
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Принцесса всё-таки выбрала дракона: Вера и Пчёлкин живут в браке уже 10 лет. Дочь за это время выросла, эпоха – сменилась, а нравы стали мягче. И карьера на взлёте: Вера теперь успешный главред большого журнала.
С виду всё просто прекрасно, но...
Что, если этот выбор так и не принёс принцессе счастья, а драконы не подходят для тихой семейной жизни?
Шанс всё резко изменить подворачивается как раз кстати, но сначала нужно принять нелёгкое решение... Кого же на этот раз выберет принцесса?
Примечания
🐉 Работа — продолжение фанфика, который сейчас удалён с сайта, но эту работу МОЖНО ЧИТАТЬ ОТДЕЛЬНО, если вы не читали предыдущую часть.
Посвящение
Читателям, которых трогают мои истории💖
I
01 января 2025, 08:00
Должен вам сказать,
что мы вовсе не хотим завоевывать никакой Космос.
Мы хотим расширить Землю до его границ.
Мы не знаем, что делать с иными мирами.
Нам не нужно других миров.
Нам нужно зеркало…
Мы бьёмся над контактом и никогда не найдём его.
Мы в глупом положении человека, рвущегося к цели,
которой он боится, которая ему не нужна.
Человеку нужен человек!
С. Лем, «Солярис»
I
январь, 2014
– Вера Леонидовна, всё готово, – щебечет Милочка над ухом. – Разумовский сопровождает Натали́. У них всё в порядке. Можно начинать. – Дай ещё минутку. – Вера Леонидовна, мисс Крю не любит… Вера выдыхает резко и с явным раздражением. – Милочка, а вот скажи… – сурово глядит она на свою заместительницу. – Почему твоя мать – мисс Натали́ Крю, а ты просто Людмила Хрюкина? Над уголком Милочкиных дрогнувших губ дёргается круглая родинка – единственная изюминка в её правильном лице. – Это её псевдоним. Она тоже Хрюкина. – Нет, Милочка… Вера взглядом указывает на большой рекламный постер эксклюзивной ювелирки с женским лицом, которое удивительно похоже на Милочкино и разительно при том от него же отличается: те же аккуратные черты, голубые глаза и чувственная линия в меру пухлых губ, но взгляд на рекламе надменный и чуть хищный, а у Милочки – бестолковый и пустой. – Она Натали́ Крю. А ты – Милочка Хрюкина. И Милочку Хрюкину этот бизнес сожрёт, как бы ни звали её мать, – безжалостно чеканит Вера тоном, который она выработала за годы главредства в модном журнале. – А теперь иди к Натали́ и скажи, что нужно подождать ещё пять минут. – Вера Леонидовна, – тонкий Милочкин голос делается ещё тоньше, но звучит решительно. – Я справлюсь. – Уж надеюсь, – со скепсисом фыркает Вера. – Задача вроде несложная. – Нет, – вздёргивает подбородок Верина заместительница. – Я про бизнес. Я тоже когда-нибудь стану главредом. – Не сомневаюсь, – угрюмо отвечает Вера и смотрит, как Милочка послушно теряется в толпе. Вера и впрямь не сомневается. И даже подозревает, что Милочкина мечта осуществится в самом ближайшем будущем: как только руководству, пожаловавшему аж из головного офиса, что расположен за океаном, покажется, будто она готова занять кресло главреда – то есть её, Верино кресло, право на которое она заслуживала кропотливым трудом. А иначе бы зачем Вере настоятельно рекомендовали полтора года назад нанять себе в помощницы Людмилу Хрюкину, рядовую сотрудницу проходного издания и заурядную светскую хроникёршу? От светской хроникёрши, впрочем, там было одно название: Милочка кропала в пыльной зачуханной редакции колонки о банкетах в кафетериях и премьерных показах в кинотеатрах спальных районов Москвы, на которые отправляли самых посредственных репортёров. Единственное достижение Милочкиной жизни и состояло в том, что та около четверти века назад заимела в матери никому тогда неизвестную Наташу Хрюкину, а ныне на весь мир знаменитую Натали Крю, чьё имя второй десяток лет не сходило с уст всех самых почтенных представителей фэшн-индустрии. Два и два Вера сложила, когда в московский офис нежданно-негаданно пожаловал Константин Разумовский, в чьём подчинении находились редакции в России и ближнем зарубежьи. Тогда же по офису поползли слухи, что нагрянул Разумовский не просто