Принцесса выбирает дракона: 10 ЛЕТ СПУСТЯ

XIV

Начнёт выпытывать купе курящее

Про моё прошлое и настоящее.

Навру с три короба — пусть удивляются!

С кем распрощалась я – вас не касается.

– Что значит не пустили? – спрашивает Разумовский, которому Вера звонит прямо из аэропорта. – Допрашивали. Часа три просидела. Никуда не пускали, закрыли в этой комнате метр на метр… – с шумом выпускает она воздух сквозь зубы и чувствует, как в груди не перестаёт кипеть гнев и раздражение. – Всё время спрашивали про… – Бывшего мужа? – заканчивает за неё Разумовский. – Я не понимаю, – измученно роняет она лоб на ладонь. – Они ведь уже спрашивали. Всё, наверное, изучили. И разрешили въезд. Но развернули на границу. Что произошло? Трубка тихо покашливает. – Ладно, – обескураженно резюмирует он. – Я постараюсь всё узнать. Вера опускает трубку на рычаг и без сил приваливается к стене. – Мэм? – осторожно подходит к ней крепкий мужичок с рацией и при погонах. – Мэм, вам нужна помощь? С вами всё в порядке? Вера согласно мычит ему в ответ, он отходит, но не дальше, чем на пару метров: наблюдает. Батарея мобильного разряжается. Мест в бизнес-классе на ближайший до Москвы рейс не находится, о чём участливо сообщают милые работницы авиакомпании, проникнувшись к Вере сочувствием. Ждать следующий рейс долго – в новогодние праздники по маршруту от Нью-Йорка до Москвы самолёты курсируют редко. Обратно домой приходится лететь ещё двенадцать часов экономом, не смыкая глаз – внутри у Веры всё бурлит и полнится гневом. На борту нет даже доступа в Интернет, и Вера не может ни с кем связаться до самой посадки. Мобильный Пчёлкина молчит; она, уже чертыхаясьв слух, звонит Космосу – тот тоже не отвечает. – Мама? – слышит она сонный и удивлённый Надин голос. – Ты долетела? – Нет, – цедит сквозь зубы Вера, выхватывая чемодан с движущейся ленты и толкаясь среди вялых и медлительных пассажиров эконома. – Меня не пустили в Штаты. – Чего? – Надя, кажется, от этой новости пробуждается окончательно. – Потом объясню. Где твой отец? В трубке слышится тихое шуршание. Вера запоздало смотрит на часы: вечер стоит уже совсем не ранний. – Они уехали. – Они? – Да, – подтверждает дочь. – Когда ты уже улетела, заехал Сашкин папа. – Зачем? – Ну, сначала я подумала, что за Сашкой, – объясняет Надя. – Но Сашку они оставили. А вот папу забрали. – Они? – Дядя Космос тоже с ними. И папин водитель ещё. Они на его машине, кажется, уезжали, потому что… Надя неожиданно смолкает. – Что? – всем телом напрягает Вера. – Ну… – шумно дышит в трубку дочь. – Папа, он… Немного… Ну, выпил. Он сказал, что ему надо к Миле. В динамике сотового повисает звенящая тишина. – Угу, – не размыкая губ, мычит Вера. – Но её адрес он не помнил. Вот. А его водитель помнил, – извиняющимся тоном разъясняет дочь. – Ну, они все с ним и поехали. Надя, как будто пытаясь изжить неловкость, начинает сама сыпать вопросами: – Ты вернулась в Россию к папе? Да? Передумала? Вы снова поженитесь? – Надежда, – строго предупреждает Вера. – Они больше ничего не говорили про то, куда собираются всей толпой? Надя раздосадованно цыкает в трубку, затем роняет короткое “щас”, за которым раздаётся продолжительное шуршание. – Сашка! Куда твой предок моего увёз, не знаешь? – слышит Вера её громкий окрик и отводит трубку подальше от уха. Дочь снова обращается к ней: – Они поехали трясти стариной. – Чего? – Сашка так говорит. – Но куда поехали-то, не сказали? – Ну где у них там старина? Туда и поехали, – разумно отмечает Надя. – Ладно, – уныло отзывается Вера. – Так ты расскажешь, почему вернулась? Ты к нам сейчас? Или к себе? Или к папе? – Я всё тебе объясню, как только разберусь с твоим отцом. Вера сбрасывает вызов, в замешательстве уставившись в панорамные окна аэропорта. Мобильные снова ни у кого не отвечают: ни у Пчёлкина, ни у Космоса, ни даже у Белова – ему Вера набирает уже просто для проформы. Злость в груди от этого разгорается ещё сильнее. Подгоняемая кипящими чувствами, Вера выскакивает из аэропорта в январский холод и берёт первое попавшееся такси. – Три – это только посадка, дамочка, – с любопытством косится на неё водитель, едва она усаживается в салон простенького “Фольксвагена”. – До места будет… Водитель плутовато прищуривается, рассматривая Веру в зеркале заднего