Принцесса выбирает дракона: 10 ЛЕТ СПУСТЯ

XIII

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать — куда Вам путь

И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,

И Вы — на палубе…

Вы — в дыме поезда… Поля

В вечерней жалобе…

Вечерние поля в росе,

Над ними — вороны…

— Благословляю Вас на все

Четыре стороны!

М. Цветаева

31.12.2014

– Значит, у вас теперь здесь коммуна свободных художников? – входит Вера в светлую гостиную. По квартире разносится яркий запах мандаринов. Лицо у Веры мокрое от растаявшего в тепле дома снега: за окном стеной метель, всё белым-бело и едва видно очертания соседних домов. – Пап, это не экологично! – капризно говорит Надя в телефонную трубку и одной рукой обнимает мать. – Мы уже украсили искусственную… Пап! Вера глубоко вдыхает аромат молочного ириса возле её шелковистой макушки. Надя же недовольно цокает, бросает в динамик “ладно” и отключается. – Мамуль! – переключает она, наконец, на Веру своё внимание. – Тебе во сколько в аэропорт? – Выезжать надо часика через… – Вера отточенным движением вскидывает запястье. – Три. Надя с лёгким огорчением вздыхает. Уговаривать мать остаться она не пыталась раньше и не начинает сейчас. – В январе у меня последний экзамен по аттестации, мы с Олимпиадой уже назначили дату, – авторитетно заявляет она. – Сдам и прилечу. Устроишь мне американские каникулы? – Деловая, – цокает Вера языком и ласково заправляет дочери за ухо выбившуюся прядь. – Что? – хмурится она. – Думаю, какая ты у меня самостоятельная, – с нескрываемой гордостью отвечает она и оставляет на макушке дочери лёгкий поцелуй. – Разумовский сказал, что уже договорился о том, чтобы тебе дали консультацию по поводу университетов. Он говорит, там такие проныры – сопровождали в поступлении кого-то из Рокфеллеров. – Ладно, – не спорит Надя. – Но я и здесь буду присматривать варианты. – Только давай договоримся, – заговорщически подмигивает Вера, – что эти варианты не будут включать цирковое училище. Надя с иезуитским коварством хмыкает в ответ. – Я думала, всё привезут из ресторана, – хмурит лоб Вера, когда Надя тащит её за собой на уютную кухню со свежим ремонтом и вручает ужасно опасный с виду нож. – Ну! – фыркает дочь. – По Таниному рецепту оливье ни в каком ресторане не сделают. Вера вздыхает. – Там рецепт-то… – закатывает она глаза. – Нужно взять самый дешёвый майонез и колбасу из туалетной бумаги, вот и весь секрет хозяйки. – Я хочу, чтоб у нас сегодня всё было как в детстве, – Надя чуть грустнеет. – Помнишь, в тот первый Новый год, когда… – Папу вернулся домой? – деликатно покашливает Вера и с любопытством вчитывается в этикетку на банке зелёного горошка. – Раз уж мы всё равно празднуем не по-настоящему, можно представить, что всё снова как раньше. – Ты поэтому просила меня взять с собой то самое платье? – А ты взяла? – Там, с остальными вещами, – взмахивает Вера подбородком в сторону прихожей, где оставила небольшой чемодан с ручной кладью. – Попозже переоденусь. – Погоди! – восклицает дочь и уносится на пару минут в другую комнату. Вернувшись, она протягивает Вере бархатную коробочку. – Ты тогда сказала, что отдашь обручальное кольцо ювелиру, чтобы он его переплавил, и я… Вера нажимает на крохотную кнопочку футляра, и верхняя крышка с тихим щелчком откидывается. Россыпь бриллиантов сверкает, как застывшие в металле слёзы. – Я такой разнос клинингу устроила. Хотела их засудить, – укоризненно качает головой она. – А кольцо, выходит, ты стянула. – Ну, я думала, вы с папой, как обычно, помиритесь, и оно ещё пригодится. Вы же всегда… – она затихает. – Ну, в общем, это чтоб всё было как тогда. Наденешь? Вера из последних сил выдавливает из себя улыбку и продевает безымянный палец в тонкий ободок из белого золота. Кольцо садится, как влитое. – Красивое… – любуется Надя украшением. – Мы с папой вместе выбирали. – Я не знала, – искренне удивляется Вера. – Это был наш с ним секрет, – улыбается дочь с тихой печалью. – Ладно, надо готовить, а то мы не успеем ничего. Вера кивает и со сжимающимся сердцем