Северное сияние

Утро выдалось так себе, Юра проспал тренировку, Потька испачкала его любимые чёрные джинсы своей шерстью, а конверсы так и не успели за ночь высохнуть. Решив всё же остаться дома, он умыл своё лицо холодной водой, заправляя волосы за уши. Чайник на плите закипал, и Юра решил, что сегодня обойдется быстрорастворимым кофе, который пил только тогда, когда хотел дома покурить или у него заканчивался чай. Достав свою привычную серую чашку, он насыпал две ложки крепкого кофе и одну сахара, заливая это всё кипятком. Парень подошел к холодильнику, поднимая майку и почесывая свой живот. Молока не было. Он захлопнул его дверь обратно. — Потька, жрать, — крикнул Плисецкий, приготовив еду кошке. Коготки застучали по паркету, и через минуту на кухне появилась кошка, вальяжно виляя своим хвостом. Юра поднял её на руки, почесывая за ушком. Потя тёрлась о его руку, мурча, а он продолжал её гладить. — Ну, всё, давай, кушай, я пошёл, — он взял в руку чашку и ушёл из комнаты, надевая по пути в спальню свои тапочки. До соревнований оставалась неделя. Питер замело ещё больше. Честно сказать, Плисецкий уже начал переживать о том, смогут ли они вылететь из России в Испанию. Яков говорил, что на пятницу передают снега, значит, увеличивается возможность, что полетят они раньше. Юре было это на руку, всё равно с Беком они уже идеально выучили программу, так что проблем возникнуть не должно было. Насчёт Отабека… Парень не писал уже пять дней. Юра строчил каждое утро, пытаясь узнать, почему он ему не отвечает. Сегодня была возможность спросить на тренировке, но парень её успешно проспал, потому что умудрился отключить будильник. Сказать, что Юра переживал насчет их отношений — ничего не сказать. Он вздохнул, пытаясь откинуть пока что ненужные мысли. Нужно было провести растяжку, повторить последовательность прыжков и, как минимум, приготовить себе поесть. В последнее время, Юра стал редко нормально питаться. В основном, перебивался бутербродами или ещё какими-нибудь снеками по дороге в школу или в спорткомплекс. После того утра, когда Отабек готовил ему банальную яичницу с беконом и апельсиновым соком, он до сих пор мечтает только о ней. Хотя, может по человеку, который её ему сделал. Да, это было более вероятно. Парень включил музыку на телефоне, разминаясь. Сначала шея, потом руки, ноги, растяжка и вот, он уже лежит у стены, раскинув ноги по сторонам. — Бля, спать хочу, — говорит Юра Потьке, что устроилась рядом с ним на линолеуме, — Че делать? Та в ответ лишь мяукнула, а Плисецкий понимающе кивнул, отвечая: — Да, я тоже так думаю. Будто знал, что она имела ввиду этим своим «мяу». Из головы никак не выходила эта ситуация с Беком. Он лежал, смотря в потолок, который был недавно перекрашен в голубой цвет и, не понимал, что ему делать. Как поступать? Сам ведь говорил, что будет ждать, сколько потребуется, сколько времени не пройдет — будет всё равно ждать. На улице пошёл снег. Юра встал с пола, решив застелить кровать. Всё же, достав из шкафа плед, он положил его на тёплое зимнее одеяло сверху, расправляя его края. Чего-то не хватало, и он подошёл к шкафу, чтобы одеться и сходить за упаковкой ромашкового чая. Пришлось надеть старые потрепанные кроссовки, но это было лучшим решением, чем таскать промокшие насквозь кеды, ещё и с дырками. Закрыв квартиру на два замка, Юра спустился по ступенькам, размышляя о том, что неплохо было бы купить ещё пару упаковок быстрорастворимой лапши и овсяной каши в дорогу, потом же забудет и будет давиться невкусной едой в отеле, а это не очень классная идея, хотя еда из