так, а по неким кадровым вопросам (Верина секретарша слухи подтвердила, аккуратно вызнав всё у его ассистентки). А как только пришло известие, что знаменитая на весь мир мать Милочки Хрюкиной, без году неделя заместительницы главреда, “та самая” Натали Крю согласилась не просто приехать в Россию, а эксклюзивно сняться для обложки, дать откровенное интервью об отношениях с голливудской звездой первой величины и принять участие в нескольких мероприятиях, организованных под эгидой Вериного журнала, всё окончательно встало на свои места: Вере светило увольнение. И что с этим делать, Вера силится понять который месяц. Она горестно вздыхает, глядя Милочке вслед, и аккуратно поправляет юбку Надиного пышного платья, отвлекаясь от тяжёлых раздумий. – Мам, я не хочу… – хнычет и кривится дочь, с самого утра ходившая мрачнее туч. – Ну какая из меня танцорка? Я же опозорюсь! Ну правда! – Танцовщица, – поправляет Вера теперь не платье, а Надину речь, заодно приглаживая и волосы. – Ты просто нервничаешь. Ты же так долго репетировала… Не переживай, ладно? Я в твоём возрасте мечтала бы вот так кружиться в бальном платье… Вера даже восхищённо жмурится, рассматривая дочь в наряде будто из прошлой эпохи: платье из молочного сатина подчёркивает тонкий стан и хрупкость девичьей фигуры. Кавалер по Надину правую руку, долговязый юноша во фраке, сохраняет торжественную невозмутимость и кадетскую выправку. – Надю-юш, – капризно тянет сверкающая стразами пышногрудая девица, что стоит впереди Нади в очереди пар, уже готовых к выходу на паркет в парадном зале. – Ну ты помнишь, да? Полтора метра. Ближе не подходи. С твоей грацией бегемота на свободном выгуле ты снова всех растолкаешь и уронишь на пол. Девица рыжая, толстая и противно растягивает гласные, кокетливо обмахивается веером с перьями и прячет в нём ехидную улыбку больших и чванливо оттопыренных губ. Остальные девицы заговорщическими переглядываниями поддерживают её нападки. Надя смотрит на неё с вызовом и сжимает кулаки в шёлковых белых перчатках, но сдерживается и полушёпотом обращается к Вере: – Я не понимаю, зачем мне это всё? – Должна же ты когда-то научиться себя вести в приличном обществе, Надюш, – снова влезает девица и лениво помахивает веером, который Вера с удовольствием запихала бы прямо той в не закрывающийся рот. Она даже на секунду задумывается: если увольнение всё равно маячит на горизонте, то стоит ли сдерживать себя?.. Но верх берёт разум: – Вас сейчас будут снимать, дорогуша, а у вас в зубах что-то застряло, – любезно улыбается она девице, а та с панической гримасой отворачивается и шарит глазами в поисках мало-мальски зеркальных поверхностей. Вера, довольная собой, поворачивается обратно к дочери. – Она бесится, что её партнёр хотел танцевать со мной, – шепчет Надя. – А с ней вообще никто не хотел. И задела-то я её всего один раз, и то потому, что такую слониху попробуй не задень… Мам… Это всё совсем не мой мир. Он твой. – В этом моём мире кто-то должен представлять будущее страны и науки, и я хочу, чтобы это была ты, – Вера склоняется к дочери, ласково заправляет за уши завитки волос и говорит тихо, чтобы противная девица не слышала: – Должен же среди них быть хоть кто-то с коэффициентом интеллекта выше ста? Иначе всё это мероприятие превращается в идиотский балаган. Согласна? И потом, я правда думаю, что тебе понравится, когда волнение пройдёт. Какая девочка не мечтает вальсировать на настоящем балу дебютанток? – Я. Я не мечтаю. Это и есть балаган, мам, – не проникается всей это патетикой Надя. – Ярмарка тщеславия. – И твоя мать на ней главный купец, – звучит сбоку знакомый ленивый голос с хрипотцой. – Чёрт возьми, и эта барышня – моя дочь? Точно она? Я ни с кем не перепутал? – Ты чуть не опоздал, – кидает Вера на Пчёлкина выразительный взгляд. – Так не опоздал же, – обезоруживающе улыбается он и прижимается к ней в приветственном поцелуе. Вера едва шевелит ртом в ответ. – Ещё немного, и внутрь тебя бы не пустили. – Меня-то? – уголок