Принцесса выбирает дракона: 10 ЛЕТ СПУСТЯ

Бригада
Гет
Завершён
NC-17
Принцесса выбирает дракона: 10 ЛЕТ СПУСТЯ
автор
Описание
Принцесса всё-таки выбрала дракона: Вера и Пчёлкин живут в браке уже 10 лет. Дочь за это время выросла, эпоха – сменилась, а нравы стали мягче. И карьера на взлёте: Вера теперь успешный главред большого журнала. С виду всё просто прекрасно, но... Что, если этот выбор так и не принёс принцессе счастья, а драконы не подходят для тихой семейной жизни? Шанс всё резко изменить подворачивается как раз кстати, но сначала нужно принять нелёгкое решение... Кого же на этот раз выберет принцесса?
Примечания
🐉 Работа — продолжение фанфика, который сейчас удалён с сайта, но эту работу МОЖНО ЧИТАТЬ ОТДЕЛЬНО, если вы не читали предыдущую часть.
Посвящение
Читателям, которых трогают мои истории💖
Содержание Вперед

IV

IV

– Так что папа сказал? – Надя крутит серебряные кольца на пальцах. Колец много: по три штуки на всех, кроме большого. Дочь всегда их теребит, когда волнуется. – Ничего, – отвечает Вера и нервно поглядывает на циферблат наручных часов: зря она всё-таки так опрометчиво дала стороне противника полный карт-бланш на выбор времени для встречи. – Это сейчас меньшая из проблем. Ты можешь мне спокойно объяснить, что стряслось? Надя закатывает глаза. – Я ничего ему не сделала. Пальцем не тронула. – Если бы ты ничего ему не сделала, мы бы не сидели сейчас здесь. – фыркает Вера с тем же ядом. – Почему мне предъявляют серьёзные обвинения в том, что ты напала на человека? – Я не нападала, а добивалась справедливости, – коротко отвечает дочь и шумно пыхтит от скуки. – Ну где они там уже? – Какой ещё справедливости? – не даёт Вера сменить тему. – Расскажи мне, пожалуйста, всё как следует. Карие глаза в манере, присущей только Надиному отцу, впиваются в Верино лицо, будто ищут там мельчайшие проявления слабости. – Всё никому нельзя рассказывать, – криво щерит она белозубый рот. – Тебя этому папа научил? – Дед, – просто говорит дочь и изучает потолок с безучастным видом. – Этот гадёныш травит Сашку. – Какого Сашку? – Ну какого-какого? Сашку Белова, мам! Какого ещё-то? – отчитывает Надя мать за очевидные глупости. – Погоди, я ничего не понимаю, – заслоняет Вера лоб рукой. – Сашка больше у вас в школе не учится. – Не учится, – подтверждает Надя. – Он в Гнесинке. И гадёныш этот в Гнесинке. – Ага, – кивает Вера и с долей сомнений обводит глазами кабинет директрисы. – Тогда что мы делаем в твоей школе? – А тут у него сестра. Тоже редкостная дрянь. В сентябре к нам пришла. Они с отцом приехали откуда-то, я не помню, откуда… Они близнецы. С сестрой. Только гадёныша взяли в Гнесинку, а гадючку – нет. У неё ни слуха, ни голоса. Ни мозгов, если тебе интересно моё мнение. Вот сюда её и пристроили, атмосферу отравлять. – Надя! – пытается приструнить дочь Вера. – Что? – праведно возмущается она. – Ты их просто не видела. Так бы обязательно меня поняла… – Отец у них тоже, знаешь ли, не очень приятный… – отзывается Вера с пониманием в голосе. – Гад, получается. Вера смотрит на дочь строго и лукаво одновременно. – Не выражайся так хотя бы при них и директрисе, пожалуйста, – просит она доверительным тоном. – Ты ведь знаешь, что портить отношения с ней нам совсем нельзя, если ты правда хочешь улететь со мной в Штаты. – Хочу, – насупившись, подтверждает Надя. – Тогда веди себя, пожалуйста, прилично. И ничего не говори без моего разрешения. Вера морщится, вновь глянув на часы. Минуты одновременно тянутся и бегут, заставляя томиться в невыносимом ожидании и стремительно приближая встречу в консульстве, которую Вере пропускать совсем не хочется. Она подавляет горький вздох: или всё-таки хочется? Дочь утыкается носом в очередную заумную книжку с английским названием. Веру пробирает дрожь уже только от одного вида красочной обложки: в раскроенной надвое черепной коробке со всеми неприглядными анатомическими подробностями изображён человеческий головной мозг. – Уже готовишься? – Ага, – не отрывается от текста дочь. Вера снова вздыхает. Дочь, кажется, уже серьёзно настроена на переезд. Заднюю уже не дашь. – И что, прямо травят? – снова спрашивает миролюбиво она после долгой паузы. Надя поднимает к Вере рассеянный взгляд. Кажется, что дочь уже успела забыть не только