наблюдает, как деловито мечется по кухне дочь: кажется, роль главной хозяйки ей пришлась очень по нраву. – Да уж, Надежда, – с нотой осуждения комментирует непривычную для себя картину Вера. – Я с дядей Космосом ещё проведу воспитательную беседу. И ты тоже не рассчитывай на полную свободу. Мы с отцом договорились, что он постоянно будет заезжать. И я уже подыскала тебе помощницу по хозяйству. Надя закатывает глаза в ответ на материнские нотации. – На самом деле, я бы собрала всех в нашем старом доме, – переводит она разговор в другое русло. – Но хотелось как-то… На нейтральной территории, что ли. – Всех? – настороженно уточняет Вера. Дочь принимается увлечённо измельчать огурцы. – Значит, и папа тоже приедет? – Ну-у… – неопределённо мямлит она и поводит плечом. К Надиному облегчению в кухню влетает Руслан, который не потрудился снять свой балахон с капюшоном даже по случаю Нового года – пусть и ненастоящего. – Надьк, Санчос такой хит наваял! – потрясывает он акустической гитарой, что держит в руках, и принимается перебирать струны, мяукая в унисон их мелодичному звучанию. – Слова сейчас какие-нибудь навертим… и всё, поняла? Тема точно выстрелит, я тебе гарантирую! – Кыш! – фыркает на него Надя. – На кухне либо работают, либо отсутствуют! – Чуждый ты искусству человек, Надьк, – нагло ухмыляется он и никуда с кухни не девается. – Зря мы тебя к себе в группу взяли. – Без меня вашей группы бы вообще не существовало. – Да прям! В комнату тихо и по обыкновению молчаливо вплывает Сашка, которого Руслан бесцеремонно обнимает за шею рукой, а тот нисколько даже не сопротивляется – только с опаской оглядывается по старой привычке и чуть втягивает голову в плечи. – Я тебе так скажу: мы с Санчосом общий язык точно бы нашли, – треплет его короткую стрижку Руслан. – Да уж, имела удовольствие за этим наблюдать, – мнительно подмечает дочь. – А что, – не выпускает Руслан из беспардонных объятий своего нового друга, другой рукой ловко утащив из-под лезвия Надиного ножа маринованный огурец, который бодро хрустит на его крепких зубах. – Музыка – наш общий язык. А то что мы сначала не поладили… Так это для истории хорошо. – Какой ещё истории? – Нашей, – взмахивает он растрёпанными вихрами. – Истории нашей группы. Руслан выпрямляется, задирает нос и принимается с чувством декларировать, чеканя каждое слово: – Как мы вопреки всем невзгодам, будучи двумя противоположностями, встретились и… Вот увидишь: про нас фильмы таки-ие ещё будут в Голливуде снимать! Раздаётся тихое цоканье когтей по паркету. – И Малыша там покажут, – Руслан присаживается на корточки и треплет добермана за мощную шею. – Правильно я говорю, звер-р-рюга? Малыш негромко гавкает, и по его рокочущей, но миролюбивой интонации ясно, что он согласен. Пёс опускает тяжёлую лапу Руслану на плечо и довольно свешивает розовый влажный язык из пасти, а Вера вспоминает, каким Малыш был в тот их первый с Пчёлкиным по-настоящему семейный Новый год совсем ещё щенком. И ещё вспоминает, как была счастлива и думала, что счастье это у неё, наконец, никто больше не сможет отобрать. – Вы вопрос с училищем решили? – вдруг спрашивает Вера, пряча за кашлем предательское дрожание в голосе. – А как же, Вер Леонидовна, – ухмыляется Руслан. – Я вчера им заявление отнёс. – Какое? – Так на отчисление, – встаёт он на ноги и радостно хрустит новым огурцом. – Ваша мегера, считай, победила. Я решил, для истории великой группы так будет лучше: Санчос у нас получит потом диплом Консерватории, а я вроде как буду уличным музыкантом. Красиво, а, Вера Леонидовна? Вера неопределёно качает подбородком из стороны в сторону. – Батя только узнал и таких мне отвесил… – Руслан многозначительно округляет глаза. – В общем, мне надо будет найти, где перекантоваться, пока дома всё не утихнет. Он выразительно смотрит на Надю. – Ай! – восклицает Вера и прижимает к губам палец с проступившей от неглубокого пореза каплей крови. – Так, вот, Надежда, вот это уже перебор. Мы не договаривались, что ты будешь жить с… молодым человеком! Надя с досадой разводит