губ взмывает в недоверчивой улыбке. – Я бы на это посмотрел. Надька, ну невеста! На Надином лице впервые за день расцветает улыбка, а яблочки щёк трогательно розовеют. Пчёлкину меньше, чем за минуту удаётся то, чего так силилась и не могла добиться Вера весь день: развеселить и подбодрить дочь. – Всё, пора, – говорит Вера и желает дочери удачи. – А где тот тип, которого к вам прислали из Штатов? – спрашивает Пчёлкин, когда они с Верой под руку входят в парадный зал. – Ты обещала познакомить. – А ты так жаждешь познакомиться с ним или всё-таки с ней? – кивает Вера на ещё один стенд с изрядно отретушированным лицом Натали, соблазнительно прикусившей губу Взгляд Пчёлкина заинтересованно скользит по фотопортрету – У меня плакат с ней ещё в комнате на родительской хате висел… – мечтательно щурит он глаза. – Кто ж упустит шанс лично познакомиться с кумиром юности? – Имей в виду, сейчас твой кумир юности выглядит не так, как на том плакате, а лет на двадцать пять старше. И вообще, от этого вечера многое зависит, поэтому не налегай, пожалуйста, на шампанское… Она твёрдо забирает у мужа из рук бокал с игристым, который тот за секунду до этого успевает снять с подноса официанта. – Лучше б я опоздал… – закатывает глаза Пчёлкин и встаёт бок о бок с Верой в кругу из людей, наблюдающих за представлением. Темноволосая макушка Нади со сложной высокой причёской мелькает вдали: в веренице пар она стояла почти в хвосте, а теперь находится ближе к выходу из парадного зала, чем к ним с Пчёлкиным. Но сердце у Веры всё равно трепетно сжимается при виде дочери, грациозно вышагивающей под руку со статным кавалером. Именитый оркестр отыгрывает неспешный ритм полонеза Огинского, и всё – даже дыхание у Веры в груди – замирает в благоговейном восторге. Больше всего дочь похожа на принцессу – настоящую, красивую, благородную; Вера думает, что Надя просто упрямится, что она не может не проникнуться торжеством момента, что ей непременно всё это вот-вот понравится, как только схлынет напряжение от ответственности. – Кажется, вы смогли организовать всё на высшем уровне, – даёт веский комментарий происходящему стоящий за Вериным плечом Разумовский. – Браво. – Мы очень старались, – щебечет и улыбается ему Милочка. Вере так и хочется съязвить в её адрес, но в присутствии знаменитой матери приходится сдерживаться и проявлять крайнюю благожелательность. Искренние чувства Вера успешно прячет под обворожительной улыбкой. – Если всё так и пойдёт, как по маслу, то ваши успехи, Людмила, в головном офисе не оставят без внимания, – не стыдясь, любезничает с Милочкой Разумовский прямо в присутствии Веры. Она ловит на себе цепкий взгляд Пчёлкина и молча пьёт шампанское, пока его рука ободряюще скользит по её спине. – В жизни она и правда выглядит как курага, – едва слышно шепчет Пчёлкин Вере на ухо. – На фоне дочки особенно заметно. – Рассматривай лучше свою дочку, а не её, – не спуская с лица натянутой улыбки, говорит Вера. Выходит громче, чем ей бы того хотелось, потому что Милочкина голова с интересом поворачивается в их сторону, а Пчёлкин даже не пытается заглушить сорвавшийся с губ смешок: он не ощущает ни капли стыда. Вера украдкой косится через плечо: Разумовский увлечённо беседует с Натали и им, кажется, уже нет никакого дела до происходящего вокруг. Вере это на руку – её неосторожного замечания никто, кроме Милочки, не слышал. Но вместе с тем увиденное её настораживает: увядающая модель хоть и старательно молодится с помощью толстых слоёв макияжа, но активная мимика, с которой она высказывает Разумовскому своё возмущение чем-то, становится хорошо заметна даже на расстоянии. Голоса Натали не повышает, как и Разумовский. Они оба шепчутся, отдалившись от гостей; но накал страстей между ними такой, что вот-вот заискрит. – Я думаю, он с ней спит, – заметив Верин интерес, с ухмылкой комментирует эту сцену Пчёлкин. – И это многое объясняет. Чёрт! Ругательство вылетает из его рта резко и неожиданно. Вера возвращает внимание к