о теме беседы, но и о том, где они вообще находятся. – Сашку, – поясняет Вера. – А-а… – прикрывает Надя книгу и закладывает пальцем место, где остановилась. – Прямо травят. И Гадёныш у них главный заводила. – Он кому-нибудь жаловался? – Гадёныш? – Сашка, – Вера прекрасно знает, что Надя и так её поняла – просто вредничает. – А кому жаловаться-то? – У него родители есть. Ольга бы от Гнесинке камня на камне не оставила, если б узнала. – Вот именно, – таращится дочь на неё с осуждением. – Она Сашку после такого вообще дома запрёт. Устроит над ним круглосуточное наблюдение. Ты же её знаешь. Ну, или такой скандал устроит, что его ещё больше задирать начнут. Нет, это не вариант. – Ну а учителя? Руководство? – перебирает Вера вслух все варианты. – Им он рассказывал? Жаловался? Надя тяжко вздыхает, барабанит пальцами по твёрдой обложке и смотрит на Веру с сочувствием. – Ма-ам… – проникновенно говорит она. – Ты что, не понимаешь, что в такой ситуации нужно самому себя отстоять? – Ага, – треплет она дочь по макушке, а та старательно пытается увернуться. – Только причём тут тогда ты? – При том, – опускает Надя брови. – Я уеду, а он останется. Вера прикусывает губу. Вот в чём оказывается дело: Надя чувствует свою вину перед другом детства, которого привыкла всегда и везде защищать… Вера замечает, как Надя с едва заметной мучительной гримасой, скользнувшей по лицу, смотрит на свой талмуд и хмурится. – Тогда ему точно придётся учиться самому за себя стоять, – говорит Вера тихо и ловит Надин взгляд. – Если тебе правда хочется уехать. Надя открывает рот, но ответить не успевает: в кабинет входит директриса с высоким начёсом окрашенных в пепельный блонд волос на голове. – Вера Леонидовна, благодарю за ожидание, – кивает она и представляет вошедших следом за ней: – Ринат Сабитович, Руслан… Присаживайтесь. Голова Рината Сабитовича снова сияет ярче кремлёвской ёлки от обилия укладочных средств. – Вы сегодня без мужа? – спрашивает он с долей ехидства. – Я полагал, это у вас семейное – таскать с собой сторожевых псов. – Что? – деликатно кашлянув, уточняет Вера и мило улыбается ошарашенной директрисе. – Я бы хотела, чтобы к отцу моей дочери проявляли больше уважения и не называли его псом, даже когда он отсутствует. – Вы ещё имеете наглость ёрничать! – Ринат Сабитович, – учительским тоном перекрикивает его директриса. – Давайте мы сначала спокойно обсудим. что же всё-таки произошло. Вы изложите своё видение ситуации… – Что тут излагать?! Что излагать?! Что?! – он вдруг дёргает за рукав мешковатой толстовки парнишку, вошедшего по пятам за ним в кабинет, но до сих пор не проронившего ни слова. – Ваша шелудивая шавка вцепилась моему сыну в руку! Ну-ка покажи, покажи им, как она тебя искусала… Он задирает рукав на предплечье сопротивляющегося сына, а Вера улучает момент, чтобы сверкнуть в Надину сторону вытаращенными глазами. – Ты с ума сошла?! – говорит она одними губами. – Вот, вот, посмотрите, моего сына истерзал безжалостный зверь… – Да ничего подобного! – не удаётся Наде сдержать пылкого восклицания. – Никто его не терзал! Вера вскидывает ладонь, чтобы заставить дочь замолчать, и внимательно рассматривает крохотное синеватое пятнышко на тонкой юношеской руке. Но парнишка молниеносно одёргивает рукав вниз, как только ему удаётся избавиться от отцовской хватки, и плотно стискивает руки крест-накрест, надёжно спрятав кулаки подмышками. Ему явно претит театральный драматизм отца, он падает на кожаный диван возле стены и с тихой враждебностью наблюдает за происходящим из-под края надвинутого на лоб капюшона. – Руки для моего сына – это бесценный дар! – изо рта Рината Сабитовича вместе с причитаниями во все стороны летят мелкие капли слюны, и Вера отстраняется, изо всех сил пытаясь не кривить от брезгливости лица. – Он пианист! Представитель длинной музыкальной династии! Если он повредит руки, то больше не сможет играть… Вы понимаете, как это серьёзно?! Руслан, что ты молчишь? Вера следит за Русланом: тот хмур, насуплен и хранит гробовое молчание вопреки увещеваниям отца. – Господа, давайте постараемся не усугублять конфликт, – не оставляет директриса попыток примирить обе стороны. – Ринат Сабитович, вы утверждаете, что ученица нашей школы, Надежда Пчёлкина, напала на вашего