супермаркета тоже не ахти… Но выбора не было. В голову снова ввалился Отабек. Его красивые руки, на которых было видно вздутые вены, его разрез глаз, грубая кожа, щетина на бороде, которую он иногда забывал брить, а ещё его пухлые и шершавые губы. Юра сглотнул ком, подступавший к горлу и, достал из кармана пачку сигарет. — Ёб твою, одна осталась… — сказал он, кладя в рот свернутый табак и подкуривая. Пачка была выброшена в одну из ближайших урн. Люди на улице улыбались, ходили парами, в основном с огромными пакетами из супермаркетов. Готовятся к празднику, очевидно. Любая российская семья ещё в начале декабря закупается ананасиками, колбасками, оливками и прочей вкусной едой, потому что к тридцать первому числу это всё подорожает, да и не дай Бог, как в «Ёлках» горох купить забудешь на оливье. Юра шлепал в кроссовках к ближайшему магниту или пятерочке, на этот раз в перчатках, пока его не окликнули. — Эй, педик! Плисецкий шёл дальше, не обращая на это внимания. — Гошан, он ещё и глухой, бля, во ржач, — сказал один из них другому. — Вот блядь, че ж так не во время, — Юра сплюнул слюну, продолжая идти и курить. — Пидорас, ты че, оглох? Юра не вытерпел, повернулся и улыбнулся двум подходящим людям. — А ты че, я вижу слепой? К тебе не поворачиваются, когда ты орешь, так будь любезен — съебись. — Не прихуел ли ты, товарищ? — сказал один из них. — Сука, тя че, узбек твой не ебет, что ты такой агрессивный? — Гоша заржал, улыбаясь. — А я вижу, тебя твой дружок иногда поебывает, вот ты и светишься, как лучик солнышка. Он отвечал грубо, язвительно, делая вид, что ему абсолютно плевать на этих людей, но знали бы они, как сейчас у него внутри всё перевернулось с ног до головы, и как ему было страшно. Их-то двое, они больше него, им не составит труда поиздеваться над парнем так, как только можно, а вот Юра один ничего им не сделает. Максимум — набьет морду, но этим же не обойдется. — Ты сейчас допиздишься, дорогой мой, да, Миш? — спросил у него Гоша, а тот утвердительно кивнул. — Какой он тебе нахуй дорогой? — послышалось сзади, Юра не стал оборачиваться, этот голос он узнает из тысячи, даже в толпе прохожих. — Пацаны, проблемы? — спросил Попович, вставший рядом с Юрой и положивший ему на плечо руку. — Съебались по-быстрому, а то зад надеру вам так, что потом в больнице зашивать будут, — Виктор встал справа от Юры. Гоша и Миша всё ещё стояли перед Юрой, хлопая глазами. — Кому сказали — съебались, — Мила обошла их, встав спереди, а рядом с ней стал Юри. — Ещё раз подойдёте к нему — получите, уяснили? — спросил японец, — Ах да, ещё он не узбек, а казах, долбоёба ты кусок. Гоша с Мишей попятились назад, понимая, что сейчас им с легкостью могут просто набить ебальники. Обронив короткое «извините», они убежали, буквально, сверкая пятками. — Пидоры, — выругалась Мила, оборачиваясь к Юре, — Ты как? — Нормально, я бы и сам справился, — сказал он, очевидно соврав, ибо сам бы он точно не вывез этих двух. — Не хочешь с нами съездить в икею? — Бабичева повисла на Плисецком, беря его под руку. — Мила, — возмутилась Сара, — Человека только что чуть не побили, а ты его тащишь с нами за покупками. — Да он и так в магаз шёл, даже кроссовки надел, — она посмеялась, положив ему на плечо свою голову, — Так чё, поехали? Тебе там как раз новый заварник нужен. — Ну, поехали… *** Ромашковый чай он не купил, зато приобрел новый стеклянный заварник, на который не мог налюбоваться, ещё и кружку новогоднюю с оленем, которую ему впихнула Мила. Всё время, пока они лазили по ТЦ, Юра думал об Отабеке, даже сейчас, три дня спустя, он лежал