танцующим, краем глаза заметив странное копошение в центре зала. – Ты специально наступила мне на платье! – гулко разлетается вокруг Надин голос. Дочь обращается к навзничь лежащей на полу пышногрудой девице – той самой, что прятала в перьях своего веера язвительные ухмылочки и изо всех сил старалась задеть Надю перед танцем. У Веры замирает сердце, когда Надя замахивается своей тоненькой ручкой в белоснежной шёлковой перчатке, а распростёртая под ней девица в страхе прикрывает лицо локтями. – Они сейчас подерутся, – пихает ей в руки Пчёлкин невесть откуда взявшийся бокал и спешит к дочери. Вера тоже порывается за ним, но внезапно кто-то хватает её за руку. – Ты не должна с этим разбираться, – говорит Разумовский. – Отвлекай публику. – Это моя дочь… – Людмила всё уладит, – торжественно хлопает он в ладони, широко улыбается и остаётся непреклонен. – Это её обязанность, она твой зам и должна уметь купировать такие ситуации. А твоя обязанность – произнести сейчас полагающуюся по программе речь. Давай-давай, не тяни, иначе все решат, что ты потеряла контроль. Вера колеблется. По его тону она чувствует, что проходит сейчас нечто вроде экзамена на профпригодность, и права на ошибку у неё нет. Разумовскому подносят микрофон, в который он раскатисто приветствует собравшихся и поздравляет с только-только наступившим новым годом. Затем он протягивает микрофон Вере и испытывающе буравит её серыми глазами. Она тоже рассыпается в формальных приветствиях, а потом, вскользь окинув взглядом зал, вполголоса спрашивает у Разумовского, пока оркестр гремит торжественным проигрышем: – Где Натали? Мне нужно её сейчас представить… – Не нужно, – холодно отзывается Разумовский, не глядя на Веру и продолжая хлопать музыке в такт. – Её не будет. – Она же главная гостья! Тут пол-Москвы только ради неё и собралось… – А это, Вера, – расплывается он в обаятельной улыбке. – Ещё одна твоя обязанность. Импровизируй. А Верин взгляд никак не может оторваться от дверей парадного зала, за которыми только что скрылась вместе с Пчёлкиным её дочь, чьё красное и заплаканное лицо в обрамлении растрепавшихся локонов застыло у Веры перед глазами. Зря она настаивала на своём. Наде чужда вся эта торжественная мишура – так думает Вера всё то время, что рассказывает, как рада видеть в этом зале весь бомонд столицы, как счастлива иметь честь открывать вечер в качестве главного редактора одного из ведущих модных изданий страны и даже мира, а затем поимённо представляет разряженных в бальные платья девиц с кавалерами и рассыпается в комплиментах в адрес каждой дебютантки, отдавая честь их влиятельным родственникам. Имена последних, конечно, вслух она не произносит; но в том нет никакой необходимости: присутствующие и без Вериных напоминаний держат у себя в голове, к какому именно уважаемому клану сливок общества относятся юные создания, выпорхнувшие сегодня в свет. В отличие от Нади, её обидчица с перьями на веере стоит посреди зала как ни в чём не бывало и счастливо улыбается, ожидая, когда очередь выслушивать хвалебные оды дойдёт и до неё. Вера прерывается, и пауза затягивается непозволительно долгая; но Вера вдруг обнаруживает, что очень хорошо понимает, о чём говорила ей дочь. Что она и сама тоже как будто не на своём месте. Что вокруг творится балаган и во всю гремит ярмарка самого отборного и гадкого тщеславия. И Вера ею заправляет, заливаясь сладкими речами в адрес тех, кому, как и Милочке Хрюкиной, повезло родиться в семье влиятельных родителей. А Надя, должно быть, заслуживает этих комплиментов больше них всех вместе взятых, но к концу Вериной речи дочь так и не появляется в дверях зала. – Кхм… – покашливает Вера в микрофон и тянет время, скольво возможно, пока гости не начинают озадаченно переглядываться. Тогда она продолжает: – Сегодня здесь присутствует ещё одна девушка, о которой, я уверена, вы все ещё когда-нибудь услышите, потому что… Вера затихает, заслоняет лоб рукой и тихо смеётся себе под нос. – Потому что… – тяжко