сына и искусала ему руки? Надя совсем некстати прыскает и прячет лицо за своей книгой. – Ну что за чушь, – стучит по директорскому столу кулаком Ринат Сабитович, что очевидно не нравится директрисе. – За идиота меня держите? Его покусала собака! Её собака! – Ты что, испугался Малыша? – дразнит Надя Руслана, по-прежнего смурного, как свинцовое осеннее небо. – Нет, это решительно невозможно… – снова багровеет Ринат Сабитович. – Дикари, дикари… Мой интеллигентный мальчик вынужден страдать от нападок варварских… Но тут Руслан всё-таки прерывает обет молчания: – Пап! – скупо, но решительно одёргивает он отца. – Хватит уже, а! – Я настаиваю на том, чтобы эта девчонка больше не училась среди детей приличных родителей, – красноречиво косит глаза к Вере Ринат Сабитович. – Моя дочь по-прежнему ходит в вашу школу, но ведь… – Послушайте, я уверена, что произошло всего лишь глупое недоразумение, – перебивает его Вера, почувствовав, что ситуация приобретает очень нехороший оборот. – Моя дочь просто выгуливала своего пса. Я прекрасно понимаю, что его вид может внушать справедливые опасения. Я сама иногда его побаиваюсь, но вот намеренное нападение – это вещь совсем за гранью… – Ничего он мне не внушал! – порывается всем телом вперёд парнишка. Вера давит торжествующую улыбочку: в любом возрасте мужчины ведут себя одинаково и никогда не терпят сомнений в своей храбрости. – Охотно верю, – проникновенно смотрит она ему в глаза и взмахивает густыми ресницами. – Я ведь и говорю: недоразумение. Собака могла повести себя немного агрессивно… Может, ему показалось, что на Надю хотят напасть? А? Могло так быть? Вера смотрит на дочь, выразительно подняв брови. Та разглядывает её секунду-другую и расцветает от внезапного озарения: – Да, – принимается кивать она. – Да. Малыш – воспитанный пёс. Он может напасть на человека, только если почувствует угрозу для меня. Мы регулярно занимаемся с кинологом, мой пёс прекрасно выдрессирован. – Может, это Руслан на самом деле вёл себя слишком агрессивно? – продолжает нажимать Вера. – Вёл, – уверенно подтверждает Надя. – У меня даже есть свидетели, что ваш Руслан сам горазд заниматься членовредительством, понятно? Не думаю, что в этой вашей Гнесинке такому рады. Что я должна была подумать? На улице темно, какой-то двор, и тут ко мне подходит этот увалень, я просто… Вера обескураженно разводит руками: – Вот видите, Олимпиада Андреевна. Девочка гуляла по улице в темноте и испугалась юношу, который мог сделать с ней что угодно… Мне ли вам рассказывать, – она иезуитски улыбается в лицо багровеющему Ринату Сабитовичу. Волосы на его висках теперь блестят от капель выступившей испарины. – Нет, это полнейший абсурд! – его голос взмывает на пару октав и истерически ломается. – Это мы пострадавшая сторона! Руслан, подтверди! Руслан, ну что ты всё молчишь?! А Руслан, потяжелевший лицом, кажется, готов отсечь себе ту самую руку с крохотным синяком, чем признать, что это он – пострадавшая от безобидной девчонки сторона. Вера испытывает слабое облегчение от того, что держит теперь почти весь контроль над ситуацией в руках. Она смотрит на часы: ещё и в консульство успеет, если дожмёт потерявшего холодный рассудок противника. – Моя дочь заявляет, что это ваша собака напала на моего сына! – не хочет принимать поражение Ренат Сабитович. – Они с Русланом вместе возвращались домой, и она всё видела своими глазами! Олимпиада Андревна, вызовите к нам Радмилу, она должна быть сейчас здесь, на уроках. Пусть расскажет, как всё было! – Я вас умоляю, что она могла разглядеть в темноте? – сдержанно улыбается Вера. Обрадовалась она всё-таки поспешно. Директриса с сомнением переводит взгляд с Веры на блестящую макушку Рената Сабитовича, сокрушённо заслоняет рукой лоб и, приложив к уху телефонную трубку с длинным вьющимся проводом, просит секретаря вызвать сестру пострадавшего в кабинет директора. Вера с раздражением цокает языком. – Раз нам придётся снова ждать, я с вашего позволения выйду на пару минут, – натягивает она на лицо улыбку. – Нужно позвонить. Она жестом зовёт Надю последовать за собой и выходит в просторную рекреацию возле парадного входа школы, спрятавшись в уголке за раскидистым фикусом в кадке. – Я же тебе говорила: не семейка, а… – Надежда, – сурово