вида: прикидывает, какую сумму можно заломить. – Я вам даже не сказала, куда едем, – сквозь тяжкий вздох роняет она. – Впрочем, мне всё равно, сколько скажете – столько и аплачу. Только не задавайте вопросов. Водитель одобрительно кивает и заводит мотор. – Так едем-то куда, дамочка? – Пока просто катаемся, – погружаясь в напряжённые раздумья, отвечает Вера. Сменяющаяся картинка за стеклом создаёт обманчивое впечатление, будто она куда-то движется, а не стоит на месте, снедаемая изнутри тревогой и негодованием, и это хоть немного успокаивает ей нервы. Милочкин адрес должен быть записан в контактах мобильного; Вера роется в адресной книжке и с облегчением выдыхает, назвав водителю нужный адрес. Тот вопросов и правда не задаёт – молча повинуется. Вера всю дорогу сидит в салоне, как на иголках: вдруг Милочка давно там не живёт? А если они живёт у Пчёлкина? А если Пчёлкин сейчас там, у Милочки? Цепенея от страха, она долго вдавливает кнопку звонка и ждёт, пока дверь Милочкиной квартиры откроется. В глазке совершенно явно мелькает чья-то тень, а значит, Вере просто не хотят открывать, поэтому быстро сдаваться и уходить прочь она не собирается. Минут через десять начинает казаться, что трель измученного звонка уже охрипла, и тогда Вера приваливается спиной к двери, заколотив по ней каблуком сапога. – Ну что вы устраиваете?! – сдаётся всё-таки Милочка. Отворившаяся наружу дверь толкает Веру вперёд, она пролетает несколько шагов, едва не повстречавшись с бетонным полом лестничной площадки, но вовремя возвращает себе равновесие. – Где мой муж? – цедит она сквозь зубы, испепеляющим взглядом уставившись на съёжившуюся Милочку в атласной домашней пижаме. Милочка с упрямством и долей злорадства сжимает в нить бледные из-за отсутствия помады губы. – Он вам уже не муж, – руки у неё скрещены на груди, а ладони спрятаны подмышками, точно Милочка всеми силами старается от Веры отгородиться. – Правильно, Мила, – Вера расплывается в елейной улыбке. – Он мне больше, чем муж. Он мой пожизненный должник, так что не тешь себя иллюзиями: мы с ним связаны до самой гробовой доски. Где? Она хочет зайти в квартиру, но Милочка встаёт у неё на пути, и её субтильная фигурка преграждает Вере проход. – Нет тут никого, – для верности упирается она обеими руками в дверные косяки. – А где есть? – Понятия не имею. – Не надо мне сказки рассказывать. Он собирался вчера ехать к тебе. – Чего ты хочешь? – переходит она на вдруг “ты” от переизбытка чувств, что слышно в истерических нотках голоса. – Что тебе нужно? Вы развелись. Должность ты получила. В Штаты свалила. Начерта ты сюда пришла? Вера на секунду замирает и пытливо изучает соперницу, цепко проходясь по круглому лицу, на котором ни грамма косметики и тонна беспокойства. Милочка пресная, безликая на самом деле, не дура, но и не умница, не святая, но и не стерва – Милочка никакая. Тень своей успешной матери. Милочка – тень. – А что тебе больше было нужно, Мил? – с нескрываемой издёвкой в голосе спрашивает она. – Работа или мой муж? – Уходи. – Он был вчера? – Тебя это не касается. Вера вдруг иезуитски улыбается. Раз Пчёлкин смешал ей карты, то и она ему может с чистой совестью напакостить в ответ. – Так значит, ты с ним ещё на что-то рассчитываешь? – иезуитски улыбается вдруг Вера и идёт на поводу у жгучего желания как следует насолить бывшему мужу. – Тогда тебе будет интересно узнать, что вчера он сам просил меня остаться. А ещё рассказал про все твои козни за моей спиной. Она наклоняется к Милочкиному лицу – той приходится высоко задирать голову, чтобы смотреть на Веру прямо. – Он был с тобой только для того, чтобы ты не сливала на меня свой компромат, – уголки Вериных губ чуть опускаются, и улыбка превращается в недобрый оскал. – Вот и всё. Милочкина сероватая кожа идёт красными расплывчатыми пятнами. Но Вера хладнокровно подмечает, что та, совершенно явно пребывая в бешенстве, не оглядывается, не пытается рвануть вглубь квартиры, чтобы выплеснуть гнев на Пчёлкина – нет, Милочка ведёт себя так, будто бы и правда дома одна. Вера колеблется в раздумьях несколько секунд. Какой смысл Пчёлкину трусливо прятаться за Милочкиной спиной, если вчера он открытым текстом заявлял, что улететь в Штаты у Веры всё равно не выйдет? Она решительно разворачивается на каблуках