руками в ответ на нахальную просьбу Руслана, а когда тот с горьким вздохом отворачивается, одними губами говорит “спасибо”, глядя на мать. – Ты можешь пожить у нас, – тихо вставляет реплику Сашка как бы между делом, увлечённо подёргивая гитарные струны и ни на кого не глядя. – У вас? – недоверчиво вздымается широкая бровь Руслана. – А твой предок чё скажет? Без обид, Санчос, но он у тебя дядька непростой… – Главное договориться с Аней, – не отрывая глаз от гитарного грифа, меланхолично объясняет Сашка. – Аня хорошая. Она разрешит. – Тогда фигня вопрос! Женщинам я нравлюсь, – белозубо улыбается Руслан, а Вера это его громкое заявление мысленно подвергает большим сомнениям, но в разговор не вмешивается. – Замётано! Удовлетворённая тем, что поиски решения проблемы с временным жильём для Руслана ведутся в нужном направлении, Вера отправляется в ванную комнату, на пути к которой её и застаёт трель дверного звонка, почему-то отозвавшаяся сосущим чувством пустоты под ложечкой. – Мам, откроешь? – доносится из кухни Надин голос. Предчувствия не обманывают: на пороге собственной персоной стоит Пчёлкин. Вера тянет ноздрями воздух: к хвойному аромату ели, что он радостно сжимает в руке, примешивается лёгкий запашок спиртного. – Не опоздал? Надежда, принимай доставку! – громко басит он и втаскивает разлапистую ёлку в прихожую. Ёлка живая, с неё сыпятся иголки и летят в стороны капли влаги от тающего снега. – Да оставь ты её просохнуть в коридоре! – выпихивает Вера ёлку обратно и с осуждением смотрит ему в подёрнутые нетрезвым блеском глаза: – И тебе, кстати, тоже не помешало бы... Пчёлкин только счастливо улыбается и, не споря, отдаёт Вере на откуп возню с притащенным деревом. По этой нехарактерной покладистости она прикидывает в уме объём спиртного, который бывший муж успел уже употребить. – Тут же стоит ёлка, зачем ты эту приволок? – закрывает она за собой дверь и морщится от лёгкой боли: неосторожно задела свежим порезом колючие иголки, и тот снова начал кровоточить. – Это не ёлка, а кусок пластмассы, – свободным движением скидывает Пчёлкин своё пальто. Вера подбирает прямо с пола мягкий и влажный кашемир, не терпящий такого обращения, и с укоризной цокает языком: – По утрам пьют только аристократы и дегенераты, – беззлобно поддразнивает она бывшего мужа. – Так всё правильно, – нагло ухмыляется он. – Раз жена у меня принцесса – то я кто? – Ты дурак, – с досадой вздыхает Вера. – И жены у тебя нет. Пока. Пчёлкин ловит её правую руку в свои ладони и с радостной улыбкой хватается за надетое на Верин безымянный палец обручальное кольцо. – Твоя неправда, – торжествующе подытоживает он. – Я аристократ, получается. Значит, надо соответствовать. – Надька попросила надеть, – вмиг серьёзнеет Вера лицом. – Ей хочется, чтобы всё было, как в детстве. Даже старое платье меня заставила найти… На самом деле я хотела его тебе отдать перед вылетом… Вера сглатывает царапающий горло ком. – Оно ей нравится, – смотрит она в помрачневшее лицо бывшего мужа и многозначительно кивает в сторону кухни, откуда раздаются голоса Нади и Руслана. – Так что пусть ей и пригодится. Когда-нибудь… Не сейчас! – добавляет она с нажимом. – Если я по твоему недосмотру стану через год-другой бабушкой, то ты, Пчёлкин, пеняй тогда на себя. – Какой ещё бабушкой? – непонятливо хмурится он. – Слишком молодой, – округляет Вера глаза. – Да перестань! Надька у нас умница, она ничего такого... Вера скрещивает на груди руки и для убедительности повторяет свою просьбу: – Постарайся, пожалуйста, ничего такого не допустить. Пчёлкин вдруг становится предельно серьёзен. – Ладно. Обещаю, – коротко кивает он. – Если что, от всех нежелательных детей избавлюсь. Вера с искренним возмущением хлопает его по плечу. – Пчёлкин! Прекрати паясничать, я серьёзно с тобой разговариваю. Он ловит её руку и вдруг тесно и нежно прижимается к фалангам пальцев губами. Губы у него после улицы ещё холодные, но у Веры по телу отчего-то растекается приятное тепло. – Верк… – тянет он бархатно, с пронзительной лаской и тоской, а потом