одёргивает её мать. – Про собаку ты мне ничего не рассказывала. Что это за демарши? Ты в своём уме? – Зато Гадёныш на собственной шкуре понял, что это такое, когда тебя по-настоящему травят! – вскидывается дочь, не чувствуя за собой вины. – И врёт он всё! Он от страха чуть в шта… – Надежда! – снова шикает Вера. – Ты понимаешь, чем это чревато? Понимаешь, какие могут быть последствия? Надя хмурится. Вера одёргивает съехавший ворот на белой блузке дочери. Блузок Надя не выносит, но утром Вера вынудила её одеться прилично. – А если они, не дай Бог, заявление напишут? – продолжает причитать она, приводя дочь в ангельский вид по мере возможностей. Ангельскому виду очень мешают сверкающие яростью тёмно-карие глаза. – Органы привлекут. Начнутся разбирательства. Поднимут записи с камер, а там… Ты что, серьёзно натравила собаку на человека? Вера с тревогой вглядывается в теряющее невинные детские черты Надино личико. Ей ужасно страшно, что с отцом у дочери намного больше общего, чем она предполагала раньше. Передаётся ли склонность к уголовным преступлениям по наследству? Существует ли какой-нибудь дефективный ген, в котором зашита тяга к криминалу? Надя наверняка должна что-нибудь об этом знать, только Вере очень боязно услышать правдивый ответ. – Если они напишут заявление, значит, у нас в семье будет два уголовника, – бурчит Надя себе под нос, как будто услышав Верины тяжёлые мысли. Надя издаёт презрительный смешок: – Тоже династия. Вера злится. – Ну тогда вы, два уголовника, тут вдвоём и останетесь, и ни в какие Штаты я забирать тебя не стану, – делает строгий выговор она. – Это понятно? Надя на глазах меняется в лице, по-детски вытягивает по бокам руки и сжимает их в кулаки, подбородок у неё произвольно вздрагивает, а рот кривится и идёт волной; в этот момент Вере кажется, что нет – дочь совсем не выросла. – Ну и прекрасно! – выплёвывает она. – Останусь с папой! Он мне новую мачеху быстро организует! – Ну что ты говоришь такое, – морщится от последних слов Вера и быстро приходит в себя: сама зря обронила неосторожные слова про Штаты. – Это ты говоришь, – ярится дочь. – Говоришь, что бросишь меня тут. Один раз бросила, и второй бросишь. Ничего. Первый раз не умерла и второй как-нибудь справлюсь. Вера замирает каменным изваянием. Ей снова не сделать ни единого вдоха: горло сжимают железные тиски.

***

После визита Разумовского у Веры внутри что-то перемкнуло. Сменилась тональность – с минорной на осторожно-мажорную. Откуда-то хлынул поток энергии, испарилось уныние и хандра. Осталась только пара грамм нерастворённой тоски, осевшей горькой взвесью в сердце. Но случилось это очень вовремя: через пару дней из лагеря вернулась Надя, и Вера заметно повеселела, когда снова увидела живое и довольное девичье лицо. Чёрт с ней, с этой виллой в Испании, подумала тогда Вера и решила, что нужно будет и вовсе её продать, чтобы больше не терзаться болезненными воспоминаниями. А с дочкой они теперь могут съездить куда угодно, тем более Разумовский пообещал продлить Вере отпуск с тем только зароком, что проведёт она его не в душной Москве. – Вы там хотя бы пробовали на улице погулять или только эти свои задачи бесконечно решали? – с притворной досадой спросила Вера, отпирая дверь квартиры. В особняке на Спиридоновке ей одной принадлежал весь этаж: три спальни, кухня-гостиная и собственная мансарда. Самый центр – десять минут до Кремля. Вера справедливо решила, что после развода им с Надей вместе будет здесь хорошо. Дочь на Верино замечание только фыркнула и продолжила как ни в чём не бывало рассказывать: о биологии, о химии, о генетике, о физиологии, об органах и тканях, о веществах и молекулах – обо всём, что целых три недели она изучала в лагере для таких же вундеркиндов и в чём Вера ровным счётом ничерта не смыслила, но старательно вникала, потому что глаза у дочери горели живым огнём. – Теперь я не знаю, что выбрать, – сокрушалась Надя, пока Вера втаскивала в прихожую её чемодан. – Я думала, что точно решила идти на биофак МГУ. Но в лагере был такой препод… Знаешь, он рассказывал про то, как… Надя замолкла на полуслове. – Так что он там рассказывал? – переспросила Вера, по-прежнему не глядя на дочь и не придавая значения внезапной паузе. – Ма-ам?.. – послышалось