и идёт к лифту. – Куда ты?! – летит Милочкин окрик ей в спину. – Искать пропавших без вести, – бросает ей Вера в ожидании поскрипываЮЩЕЙ кабинки лифта. – Разберусь сначала с ним. Потом с тобой. По лестничной клетке гулко разносится мягкий и быстрый топот. Милочка накидывает на плечи куртку и прямо на ходу обматывается шарфом, бежит за Верой и хлёстко сквернословит, когда длинную штанину её свободных домашних брюк зажимает между дверью и косяком. Вера шагает в подъехавший лифт, надеясь убраться отсюда, пока Милочка не сладит со своими дверьми и штанинами, но та в последний момент умудряется запрыгнуть следом. Кабинка угрожающе покачивается, и Вера инстинктивно хватается руками за лакированные доски стен. – Я тоже. На поиски, – храбро выдвигает Милочка безвольный подбородок. Вера с лёгкой смесью надменности и брезгливости смеётся. – Пусть он сам выбирает. Мы приедем, и он решит, кто ему больше нужен, – предельно серьёзно продолжает Мила. – Разойдёмся по разным сторонам и будем его звать по имени? Как пса? – передразнивает Вера. – К кому сам пойдёт – с той он и достанется? Ты это предлагаешь? В ответ на Верины издёвки Милочка мрачно молчит. Вера тоже унимается: какой теперь смысл продолжать жалить соперницу ядовитыми укусами? Водитель такси, беспрекословно ждавший Веру у подъезда, вопросов не задаёт – ждёт дальнейших инструкций. – Спроси у Сашки номер новой жены Александра Николаевича, – звонит она тем временем Наде, пока машина снова едет в неопределённом направлении. – И пришли мне в сообщении. Трубку новая госпожа Белова снимает быстро и, молча выслушав Верино скомканное приветствие и вместе с лаконичным пересказом затруднительной ситуации, она с хрипловатой ленцой в голосе отвечает: – Они поехали в наш загородный дом, – на том конце слышится сладкий зевок и прерывистое посмеивание: – Так, считайте, с прошлого года оттуда и не возвращались. Охрана мне не звонила, значит, все живы-здоровы, если вам интересно. Адрес пришлю на номер, с которого вы звоните, и предупрежу, чтобы вас пропустили на КПП. Только номера машины скажите. – Спасибо, – благодарит Вера. – Это вам спасибо, – со скользнувшей в голосе теплотой отвечает вдруг собеседница. – Мне? – удивляется Вера. – В ваших кругах меня мало кто принимает за человека, Вера Леонидовна, – всё так же томно отвечает она. – Вы со мной по крайней мере здоровались. За пределами Москвы всё белое от свежего и ничем нетронутого ещё снежного покрова. На старенький “Фолькс” секьюрити в будке возле шлагбаума косятся с подозрением, но на территорию, по всему периметру огороженную глухим забором, пропускают. А территория огромная и вся, целиком и полностью, принадлежит Белову; поездка до ворот дома занимает у них без малого десять минут. Таксист не торопится давить на газ: он с откровенным любопытством рассматривает плывущие мимо окрестности. Увиденное так его поражает, что он не сдерживает обещание и всё-таки задаёт напрашивающийся вопрос: – И что это… хозяин тут живёт, ходит, гуляет – всё один, да? Только он? – С семьёй, – уточняет Вера безразлично. – А фамилия у него не Рокфеллер? – Нет, – усмехается Вера. – “Московский депутат” у него фамилия. Таксист понятливо присвистывает и больше ничего не выспрашивает: последняя Верина реплика всё расставила для него по своим местам. – Верка! – из огромного особняка ей навстречу вываливается Космос в домашнем халате и с раскинутыми объятиями. – Ты уже вернулась?! Слушай, это ж сколько мы в запое были… Ёлки-палки… Он задумчиво косит к небу глаза. Губы у него беззвучно шевелятся: Космос пытается подсчитать прошедшее с начала попойки время. Вера втягивает носом стойкий дух перегара, который ощущается даже на морозе. – Я не улетала, – хлопает Вера Космоса по плечу. – Ну, то есть, улетала, но вернулась… – А год какой? – чешет затылок он. – Всё ещё пятнадцатый. Где Пчёлкин? – Это хорошо, что пятнадцатый… – игнорирует её вопрос Космос и смотрит Вере за спину загоревшимися вдруг глазами: – А это с тобой кто? Возле машины, робко замерев, ждёт Милочка. – Невеста твоего друга. – А-а… – разочарованно тянет Космос и вынужденно теряет интерес к Милочке. – Но он на тебя не обидится, – снова обнадёживает его Вера. – Особенно, если ты мне расскажешь, где его искать. – Точно не обидится? – веселеет он, и блеск