вздыхает она. – Потому что она будет не на дурацких вечеринках красоваться, – тут Вера сверкает презрительным взглядом в сторону пышногрудой девицы с веером, – а изобретёт лекарство от рака. И спасёт нас всех. Потому что, представляете, в свои пятнадцать она победила в международной олимпиаде по биологии. Международной! Да она маленький гений. Может, от неё зависит судьба всего человечества? А эти балы… Они ей даром не нужны. Вера пихает микрофон в руки Разумовскому, подхватывает подол платья и торопится через весь зал к выходу. – Господа, так давайте же вместе похлопаем будущему Нобелевскому лауреату и матери будущего Нобелевского лауреата! – находит выход из положения Разумовский, а публика и впрямь провожает Веру к дверям громогласными аплодисментами. – Гении, господа! У них свои причуды, – слышит Вера продолжающего заливаться соловьём Разумовского. В опустевшем фойе она находит дочь и мужа, сидящими возле окна. – Ну вот зачем ты меня сюда притащила?! – бросается на неё с обвинениями Надя, хлюпая носом. Причёска у неё на голове испорчена окончательно и бесповоротно. – Зайка, перестань. Всё ж путём. Ну, не накостыляла этой толстухе сегодня, так мы её ещё найдём и… Он потирает кулаки, а Надя тихонько хихикает. – Зато ты ей точно показала, кто тут главный, – заканчивает Пчёлкин сомнительной похвалой. – Только все смеялись надо мной, а не над ней, – бурчит дочь себе под нос и постукивает по краю подоконника каблуком элегантной туфельки: сидит она тут босиком. – Как будто я им дам над тобой смеяться, – Пчёлкин присаживается на корточки напротив неё и берёт Надю за руки. – Я не понимаю, пап, вот ты-то куда? – предъявляет та претензию ему в ответ. – Мама, понятно, жить без этих сборищ не может. Но я же знаю, что ты это всё не любишь? Ну нафига мы сюда потащились? Пчёлкин косит глаза кверху и испытывающе смотрит на Веру. – Я просто хотела, чтобы мы провели время все вместе, – отвечает она на повисший в воздухе вопрос, но получается совсем неубедительно. – Как семья. Отметили бы Новый год… Пчёлкин хмыкает: он в слова жены не верит. – Вот и остались бы лучше дома. Как семья, – Надя тоже гнев на милость менять не собирается. – Разве дома хуже, чем тут? По-моему, в сто раз лучше. – Ты же знаешь, что у нас с папой редко совпадают графики, – Вера присаживается рядом с дочкой на подоконник. Вера замолкает, потому что от необходимости врать дочери становится невыносимо гадко на душе. Даже останься они дома, то разругались бы с мужем в пух и прах. Мимолётом переглянувшись с Пчёлкиным, она понимает: оба думают об одном и том же. Прилюдно играть в счастливую пару им гораздо легче. Фальш на публику – дело само собой разумеющееся. Но когда эта фальш не исчезает за закрытыми дверьми, а только ширится и заполняет собою всё, тошно делается так, что хоть вой. – Сегодня единственный день, когда мы оба в Москве на новогодние праздники, Надь, – Вера приобнимает дочь в надежде, что это хоть немного её смягчит. – Так вышло, что мне нужно быть здесь. И я не могу этого изменить. Но я подумала, что нам всё равно удастся побыть провести время вместе. – Зайка, – снова берёт дочь за руки Пчёлкин. – Хочешь, поедем отсюда? Ты голодная? Надя торопливо кивает, Пчёлкин поднимается на ноги и протягивает дочери руку. – Ну и всё, – с облегчением улыбается он. – По коням. Сейчас шофёру звякну – и поедем. Куда хочешь? В кино ещё зайдём, как тебе мысль? Что там сейчас идёт? Мультики есть? – Па-ап, – тянет Надя с напускной обидой. – Ну какие мультики? Но предложения отца ей определённо нравятся, а вот Вера энтузиазмом от них отнюдь не пылает. – Что? – вскидывает брови муж, заметив её недовольство. Она в сомнении оглядывается назад. – Ты же знаешь, что я не могу вот так просто уйти. – Значит, оставайся, – просто пожимает плечом он. – Мы вдвоём поедем. Да, принцесса? Он подмигивает дочери, та улыбается, но на мать всё равно смотрит встревоженно. – Мам, поехали с нами? – с затаённой надеждой просит она, но Вера с сожалением смотрит