Северное сияние

Снег хрустел под ногами, хотя Юра сказал бы, что он скрипит. Кто вообще придумал говорить, что снег хрустит? Кеды тонули в больших сугробах, что образовались при уборке снега с дорог на тротуар, из-за этого большинство людей на работу теперь добирались именно по ней. — Вот суки, ну разве можно так тротуары засыпать, идти как мне теперь блять? Он закричал от боли, когда снег неприятно засыпался за язычок белых конверсов. Яростно пытаясь вытряхнуть его из своей обуви, Юра мотылял головой, падая назад на холодное покрывало. — Сука блядская пизда, — выругался он, вскакивая с уже спрессованного слоя, — Ай-яй, сука-сука-сука, — парень трусил руками джинсы, которые на жопе по приходу в спорткомплекс будут мокрыми, — Ну заебись просто. Матеря всех и вся, он продолжил путь в ледовый дворец, забросив идею идти по тротуару. Было раннее утро и улицы меж домами освещала пара фонарей. Покрывало нетронутого снега поблескивало, особенно красиво сиял он на ветвях деревьев. Юра шёл по дороге, всматриваясь в балконы и сосульки, свисающие с них. Небо было тёмным, залитым одним цветом, где-то сквозь однотонное полотно пробивался свет ещё не ушедшей луны. — Холодно до пизды, — выругался он под нос, передергивая плечами, — Говорила Мила: Юра, давай купим тебе ботинки зимние. Сука, хули ты такой упертый… Женщины стучали каблуками по ярко блестящему покрывалу, мужчины бранили верхний слой льда на нём, на котором можно было убиться. А Юра шёл и не понимал, как Мила вообще в своих этих ботфортах лазит… Руки потянулись к карманам зимней униформы российской сборной, вытаскивая из внушительных размеров карманов пачку крепких сигарет. Он похлопал по мастерке, доставая розовую стеклянную зажигалку. Сигарета была отправлена в рот, и огонек на её конце тлел. Юра выдохнул своеобразные клубья едкого дыма, смотря, как необычно он рассекает морозный воздух. Ладони быстро стали красными, поэтому, не дойдя до фильтра сигареты, Плисецкий был вынужден бросить её в сугроб. Её тлеющий край вмиг потух, а бумага слегка намокла. Он откашлялся, набирая полные лёгкие колкого воздуха. Восточный ветер обжигал лицо. Юра был готов забрать все свои слова о том, что зима — его любимое время года. Он шёл уже минут двадцать, пытаясь ориентироваться по домам, но спасибо огромнейшее, людям из Жкх, которые не знают, что такое фонари и которым плевать, как люди по-темну будут добираться до работы. Рачком, видимо. — Сука, ебаный Яндекс навигатор, — Юра выругался на месте, щурясь, — Сука, где я… Осознание резануло. — Я потерялся, — заключил он, — В Питере нахуй. Я потерялся в Питере… — парень не верил своим словам, — Охуеть можно… Я блять, именно я, потерялся в Питере. В Санкт-Петербурге. На улицах, которые знаю вдоль и поперек. Потерялся. Ебануться. Рядом проехала какая-то машина, судя по всему семёрка, он не очень разбирался. Стекла транспорта опустились и из переднего выглянул мужчина в кепаре. — Парень, ты че стоишь? — Да вот, дядь, к ледовому дворцу мне надо, а я кажись, потерялся, — Юра пожал плечами, кивая мужику. Тот странно сощурился, пытаясь вглядеться в черты лица. — Плисецкий, ты что ли? Глаза молодого человека полезли на лоб. — Дядя Толик? — Юрка, еб твою… — хотел было выругаться мужчина, но сдержался, — Сколько я тя не видел, залезай, ща мигом доедем. Парень хлопнул дверью, облокачиваясь на переднее сидение. — Ну че, молодец, рассказывай, че как? — Да че-че, дядь… *** Машина остановилась у ступени, и Плисецкий, поблагодарив старого друга его отца, взбежал ко входу в спортивный комплекс. — Драсьте, тётя Люда, — сказал он, повисая на стойке регистрации. — Юрка, — она схватилась правой рукой за грудь, подскакивая, — Напугал, черт малый! — Извините, ради бога, не хотел, — парень криво улыбнулся, — Дядя Яша уже тренирует? — Сказал вам переодеваться, опаздывает, — женщина открыла ящик перед собой, доверяя Юре в руки ключи, — На, этот от раздевалки, этот от катка, этот… «Пиздец, на что я подписался», — подумал было он, перебирая взглядом каждый ключ из связки, на который указывала пропускница. — Все запомнил? — Ну типа, — ответил он, забирая набор «ошибёшься — будешь покупать новую дверь» у тёти Люды. — Открой сразу раздевалку, — крикнула она ему в догонку. — Ага, понял. Все двери были открыты и он, наконец, вошёл в раздевалку, скидывая с плеча рюкзак. Сегодня будет одна из самых тяжёлых тренировок. До выезда на парные соревнования в Барселону осталось меньше недели. Они с Беком катают вместе. Мила с Сарой, а Юри с Виктором. Команда Фельцмана уже даже не раз шутила, что Россия одна из самых гомофобных стран, но почему-то ледовое катание обходит этот внушительных размеров факт стороной. Юра переодел лонгслив, завязывая волосы как обычно. Из душевой послышался шум воды. Значит, кто-то уже пришел. Больше всего Плисецкий склонялся к тому, что это Виктор и Юри такие пунктуальные, но очень удивился, увидев перед собой буквально через пару минут Алтына в