возвращается в синие глаза. – Точно. Где он, скажи уже наконец! – Так уехал. Утром ещё. То есть, как утром… А щас у нас день или вечер? Или ночь? Число вообще какое? – Космос болезненно щурится. – Это всё неважно, – отмахивается Вера. – Он не здесь? Куда уехал? – Ч-чёрт его… – раздосадованно встряхивает ладонью Космос. – Он тут только настроение всем портил. Шофёра потом своего вызвонил, беднягу, не дал Новый год ему встретить. Ну и поминай как звали. Ты ему набери, Вер, сама… – Космос теряет к наскучившей беседе интерес и нетвёрдым шагом устремляется к Милочке в одних тонких тапочках. – Мадам! Мадемуазель! Вы первая женщина, которую я увидел в новом году, – декламирует он вдохновенно. – А это значит, что он сулит мне необыкновенную удачу, раз мне явилась такая муза… Вера снисходительно фыркает и заходит в особняк, чтобы всё-таки проверить показания Космоса. Пчёлкина она правда здесь не видно, но на осмотр всех комнат особняка может уйти не меньше суток, потому она пристаёт с расспросами к вяло таскающейся по дому прислуге. Пара горничных и один охранник подтверждают: третий друг хозяина отсюда давно уехал. Космос и Милочка, уже напрочь растерявшая всю свою робость, так и воркуют на улице, когда Вера возвращается к машине. Она искренне надеется, что в дальнейший путь отправится одна, потому что по круглому и раскрасневшемуся от мороза личику ясно видно, как хочется Милочке поддаться на льстивые и обезоруживающие речи Космоса. – Мадемуазель, не покидайте!.. – строит он горестное выражение лица, и Милочка колеблется. Но Вериным мечтам сбыться не суждено: соперница запрыгивает обратно в машину за секунду до того, как водитель трогается с места. Милочка, правда, всё равно сидит как на иголках и кидает вороватые взгляды в заднее стекло салона. – Куда ты Виктора Павловича отвёз сегодня? – спрашивает Вера, обнаружив в телефонной книжке номер водителя мужа. – Он вам велел не говорить. Вера настораживается. – Он думал, я буду искать? – звенит от напряжения её голос. – Ну… наверное. – Наверное или точно? – с нажимом уточняет Вера. – Вроде точно. Наверное… – Говори, куда отвёз? – Не. Шеф велел не рассказывать. Вера шумно вздыхает. – Повтори, что именно он тебе сказал? Дословно. Водитель напряжённо пыхтит и вспоминает: – Сказал, что вы, Вер Леонидовна, ещё одумаетесь, но он вам не мальчик туда-сюда бегать и после всего вы можете его даже не искать. И видеть он вас не хочет. Так и сказал. – Угу, – раздумывает Вера. – Значит, это он только про меня такое говорил? Она искоса наблюдает за Милочкой, подслушивающей телефонный разговор. – Больше ни про кого он не успел. Заснул, – докладывает водитель бывшего мужа. Вера отнимает трубку от уха и зажимает ладонью динамик: – Скажи, что это ты, и спроси, где Пчёлкин, – протягивает она сотовый Милочке. Та коротко переговаривает с верным Пчёлкину водителем и спрашивает у таксиста, не удосужившись ничего объяснить самой Вере: – До Переделкина дорогу знаете? – Он там? – настораживает Вера. Милочка, сердито нахохлившись под накинутой на плечи курткой, неохотно цедит в ответ: – Думаю, тебе не надо ехать. Я всё слышала. Он же сам сказал, что не хочет тебя видеть. У Веры непроизвольно дёргаются уголки губ. – На твоём месте я бы задумалась о том, что про тебя он не сказал ровным счётом ничего, – огрызается она. – Зато сделал мне предложение. – Чушь, – издаёт Вера скептический смешок. – Он мне рассказал, что это всё выдумка. – Нет, ты не поняла. Он сделала мне предложение. Настоящее, – вдруг вытягивает Милочка перед собой ладонь, и на безымянном пальце правой руки сверкает бриллиантами слезами колечко, которое Вера вернула перед вылетом Пчёлкину. – Приехал вчера вечером. И сделал. Так что это ещё большой вопрос, Вера Леонидовна, кого он в итоге выберет. Вера замирает и случайно ловит на себе цепкий взгляд таксиста в зеркале. Кажется, тот ничего хорошего в обострившейся обстановке от двух женщин, запертых в замкнутом пространстве салона авто, не ждёт. Но Вера собирает силы в кулак и растягивает в непроницаемой улыбке губы. – Плохая это, Милочка, примета. – Какая ещё примета? – Обручальное кольцо бывшей жены дарить новой невесте, – отвечает Вера, едва не рыча. Больше ни одна из них ничего за всю дорогу не говорит. Воздух в салоне “Фольксвагена” можно