на неё в ответ. – Ну нафиг тебе эти напыщенные кобылы? – Давай поговорим, пожалуйста, – отводит она мужа в сторону. – Давай. Поговорим, – ощутимо напрягается он. – Чего ты там жопу-то рвёшь? Сама ведь говорила: они тебя вот-вот нахрен пошлют. Так пошли их первая куда подальше. – Я так не могу. Так в этом бизнесе никто не делает. – Ну, раз никто… – вздыхает Пчёлкин с притворным огорчением. – На кону всё, чего я добивалась почти десять лет, – силится убедить его Вера. – Даже если я уйду из этого журнала, мне сделают предложение где-нибудь ещё. Но для этого мне нужно… Нужно идти и всем улыбаться, общаться, налаживать контакты… – Ты не пробовала для начала наладить контакт с дочкой? Начерта ты её в это дерьмо потащила? Она сказала, что изначально не хотела участвовать. – В этом году мы хотели собрать участниц с разным… Разного плана. Ты знаешь, что на бал дебютанток в Париже в этом году пригласили семнадцатилетнюю изобретательницу теста на эболу? – поднимает Вера брови. – Это-то тут причём? – кривится муж. – Я подумала, что нам нужно сделать так же, – Вера взмахивает рукой в сторону парадного зала: – Там и так полно пустоголовых тусовщиц, творческой интеллигенцией тоже никого не удивишь. А Надька со своей биологией и с медалью на этой олимпиаде, она ведь правда юный гений. Я думала, это станет… – Вера растерянно запинается. – Моментом её триумфа. Думала, ей понравится. Платья, танцы, интерьер… Я в своё время… – Она не ты, Вер, – резко обрывает её Пчёлкин. – Она этого всего не хочет. Вера уязвлённо дёргает ртом. – В общем, мы с Надькой отсюда уезжаем. Ты поступай, как знаешь. – Стой! – хватает его Вера за руку. – Так тоже нельзя. Эта девица, она ведь может поднять шум. А если её родители начнут возмущаться? Нужно хотя бы пойти туда и извиниться. Надя по-пчёлкински опускает подбородок и буравит мать непримиримым взглядом. – Я не буду извиняться. Она наступила мне на подол. – Надя, ты её чуть не избила на глазах у всех… – Я не буду извиняться. В повисшем молчании Пчёлкин какое-то время стоит с запрокинутой вверх головой и прикрытыми глазами, а затем негромкос прашивает: – Это дочка того известного актёра? – пощёлкивает он пальцами в воздухе. – Да. Он коротко кивает. – Решим вопрос. Он купил несколько квартир в моём новом комплексе. – Пчёлкин, – сдавленно шипит Вера, пытаясь призвать мужа к голосу разума. – Так делать неправильно. Чему ты её хочешь научить? Решать проблемы кулаками? – Уметь за себя постоять, – в его глазах сверкает дурная искорка, которой Вера давно не видела. – Вот чему я хочу её научить. И что мы тоже всегда за неё впряжёмся, а не заставим унижаться перед какими-то лохами надутыми. – Не девяносто пятый на дворе! Время изменилось, Пчёлкин, когда ты уже из прошлого вылезешь? – срывается Вера на громкое восклицание, и вопрос повисает в воздухе электрическим шаром, от которого по воздуху распространяется неприятная рябь. Вера недолго молчит и обескураженно добавляет: – Как я сейчас пойду и буду смотреть её отцу в глаза? Я же от стыда сквозь землю провалюсь, ты понимаешь это? Пчёлкин медленно расплывается в улыбке и вдруг касается подушечками пальцев забившейся на её шее венки. – Да, Вера… Ты от моих-то грехов всё отмыться не можешь, а тут ещё и дочь проблем подкинула. Сильно мы тебе репутацию портим? – Хватит, – Вера изрядно напрягается, чтобы контролировать голос и больше не кричать. – Ты… Ты прекрасно понимаешь, что я этого вообще не имела в виду. Пчёлкин вдруг хватает её за бриллиантовое колье и притягивает к себе ближе. Их лица теперь разделяет пара миллиметров искрящего током воздуха, и дышать становится почти невозможно. – Чушь это про про танцы, про платье, про то, что вы искали кого-нибудь поумней, чтобы на этой выставке, как мартышек, показать… Ты её просто используешь, Вера, как эти свои цацки, – сжимается его кулак на баснословно дорогом украшении, которое Вере даже не принадлежит: его для выхода на сегодняшний вечер Вере предоставила спонсирующая бал ювелирная