на кровати, включив обогреватель и дожидаясь, пока комната достаточно прогреется и думал о нём. — Сука, ну вот что ему написать? — Юра откинул свой телефон, на который пришло уведомление, — Я тебя люблю, нахуй, давай встречаться? Да бред сивой кобылы. Решит, что я головой приложился обо что-то тяжёлое. В щели на окнах проникал холодный ветер, неприятно завывая и свистя. Он уже четвертый день обещает себе купить пластилин и залепить эти трещины, но никак не может подняться с кровати. Последние контрольные были написаны. Полугодие закончилось в принципе неплохо, особенно для него, учитывая тот факт, что он пропускал полностью учебу из-за тренировок к соревнованиям. Делать было нечего. Один, в холодной квартире, из которой ему придется уже послезавтра уезжать в другую страну, в отель, лежал на кровати, смотря в потолок. Ему было одиноко. Единственный, кто у него был — Отабек. Да и то… — Ну вот че написать… — Юра проводил пальцами по экрану телефона, пытаясь убрать зачем-то от них разводы, — Как же трудно… Маюсь хернёй, ну типа, нахер оно мне надо? Я тебя люблю, Бек, ну вот прям, люблю, да и скрывать этого не очень хочу, да вот ты только вряд-ли всё-таки ответишь взаимностью, — телефон снова издал звук уведомления, на который парень опять не обратил ни малейшего внимания, — А дружбу жалко же… Терять такого человека не хочется. Телефон в третий раз «капнул», и он, весьма раздраженный, наконец, включил экран блокировки. «Юр, я заеду? Юр, ты не против? Ну, я подъезжаю.» — Не понял, — только и успел он выдать. В дверной звонок позвонили. — Сука, уже? — он подорвался с кровати, закидывая носки в углу спальни под неё, с мыслями «главное, чтобы не увидел, а остальное — неважно». Ноги путались, зачем-то Юра кричал раз-за-разом «иду-иду», будто стоящий человек за дверью не слышал его возни. В последний момент, он схватил пружинистую резинку, которая лежала на прихожей, и завязал низкий хвост. — Привет, Юр, — парень улыбнулся одним уголком губ, стряхивая с волос снежинки. — Ты чего приперься-то, дурак? — он пропустил друга в квартиру, закрывая на щеколду дверь, — На улице вон какая холодрыга. У тебя же все щеки красню-ю-ющие, аж смотреть больно. — Да ничего страшного, — ответил он, ставя пакет из магнита на пол, — Я вот там булочек твоих любимых купил, ты чайник поставишь? — Спрашиваешь, — сказал Плисецкий и, надев тапочки, что были у входа в спальню, помчался на кухню: мыть посуду. Ветер завывал и в кухне. За окном была настоящая метель. «Вот это в этом году снег валит», — подумали оба, да не проронили и слова, когда Бек вошёл в кухню, тупотя ногами по паркету. — А ты чего такой внезапный? — Юра присел за стол, переводя дыхание. Отабек изменился в лице, глаза странно потемнели. — Был в магазине вот, — вытащил любимые булочки Юры с малиной и продолжил, — Увидел их, решил купить тебе. — Ясно… На кухне повисло неловкое молчание. На плите шипел газовый чайник, в щелях выл ветер, за оконной рамой падали внушительных размеров хлопья снега, устилая землю уже пятым слоем. — Бек, я… — Юр, я тут… Они засмеялись. — Говори ты первый, — сказал Юра, кивая Отабеку. — Да не, давай уже ты что ли… — Бек, — он грозно посмотрел на него и тот понимающе кивнул. — Юр, я не знаю, как бы так сказать… — начал он, его глаза опускались вниз, а потом снова поднимались на Плисецкого, будто ища поддержки, — В общем, я больше не могу так долго тебя игнорировать… Сердце у парня забилось с бешеной скоростью, потому что он не понимал, на что намекает Алтын. — Я сидел все эти дни и думал, почему я так поступаю с тобой… А потом понял, что