полотенце. — Привет, — сказал тот, снимая с талии полотенце, стоя спиной к Юре. Лицо Плисецкого вмиг заливается краской, и он быстро отворачивается, стараясь не рассматривать капли воды на смуглой коже. — П-привет… — Как добрался? — Да нормально, старый друг отца подвез — подфортило. Ты как? — Тоже нормально, — Отабек бросил взгляд на обувь, что стояла на тумбочке, — Ты шел в «этом»? — Ага, — ответил Юра, смотря теперь туда же, куда и Бек. Почему-то его одолело странное ощущение неловкости. Будто он провинился перед Отабеком. Настолько его взгляд был холодным. — Ясно, — заключил он, — Старайся теплее одеваться, на носу соревнования. — Кто бы говорил, вечно в своей косухе ходишь, — Юра тцыкнул, закатывая глаза, — Как твой порез? — Заживает, — Отабек надевает своё трико и перчатки, — Останется, конечно, шрам, но Мила сказала, что дополнит его к сценическому образу и все будет нормально. — Понятно… — вздыхает Юра, — Кстати, что те парни такого про меня сказали-то? — Завязывай коньки, — отвечает он тем самым на вопрос Юры. — Ну бля, Бека… — Я жду тебя на льду, — и взяв в руки свою пару коньков, казах стремительным шагом направляется к выходу на каток, оставляя Юрия одного. «Ты с дружком своим сношаешься, да?». «Гоша, они ебутся, ты прикинь, в очко, ну где это видано». «А ты его ебешь или он? Бля, Гошан, ну это ор. Ну и каково это оно? Ебать мужика» Он прокручивал в голове фразы парней, что сидели на лавке у дома Юры, они вертелись, повторяясь. Однако, конкретно заела одна из них: «Дружок этот твой, пидорок, который здесь живёт. Встретим мы его с братанами разок… и выебем. Вот умора будет. Интересно, как он орать будет». У Отабека сжалось от боли сердце, и он тряхнул головой, выбрасывая эти ужасные мысли прочь. *** — Как думаешь, может заменить сальхов на луц? — парень выбрался на лёд, проезжая пару метров. — Последовательность уже утверждена, — Отабек выехал следом, разминая шею. — Хуево, — буркнул он, подъезжая обратно к бортику, — Бека? — Что? — тот подъехал следом, облокачиваясь о перила. Юра повернулся, беря в свои руки его лицо. Он быстро чмокнул того в шершавые губы и улыбнулся, сдавая назад. — Куда собрался? — крикнул казах ему, догоняя, — Теперь не отвертишься, засранец малой. — Спасите, помогите, насилуют, — Юра ржал, убегая от Бека на коньках. — Стоять. Грубая рука схватила за «шкирку», и Юру откинуло к нему назад. Бек странно улыбнулся, укутывая в руки его тело. Он приложился своими губами к его, поглаживая фигуриста другой рукой по щеке. Юра улыбнулся сквозь поцелуй, положив на загривок Бека свою ладонь. — Вот зайдет сейчас кто-то, — сказал Юра, но Бек продолжил покрывать его лицо поцелуями. — Плевать, — Алтын, наконец, отстранившись, последний раз прикоснулся губами к щеке фигуриста и вышел со льда. — Ты куда это? — спросил у него Юра. — Перекурю, — ответил он, улыбаясь. Что-то в этой улыбке было не так. Что именно — пока не понимал. Вроде это хорошо, что Бек улыбается, потому что обычно он ходит с лицом «заебавшегося от жизни человека», но это настораживало. Впрочем, тренировка была, действительно очень трудной. Под её конец Юра был вымокший с головы до пяток, бежа на всех порах в душ, стараясь во время купания в нем не смотреть на крепкую спину друга. Виктор с Юри запарывали выход, Мила с Сарой не могли сделать никак нормальную и красивую поддержку, а Юра с Беком сидели на лавочке, наблюдая за этим всем, и диву давались, как так получается, что им легко даётся программа. До соревнований оставалось всего-ничего. Близился конец месяца. В Питере вечером снова пошел снег. Выйдя из спорткомплекса в своих белых кедах, не успевших высохнуть на батареях, он выругался, скользя подошвой по льду. — Юр, — окликнули его, и он, щурясь, повернулся. — Бека? — Садись — подвезу, — парень хлопнул по мотоциклу, а Юра лишь улыбнулся, бежа ему навстречу по спресованному и оледеневшему снегу. Было холодно, но они послали к черту морозы. Ветер жёг лицо, а Юра утыкался лицом в тёплую шею парня и ему все холода были не по чем. Отабек был тёплым и большим. Плисецкий на миг подумал, что было бы неплохо заменить подушку наконец-то им. Горячий казах. Вот бы ещё стал только его горячим казахом. В мечтах всё было именно так, а реальность была сурова, прямо как зима в России. Тернистый путь. Путь к славе, путь к любви. Жизнь сурова, при чем как. Кажется, будто всё прекрасно, ты едешь на мотоцикле с человеком, от которого приятно веет мужским одеколоном, ветер жжет лицо, обветривая щеки и губы, но тебе на всё плевать и время, что ты проводишь сейчас — прекрасно. Убийственно прекрасно. Но оказавшись в объятиях жизни: нельзя забывать, что она любит оборачивать ход событий вспять. «Наверное много вчера посмеялся, о том, что я богом не дам нам расстаться. Любовь это в небе, а вы приземлитесь. Теперь я один кричу «помогите», как в утреннем лифте, Но ты не поможешь мне отсюда выйти. Дружба? Кому это нужно? Прошу, отпусти, с тобой мне стало скучно.» © Иван Дорн — кричу