компания. – Осторожно! От страха за слишком ценную вещь работы ювелира с мировым именем у Веры округляются глаза. Она молниеносно перехватывает запястье мужа, что лишь сильнее убеждает его в собственной правоте. – Вытащила её, чтобы на людях выгулять. Поглядите, какая у меня дочурка! – обезъянничает Пчёлкин, копируя Верину манеру говорить. – И плевать тебе, что она сидит теперь и ревёт. Тоже мне, устроила семейный праздник. – Ах, прости, – от беспомощности огрызается Вера. – Я-то пыталась устроить хоть какой-то семейный праздник. В отличие от тебя. – У меня работа, – едко парирует в ответ Пчёлкин. – Ты со своей работы примчался, как ужаленный, когда я тебе сказала, что тут будет эта стареющая кошёлка, – Вера тычет пальцем в рекламный постер с лицом Натали. – Посмотрел, не понравилось и можно уходить, так получается? – Хватит пороть чепуху, – Пчёлкин неприятно морщится. – Вера Леонидовна, – осторожно вклинивается в их диалог Милочка. – Если хотите, я могу исполнить все ваши обязанности, а вы езжайте с семьёй… Разумовский не против, я с ним уже обсудила… Вера оборачивается на звук голоса заместительницы, явно не желавшей упустить такой замечательный шанс подсидеть главреда. Миловидное личике, обрамлённом золотисто-светлыми локонами, и впрямь сияет от предвкушения. Она озадаченно смотрит на Пчёлкина, тот сверлит её требовательным взглядом; Надя тоже замерла в ожидании Вериного решения. – Не стоит, – любезно улыбается она: – Отправляйся-ка узнать, куда пропала твоя мать и почему покинула вечер… Уверена, с тобой она будет намного откровенней. Да и сам господин Разумовский буквально пять минут назад любезно мне напомнил, что заниматься такими эксцессами – твоя прямая обязанность. А уж со своими я как-нибудь справлюсь и без тебя. Улыбка, с которой Вера шагает обратно в парадный зал, где её встречает веселящаяся толпа, полна торжественного ликования. За спиной у неё остаются и Милочка, и Пчёлкин с Надей, но Вера собирает в волю в кулак и сосредотачивается на том, что ждёт её впереди. Она больше не тешит себя иллюзиями, твёрдо только что уяснив: за плечами у неё есть лишь брак, который никогда не был удачным и вряд ли мог таковым стать, какие бы титанические усилия она не прикладывала. Но ведь невозможно вечно пытаться починить бракованный механизм? Она ведь хорошо знает: всегда приходит час, когда не остаётся иных вариантов, кроме одного – того, что казался очевидным с самого начала. С самого-самого начала… Вера идёт вперёд; Вера улыбается всем сразу и никому особенно; Вера произносит речи; Вера манерно целует воздух возле напудренных щёчек светских дам; Вера заигрывает с мужчинами – но лишь с теми, которые стоят её заигрываний; Вера делает всё, что от неё требуется и чего от неё ждут. – Что ж, даже отсутствие Натали не так уж повлияло на сегодняшний вечер, – говорит ей Разумовский, когда парадный бал окончательно пустеет. – Странно, что она так и не появилась. – Думаю, наше с ней сотрудничество на этом покончено. Она всё ещё считает, что у неё есть право на взбалмошные капризы. Но, увы, её век уходит, слава тускнеет, а звезда постепенно гаснет. Вера хмыкает и с нехорошим чувством глядит на деревянный паркет, отполированный до блеска. Ей кажется, что из померкших блёсток и истоптанных конфетти состоит тот горький осадок, что сгустился у неё на душе. – Зато вы были просто обворожительны, Вера, – Разумовский вскидывает неизвестно какой по счёту бокал с шампанским, но взгляд его остаётся незамутнённым. – Я, честно признаюсь, даже приятно удивлён. – Чем же? – Тем, что я, оказывается, умею ошибаться в людях, – галантно протягивает ей руку он и тепло улыбается: – Позвольте, я подвезу вас домой. А заодно озвучу вам интересное предложение. Вера теперь смотрит только вперёд.⚡ ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!⚡
❤️ Подписывайтесь на мой Телеграм-канал,
чтобы быть в курсе всех обновлений,
смотреть на дополнительные материалы
и задавать интересующие вопросы автору❤️
⚡ ССЫЛКА В ПРИМЕЧАНИЯХ⚡