь? — спрашивает Вова сонно, смотря одним глазом. — Я же обещал. — Хорошо. Хесус секунду смотрит, как Братишкин только закрыв глаза тут же засыпает, а потом отправляется найти хоть что-то похожее на диван и завалиться спать. Неудобно нихуя, но спать снова с Вовой, тем более пьяным, не хочется.

***

Вова растрёпанный как воробушек прячет нос за воротником толстовки и стоит над Хесом, напрягая своим видом. — А ты чего тут спишь? Как бомжара какая-то, подушкой накрылся. — спрашивает он. — Покрывалом вроде. — отвечает Хесус. — Как ты себя чувствуешь? — Выспавшимся и обосранным. — Выглядишь не лучше. — Ты тоже не ахти проспавший ночь на неудобном диване, вон ноги в стену упираются, он короче тебя нахуй. Почему со мной не лёг? — Это не очень хорошая идея. — Хесус садится и осторожно трёт заспанные глаза. — Сколько времени? — Почти четыре. Я ахуел, когда проснулся. Хотя вообще не ебу, когда домой вчера приехал. — Утром. Вообще ничего не помнишь? — Помню, как пил с Васяном. Тебя помню. И дуб почему-то. — Вова хватается за раскалывающуюся от мыслительного процесса голову, и Хес сажает его к себе на диван. — И как ты меня поцеловал помню. — Значит то, что ты Васе сказал не помнишь? — А что я сказал? — Распинался о любви ко мне, отказывался уходить, пока я не приехал… — вспоминает Хесус и улыбается. — А ещё сказал, что любишь мой член. — И что люблю, когда он в моей жопе? — Такого не говорил. Так ты помнишь? — Нет, но это правда, так что именно это я вполне мог сказать. — Тогда какое счастье, что я успел тебя остановить. У нас было один раз и тебе настолько понравилось? — Да, было охуенно. — Сучёнок. — Хес, ты меня поцеловал. — напоминает Вова, укладывая голову у него на плече. — Иначе бы ты не пошёл. — Зачем мы мучаем друг друга? Сколько можно так жить? Нас же тянет друг к другу. — Ты создаёшь во мне ебейший дисбаланс. — Не бросай меня. — вдруг просит Вова, обхватывает его за талию и тыкается губами в шею. — Пожалуйста, Хес. — Никто тебя не бросает. — отвечает Хес и обнимает его в ответ. — Я уже заебался. Спрашивал… У кого только ни спрашивал, что мне делать. Мне хуёво, страшно, непонятно, но без тебя мне хуже. Давай мы хотя бы попробуем? Быть вместе? — Как это попробуем? Как эксперимент? — Ага, посмотрим на нашу совместимость. — Я и так знаю, что она хуёвая. Мы разные до опупения, живём разными графиками и режимами, мы даже не пересечёмся ни разу, живя в одном доме. — Получится, у нас получится. — настаивает в отчаянии Вова, жмётся сильнее и трётся об его плечо щекой. — Ты просто хочешь в это верить. — Хесус аккуратно убирает его руки от себя, отсаживаясь, ему в лицо заглянуть не выходит, Братишкин сильно наклоняется вперёд, опуская голову. — Пойду умыться схожу, хорошо? — Да кто я, блять, чтобы держать тебя? Никто нахуй! — Вова вскакивает и выходит из комнаты. Хесус расстроенно вздыхает, сжимая штаны на коленках, медленно встаёт и идёт искать ванную. После он находит Вову, который выглядит, словно его ведут на эшафот, стоит мрачный в прихожей. — Быть вместе — это ведь слишком просто и неинтересно, вот так страдать куда веселее, да? — спрашивает он. — Ты не понимаешь. — Конечно не понимаю, я как тупая птица бьюсь об ёбанное стекло, снова и снова, пока не сдохну. Ебучее безумие. — Почему ты стоишь здесь? — спрашивает Хесус, отводя глаза от его полного боли взгляда. — Ты же собираешься уйти, провожаю. Хес не выдерживает, что-то рвётся внутри, если он сейчас уйдёт, пути назад не будет. Он так и останется трусом, упрямо бегущим от того, от чего невозможно убежать. Он шагает вперёд, хватает Вову и сжимает его в руках, утыкаясь лицом ему в плечо. — Вов, мне страшно. Страшно любить тебя. Страшно взять тебя за руку и сигануть в эту пропасть. — шепчет он, каждая часть тела, прижатая к Братишкину, горит, выжигает навсегда следы, что станут шрамами на всю жизнь. — Мне тоже страшно. Но не страшно, когда ты рядом. Хес поднимает голову, Вова ласково улыбается ему и первым тянется вперёд, прижимается к его губам, они мягко скользят друг об друга, это причиняет почти физическую боль, настолько реальную, после стольких дней ожидания. Они дрожат, касаясь языками, не могут насытиться, быстро глотают воздух, заглядывая в глаза, и снова целуются, снова. Хес скользит ладонью по двери, к которой прижимает Вову, и держит его затылок. Ближе. Так необходимо ближе. И горячо, что лёгкие горят, как от бега зимой. Они едва не скатываются на пол, когда коленки подгибаются, но остановится невозможно. Братишкин сжимает в кулаках его кофту, трётся об него бедром и всхлипывает в поцелуй. Как-то одновременно они шагают, отшатываясь от двери в сторону спальни, тянут друг с друга одежду, разрывая поцелуи только для этого, и обнажённые падают на кровать. — Смазка есть? — спрашивает Хес, проводя руками по его коже и следя за своими пальцами глазами, обращает внимание, что от засоса уже и следа не осталось. — Нет, только гандоны в ящике. — отвечает Вова, притягивая его обратно. — Сойдёт. — Что? Даже воспользуешься ими? — Альтернативы же нет. — он тянется к тумбе с трудом, находя в бардаке не глядя презервативы в ящике, но откладывает их на время в сторону и смазывает свои пальцы слюной. — Пиздец. — выдыхает Вова, пытается расслабиться, только слюна всё же не смазка, и он точно знает, чего с нетерпением ждёт. Хесус отвлекает его поцелуями, кусается, когда Братишкин сжимает его стояк в горячей ладони, и толкается в неё. Медленно. Горячо и узко, даже для пальцев. И Вова сладкий, нежный и мягкий, словно облако, Хес прижимается к нему всем телом и покрывает кожу поцелуями. — Блять, давай уже, нахуй, вставляй. — просит Вова, зажимая себе рот при каждом стоне, и раскачивается под размеренные движения. — Трахни меня. — Ну бля, ты узкий, что пиздец, потерпи немножко. — отвечает Хесус и ласково чмокает его в лоб. — Охуеть, несмотря на все разговорчики, секс у нас опять какой-то пиздануться нежный. — Я хочу этим насладиться, причём как можно дольше. — А я хочу тебя, причём как можно быстрее. — заявляет Братишкин и распаковывает один, царапая упаковкой ему спину, сам раскатывает презерватив по члену Хеса. Хесус прежде смотрит на него секунду, изучая, запоминая красное лицо и горящие глаза, целует в припухшие губы и подхватывает под поясницу удобнее, загоняя член в растянутый зад. Вова вскрикивает, царапая ему спину, за которую цепляется, выгибаясь, беспорядочно двигается и невольно зажимается, отчего Хес забывает, как дышать. Приходится выравнивать темп и дыхание, потому что голова кружится, и кончат они сейчас, не начав толком. Раз, два, три и глубокий толчок, снова выбивает из колеи, Хес впивается пальцами в простыни, Вова закусывает подушку. И всё заново. Быстро в итоге не получается. Они дышат в губы друг друга, отчитывая ими секунды, шепчут что-то невнятное и не останавливаются. Забывшись, Хесус оставляет засос у Вовы на плече и слушает, как бьётся его сердце в такт с его собственным. Быстрые, рваные толчки подводят к краю сознания. И мир схлопывается. Больше ничего не нужно. Только эти горячие объятия и сдавленные стоны.

