Северное сияние

— Да отстань же ты, — Юра выхватил руку, на которую Мила так усердно пыталась повеситься. — Вот же противный, — крикнула ему та, старательно пытаясь догнать его быстрый шаг, — Куда так рванул, дурачье? — От тебя дуры подальше, — в ответ закричал парень, — Чего ты ко мне прицепилась с этим Отабеком? — Ну я же вижу, что вы друг к другу неровно дышите, — девушка попыталась ухватиться за друга, но тот всё также одернул руку, — Да ты… Её тонкие пальцы оттянули его за капюшон спортивной мастерки сборной России. — Задолбал ты меня! Сколько можно уже бегать? — Мила, отпусти. — Нет. — Пидора ответ. — Я же говорю, неровно дышишь! — Заебала, кому говорю, лучше отпусти. — Пока ты не признаешься, что влюбился в него — не пущу. — Милка, да еб твою мать, — он ударил её руку, что та аж невольно скривилась, — Пожалуйста, я же по-хорошему попросил, че ты начинаешь? — Потому что зима на подходе, Юр. — И что, что зима? Мне от этого легче должно стать? — он пнул ногой камень, лежащий на тротуаре. — В холодное время года самое ужасное — быть одному, — она всё же взяла его под руку и продолжила путь, Юра, как странно, вырваться больше не пытался, — Я же уеду. — С хуя ли? — К родителям, в Новосибирск… Голые ветви деревьев забились друг о друга. Ветер ужасно завыл, поднимая их волосы и, растрепав прическу Милы. Он шумно сглотнул. Новый год без Милы. Да где это видано? Он нуждался в ней, как никто другой. — Ясно… — Прости, Юр, ты же знаешь, мама давно меня ждёт, — она горько улыбнулась, отрывая взгляд от дороги, — Зато, в январе на Рождество я буду уже в Питере. Он молчал. А что говорить? Обижаться на неё было бессмысленно, мама — это отдельная тема, тем более, Мила давно хотела наконец к ней приехать, а с этой учебой и соревнованиями ничего у неё не получалось. Поэтому, Юра просто коротко кивнул, будто даже не ей, а своим мыслям, будто разговаривал сам с собой, обрисовывая в голове ситуацию. Грубые черты лица, пухлые и шершавые губы и большие, массивные руки с мозолями на ладонях. Этот образ всплывал у него в памяти много раз. В последнее время Юра не понимал, что чувствует. В принципе, не только к Беку. Он стал холоден к своим друзьям, если их можно было так называть, он не рисовал уже давно, а если рисовал, то только что-то монотонное, слушал что-то минорное, грустное. Вот она. Величество осень. Её краски испортились ещё месяц назад, вода в стакане с кистью сделалась мутной, всё чаще накатывало ощущение того, что ты никому не нужен или о тебе просто забыли. Он застилал кровать клетчатым пледом, не включал больше вечерами гирлянду, поздней ночью ставил на плиту чайник, покупал липовый чай и овсяное печенье к нему, даже кроме серой чашки никакую больше не брал. Настроение тлело, как сигарета. Иногда, он покупал Чапман в магазине рядом с домом. Мила ругалась, когда узнала, что он курит. Юра кричал в ответ ей, что в сигаретах нет ничего плохого, тем более, если не дуть их как паровоз. — О чем задумался? — Да так, — Плисецкий кашлянул. — Ты что, болеть решил мне? — Ой, давай не будем. — Вечно вот это твоё «давай не будем»… Только Юра её уже не слушал. Он смотрел на убитые временем многоэтажки, проходя через их дворы. «Твою мать, дома же жрать даже нечего, надо хотя бы кошке купить», — подумал он, сбавляя шаг. — Мил, мне надо продуктов купить в магните, ты иди домой. — Эх, ладно, — она обняла его крепко, — До завтра, Юр. — До завтра, Саре привет — сказал он и убежал в стеклянные двери супермаркета. В магазине работники уже начали украшать окна и прилавки новогодними украшениями. Его немного подташнивало от этих праздников. Ну не любил он их просто. Возможно, это было связано ещё с тем, что ему не с кем было их праздновать. Юра повернул голову и увидел новые гирлянды, что завезли, видимо, совсем недавно. Он ускорил шаг, подходя к прилавку. Руки потянулись к одной из них, но чья-то ладонь накрыла его. — Да ты че блять, — он повернулся, чтобы нахамить стоящему рядом человеку, но опешил. Перед ним стоял Отабек. Замученный просто до жути. На костяшках красовались раны, буквально недавно появившиеся. Из них сочилась сукровица вперемешку с кровью. Кожа не успела ещё потемнеть. Юра поднял глаза и увидел небольшой порез на его щеке. — Бек…? — неуверенно спросил он. — Привет, — неуклюже сказал парень, наконец убрав свою руку. — Что у тебя с… Он не успел договорить, Отабек уже торопливо уходил прочь, поправляя пальцами выбившиеся из укладки