резать ножом – такое в нём клубится напряжение. Едут, правда, недолго: дороги в первый день только-только наступившего года почти пустые. Вера от этого чувствует себя неприкаянной: у всех находятся дела куда более важные, чем бессмысленные разъезды по городу, и только её, Веру, носит из одного конца Москвы в другой. – Дальше не проедем, – признаётся водитель, с сомнением глядя на узкую колею засыпанной снегом дороги, ведущей к посёлку. – Завязнем, барышни. Вы уж простите… Вера, ни секунды не колеблясь, выскакивает на улицу и хлопает дверью. Идти тяжело: ноги проваливаются в свежий снег, но она упрямо бредёт дальше в тусклом ореоле фонарного света. Лицу мокро – Вера не понимает, от слёз или снегопада. – Эй! Стой! Подожди! – позади кричит Милочка. Ей-то в её домашней пижаме тащиться по сугробам ещё тяжелее. Вера воспринимает это отчасти как своё преимущество: может быть, настырная соперница плюнет на всю эту затею и уедет с таксистом домой. А что тогда будет делать Вера? Останется здесь, с бывшим мужем? – Ждите меня тут! – кричит она во всю мощь своих лёгких Вера, обернувшись к машине. – А меня – не ждите! – вставляет свои пять копеек Милочка. – Я никогда от своего жениха не уеду на ночь глядя. Вера замирает возле знакомого забора. Дом по-прежнему в запустении, но она с лёгким трепетом надежды в сердце замечает на снегу ведущие к крыльцу свежие следы. Решиться зайти во двор ей, тем не менее, тяжело: что-то не пускает. Вера с замершим дыханием оглядывается вокруг: это напоминание о том, как больно ей было, когда возле этого самого крыльца Пчёлкин заявил о разводе, не позволяет сделать шаг за калитку. – Вдруг он там замёрз? – настигает Веру Милочка и без оглядки бросается к дому. Её, в отличие от Веры, ничего не сдерживает. Пчёлкину было бы совсем не лишним что-нибудь хорошенько отморозить – так думает Вера, собравшись с духом и решительно следуя за Милочкой сквозь сугробы. – Вить! Витя! Ви-ить! – принимается тем временем завывать та. – Где ты? Ты здесь? Скажи! На её крики никто не откликается. Оно и немудрено: если б кто взывал таким противным голосишкой к Вере, она тоже предпочла б отсидеться и на рожон не лезть. Входная дверь, которую почему-то по-хозяйски дёргает Милочка, легко открывается. – Вообще-то тебя никто в мой дом не приглашал, – не выдерживает Вера, глядя, как незваная гостья ныряет внутрь. – Витя! Вить! Витя! – не унимается та. – Чё разорались?.. – наконец, слышит Вера знакомый откуда-то сверху надсадный хрип: на человеческий голос – а тем более на голос Пчёлкина – это похоже весьма отдалённо. Она с пониманием глядит на бутылку самой простой водки, которая осталась стоять на столе утеплённой террасы, берёт её за горлышко и встряхивает жалкие остатки спиртного на дне пузыря. На втором этаже слышится глухой стук, с которым что-то увесистое грохается на пол. Милочка взлетает по лестнице вверх, и Вера замечает, что штанины атласных пижамных брюк у неё насквозь промокли до самых коленей. Вера голоса не подаёт и тихо ступает за ней по пятам. – Витя! – бросается к изрядно помятому Пчёлкину его новая невеста, а тот недовольно морщится, уворачиваясь от цепких объятий, и смотрит не на неё, а в сторону лестничных перил. На верхних ступенях молчаливо и угрюмо стоит Вера. Она не произносит ни слова – только сверлит тяжёлым взглядом едва продравшего глаза Пчёлкина. – Ты чего пришла? – с силой моргает он и вновь возвращает к Вере взгляд. – Тебя искать. Твои друзья сказали… Ты же замёрзнешь… совсем один… дом старый… Вдруг что-то случится… – причитает Милочка беспокойно и накидывает недоумевающему Пчёлкину на плечи свой пуховик, обматывает шею шарфом и пытается расцеловать однодневную щетину на его подбородке. Тот небрежно скидывает пуховик на пол, а из шарфа выскальзывает, как из удавки. Не переставая моргать и будто не доверяя своим глазам, он встаёт и идёт к Вере, придерживаясь руками за деревянную стенку дома. – Ты её видишь? – Кого? По чуть надутым губам Милочки понятно, что такое явное пренебрежение её обижает. – Надо прекращать пить, – сминает Пчёлкин рукой лицо, щёки, лоб, трёт переносицу, с силой массирует веки. Милочка подходит к нему сзади и кладёт на плечи в мятой рубашке руки. – Уходите, Вера Леонидовна, что вам здесь надо? – Так она реально тут? – недоуменно