Принцесса выбирает дракона: 10 ЛЕТ СПУСТЯ

XI

– Развели нас, как лохов, – слышит Вера в темноте голос Пчёлкина. – Запись включили. В куче разномастного театрального реквизита и старого тряпья, сваленного на тумбу у дальней стены, он раскапывает магнитофон и с громким щелчком нажимает кнопку над горящим дисплеем. По каморке вновь разносится Надин надрывный голос. – Кто это сделал? – спрашивает Вера напряжённо. – Почему Надя плачет? Она прижимает мобильный к уху, чертыхается и чуть не швыряет его от злости на пол. – Набери ей, у меня сеть не ловит! – велит она Пчёлкину, но тот только пожимает плечами. – У меня тоже связи нет. Вообще. Вера от безысходности ещё несколько раз пытается набрать Надю, но все попытки так и остаются тщетными – безжизненный голос в динамике из раза в раз твердит, что Вера с Пчёлкиным находятся вне зоны действия сети мобильного оператора. – И вай-фая тут тоже, конечно, никакого… Чёрт! Она вновь бросается к двери, наваливается всем телом, но замок крепко заперт, и успеха это Вере не приносит. – Ты можешь её выломать?! – требовательно смотрит она на слишком спокойного Пчёлкина. Он тихо хмыкает. – А надо? – Что за вопросы? – недоумевает Вера. – Тебе хочется здесь торчать? Свет его фонарика резко гаснет, а сам Пчёлкин какое-то время молчит. Вера только по тихому шороху шагов понимает, где он и в какую сторону передвигается. Глаза у неё начинают болеть от напряжения, с которым она понапрасну вглядывается во тьму. – Ну ты чего, сама не поняла, в чём дело? – с раздражающим безразличием спрашивает бывший муж, снова подсветив фонариком стены вокруг себя. Он хватает не внушающий доверия стул за перекошенную деревянную спинку, косится на него с сомнением, а затем пододвигает к Вере, галантно предлагая ей присесть. Затем снимает затихший магнитофон с тумбы, несколько раз опирается на неё всем телом и, убедившись в прочности древней школьной мебели, садится на неё и безмятежно приваливается спиной к стене. – Прошу… – снова указывает он ладонью на хлипкий покосившийся стул перед Верой. – Что я должна понять, Пчёлкин? – не собирается она следовать его примеру и расслабляться. – Надо дозвониться до Нади. По телефону она сказала, что у них какие-то проблемы! А концерт вот-вот начнётся, это всё… Она смолкает, потому что в духоте каморки катастрофически не хватает кислорода то ли от нервов, а то ли из-за настоящих проблем с вентиляцией, о которых совсем не хочется думать. Вера под чуть снисходительным взглядом Пчёлкина немо хлопает ртом, вытянув руку в ту сторону, где гремит музыка со сцены концертного зала, и всё-таки делает вдох поглубже. – К тому же… К тому же, Надя, она ведь плачет на этой записи… Что-то случилось, я должна ей… – Ве-ер… – с насмешливой ленцой тянет её имя Пчёлкин. – Ты правда не понимаешь или это всё какая-то часть хитрого плана? – Да что я должна… – взволнованно восклицает Вера и обрывается на середине предложения. – Значит, дело обстоит так: Надька звонит мне с утра и говорит, чтобы я обязательно приехал на этот её концерт… Ну ладно, я и сам, может, собирался заглянуть… – не теряя хладнокровия, начинает перечислять Пчёлкин и загибает указательный палец. – Потом у неё якобы что-то случается, ты ведёшь меня сюда, нас тут благополучно запирают и… Пчёлкин театрально замолкает и обводит помещение глазами: – Дальше-то что по плану? Не выпустите меня отсюда, пока я не подпишу разрешение на выезд? – хитро щурится он. – А Белова ты тогда зачем вообще