Парахибана

Самки многих видов пауков съедают самца после спаривания. Это Аками знал всегда. Правда, не думал, что встретит нечто подобное в человеческом воплощении. Как нельзя в тему у Мэта на бедре была набита парахибана — монохромная паучиха, обнимающая лапами его ногу.

***

Мэта он мог и не встретить, но все к тому и шло: загулы, на которые охрана закрывала глаза, ночные клубы, постоянное отсутствие на работе — в отцовской корпорации. Но добило отца не это, а то, что Аками накурился с начальником охраны — омегой — и трахнул прежде вполне адекватного сотрудника. — Сью требует с меня пожизненное содержание ребенка, — проговорил отец, вызвав Аками на беседу к себе в кабинет. — Понимаешь, что означают эти слова? — То, что порвался гондон. Отец, вздохнув, потер виски пальцами. — Мне надоело, — сказал он устало. — Сколько еще ты заделал детей тем, кто не пришел ко мне? — Это не мои проблемы — я насильно ноги никому не раздвигал, — ответил Аками, и это было правдой: омеги вешались на него сами, даже те, кто поначалу держал лицо и был «не-такой-как-все». Аками повезло с внешностью — покойный папка был красавцем и в наследство передал те самые жгучие восточные глаза, о которых писали в любовных романах, чувственные губы, идеальный во всех смыслах нос и линию скул и подбородка. Помимо смазливого лица Аками вымахал рослым, плечистым, и улыбался так, что одного этого оказывалось достаточно для удачного флирта. Папка умер вскоре после рождения единственного сына, и Аками разбаловали многочисленные няни, он с детства получал все, что хотел. — Хватит, — отчеканил отец. — Тебе почти двадцать три, а ведешь себя на тринадцать. Кому мне передать все, когда меня не станет? Сегодня последний рабочий день той команды, что таскалась вместе с тобой по клубам, вместо того, чтобы следить за тобой. С завтрашнего дня будет новая. Аками хмыкнул, и отец вполне верно расценил это, сказав: — Нет, дорогой, таких у тебя еще не было. Напомню: не будешь выполнять мои требования — останешься без цента в кармане. Я лишу тебя всего наследства. А теперь — ступай. Аками порой выбешивало это отношение к себе, хотелось плюнуть старому мудаку в рожу и свалить, но тот мог воплотить угрозы в жизнь и он остался бы с голой сракой, и все счастливые перспективы с окончанием престижного университета, местом во главе корпорации, браком с фотомоделькой и новым любовником каждый квартал оказались бы там же, где и он. В очке. А он не для того родился с золотой ложкой во рту, чтоб ее потом выплевывать. Сначала, вечером, приехали трое альф, одинаково двухметровых и бритых, будто не из охранного агентства их пригнали, а с полигона. По сравнению с ними прежняя команда показалась всей прислуге немочью в костюмах. Омеги хоть и фыркали, пока те заносили вещи и распределялись по комнатам, но Аками, проходя по коридору, едва не задохнулся от смеси феромонов, которые его уже не заводили — прислугу он тоже всю перетрахал. И поставил себя так, что те считали сам факт мимолетной связи с ним неслыханной удачей. — Клинт, Том, Итан, — представил троицу отец, снова вызвав сына в кабинет. — Теперь они отвечают за тебя, постарайся быть… непроблемным. — Добрый вечер, сэр, — наклонил голову самый старший из них, Клинт. — Надеюсь, мы сработаемся. — Очень надеюсь, — фыркнул Аками. — Если вы тоже не будете проблемными. Фыркнул уже отец. Когда на террасе перед домом и на аллее зажглись фонари, прибыл Мэт, и сначала все, конечно, решили, что он альфа: тоже высокий, почти одного роста с хозяйским отпрыском, не такой широкоплечий, но гибкий, как хлыст — согнешь и не сломается. Слез с мотоцикла, бросил шлем и ключи подбежавшему Тому, а сам поднялся по ступенькам, с которых на него смотрел Аками, выщелкнул из пачки сигарету и тоже закурил. Для Аками все это, весь он — охуенно сложенный, пронзительно-синеглазый и коротко стриженный — стал сплошной неожиданностью. Мэта звали как альфу, он выглядел как альфа, пах, как альфа — чем-то неразличимым, но самоуверенным, захлестывающим разум и вызывающим желание прильнуть к его твердому, запакованному в застегнутую до горла тонкую куртку и черные потертые джинсы телу. У него даже голос был хрипловатый и низкий, и когда он заговорил, у Аками точно в голове лопнуло и растеклось, превращая мысли в желе. — Выбирай сразу, — произнес Мэт, затягиваясь и поднимая голову, чтобы выдохнуть — от вида его незакрытого горла кольнуло под ребро. Как лезвие вогнали сразу, с размаху, — либо ты хороший мальчик, либо я плохой. — Лучше наоборот, — улыбнулся Аками, инстинктивно наклоняясь вперед и вдыхая глубже. Мэт, щурясь, снова затянулся и выдохнул уже в сторону, не отводя глаз: — В принципе, твой отец меня предупредил, что будет сложно. Только для меня избалованный, так и не повзрослевший ребенок — это как раз и не сложно. Краткий инструктаж: перед каждым выходом из дома ты предупреждаешь охрану заранее, не беспокоишь меня не в мою смену, не задаешь тупых вопросов. Каждый намек на еблю расценивается как личное оскорбление, нарушение личного пространства — как острое желание поучаствовать в спарринге. — Мне казалось, ты на меня теперь работаешь, а не я на тебя? — Я работаю на твоего отца. Стряхнув пепел, Мэт поднял ногу и затушил окурок о подошву ботинка, почти вминая его, затем бросил в каменную урну у колонны. Аками отметил, что руки у него как раз не альфьи. Небольшие, с тонкими пальцами. Странно было думать, что ими можно делать что-то помимо шинковки овощей или глажки белья. — Все вопросы завтра, — сказал Мэт, поднимаясь ко входу. — А сегодня я — спать. Аками спустился ниже, сел на ступеньку и достал вторую сигарету. Нужно было продышаться от забивших ноздри феромонов, собраться с мыслями и не вести себя больше в присутствии этой зазнавшейся твари как обоссавшийся щенок.