оборачивается к ней Пчёлкин. – Не делай вид, что тебя это удивляет, – с нескрываемым скепсисом говорит Вера. Мобильный телефон в кармане раздаётся вибрацией. Вера прижимает трубку к уху: – Что тебя связывает с Александром Николаевичем Беловым? – прохладно спрашивает Разумовский на том конце. Вера отворачивается от Пчёлкина и его надоедливой Милочки. – Ничего по большому счёту, – настораживается она. – Да? – недоверчиво переспрашивает Разумовский. – Ты что-то выяснил? – терпение у неё на исходе, и тратить время на шарады сейчас совсем не хочется. – Выяснить было несложно, – сдержанно отвечает Разумовский. – Про то, что твой муж возобновил сотрудничество с Беловым разве что только на заборе не написано. Вера устало мнёт висок, отдающий от недосыпа тупой болью. – Ну и? – слишком резко произносит она. – Это дела моего бывшего мужа. Какое они имеют отношение к тому, что аннулировали визу мне? – Дела твоего бывшего мужа, быть может, и не имели бы к тебе отношения, если бы Александр Николаевич Белов не забирал тебя из нашей московской редакции на собственном авто прямо по окончании рабочего дня. Мой контакт в посольстве по большому секрету рассказал, что им пришло на тебя анонимное письмо… Вера в полнейшем смятении прикусывает губу. – Я не понимаю, Кость. При чём здесь вообще Белов и кто там за мной в редакцию заезжает… Какое письмо, наконец?.. – Объясняю. На Александра Николаевича Белова в юрисдикции Соединённых Штатов Америки заведено несколько уголовных дел по тяжким обвинениям, в числе которых, например, отмывание особо крупных сумм денег в национальной валюте США, – принимается зачитывать как по бумажке он. – Белову удалось вовремя пересечь границу и сбежать на родину, но вопросы у властей к нему по-прежнему серьёзные, и его дело собираются направлять в Интерпол. У Веры на несколько коротких мгновений отнимается язык. – Что это значит? – только и удаётся выдохнуть ей почти шёпотом. – Это значит, что у тебя есть очень близкие контакты с лицом, напрямую угрожающим национальной безопасности Штатов. И ты можеть быть просто пособнице… – Да нет у меня никаких контактов! – восклицает в сердцах Вера, хлопнув по шатким периллам деревянной лестницы, но трубка в ответ ей почему-то упрямо молчит. Она смотрит в погасший телефона, и с её губ срывается крепкое ругательство: батарея всё-таки села – в самый неподходящий момент. Вера несколько секунд смотрит в стекло экрана, где отражаются её широко распахнутые глаза, под которыми даже на чёрном фоне видны тени синяков, и медленно поворачивается к наблюдающему за ней с вытянувшимся лицом Пчёлкину. – А я тебе поверила… – сипло говорит она, ощущая, как перед взглядом всё начинает плыть от подкатывающих слёз. – Я правда думала, что ты отпустил, что ты уважаешь моё решение, что ты меня… Голос дрожит и срывается на тонкий писк. Вера, размахнувшись, с силой швыряет в него ставший бесполезным мобильник. – Что ты натворил?! – почти кричит с надрывом она. – Меня же теперь… меня не пустят и… я не… Говорить внятно становится почти невозможно из-за рваных всхлипов, сводящих судорогами горло. Вера кидается к Пчёлкину, без того плохо стоящему на ногах, и толкает его в грудь. Тот пятится назад, оседает на устланную смятыми простынями постель и хватает Веру за запястья, чтобы прекратить сыплющиеся на него удары. – Объясни нормально, чё случилось? Чё ты здесь делаешь-то? – Твоими стараниями мне аннулировали визу, – выплёвывает она. – И запретили въезжать. Всё! Карьере конец! – Потому что ты… – Потому что кто-то считает, что я связана с вами двумя… – пытается вырвать свои руки у него Вера, но тщетно: даже в таком полувменяемом состоянии Пчёлкин изрядно сильнее. – С тобой и твоим дружком-уголовником! – Понятнее не стало, – криво ухмыляется он. – Про какого из уголовников речь-то? – Про Белова! – сжав челюсти, объясняет Вера. – Кто-то не поленился аж целый донос на меня накатать в американское посольство… Ты думаешь, я ничего не поняла? Да ты вчера весь вечер мне намекал, что… – Вер, – тихо и спокойно перебивает он её. – Я ничего такого в жизни делать бы не стал. Доносы какие-то… Ты за кого меня принимаешь? – Я не верю! – Зачем мне? – пожимает он плечами и отпускает её руки. Вера выпрямляется. – Чтобы я вернулась! – И что? – развивает он дальше её