***

Вова утирает половину лица краем подушки, а другую ребром ладони, пряча покрасневшие мокрые глаза. И Хес не может оторваться от расцеловывания его шеи, даже сейчас, стянув с себя презик и кинув его куда-то на пол, целует солёную кожу, сжимает его ладонь, переплетая пальцы, и гладит по животу. — Хес, я сейчас умру, дай хоть отдышаться. — просит Братишкин, мокрой от слёз и пота ладонью отталкивает его за лоб, сминая и без того смятую башню. Хесус перекатывается на спину и заворачивается в одеяло, довольно потягиваясь. — А мне одеяло? Хес ухмыляется, переползает к нему и укладывает Вову к себе на плечо, обнимая руками и одеялом. Так они дремлют в тепле около часа. — Как мы всё устроим? — тихо спрашивает Вова, высовывая нос из-под одеяла. — Не знаю. — признается Хесус, не открывая глаз. — Жить вместе будет сложно. — Не хочу сейчас об этом думать. — А я хочу. Знаешь, я могу начинать стримы раньше, чтобы заканчивать до тебя, тогда будет просто стримить из одной квартиры. Никто никому не будет мешать. — Ты не против жить со мной в сити? — А ты приглашаешь? — В ближайшее время я не собираюсь съезжать. За это время можно найти подходящую общую квартиру. — размышляет Хесус, пока треплет его по волосам и разглядывает потолок. — Ты как будто уже думал об этом. — Ну, может немного. — Вот козёл. — фыркает Вова, садясь. — Не знаю насколько долго мы сможем терпеть друг друга. — говорит Хесус и проводит пальцами по его голому торсу. — Я уже много лет не жил с кем-то дольше недели. — Я никогда не жил долго один. Они переглядываются. Всё кажется таким нереально сложным. Но отступать поздно.