притащила? – Чего? – машинально кривится от недоумения Верино лицо. – Что за фантазии? Пчёлкин, нам отсюда как-то выбираться надо, потому что школа две недели будет стоять пустая и никто сюда больше не придёт, а у нас нет ни связи, ни… Вера в раздумьях оглядывается через плечо. Ломиться в дверь бессмысленно: они по пути сюда сами убедились, что это крыло во внеучебное время стоит пустым и крики их услышать некому. Тогда она обращает внимание на ту стену, что должна по её соображениям примыкать к концертному залу. Яростно заколотив по ней кулаками, Вера принимается звать кого-нибудь на помощь, но стойко при этом ощущает горечь от бесполезности всех своих действий: вряд ли через толщу стены удастся заглушить гомон людских голосов и играющую в зале музыку. Она обессиленно припадает лбом к стене и замолкает. Пчёлкин с неясной интонацией хмыкает. – Так значит, ты в этом не участвовала? – Да в чём, ч-чёрт тебя возьми?! – охрипшим голосом восклицает она. – Что за ахинею ты несёшь?! – Вер… – зовёт он её ласково, как будто хочет успокоить. – Давай, включай логику, я знаю, что ты не дура. Носком ботинок он слегка пинает магнитофон, стоящий на полу. – Раз нас Надька сюда заманила, так значит, она же и заперла. А поскольку я не думаю, что собственная дочь в погоне за щедрым наследством решила замуровать родителей и дождаться их голодной смерти… Давай с выламыванием дверей всё-таки пока подождём. Надька нас когда-нибудь и выпустит. Если не забудет. – Она не могла этого сделать, – упрямо цедит сквозь зубы Вера. – Ну уж прям не могла… – небрежно взмахивает он подбородком, беззаботно поболтав в воздухе ногами. – Зачем ей это? – Понятия не имею. Поколебавшись пару секунд, она всё-таки решает принять на веру предположения Пчёлкина и садится на услужливо предложенный им стул. Мешающий свободно двигаться подол приходится скрутить, как канат, не жалея дорогой ткани, и закинуть себе на колени. Свет фонарика гаснет. Пчёлкин отговаривается тем, что нужно экономить заряд батареи, ведь доподлинно неизвестно, сколько им тут сидеть. Вере хочется ему возразить: ещё минуту назад он был уверен, будто бы Надя их обязательно выпустит, но она предпочитает промолчать, и тогда всё пространство погружается в угнетающую тишину. – Эй! – нарушает это давящее безмолвие Вера, услышав знакомый шорох. – Только не вздумай тут курить! – Думаешь, рак лёгких успеет добить меня быстрее, чем голод? – отзывается его насмешливый голос. – И так дышать нечем, – тихо ощетинивается она. И снова воцаряется неприятная тишина, пока её вновь не прерывает глухая усмешка Пчёлкина. – Не, вариант с наследством, конечно, не стоит отметать. Но Надька ж разбирается в химии. Уж она бы нашла такой яд, который нас прикончил бы быстро и без подозрений. Как считаешь? Вера нервно хихикает и беспокойно мнёт шелковистую ткань платья. – Скажи… – М-м? – тут же откликается он. Вера осторожно покашливает, собираясь с мыслями. В этой чёрной душной темноте перед глазами у неё всплывает последний взгляд дочери, которым та наградила Веру утром перед своим уходом. – А ты говорил ей, что не хочешь, чтобы она уезжала со мной? – слова ей даются как-то особенно тяжело: Вера грешит на дефицит кислорода в воздухе. Пчёлкин почему-то долго молчит в ответ. – Нет, – произносит он наконец Пчёлкин с неясной интонацией. – Почему? – Не мог. – Не мог? – искренне удивляется Вера. С его стороны слышится короткий и горький смешок. – Да она… Видеться не хотела. Трубки