аргумент. – Чтобы вернулась, устроила мне разбор полётов и окончательно от меня ушла? – Ты сам сказал, что… Чемодан… Что вернусь… Я же не идиотка, я всё поняла… – Ве-ра, – встаёт он на ноги и обнимает ладонями её лицо, заставляя приподнять голову и посмотреть ему в глаза. – Я просто пошутил. Тепло его рук исчезает; Пчёлкин отступает и тянется к старенькому эмалированному чайнику с водой, что стоит на полу возле постели, и жадно пьёт прямо из его сколотого носика. – А кто тогда… зачем это всё… – Вера осекается и смотрит на притихшую в углу комнаты Милочку. Пчёлкин тоже мрачно утыкается в неё взглядом, вытирает рукавом влажные губы и неприятно улыбается: – Люсь… – шмыгает он носом. – Ну-ка скажи… Ты об этом что-нибудь знаешь?.. Милочка медленно пятится назад, пока идти становится совсем некуда: она замирает в углу комнаты. – Я… не… – дрожит её противненький голосишко, а мокрые штаны уродливо задираются и липнут к коленкам. – Я просто… Она… Ты хотел уйти, ты сказал, что у нас ничего серьёзного, что… Я думала, ты меня бросишь… А у неё работа… Новая жизнь… Я хотела… Пчёлкин шумно вздыхает и оборачивается к Вере, смерив её с головы до ног многозначительным взглядом. Она в бессильной досаде смыкает веки и прижимает ладони к холодным щекам. – Дура ты, Люсь, – сквозь звон от усталости в ушах слышит она снисходительно-хриплый голос бывшего мужа. – Нахрена тебе в такой ситуации было, чтоб Верка никуда не уехала и глаза мне продолжала мозолить? Вера испытывающе смотрит на снова покрывшуюся красными пятнами Милочку. Все мышцы у неё в лице мелко подёргиваются. – Я не… – лепечет она сдавленно. – Я не… Не знаю. Я не думала… не подумала… Хотела просто отомстить… Пчёлкин шумно вздыхает и с тихим стуком опускает чайничек обратно на поскрипывающие половицы. – Вот так, – выносит итоговый вердикт он и обращается к Вере: – А у тебя чуть что – так я всегда виноват. Хотя тут сообразить-то можно в два щелчка, Вер. Больше ничего не сказав, он босиком спускается по лестнице. Вера, пару секунд поизучав забившуюся в угол Милочку, зажимающую от рыданий рот ладонью, торопится за бывшим мужем следом: – А кто?! Кто виноват?! Кто с ней шашни водил? Если бы не ты… – Если бы не я, про твою фальшивую корочку уже бы вся Москва знала, – небрежно отмахивается он. – Я, между прочим, не просила тебя мне её делать! – на повышенных тонах возражает она. – Ты сам мне эту гадость притащил! – Ну да, а у тебя выбора не было, ты же так мечтала с ребёнком на руках ещё годик штаны в своей шараге протирать. – К твоему сведению, МГУ – это не… – Вера осекается, с шумом выпустив воздух из лёгких. – Всё равно в конечном счёте если бы ты с ней не спал, она бы мне не загубила карьеру. – Слушай, – морщится Пчёлкин возле входной двери и ныряет ногами в старинные валенки. – Башка раскалывается. Иди вон, на неё поори, а меня не трогай. Ты улетела. Чё ты там сказала? Ищи себе другую… Хочу карьеру… Не хочу оставаться с тобой… Ну вот. Ставки сделаны, ставок больше нет, Вера Леонидовна. Ты сама выбор сделала. – А я и не отрекаюсь от своего выбора, – запахивает она полы длинной шубы, выходя на улицу вслед за ним. Пчёлкин принимается растирать снегом лицо и громко пофыркивать. – Ну вот и прекрасно, Вер. – Просто замечательно. – Лучше не придумаешь. Она замолкает, прервав эту бессмысленную перепалку. Повинуясь внезапному порыву, Вера зачёрпывает рукой горсть свежего снега, хорошенько его мнёт в кулаках и, прицелившись, попадает им Пчёлкину в затылок. – Ты ч-чё… – потирает он голову и угрожающе хмурится. – Ну не реви хотя бы! Не реви, говорю! Вера не слушается: слёзы, скопившиеся внутри ещё со вчерашнего вечера, бурными потоками прорываются наружу. — Я столько… столько лет на это угрохала. Когда у нас не получилось с… с ребёнком. У меня ничего больше не было. Только Надька, но она… Она всегда была такая самостоятельная, она уже ходила в школу, взрослела, а я даже… Я пропустила всё её детство. Думала, что на этот раз увижу, – мямлит она слабым и тонким от плача голоса. – Но ничего я не увидела, Пчёлкин! Ничего… В этой работе у меня было хоть какое-то спасение, а теперь у меня вообще ничего, я теперь… Горло сдавливает тисками. Дыхание становится рваное, частое; от мороза трескаются губы и щиплет щёки. Пчёлкин прижимает её к своей груди и молча