пытаюсь убежать от своих чувств, ведь мне нравится в тебе абсолютно всё, от твоих худых ладоней, до длинных и вкусно пахнущих волос… Прошу, прости меня за то, что я вытворял всё это время, за то, что заставил нервничать. Чайник на плите начинал свистеть, но Юра будто был не здесь, не в этой комнате и не в этом мире. Он сидел, смотря Отабеку прямо в глаза, а на его уже начали наворачиваться слёзы. Парень быстро пододвинулся к казаху, заключая его холодное лицо в свои горячие руки. Его губы прикоснулись к его губам, накрывая каждый раз с большей напористостью. Бек ловил воздух, еле успевая за движениями Юры. Плисецкий пересел со своего стула на колени к парню, позволяя положить грубые и широкие ладони на его ягодицы. От него снова пахло его любимым одеколоном. Юра прикоснулся губами к шее Отабека, слизывая этот запах и ощущая горький вкус на своём языке. Тот шумно вздыхал, упираясь затылком в стену. — Бек, ты не представляешь, как долго я ждал этих слов… — Прости меня, — ответил он, запуская свои пальцы в его светлые волосы и оттягивая голову назад. — Не прощу, — сказал Юра, ёрзая на нём с диким возбуждением, — Не прощу и точка. — А если хорошо подумать? — Отабек произнёс это грубым и низким голосом, у самого уха, вызвав по коже Юры табун мурашек. — Если хорошо подумать, то я пиздец как хочу твой член, — Юра упёрся руками в плечи Отабека, заставляя, чтобы он поднял на него голову. Взгляд у него был томный. Казалось, что глаза стали ещё темнее, налились цветом и буквально жаждали Плисецкого. — У нас ещё будет время, — говорит он, целуя парня в щёку. — Бек, давай хотя бы подрочим друг другу, — Юра снова заёрзал на его коленях, ощущая, как сильно в области паха образовался бугор. Отабек перехватил парня с ног на руки и понёс в спальню. Бросив все попытки сопротивляться, он расстегнул бляшку ремня на своих брюках. Плисецкий лежал на кровати на локтях, наблюдая, как Алтын снимает с себя одежду. — Что уставился? — спросил Юра, — Снимай, давай. — Уверен? — Заебешь, — Плисецкий снимает с себя футболку и шорты, откинув их в другой конец комнаты, — Иди ко мне. Отабек стягивает с себя водолазку, оставаясь в расстегнутых брюках. Плисецкий усаживает его на кровать, а сам спускается вниз, на колени перед ним. — Наконец-то… *** — Бека, ты положил в чемодан мою толстовку? — крикнул Плисецкий из комнаты своему молодому человеку. — Да, Юр, — тихо ответил он, подходя к нему сзади со спины. — Дурак, напугал, — парень схватился за сердце, переводя дыхание. — Прости, малыш, — он звонко поцеловал его в щеку, убирая с лица волосы. И это «прости, малыш» волновало его сердце больше, чем что-либо. Мила говорила ему, что самое главное зимой — не быть одиноким. Не соврала. Это, действительно, очень важно, когда в продрогшей от холода квартире, в которой перед соревнованиями отключили отопление, будет твой человек, обнимающий сзади за талию, стоящий с утра возле плиты и просто лежащий вместе с тобой на одной кровати. Юра был счастлив. Фигурист мечтал, когда наступит тот момент, когда придет тот человек, с которым он не будет одинок, не будет чувствовать себя лишним или чужим… Если бы ему задали вопрос, что важнее: любить или быть любимым, то он ответил бы, что без разницы. Важно, чтобы чувства были искренними, а кто их будет проявлять — уже другое дело. Зима — удивительна, но влюбившись именно в это время года, любовь приобретает совсем другой окрас и смысл. Холодные вечера и горячая кружка чая в замерзших руках, гирлянда на стене, плед на кровати и два влюбленных человека, наконец, обретших тепло. Вот оно что значит любовь.