тоже не брала. Как ни позвоню – у неё всё какие-нибудь срочные дела, – голос звучит глухо. Вера не видит Пчёлкина, но точно знает, что тот сидит, низко понурив от отчаяния голову. – Правда? – спрашивает она почти шёпотом. Ответом ей служит гробовое молчание. – И после этого ты всё равно хотел, чтобы она осталась тут с тобой? – А что мне надо было делать, Вер? – мрачно говорит Пчёлкин. – Вот так просто отпустить вас… Он резко прерывается, и Вера чувствует в этот момент его уязвимость. Она думает, что раз уж у них впервые за столько месяцев случился разговор по душам – или нечто, отдалённо его напоминающее – этот шанс упускать нельзя. Она принимается мягко убеждать: – Она будет приезжать. Ничего ведь не изменится, Пчёлкин. Ты всё равно никогда не был отцом, который проводит с семьёй каждые выходные, так… Ну какая разница: совместный досуг раз в пару месяцев можно организовать вне зависимости от того, где она живёт. – Угу, – мычит он угрюмо. – Сначала, может, и будет приезжать. А потом перестанет. Или вообще так и не согласится на встречу со мной. – Она ребёнок. Она пообижается, а потом всё уляжется, она соскучится и забудет. – Ты же говорила, что она уже выросла, – не упускает шанса поддеть её Пчёлкин. Вера отчасти согласно хмыкает. – Выросла… Иногда мне, Пчёлкин, кажется, что даже мы с тобой не выросли. – Тут не буду спорить, – он делает паузу. – Только ты, Вер, сама своего отца когда простила? Вера задерживает дыхание. – Вот-вот, – улавливает он в её молчании признание его правоты. – Девяностые, может, и кончились, но мы всё равно под Богом ходим – мало ли когда он к себе приберёт. Курю я, опять же, как первый кандидат на путёвку в рай… – Так уж и в рай, – беззлобно ёрничает Вера. – На месте договорюсь. Вере кажется, что даже в этой тьме она ясно видит хитрую искорку, что у него во взгляде при этих словах. – Не сомневаюсь, – отдаёт она дань уважения договороспособности бывшего мужа. Ставшую чуть теплее тишину вдруг разрезает пронизывающая тело вибрация. От громкого звука динамиков Вера вздрагивает и говорит: – Кажется, начинается… Громкость музыки только набирает обороты. Вера вдруг вскакивает и бьёт себя ладонью по лбу: – Тут же было где-то окошко, через которое… Должно быть… Я помню, как через него было видно… Пятно света от фонарика скользит по стенам, пока не выхватывает из тьмы высокий стеллаж, полный реквизита. Она тут же приваливается плечом, но сил сдвинуть его с места не хватает. – Помоги! Окошко точно было, я помню. Вера слышит за спиной шорох ткани: должно быть, Пчёлкин снимает пиджак. – Отойди, – безапелляционно приказывает он. Он одним решительным махом сметает с полок весь реквизит прямо на пол и без особых усилий отодвигает полегчавший стеллаж в сторону. По центру толстой стены, вибрирующей от торжественной музыки, обнаруживается ниша размером не больше Вериной головы, но ликовать пока всё равно никто из них не спешит. – Чёрт, закрасили… – разочарованно цокает языком она. – Ну-ка… – невнятно произносит Пчёлкин. В его руках что-то звенит. Он достаёт связку ключей и принимается сосредоточенно скрести заострённым металлическим стержнем облупившийся угол стеклянной поверхности, покрытой плотным слоем краски. Вера чувствует, как от напряжения между лопаток выступают капли пота, хоть сама она и просто наблюдает за действиями бывшего мужа, склонившись рядом и почти касаясь его плеча подбородком. – Может, просто разбить? – Не замечал у тебя раньше склонностей