настороженное обрнащение. В голосе скользнуло нескрываемое беспокойство, и Вера тут же напряглась. – Это что? – продемонстрировала взятые с тумбочки под зеркалом документы Надя. – Ты улетаешь? Вера отпустила пластиковую ручку чемодана и пару секунд поколебалась в сомнениях. От незнания, куда деваться, дёрнула пару раз ручку двери: вдруг не заперла? Скинула босоножки, сумку бросила прямо на пол и качнула головой в сторону гостиной. – Пошли, – положила она дочери руку между лопаток, аккуратно подтолкнув вглубь квартиры. Надя, шагая чуть впереди, под ноги себе не смотрела, а не сводила глаз с Вериного лица. – Так ты летишь в Америку? Надолго? С тобой можно? Почему ты не рассказывала? – сыпались вопросы один за другим, а в глазах дочери разгорался энтузиазм. – Когда? Если не летом, то за школу можешь не переживать: ты же знаешь, я и так всё… – Погоди-погоди, – вскинула перед собой ладонь Вера, чтобы утихомирить дочь хоть на мгновение. – Никуда я не лечу. Ни летом, ни осенью… – Но там анкета на визу и всё такое… Зачем виза, если ты не летишь? – На работе предложили переехать в Штаты. На несколько лет. Но я отказалась, никуда не поеду. – Почему это? – искренне удивилась Надя. – По кочану, – Вера ласково ей улыбнулась. – Вместо меня поедет моя заместительница. – Это какая? – посерьёзнела Надя. – Та блондинка, что ли? – Милочка, – подтвердила Вера. – Должность изначально и предполагалось отдать ей, просто возникли некоторые… Впрочем, неважно. Вера вспомнила ссору Разумовского с матерью Милочки, произошедшую прошлой зимой на балу дебютанток. Именно после этого он тем же вечером и предложил Вере повышение, но та отказалась, обрадовавшись, правда, что увольнять её вопреки справедливым опасениям никто не собирался: изначально Милочку к Вере приставили, чтобы впоследствии увезти в головной офис. Но капризы мировой звезды поставили на наполеоновских планах крест (Вера тактично не стала выяснять причин конфликта с госпожой Крю, которая оборвала все связи с их издательским домом и через неделю дала своё эксклюзивное интервью журналу конкурентов). Так и получилось, что Милочка застряла в московской редакции, продолжив мозолить Вере глаза, а Разумовскому нужно было непременно предъявить кандидата себе на смену, чтобы, наконец, самому продвинуться по карьерной лестнице. – Ми-ло-ть-ка, – прошепелявила Надя с отвращением, скорчив рожу. – И с какой это радости Америка досталась этой Милочке? – С такой, что она мне надоела до зубного скрежета, а по-другому от неё избавиться не выходит, – Вера помогла дочери стянуть с плеч лёгкую джинсовку и принялась аккуратно её складывать. – Сама она не уйдёт, а её дражайшая маман просто из вредности устроит нам потом кучу проблем. Так что пусть едет куда подальше и портит настроение кому-нибудь другому. – Эта Милочка тебе что-то сделала? – повалилась Надя на диван, беспардонно закинув ноги на его спинку, и принялась без интереса перелистывать страницы выпуска Вериного журнала за прошлый месяц. – Нет. Пока. Но есть у меня смутные подозрения, что ничего хорошего от неё ждать не стоит. – Боже мой, какая скукотища… – резюмировала дочь. – Что? Надя перекатилась со спины на живот и подпёрла подбородок ладонями. – Журналы эти ваши. Скука ведь смертная. Кто как оделся, кто куда сходил… Сколько денег потратил… Вера иронично хмыкнула и опустилась в кресло. – Тебе никогда не хотелось делать что-то более… – Надя прищурилась, подбирая нужные слова. – Значимое? Что-то, что изменит мир? – Хотелось, – ответила Вера с мягкой улыбкой. – Но потом появилась ты. – И что? – И ты стала важнее всего мира. – Фу, какая отвратительная патетика. – Фу, какой отвратительный характер, – стремительно потянулась Вера к дочери и легонько дёрнула за кончик носа — Твой. — Отца. — Твой. — Отцовский, я говорю. — Видишь, упрямство точно твоё… — Надежда! — …наш компас земно-ой! — продекламировала дочь, забравшись с ногами на сиденье дивана и вытянувшись в пионерской стойке. Её счастливый хохот раскатился по тишине Вериной обеззараженной до невозможности квартиры: весь вчерашний день с самого утра в квартире торчал клининг. А сегодня в ней, наконец, поселилась новая жизнь. Вера с удовольствием поглубже втянула пахнущий чистящими средствами воздух Дочь, накривлявшись, устало