слушает, поглаживая по спине, пока поток ставших совсем уж бессвязными слов окончательно не иссякнет. – Ты замёрзнешь, – говорит Вера через полминуты после того, как дыхание у неё хоть чуточку выравнивается. – Холодно. Ты в одной рубашке. – Я так проспиртовался, что мне никакой мороз уже не страшен, – слышит она тихий рокот смеха из его тёплой груди и вжимается в неё лицом. – Жека говорил, что тебя к себе звал. – Не хочу я к нему. – Ну… – ласково перебирают его пальцы спутанные волосы у Веры на затылке. – У него в конторе как раз расследования всякие. Интриги. Всё как ты любишь. Тебя ж в это с юности тянуло, я-то помню. – Я с ним один раз уже связалась, – голос у неё звучит глухо и тонет в складках его тонкой хлопковой рубашки. – И по-моему всё неплохо кончилось. Она отстраняется от него на полметра и заглядывает в смягчившееся лицо сквозь слипшиеся от слёз ресницы. – Ты издеваешься? – рефлекторно сглатывает она вязкую слюну. – В процессе нас обоих чуть не убили. – Но не убили же. – Чего не скажешь о моём отце. – Ну, тут Жека уже был вообще не причём, – подмигивает ей Пчёлкин. – Да и не будет забывать, что я его тогда, в клубе, чуть сам не завалил… Помнишь? Вера сумбурно кивает. – А так… – Пчёлкин одной рукой прижимает её к себе и запрокидывает голову, выпуская облачко пара прямо в небо. – Закончилось вполне даже и ничего… Можно даже сказать: “и жили они долго и счастливо”. – Такое после свадеб говорят, – вытирает Вера влагу с глаз. – Так за чем дело встало? – нагло ухмыляется он. Вера, чуть нахмуренно поизучав его секунду-другую, отступает на шаг назад и с вызовом скрещивает на груди руки. – Это что значит? – спрашивает она. – То и значит, – рассеянно потирает он затылок. – Ща быстренько бумаги оформим и снова будем… – Не будем, – сухо и веско произносит она. Пчёлкин глядит на неё с непониманием. – Это будет наш с тобой, Пчёлкин, третий раз, – твёрдо чеканит она слова. – И за три раза я не получу ни одного нормального предложения? – Ты серьёзно? – пролегает глубокая морщина между его низко опустившихся бровей. Вера небрежно поводит плечиком и, чуть вздёрнув подбородок, высокомерно отводит в сторону глаза, всем своим видом демонстрируя: такое наплевательское к себе отношение терпеть она не собирается. Пчёлкин что-то сдавленно фыркает себе под нос. Вера слышит поскрипывание снега и украдкой косится на него: Пчёлкин протаптывает себе в пушистом сугробе небольшой пятачок, а спустя миг уже стоит на нём перед Верой на одном колене. Похлопав себя по карманам штанов, он тут же хочет подняться. – Сейчас, я… – Нет, кольцо, которое ты передарил своей Люсе, я у тебя больше не приму, – предупреждает она, ехидно вскинув бровь. – Давай так. Пчёлкин тягостно вздыхает, откашливается и с выражением произносит: – Вера, – делает он театральную паузу и пронзительно заглядывает ей в глаза, сграбастав ладони в замок собственных рук. – Выходи за меня замуж. Вера выжидает с полминуты, озадаченно нахмурив лоб, точно теряется в раздумьях, и, наконец, категорично отвечает: – Нет. Пчёлкин моргает – раз, другой, а на третий вскакивает на ноги. – Ты издеваешься? – Нет, говорю, – Вера садится на ступени крыльца и торжествующе смотрит на бывшего мужа снизу вверх. – Ты меня сама заставила делать тебе предложение. И отказываешься? – Угу, – с удовольствием тянет она, кутаясь в шубу: холодно даже глядеть, как Пчёлкин стоит на морозе в одной рубашке. – А ты за пятнадцать лет так и не изменился. По-прежнему считаешь, что я не имею права отказаться выходить за тебя замуж. – Ну, почему… – слегка тушуется он. – Имеешь. – Вот я и отказываюсь, – просто пожимает она плечами. Пчёлкин горько вздыхает и, смахнув рукой снег с деревянных досок крыльца, присаживается рядом с ней. – Ладно, – озадаченно покачивает он подбородком. – Я знал, с кем связывался. Вер… Он утыкается лицом ей в волосы, приобняв одной рукой. Вера проводит кончиком носа по щетинистой челюсти и жмурится от счастья. – М-м? – тихо подаёт она голос. – Я тебя тоже люблю, – вполголоса отвечает Пчёлкин. Вере становится тепло.

⚡ ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!⚡

В моём ТГ-канале вы найдёте

эксклюзивные материалы

к 10й и 11й главам:

❤️ АРТ с Верой и Пчёлкиным

❤️и дополнительную НЦ-сцену ❤️

⚡ Переходите по ссылке в примечаниях! ⚡