к вандализму… – продолжает пыхтеть Пчёлкин. – Александр Николаевич, наверное, меня обыскался… – жалуется Вера в пустоту. Рука Пчёлкина, сжимающая ключи, замирает. Он искоса смотрит на Веру и вдруг отходит в сторону. – Угу, – раздражённо говорит он в ответ. – Весь город уже, наверное, на уши поднял. Вера поджимает губы, одним глазом заглядывает в образовавшийся после трудов Пчёлкина крохотный просвет и продолжает ковырять краску острым краем ногтя, не жалея свежего маникюра. – Отсюда нас никто не увидит, – резюмирует она с горечью. – В зале темно. И крики тоже не услышат: музыка гремит… Она с тихой злостью бьёт кулаком по стене и оборачивается к Пчёлкину. – Может, всё-таки… – Да не будем мы бить стёкла. Успокойся, – категорично заявляет он. Вера надменно фыркает. – Не надо мне тут приказывать, – звенит её напряжённый голос. Он молниеносно делает к ней шаг и хватает за запястье. – Так чем ты его так заинтересовала? – спрашивает, а дыхание щекочет Вере распанувшиеся от удивления губы. – Кого? – Саню, – односложно поясняет бывший муж. – Ничем. Он хочет мне помочь исключительно из благородных побуждений. – Ну нет, Вера. Раз уж мы начали с тобой эти разговоры по душам… Давай. Колись. Что ты пообещала Белову за то, что он меня прогнёт? Отсудишь у меня часть бизнеса, которую отдала при разводе, и перепишешь на него? Не надо, – говорит Пчёлкин быстро и с крайней убедительной интонацией. – У тебя самой начнутся проблемы. Понимаешь меня? Никакие Штаты тебе тогда не светят. Не лезь, Вера. Я хочу тебе добра. Вера хмурится и вырывает из его пальцев свои руки. Вновь пригнувшись, чтобы взглянуть на сцену, которую видно через расковыренную в краске прореху, она говорит: – Он хочет забрать сына к себе. – Что? – слышит его недоумённый голос позади себя. Вера быстро прикидывает в уме, что до выступления Нади и Сашки есть приличный запас времени, и поворачивается к бывшему мужу лицом. – Сашка живёт с Ольгой, и она не даёт им с отцом видеться после того, как Белов решил жениться на… – она выразительно взмахивает руками. – Ты знаешь. И поэтому, когда я к нему пришла, он в обмен на помощь попросил, чтобы Надя убедила Сашку переехать к отцу. На Сашку ведь помимо матери только Надька и способна как-то повлиять. Вот Белов и… Пчёлкин заходится в искреннем хохоте. – Ну, Саня, ну даёт, – одобрительно качает он головой. – Одной рукой помогает матери отобрать ребёнка у отца, другой – отбирает у матери. Всегда в нём было это двойное дно, ты знаешь? Всегда. – Не сравнивай, – пресекает Вера его зубоскальство. – Мы с Ольгой… – Что? – не даёт Пчёлкин договорить. – Разные? – Ну, это тебе видней, – Вера смотрит на него в упор. – Что вы, бабы, за люди? – досадует Пчёлкин с искреннем огорчением. – Сто лет назад дело было, а обе до сих пор ядом исходитесь. – То-то я погляжу, вы с Беловым оставили все обиды в прошлом. – Это другое. – Ну а как же, – негромко хлопает в ладоши Вера. – Ты не поймёшь. – Куда мне! – Да мы, если хочешь знать… – он вдруг принимается нервно расхаживать по тесному пространству каморки, и Вера прижимается к стене, чтобы не стоять у него на пути. – Мы столько лет дружили. С первого класса. Чё только не прошли вместе… – Угу, – хмыкает Вера. – И всё, как всегда, испортили женщины… – Да ну тебя! – на этих словах изо рта у Пчёлкина вылетает неподкуренная сигарета и летит Вере прямо в лицо. – Разве я не права? – флегматично отзывается она, увернувшись в сторону. – Какая-то странная дружба