приближается к ней одним стремительным порывом и проводит по щеке кончиком носа. Шепчет: – Может, ну её, эту твою работу? В ванной, куда Вера молниеносно бросается от захлестнувших чувств, выпутавшись из объятий Пчёлкина, она надёжно запирает дверь, включает кран на полную мощность и до онемения держит под ледяной водой руку – ту руку, которую он только что сжимал в своей ладони и трепетно целовал. Порез продолжает кровоточить: на раковине, за которую Вера цепляется от бессилия пальцами, остаются алые разводы. Перед глазами у неё всё плывёт от горячих слёз. За накрытым столом все собираются чуть позже; Вера кое-как восстанавливает хрупкое эмоциональное равновесие и старается держать с Пчёлкиным безопасную дистанцию, ежесекундно напоминая себе, что обручальное кольцо обвивает её палец лишь временно. Заезжает Космос, тёплый, солнечный и довольный – он на днях вернулся в Москву. Веру подмывает высказать ему всё, что она думает о подаренной своей несовершеннолетней дочери квартире, но прощальный праздник омрачать не хочется. На экране телевизора в гостиной, где они собираются за столом, появляется изображение Спасской башни: стрелки курантов не движутся, замерев в шаге от полуночи. – У всех есть ручки? Что налить? Все готовы? – сыпятся Надины вопросы, и вокруг Веры всё приходит в движение и суету. – С билетами так туго, что ли? – слышит она в окружающем гомоне тихий голос Пчёлкина и вздрагивает от неожиданности. Ещё секунду назад на этом же месте, по правую руку от Веры, сидел Космос. Теперь – Пчёлкин, и деваться Вере уже некуда: Надя вот-вот нажмёт на пульте от телевизора кнопку проигрывания, и новогодние куранты начнут отбивать полночь посреди белого дня. – Что? – покашливает она. – Говорю, можно было и в январе улететь, а не под самый Новый год, – по-хозяйски кладёт он руку ей на плечи, чуть притягивает к себе и испытывающе заглядывает в глаза, чуть приподнимая бокал с шампанским. – Ваша контора так экономит, покупая билеты на даты, которые никто в здравом уме брать не станет? – Это у нас праздник, – отвечает Вера, встав на ноги и подняв в руке бокал. – А у них уже почти рабочие будни. Хотят, чтобы я как можно скорее приступила к рабочим обязанностям. Пчёлкин скептически хмыкает, его рука скользит вниз, к Вериной талии, и они оба встают на ноги вслед за всеми присутствующими. В разные стороны летят искры бенгальских огней, Космос зычно улюлюкает, Надя хохочет; Пчёлкин, по-прежнему прикрываясь хрустальным бокалом, склоняется к Вериному лицу и хрипловато шепчет: – Что загадаешь? – Не скажу. Не сбудется, – горло пересыхает, и она делает крохотный глоток шампанского. Терпкий запах мужского парфюма и табака, который заполняет всё пространство, пьянит сильнее. Бывший муж – Вера не устаёт себе об этом напоминать – с нахальством возражает: – А я вот скажу, и сбудется. Вера лишь слегка выгибает бровь, пытаясь прочесть мысли в его лукавом взгляде. – Хочешь, загадаю, чтобы ты никуда не улетела? Набатом бьют куранты, отмеряя удары Вериного сердца. – Ну вот, – криво ухмыляется она. – Рассказал. Не сбудется. – Ерунда. Это ни на что не влияет. – Как верно подмечено. Это ни на что не повлияет, – проговаривает Вера чётко и тихо, но он слышит, и глаза у него делаются чуть темнее от печали. Двенадцатый бой звучит как точка – окончательная, самая последняя; они так и стоят друг напротив друга, смотрят в глаза, будто разговаривают, но чего-то едва уловимого друг в друге не понимают. Никогда не понимали. Вокруг громко и весело; между ними – тихо и обречённо. Вера допивает шампанское, бумажка возле её тарелки так и остаётся чистой, несожжённой. Вера ничего не загадывает. – Пошли, – говорит Пчёлкин и тянет за собой, когда со всеми взаимными поздравлениями и объятиями, наконец, покончено. – Пошли-пошли. Вера поначалу пытается сопротивляться, но быстро сдаётся и покорно следует за ним в соседнюю комнату, где темно и пусто. Это спальня, в ней ещё пахнет едва уловимым душком свежей краски, а за новенькими стеклопакетами горит огнями беззвучная Москва – шумоподавление