обрушилась вниз и блаженно растянулась среди диванных думок. — А теперь серьёзно. С Милочкой всё ясно. Ты-то почему не хочешь ехать? – Потому что… Вера притянула к себе колени и бесцельно побродила взглядом по навощённому старинному паркету, точно искала где-то под напольными часами с позолоченным циферблатом и маятником веские причины, которые можно было бы дочери озвучить. Пауза, заполненная размеренным тиканьем стрелок, слишком затянулась, и это Надю насторожило. – Ну? – подначила Веру она. – Мало будут платить или что? Вера тихо усмехнулась, не размыкая губ, а затем погладила дочь по шелковистой макушке. – Ты вся в отца. Знаешь об этом? Она серьёзно уставилась Вере в глаза. – Может, дело в нём? Губы у Веры чуть дрогнули в подобии улыбки. Она машинально потёрла нижнюю фалангу безымянного пальца: хотела по старой памяти нащупать тоненькую полоску металла, но обручальное кольцо она сняла ещё в тот день, когда курьер привёз документы о расторжении брака. – Нет, – проронила Вера. – Я скажу. Но ты пообещаешь, что не станешь об этом слишком много думать. И тем более винить себя... Она затихла, изо всех сил избегая предательской дрожи в голосе. Если и был у Веры самый большой на свете страх – так это что прошлое может повториться, и вот он приводил её в настоящее оцепенение. – Помнишь, в детстве я тебе обещала, что больше никогда и никуда не денусь? – Вера поправила прядь взъерошенных волос у ещё пухлой щеки дочери. – Я не хочу тебя оставлять здесь и улетать на другой конец мира. – Я уже не маленькая, – хорохорясь, гордо расправила Надя плечи. – Вот именно, — горько улыбнулась Вера. — У тебя столько всего впереди, столько радостей… И сложностей. Знаешь, о чём я больше всего жалею? — О том, что вышла за отца замуж? Вера с тусклой усмешкой мотнула головой. — О том, что не видела, как ты делаешь первые шаги. — Н-ну! — ошарашенно вытаращила глаза Надя и вскочила на ноги. — Вот, гляди! Раз, два, раз, два… Левой-правой, левой-правой! Она принялась нарочито медленно вышагивать по чуть поскрипывающему от времени паркету, уперев руки в бока и высоко задрав нос. — Смотри сколько хочешь! Вера тихо рассмеялась. — Даже если я буду приезжать – ну как часто? – Вера и сама поднялась, чтобы раздвинуть занавески и пропустить в гостинную солнечный свет. – А ты за это время закончишь школу, поступишь в институт. Может, влюбишься, — она усмехнулась про себя Надиному презрительному фырканью. — Или выйдешь замуж. А меня даже не будет рядом. Нет, Надь, я так не хочу. Так что не бери в голову. Есть хочешь? Давай закажем пиццу. Из того ресторанчика… Помнишь, где тебе очень понравились люстры с абажурами?

***

– …Надя, – Вера внимательно вглядывается в напряжённое лицо. – Почему ты уговорила меня поехать в Нью-Йорк? – Потому что там есть несколько шикарных учебных программ, – смотрит себе под ноги дочь. — Ростислав, ну, тот препод из лагеря, он получил там степень… Он мне даже книжку подарил, когда я рассказала, что хочу туда поступать… – она взмахивает талмудом с изображением человеческих мозгов на обложке, и Вера от лёгкой брезгливости даже отстраняется назад. – Не ври, – сурово велит она. – Про учёбу я уже слышала. – Тогда чего спрашиваешь? Вера делает один осторожный шаг ближе, словно боится спугнуть дочь. – Скажи мне, ты злишься на отца из-за нашего развода? Надя жалит её острым и полным жгучей обиды взглядом, который снова прячет в районе носков своих совсем не по-девичьи массивных ботинок. Мнёт серебряные кольца на пальцах. Вера видит в ней себя двадцатилетней давности. От этого больно. – Нет, – сквозь зубы отвечает Надя. Вера, конечно, ни на йоту не верит – слишком много обиды и злости в этом коротком слове. – Он тебя любит. – Ага. – Мы расстались, потому что… – Потому что он новую женщину нашёл! – вдруг с искренней ненавистью вспыхивает Надя. – Что за ерунда? – подгибает колени Вера, чтобы стать ниже и заглянуть дочери в лицо. – Да какая ерунда, мам? У Катьки, одноклассницы, отец тоже из семьи ушёл к своей секретарше. Про Сашкиного отца даже говорить не буду, они с актриской этой… – запальчиво перечисляет Надя, а потом сама прижимается к Вериной груди. – Мам… Я не хочу оставаться тут с какой-то новой мачехой, которую папа ко мне притащит. Голос у неё становится