до гроба получается. Мы-то с Ольгой никогда и не были подругами. Но всё равно как-то получалось мирно сосуществовать. А вы, закадычные друзья, так и не смогли договориться. – Много ты о дружбе понимаешь, – упрекает её Пчёлкин. – Да друзья на то, Вер, и друзья, что им не прощают вещей, которые кому угодно другому можно простить. – Это ты про Ольгу? Ей он отношения с тобой простил, а тебе с ней – нет? – Она была его женой. – Двадцать первый век на дворе, а вы до сих пор живёте по пещерным понятиям. Повисает пауза. Пчёлкин, не находя себе места, приникает к просвету в окне, а потом разворачивается и сползает по стене вниз, усевшись прямо на пол. – Да не в этом дело… – наконец, звучит его приглушённый голос. – За бабу он бы меня давно простил. Не в этом главный косяк. – А в чём тогда? – В том, что я его похоронил, – сверлит Веру исподлобья его тяжёлый взгляд. – Что за глупости? – хмурится она. – Ты для него целую больницу отбахал. Я же видела. – Да это… – устало взмахивает он рукой. – Так. Считай, откупался. Мы же с ним оба знаем: я б с Олькой ни за что, если б верил, что у Сани шансы есть. А раз мы с ней жили – так я Саню уже всё, того… – Пчёлкин присвистывает, хватает с земли клоунскую маску и зачем-то надевает на голову. – За жильца не считал. Фил когда тоже валялся в отключке... Как сейчас помню: я Саню спросил, мол, веришь, что очухается? А он на меня так посмотрел и говорит: “Фила боец, он в любой самый мизерный шанс зубами вцепится и выкарабкается. Только если мы его заживо не закопаем и шанс этот дадим”. Вот и выходит, что я Саню заживо закопал, шанс отнял. Теперь он мёртвый для меня, понимаешь? У мёртвых прощения не выпросишь. Вера молчит, и тишина наполняется гулом музыкальных колонок и тягостными мыслями – у каждого своими. Она вздыхает и тоже сползает по стене, присев рядом с бывшим мужем на корточки. – Глупости какие, – вполголоса резюмирует она его исповедь. – У меня отец, который меня воспитал, в земле лежит. Давно. Я сама у него во лбу дырку видела, Пчёлкин, во-от тут… – она с горькой усмешкой тычет указательным пальцем себе промеж бровей. – И я никогда и ничего больше не смогу ему сказать. Ни о том, что его прощаю, ни о том, что самой есть, в чём повиниться… Мне только и остаётся, что ходить с грузом до конца жизни. И я хожу. Пятнадцать лет хожу, Пчёлкин. Веду в голове диалоги с мертвецами, только легче от этого не становится. А Белов живой. Вера снова безжалостно терзает ткань дорогого платья. Она конвульсивно сглатывает подкативший к горлу ком и болезненно морщится. – Я даже не знала, что Надька с тобой не общается, – сипло продолжает она. – Я так… Я этого не хотела. Для неё в первую очередь. Пчёлкин шумно выпускает воздух ртом. – Не думаю, что это твоя вина. – Если бы ты мне об этом рассказал, я бы с ней… – Брось, – подмигивает ей Пчёлкин с заговорщическим видом. – Когда мы с тобой последний раз вообще нормально говорили, Вер? Вот-вот. – Я бы ни за что не позволила ей совершить такую ошибку. Слишком хорошо знаю, как дорого она бы Надьке обошлась. Что бы между нами с тобой ни происходило, но она… – голос от волнения дрожит, и Вера берёт короткую паузу для передышки. – Я не хочу, чтобы она потом жалела. – С чего ты так упрямо хочешь её увезти? Честно. Без херни про… – он делает ладонью размашистый круг в воздухе. – …про Надькины мечты, про образование, про как её там… Инженерию? Чушь. Я в это ни минуты не верил. Разве это всё не для того, чтобы просто