тут отличное. Вера заодно прощается и с ней. Пчёлкин осторожно прикрывает дверь. – Так ты уже… – прерывается он на короткий кашель и запивает его остатками спиртного. – Всё уже, значит, решила? – У меня самолёт через несколько часов, Пчёлкин, – мягко отвечает она и садится на заправленную постель. – Конечно, я всё решила. Он шагает к окну и замирает на фоне ночных всполохов света, ковыряя наклейку на недавно вставленном в раму стекле. – Хорошая квартира, – заполняет Вера тишину ничего не значащей репликой. – После того, как устроишь Космосу выговор за то, что он без спросу подарил её нашей несовершеннолетней дочери, не забудь его всё-таки поблагодарить. – Обойдётся, – сквозь смешок отвечает Пчёлкин. – Без благодарности? – Без выговора, – снисходительно отзывается он. – Надьке надо потихоньку приучаться жить самостоятельно. Матрас рядом с Верой прогибается под его весом. – У меня от этой самостоятельности сердце не на месте, Пчёлкин. Как так можно: одним взмахом перевернуть все плану, всю жизнь… Она музыкой-то особо не любит заниматься. – Ты, Вера, в юности тоже много чего сначала не любила… – выразительно вскидывает он брови и криво ухмыляется, беспардонно проведя подушечками пальцев по её колену. – А потом как-то изменила своё отношение. – На себя намекаешь? Пчёлкин красноречиво молчит. Раздаётся тихое поскрёбывание у двери, и Вера впускает в безмятежный покой пока ничейной спальни Малыша. Тот забирается на постель, сворачивается клубком и кладёт между ними голову. Вера чешет сопящего пса за ухом. – Вырос так, – говорит она. В голосе у неё дрожь, а на глаза наворачиваются слёзы, и бороться с ними тут, в темноте и наедине с бывшим мужем, отчего-то практически невозможно. – Ты что? – утыкается Пчёлкин носом Вере в висок и сам треплет пса за лапу. – Мы его кормить будем, не переживай, Вер… Фотографии присылать… – Надька хотела, чтобы сегодня всё было как в тот раз, когда мы впервые все вместе отмечали Новый год. Помнишь? – она переходит на шёпот, чтобы в голосе неразличимы стали плаксивые интонации. – Помню, – отвечает так же тихо он. – Ему сейчас было бы почти десять. Тоже, – всё равно предательски срывается Вера на последних словах и всхлипывает. Её рука почти судорожно гладит шелковистую собачью голову. – Малыш тоже тогда у нас только появился, – продолжает Вера, зажмурившись. – Надька ему имя выбрать не могла, помнишь? Каждую неделю новое придумывала. Мы тогда ей как раз рассказали, что у нас будет малыш. И она заявила, что у неё тоже будет. Свой малыш. И назвала так щенка. Малышом. Пчёлкин не сдерживается, тихо прыснув от смеха; но сразу же затихает. Обняв Веру, он прижимает её за плечи к себе, и его дыхание щекочет ей щёку. Он кладёт свою руку на её ладонь и легонько сжимает. Ничего не говорит, но Вере и не нужно слов: ей приятно, что этот момент они делят вместе, что они – заодно. Пауза тянется и тянется; понять, сколько проходит времени, невозможно. Вера откидывается назад и ложится спиной на постель. На тёмно-сером в ночи потолке в пляшут расплывчатые пятна света, льющегося из окна из окна. Пчёлкин с тихим шорохом тоже вытягивается рядом. Слышно только их размеренное дыхание и посапывание Малыша: он тёплым клубком греет Вере ноги. – Так значит, улетаешь? – Улетаю. – И что, с твоим-то тёмным прошлым даже дали визу? – Костя… – Вера прерывается и кидает на его профиль вороватый взгляд. – Разумовский всё уладил. Правда, Пчёлкин, тебе будет лестно узнать, что брак с тобой, видимо, изрядно подпортил мне реноме в глазах американских властей. Он невесело усмехается. – Не зря жизнь прожил, значит, – кисло ехидничает он. – Тебе это всегда мешало, да? Особенно после того, как ты у нас заделалась в карьеристки. – Чего ты выдумываешь? – Я говорю как есть, – вздыхает он. – Может, мне это и мешало, но развод предложил ты, – звучит её веский и самый главный аргумент. – Значит, тебе что-то во мне мешало намного больше. – А ты бы сильно обрадовалась, если бы твоего мужа снова отправили на зону? – Не знаю… – издаёт она лёгкий смешок. – В прошлый раз это