тонкий, почти детский, хрустальный от сдавивших детскую грудь всхлипов. – С чего ты взяла, что он притащит её к тебе? – с горьким вздохом спрашивает Вера. – Притащит, – уверенно повторяет Надя. – Тёть Олю же тогда притащил… И новую притащит. Вера рассеянно глядит на часы, совсем не видя ни стрелок, ни чисел, и крепче обнимает дочь за плечи. – Даже если у него кто-то появится… Или уже есть, – Вера напряжённо сглатывает, стараясь не выдать в голосе волнения. – То это ровным счётом ничего не значит. – Мам… – пытается возразить Надя. – Для тебя, – берёт Вера её за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза. – Для тебя это ничего не значит. Папа не станет делать того, что тебе не понравится. – А то ты папу не знаешь… – Я-то, милая моя, знаю, – покачивает Вера головой. – Ещё как знаю. А вот тебе он никогда в жизни ни в чём не отказывал. – Я всё равно не хочу с ним оставаться. Что он тебе сказал? – Ничего определённого, – Вера пожимает плечами. Разговор у них с Пчёлкиным и правда ни ничем так и не кончился, а значит, придётся скоро заводить его вновь. – Но он сильно удивился. Давай дадим ему свыкнуться с новостями. Сама с ним всё обсуди... – Не буду, – выдвигает нижнюю челюсть вперёд Надя. – Улетать, не поговорив, тоже плохое решение, поверь мне, – суматошно глядит Вера на часы и чертыхается. – Подожди секунду, я кое-что перенесу. Дочь угрюмо молчит и думает о чём-то своём. Оглушительной трелью разливается по коридорам звонок; безлюдная рекреация в одно мгновение наполняется подростками, хлынувшими из всех концов школы. Вера затыкает одно ухо и набирает номер Разумовского, но её отвлекает голос директрисы: – Вера Леонидовна, давайте продолжим нашу беседу как-нибудь в другой раз… – шагает та к ним с любезной улыбкой на лице и покашливает. – Дело в том, что дочь Рената Сабитовича сейчас не может явиться к нам на встречу и… Сбоку раздаётся сдавленное Надино прысканье. – Вот и поймали гадючку на прогулах… – злорадствует она. – Надя, – пресекает Вера ёрничанье дочери. – Честно говоря, я не уверена, что есть какой-то смысл это всё продолжать. Даже если что-то и случилось, то вне школьных стен. И этот молодой человек, он ведь не является вашим учеником, верно я уловила? – Но Надежда наша ученица… – И, между прочим, одна из лучших за всю историю, – не упускает шанса упомянуть об успехах дочери Вера. – По окончании вашей школы мы, между прочим, намереваемся поступать в один из вузов Лиги Плюща… – выхватывает она из рук дочери книжку и угрожающе машет ею перед носом директрисы. – Вы же понимаете, как это важно для репутации вашего заведения? Мы ведь можем отнести документы в пятьдесят седьмую, нас туда давно приглашали… – Вера Леонидовна, погодите, не стоит так спешить, – тараторит директриса и растерянно поправляет свой о белизны выжженный начёс на голове. – Я всё прекрасно понимаю. Мы с удовольствием доведём Наденьку до экзаменов, не нужно никуда переходить… Просто Ринат Сабитович, вы же сами, кхм, вы видели, что он человек сложный, вспыльчивый. Мне бы очень не хотелось, чтобы этот конфликт вышел за пределы школьных стен. В общих интересах во всём предельно аккуратно и щепетильно разобраться, урегулировать, наконец, конфликт, чтобы ни у кого не возникло претензий… Вера вполуха слушает её сбивчивую и душещипательную речь, а сама смотрит директрисе за спину: по коридору беспечно шагает Руслан, и на лице его написано, что он по уши счстлив из-за окончания встречи в кабинете директора. – Чтобы не возникло претензий, говорите?.. – эхом повторяет Вера и, прищурившись, следит за парнишкой. – Руслан! Тебя ведь зовут Руслан, верно? Он в полу-согласии встряхивает неаккуратной копной тёмных волос. Невдалеке его ждёт компания таких же нечёсаных юнцов, которые с любопытством изучают шагающую к Руслану Веру и взрывающихся громогласным гоготом. – Ща, пацаны, погодите секунду! – нарочито понизив голос, бросает им Руслан и с раздражением смотрит на Веру: – Ну чё от меня опять надо? Я ж сказал, у меня претензий нет. Утрясывайте вопрос с папаней, это у него опять загоны какие-то. Колючий взгляд Руслана мечется от Веры к Наде, которую та тянет за собой к нему навстречу. – Твои друзья? – обворожительно улыбается юнцам Вера и полностью игнорирует его недовольство. – А вам какое