наказать меня за развод? Вера долго смотрит на него, зачем-то в который раз изучая до боли знакомые черты лица, точно хочет, чтобы те надолго отпечатались в памяти. Она искренне смеётся, заслоняет глаза руками, раскачивает головой. – Я не хотела, Пчёлкин, чтобы она превратилась в тебя, – поднимается она на ноги. – В меня? – В тебя. Она едва не избила эту девицу на балу. Она напала на человека с собакой. Ты знаешь об этом? – многозначительно вскидывает она брови. – Она умная девочка. Она замечательная, но она… – Моя дочь? Вера осекается и недобрый взгляд, которым Пчёлкин её одаривает, слишком сильно напоминает ей глаза дочери. Она не успевает сообразить, что ответить, потому что бывший муж тут же продолжает: – Ладно, признаю. Я не лучший отец в мире. – Родители из нас вообще максимум на троечку, – усмехается Вера. – С плюсом, – с серьёзным видом добавляет Пчёлкин. – Всё-таки Надька у нас вундеркинд. – Так это её заслуга. – Но наши гены! – авторитетно вставляет он, и Вера искренне смеётся. – Тихо! – прислушавшись к внешним звукам, вдруг звонко восклицает Вера и возводит указательный палец вверх. – Сейчас они должны быть! Плаксивая струнная мелодия, которая на репетициях всегда предшествовала выступлению трио Нади, Сашки и Руслана, подходит к концу. Вера смотрит в пяточок, сквозь который видна сцена, и убеждается в догадках: яркие лучи софитов выхватывают из темноты два глянцевых рояля. Сердце замирает. На сцену никто не выходит – слишком долго, как ей кажется: на прогонах троицу гнали на подмостки, едва со сцены успевала убраться пиликающая на скрипке Надина одноклассница. – Чё ты так переживаешь-то? – чувствует она спиной тепло его тела, а шее – щекочущее дыхание, и по голой коже пробегается лёгкая дрожь. – Ты же их уже кучу раз слышала. Вера резко выдыхает: бедра мягко касается его рука, нахально приподнимая и без того донельзя задранный подол. – Что ты… – голос у неё становится похож на писк, судорожно оборвавшийся из-за кончившегося в лёгких воздуха. Она спешно пытается остановить скользящую вверх шероховатую ладонь, безбожно сминающую ткань платья, и ей ненадолго это удаётся, но легче всё равно не становится: теперь к голой шее прижимаются губы, оставляют влажные дорожки на чувствительной коже, и воздух вокруг Веры превращается в пышущую жаром лаву, а та затекает ей прямо в лёгкие. Она захлёбывается в попытке сделать вдох. В себя приводит лишь то, что со сцены, наконец, звучит музыка. Вера находит в себе силы отпихнуть сошедшего внезапно с ума бывшего мужа и оттягивает вниз подол собственного платья так, чтобы задрать его было невозможно. – Перестань! – вдобавок шикает на Пчёлкина она и следит за происходящим в зале. – Тогда дай тоже посмотреть, – горячо шепчет он, задевая губами мочку уха, и наваливается всем телом на неё сзади. Вера без сопротивления уступает ему место возле выковырянного в краске пятачка, потому что успевает заметить: Сашка вышел на сцену и в привычном жесте закинул смычок над скрипкой. Но спустя несколько секунд она недоуменно хмурится и думает, что громко гудящий в ушах пульс мешает ей слышать музыку. – Что они… Вера отпихивает в сторону Пчёлкина и вновь смотрит туда, где лучи прожекторов выхватывают из мрака рояли и Сашкин долговязый силуэт, стоящий между ними. На вид всё так же, как и на репетициях, только вот музыка почему-то звучит совсем другая. – Ольга же подобрала им Чайковского… – бормочет Вера самой себе под нос. Порыв бывшего