даже освежило наши отношения. Пчёлкин тоже смеётся. Вера чувствует невесомое касание его пальцев на запястьи: он ласково поглаживает кожу, прикрыв глаза, и чему-то улыбается. Вера вдруг озадаченно хмурит лоб. – Подожди, – напрягается она и приподнимается на локтях. – Ты при разводе был согласен отдать мне что угодно, кроме бизнеса. Пчёлкин, не поднимая век, с досадой выдыхает. – Бизнеса, на часть которого я имела полное право, потому что его тебе отдал мой отец, – продолжает Вера. – Но ты поставил категорический ультиматум. И ладно я. Ты даже Надьке ничего не отдал… Пчёлкин! Она теребит его расслабленное предплечье за рукав, отчего тот вынужденно распахивает глаза. В них виднеется лёгкая тень сожаления. – Ты не хотел, чтобы я имела хоть какое-то отношения к бизнесу, чтобы и меня не могли посадить? Пчёлкин не отвечает. Смотрит на Веру прямо и спокойно. – Идиот, – резюмирует она. – Поэтому я ничего тебе не говорил. – Почему? Он вздыхает и тоже садится, чуть ссутулив плечи, точно от бесконечной усталости. – Ты же всегда всё знаешь лучше, Вера. И на этот раз попыталась бы что-нибудь придумать. Мы с тобой и так были недалеки от полномасштабных военных действий, а попытки вырулить ситуацию в разные стороны вообще привели бы к полном краху. – Ну а развод, конечно, спас наши отношения, – саркастично подводит Вера неутешительный итог. – Ну… – невозмутимо усмехается он. – Иногда полезно отдохнуть друг от друга – Это уж точно, – передразнивает Вера его ироническую интонацию. – Тем более когда подворачивается такой удобный шанс снова побыть холостяком со всеми вытекающими, да, Пчёлкин? Как там у вас с Милочкой? – Не так, как ты думаешь, – чуть помолчав, отвечает он. – Да я о вас не думаю, – пренебрежительно фыркает она. – Вот что мне всё это время не давало покоя – так это как и когда вы сошлись? Чтобы яснее продемонстрировать своё безразличие, Вера снова вытягивается на мягком матрасе. Малыш, которому мешает спать лишняя суета, недовольно пыхтит. – Ты знала, что твоя Милочка собиралась слить в прессу, каким образом тебе достался твой диплом журфака? – Что? – приподнимает Вера голову и с изумлением смотрит на сосредоточенно уставившегося на неё Пчёлкина. – Жека мне сигнализировал, что она связалась с ним по одному из его каналов и слила на тебя компромат, – объясняет Пчёлкин. – На той встрече в отеле, где нас видела Ольга, мы с ней этот вопрос и обсуждали. – Что значит “обсуждали”? – недоумевает Вера. – Значит, что я от всего сердца просил её не делать тебе гадостей. – И она послушала? – Послушала, – неоднозначно качает он головой. – Как же ты её убедил? – Сказал, что ей это не поможет, – не моргая, говорит он зловеще. – Я ещё тогда понял, что у между её родственницей и этим твоим хмырём что-то есть. И дочурка там тоже замешана. Ну, она не смогла устоять перед моим природным обаянием… Пчёлкин по-мальчишески обворожительно улыбается, а Вера до скрипа сжимает челюсти, уловив двусмысленность в его словах. – …и рассказала мне всю историю: мол, мамуля договорилась, чтоб её дочка потянула лямку в российской редакции годик-другой, а потом любовник благополучно устроил бы её на тёпленькое местечко за океаном, – задумчиво потирает он кончик носа. – Но потом мамуля из-за чего-то вспылила, любовник её от обиды дал заднюю, а тут ему подвернулась ты. Он быстренько совершил рокировку, предложил тебя в качестве замены и был таков. А Мила твоя решила, что тебя можно устранить, если сделать информацию о поддельном дипломе достоянием общественности. Вера с досадой кривится. – В американский офис меня бы точно уже не взяли, если бы и до них это всё дошло, – она облизывает пересохшие губы. – А Милочкина мама наверняка бы ей посодействовала в распространении информации. – Ну вот, – вздыхает он. – Так что не стоит благодарности. – Подожди-подожди, – Вера не поддаётся на его попытку увильнуть. – Во-первых, почему это она тебя послушала? Напомню, что мы с тобой были тогда в браке, и если ты… – Я тебе никогда не врал, – словно в подтверждение своих слов выдвигает вперёд челюсть