дело? – борзо встряхивает чёлкой Руслан. – Это их с Гадючкой компания, – сразу же шепчет ей Надя на ухо. – Небось их всех к Олимпиаде вызвали, чтоб они рассказали, где её искать. Вера ей благодарно кивает. – Стукачка, – презрительно выплёвывает Руслан. Надя только фыркает с откровенным презрением, сунув себе подмышку книгу и скрестив руки на груди. – Какое мне дело? Сейчас поймёшь, – не спускает Вера с лица своей елейной улыбки и приглушает голос почти до шёпота. – Я ведь правильно тебя поняла: ты утверждаешь, что никакого нападения не было и никто тебя не пугал? Руслан упрямо сжимает губы в тонкую нить. – Ну, – опускает он подбородок. – Вот и прекрасно, – миролюбиво резюмирует Вера. – Олимпиада Андревна, мне помнится, на собрании вы рассказывали, что ученик старших классов и их родители зимой проводят вечер с благотворительным концертом, так? Директриса складывает руки в замок и утвердительно кивает. – Вот как всё замечательно складывается, – тихо хлопает в ладоши Вера и, встав между Надей и Русланом, ласково обнимает их за плечи обеими руками, прижимая к себе. – Наденька и Руслан обязательно примут в нём участие и выступят. Вместе. На деле продемонстрируют нам полное отсутствие каких-либо претензий друг к другу. – Чё за тема, нахрена мне ваши концерты… – тихо рычит Руслан. Верина рука на его спине тут же скользит вверх по ткани мешковатой толстовки и хватается за капюшон, оттягивая назад и заставляя ворот кофты сжаться тесной удавкой на юношеском горле. Он замолкает. – Я тоже не собираюсь выступать в… – Надежда, – тоном, не терпящем пререканий, одёргивает её Вера. Затем вполголоса мурлычет Руслану на ухо: – Значит так, мой хороший, у нас два варианта: ты либо соглашаешься на моё предложение, либо прямо сейчас мы устраиваем шумные разборки на всю Москву, чтобы все-все-все твои друзья узнали, как тебя запугала какая-то девчонка. И не просто девчонка, а настоящая ботанша. Суть улавливаешь? Вера красноречиво косится на компанию юнцов, по-прежнему с интересом наблюдающих за разворачивающейся сценой. Руслан молчит, и это молчание Вера однозначно истолковывает как согласие. – Теперь ты, – обращается она к дочери, решив, что одну сторону конфликта удалось вразумить. – Мама, я ненавижу выступать на сцене, ты же знаешь! – шипит Надя ей и округляет тёмные глаза, налитые страхом и злостью. – Что за ерунда, – отмахивается Вера. – Ты всю жизнь у Ольги с пианино выступаешь. – Я просто аккомпанирую Сашке, – артачится дочь. – А ты хочешь, чтобы я одна и с ним… – Значит, зови с собой Сашку и не выпендривайся. Олимпиада Андревна, Саша Белов тоже будет выступать вместе с ребятами. А я обязательно окажу родительскому комитету всю необходимую поддержку, вовлеку наш журнал в распространение информации о благотворительном сборе и обязательно сделаю щедрое пожертвование… Я надеюсь, вам удастся убедить Рината Сабитовича в том, что мы не имеем к нему никаких претензий и не будем сами подавать заявление в полицию на его сына о нападении на Надю, так что если он тоже проявит благоразумие и не станет делать из мухи слона, тем более что ребята смогли найти общий язык… – Мам! – капризно восклицает Надя. – Ну пожалуйста! Вера вскидывает указательный палец, чтобы прервать дочь. – Ты, моя дорогая, эту кашу заварила сама. Будь добра теперь расхлёбывать. А если не готова понести ответственность, тогда правда останешься в России с отцом. Мне отказываться от работы уже поздно. И Милой заменить меня тоже уже не выйдет: она уволилась. Так что я улетаю со стопроцентной вероятностью, чтобы не подводить взрослых людей, а вот насчёт тебя я ещё ничего не решила. – Ты так не поступишь! – возмущается Надя. – О, моя дорогая. Ещё как поступлю. Я и не такое могу устроить. Поинтересуйся у своего отца на досуге: может, он с тобой поделится воспоминаниями. – Мам! Вера правую руку кладёт на плечи Руслану, а левую – Наде, затем делает шаг назад и прижимает их друг к другу. – Всё! А теперь извините: я очень опаздываю.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

❤️ Подписывайтесь на мой Телеграм-канал,

чтобы быть в курсе всех обновлений,

смотреть на дополнительные материалы

и задавать интересующие вопросы автору❤️

ССЫЛКА В ПРИМЕЧАНИЯХ

Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.