мужа, тепло его рук, распаляющее кровь, непозволительная близость тела, излучающего жар – всё это до мешает ей привести взбудораженные мысли в порядок, и оттого узнать мелодию, что кажется Вере слишком знакомой, не удаётся, как она ни старается. – Не, Вер Леонидовна, – глумливо откликается Пчёлкин тем временем, снова отпихнув Веру от пятачка. – Не Чайковский, это я тебе точно говорю. Это ж “Квин”. Меркьюри даже я узнáю. Она с ним не спорит, только по-прежнему пытается выровнять дыхание. Разум потихоньку трезвеет и Вера мысленно признаёт, что на этот раз бывший муж действительно прав. – А поёт кто? – хмурится она. Он смотрит на неё, и Вера видит во взгляде искреннее удивление. – Сашка, – просто говорит Пчёлкин и опять прижимается к закрашенному стеклу. – Какой Сашка? – Наш… Ну, Беловых, то есть, – наблюдает он за происходящим на сцене. Вера напряжённо прислушивается к звукам музыки, в глухом вибрирующем потоке которых не так уж легко различить человеческий голос. Но спустя десяток секунд она убеждается: кто-то и впрямь поёт. – Правда Сашка? Я сомневалась, что он разговаривать-то умеет, – ошарашенно резюмирует она. – Умеет, – уверяет Пчёлкин. – А про что поёт-то? – Про тебя, – Вера отпихивает его в сторону и сама глядит в зал, чтобы убедиться: Пчёлкин её не обманул. – Реально? – в его голосе слышится искреннее беспокойство. – Чё там про меня-то может быть? Он же этот был, заднеприводный… Вера, выразительно глянув на Пчёлкина через плечо, закатывает глаза. – Какой же ты непроходимый дикарь, – выносит она свой вердикт. – Поёт, что человека убил. Прямо вот… – она складывает вместе указательный и средний палец и прижимает к его лбу. – Так. – А-а, – облегчённо улыбается бывший муж. – Тогда нормально. Дай я гляну… Вот я же тебе говорю: Беловы все с двойным дном. Порода такая. Вера смотрит на него с насмешкой и лёгким удивлением. Но груз с сердца у неё всё-таки спадает и растворяется в этой густой тьме: Сашку из-под домашнего ареста Надя с Русланом всё-таки вызволили, а дальше – уже дело техники. С Беловым Вера сама поговорит, когда отсюда выберется, да и с Пчёлкиным они как будто снова начинают находить общий язык – по крайней мере, так ей кажется в этот миг. К клавишам примешиваются струнные переборы. Сашкин голос – который Вера по-прежнему с трудом узнаёт – замолкает, уступая гитарному соло. – Этого тоже не было в программе, – подмечает она. – А этого типа я не знаю, – комментирует Пчёлкин наблюдаемую картину. – Это тот парень, на которого Надька напала. С собакой, между прочим. Малыш его чуть не загрыз, – сгущает она краски для пущего эффекта. – Реально? – Реальней некуда. – Ну даёт, – одобряюще кивает Пчёлкин. – Тогда на четвёрку. – Что? – Родители мы с тобой. На четвёрку, – объясняет он Вере и отрывается от окна. – Научили дочь отстаивать свои интересы. А я так вообще – на пятёрку, получается. – А это-то ещё почему? – Потому что гены мои, – криво ухмыляется он и всматривается в Верино лицо с искренней радостью в глазах. Она недовольно фыркает. – Нам надо отсюда как-то выбираться… – отворачивается от него, когда музыка начинает сходить на нет. – Погоди, – снова слышит его шёпот и чувствует руки у себя на талии. – Они же не последние выступают?..

⚡ ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ! ⚡

В моём ТГ-канале вы найдёте эксклюзивные материалы

к этой и предыдущей главе:

АРТ с Верой и Пчёлкиным и дополнительную НЦ-сцену ❤️

⚡ Переходите по ссылке в примечаниях! ⚡