Пчёлкин. – Тогда у нас ничего не было. Я просто её убедил, что ты никуда не согласишься ехать, а ей самой нужно просто подождать, пока у твоего хмыря не останется иных вариантов, кроме как вернуться к изначальной кандидатуре. – Просто убедил? – Просто убедил, – эхом повторяет он. – Ладно, – решает она принять на веру его сомнительные оправдания. – Но в ресторане-то вы что тогда делали? Пчёлкин сдавленно хмыкает и буравит Веру пристальным взглядом исподлобья. – Всё то же самое, – медленно выговаривает он. – Ты дала Разумовскому своё окончательное согласие на отъезд. Мила решила, что предложенный мной план не выгорел, а значит, можно пускать в ход компромат. – Подожди, Пчёлкин, – Вера подтягивает ноги к себе и перекатывается на колени, настороженно вцепившись в Пчёлкина взглядом. – Ты что, женишься на ней, чтобы она не испортила мне репутацию? – Да не женюсь я на ней, прекрати уже этот фарс, – брезгливо морщится его лицо. – Как это не женишься? Ты её там, в ресторане, своей невестой назвал. – Так её по крысиной наводке твоего хмыря хотели из ресторана выпереть, – пожимает плечом Пчёлкин. – Не мог же я не вступиться за даму. К тому же, тогда она разозлилась бы ещё сильней. А после той сцены, что ты устроила… С кольцом, со всей это… Экспрессией, – он с плотоядным удовольствием обнажает ряд верхний зубов в лёгком оскале. – Она даже немного повеселела. Честно говоря, и мне тоже понравилось. Вера прикрыла веки, утихомиривая слабую вспышку раздражения в груди. – Значит, дама была тебе потом очень благодарна за этот подвиг? – ядовито продолжает за него Вера. Пчёлкин, хитро щуря глаз, неопределённо качает головой. Вера сдавленно фыркает. – Там такая тёща, Вер… – Пчёлкин присвистывает, возведя к потолку взгляд. – Я думала, ты мечтаешь с ней породниться. – Лет пятнадцать назад, может, и мечтал. Но точно не в таком ключе, – возражает он с нескрываемой иронией. – Не, Вер, если брак с тобой меня чему и научил, так это не иметь дел с женщинами, у которых слишком крутые родители. Или даже не так! Лучше не иметь дел с женщинами, у которых вообще есть родители. Так что ты мне, в общем, по этому параметру подходишь. Он откидывается назад и кладёт руку под голову, с лукавством изучая Верино лицо. – Я думаю, помаялись ерундой и хватит, а? – прикусывает он губу. – Как считаешь? – Да? – переспрашивает Вера. – Да, – просто подтверждает Пчёлкин. – В делах всё налаживается. Белый потихоньку всё разруливает. В общем, получается, в разводе больше смысла-то и нет. – Ах, вот как… – растягивает Вера губы в лёгкой понимающей улыбке и кивает. – Получается, нет. Пчёлкин порывисто возвращается в вертикальное положение и берёт Веру за руку. Она смотрит ему в лицо, по-прежнему нежно улыбаясь, и выдерживает короткую паузу. – Ищи себе другую сироту, Пчёлкин, – мотает она подбородком и клонит ухо к плечу. – А у меня на горизонте новые карьерные высоты. И я не собираюсь отказываться от всего, что мне предлагают, только потому что ты вдруг снова поманил меня к себе пальчиком. Понимаешь? Пчёлкин с досадой трясёт головой и морщит лицо в обескураженной гримасе. – Ве-ер, – приглушённо тянет он и замирает в непозволительной близости от неё. – Ну, наладилось всё. Не улетай. Подушечки пальцев мягко скользят по её щеке, и Вере становится тепло и хорошо от этого невесомого касания. – Нет. Я не могу. Так не могу, – твёрдо отвечает она, но безумно хочет согласиться. – Всё ты можешь. Прямо сейчас твои билеты порвём. – Я подведу людей. – Отправь им свою Милку. Всё равно нам от неё надо как-то избавиться. А там, в Штатах, они даже разницы не заметят, – шепчут его губы, почти касаясь её. – Ну спасибо за комплимент, – горько усмехается она, подаваясь вперёд и подарив ему лёгкий поцелуй. – Оставайся. – Меня уволят. Совсем. С концами. И после такой выходки возьмут разве что гороскопы в “Теленеделю” сочинять. – Зато ты будешь с нами, – целует он в ответ так же ласково и едва ощутимо. Вера остраняется, обведя глазами его лицо. Сердце болезненно сжимается. – Нет, Пчёлкин, – наконец, выдавливает она вопреки всем вопящим внутри чувствам и инстинктам. – Я останусь не с вами. Я останусь с тобой. И только с тобой. У Надьки своя жизнь вот-вот начнётся, я ей буду не нужна. Ты тоже снова погрузишься в работу. Ты думаешь, я не понимаю, что у вас с Беловым за дела сейчас начнутся? Это не лучший период для налаживания отношений. Так что я, выходит, останусь ни с чем. – Как ни с чем? С поддельным дипломом журфака как минимум, – беззлобно шутит он. – Куда-нибудь тебя с ним пристроим. – Куда меня с этой подделкой возьмут? – язвит она. – Я эту подделку, между прочим, сам тебе и организовал, – прижимается он к её лицу лбом и нахально ухмыляется. – Так что качество на высоте. Возьмут куда хочешь. – Я не хочу, чтобы меня куда-нибудь пристраивали, – невесело улыбается она. – Тогда, при разводе… Вера снова садится и рассеянно принимается мять подушку. – Пчёлкин… – болезненно скривившись, спрашивает она, – если б тебя поставили перед таким же выбором… Разве ты предпочёл бы меня бизнесу? Вера многозначительно затихает, а Пчёлкин отводит взгляд в сторону. Может, он и мог бы сейчас соврать, но какой в том смысл, если Вера знает правду. – Значит, решила. Окончательно и бесповоротно? Она молча кивает и поднимается на ноги, пока Пчёлкин наблюдает за ней с отблеском боли в глазах. – Но я буду приезжать, – ободряюще похлопывает она его по плечу. – Если к тому моменту ты всё-таки не найдёшь себе более подходящую сироту – звони. Малыш печально вздыхает в полудрёме. Пчёлкин слегка дёргает его за лапу и говорит, что они прорвутся и чтобы пёс не расстраивался. – Мам, давай мы тебя все в аэропорт проводим, а? – прильнув к Вере, бормочет ей в шею Надя. – Не надо, – мотает она головой и поглубже вдыхает её молочный аромат. – За мной машину прислали, в аэропорту я долго ждать не буду: приедем – и сразу на посадку. Всё! Долгие проводы – лишние слёзы. Дверь за ней закрывает Пчёлкин. И тихо говорит напоследок: – Но желание я загадал, – облокотившись на дверной косяк, замирает он и кивает на Верин чемодан, который уносит приехавший за ней водитель. – Так что вещи-то можешь оставить здесь. Чё их таскать туда-сюда? Улыбка, которую вместе с обручальным кольцом она оставляет ему на прощание, даётся Вере неимоверным трудом. В лифте, кабинка которого едет так мягко, что кажется, будто она не спускается к земле, а недвижимо зависает в неизвестности и безвременьи, Вера плачет и вытирает слёзы мехом рукава. Но двери мягко разъезжаются в стороны; и в салоне авто, и в терминале аэропорта, и в самолёте она ничем больше не выдаёт, что от сосущей пустоты под рёбрами ей хочется не плакать, а реветь навзрыд, выть, хочется попросить пилотов развернуться, хочется передумать, сказать Пчёлкину, что это всё глупость, чтобы сам Пчёлкин не слушал её и ни на йоту не верил. Пусть бы он сделал что-нибудь, предпринял, перехитрил бы Веру, чтобы она вынуждена была остаться и не принимать судьбоносное решение самостоятельно… Он загадал своё желание; а её бумажка осталась чистой и не сожжённой. Вера до сих пор не знает, что бы она на ней написала: ум твердит, что нужно уезжать, что сейчас ей сложно, но потом всё непременно отболит, сердце просит остаться, сердце обещает, что болеть не перестанет никогда. Она ступает на чужую землю ватными от длинного перелёта ногами. Сон в самолёте получился поверхностным и прерывистым: Вера засыпала и видела в темноте глаза Пчёлкина, просыпалась, видела синеву неба за стеклом иллюминатора и снова вспоминала его глаза, засыпала и просыпалась, засыпала и просыпалась... Голова трещит. Офицер за окном в будочке паспортного контроля изучает Верины документы слишком внимательно и долго, ей хочется поторопить госслужащего, но это может дурно кончиться. Наконец, офицер поднимает от документов настороженный взгляд и говорит: – Пройдите, пожалуйста, за мной.

⚡ ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!⚡

В моём ТГ-канале вы найдёте

эксклюзивные материалы

к 10й и 11й главам:

❤️ АРТ с Верой и Пчёлкиным

❤️и дополнительную НЦ-сцену ❤️⚡

Переходите по ссылке в примечаниях!⚡