волосы. — Какого… Юра посмотрел на гирлянду, а потом на постепенно уходящего друга. — Бека, погоди, — он бросил товар на прилавке, побежав за спиной в кожаной куртке, — Ты куда так стремительно прешь? — Юр, — Алтын повернулся к нему лицом, пытаясь быть грубым настолько, насколько можно, — Не трогай меня. Тот опешил. Что случилось? Он же ничего такого не сделал, чтобы его избегали. — В смысле блять «не трогай»? — парень обошел его, встав впереди, — Да ты че, совсем охуел? — Юра… — Что, Юра? Шестнадцать лет уже как Юра. Что с твоими руками? А с щекой? — его ладонь легла на лицо друга, он провел большим пальцем по небольшой щетине, — Так не пойдет, пошли ко мне, тут недалеко, обработаем. — Юра, я сам… — Ты ещё прирекаться со мной собрался? Я тебе что, мать? — Нет, — зачем-то ответил он. — Вот и всё, пошли, пока цыганам не отдал. Отабек улыбнулся бы, если бы щека не горела от боли. Они вышли из супермаркета. Слякоть на улице была просто ужасная. Лужи сверху были покрыты тонким льдом, но это только до обеда, потом он растает, а ещё лучше, на эту лужу просто наедет какая-нибудь иномарка и обольет прохожих с ног до головы водой. Но сейчас состояние тротуара было абсолютно неважным. Серые кроссовки Юрия хлюпали по уже потрескавшимся лужам на нем. Отабек кривился, когда Плисецкий раз-за-разом пытался обойти лужу или грязь, но лишь всё больше марал свои кроссовки, смачно матерясь. — Че ржешь? — наконец спросил Юра, когда Бек подавил смех на его руганьях. — Ниче. Кроссовки вбежали по ступенькам к подъезду, Плисецкий приложил ключ к домофону, который неприятно запищал и открыл дверь, чтобы Отабек мог войти. — Заходи уже блять. — Ты первый. — Пиздец, джентльмен хуев, — он придержал дверь, вбегая на нулевой этаж и вызывая лифт. В подъезде воняло сыростью подвала. Юра уже сто раз говорил соседям, что если идут в подвал за очередной банкой огурцов, то пусть хотя бы закрывают его… Как обычно все прислушались к просьбе. — Да чтоб тебя. — Что случилось? — Отабек опёрся о побеленную стену. — Ты бы так не прислонялся, — выкинул Юра, пиная металлическую дверь лифта. Бек отшатнулся, отряхивая свою кожанку и дуя на костяшки. — В пизду, дойдем и пешим до пятого. Лифт в очередной раз сломался. Плисецкий уже и забыл, когда он в последний раз нормально работал и возил людей внутри себя. Если парень не ошибался, то эта махина не работала уже с сентября. Вызывал же работников. — За что я людям плачу… — пробубнил он. Отабек поднимался молча. Ни слова не говорил. Ключи в руках звякнули, и дверь с грохотом была открыта. — Велком ту зе хэлл, как говорится, — он кинул на полку ключи, раззуваясь, — Проходи, че стоишь в дверном проёме? Отабек тихо повесил косуху и также бесшумно снял кроссовки, поставив их рядом с Юриными. — Ванная комната по коридору направо. — Ага, — крикнул в ответ Отабек. — Ща я принесу тебе полотенце, ты чай будешь? — крикнул тот откуда-то с кухни. — Да не, наверное, — ответил казах, смотря на себя в зеркало в прихожей. — Значит, будешь. На кухне была слышна возня и звук зажигающихся спичек о коробок. Отабек открыл дверь, на которую указал Плисецкий и включил кран с тёплой водой, умывая лицо. По мрамору умывальника стекали красные капли воды. Он причесал волосы, глядя на себя в зеркало. — Вот, — сказал Плисецкий, — полотенце. — Спасибо, Юр, правда, но мне неудобно. — Давай не будем? — блондин улыбнулся, хлопая приятеля по плечу, — Никаких проблем нет, принимай душ и приходи на кухню, по пути не потеряешься, квартира небольшая, — сказал он и ушел. Казах похлопал глазами и улыбнулся своим мыслям. «Мелкий засранец, свалился же ты на мою голову», — думал он, заходя в душевую кабинку. Он подставил лицо под горячие струи воды, наконец расслабляясь. Руки немного пекли, раны по всему телу неприятно саднили. Он налил на ладонь какой-то шампунь, судя по всему, женский, и намылил свои тёмные, как смола, волосы. *** Парень вышел из ванной комнаты, надев футболку и шорты Юры и протирая волосы светлым полотенцем. Он смотрел на фотографии, что были развешены по коридору и его лицо озарила улыбка. — Бек, вали сюда. Он оторвал от них взгляд и пошел на голос. В квартире не было жарко, довольно убрано и пахло свежестью. На кухне было темно. На окнах висел тюль, так что в комнату еле пробивался свет. Лишь плита, на которой стоял чайник, освещала помещение. Юра достал с верхней полки навесного ящика какую-то коробку, открывая её крышку. — Садись, калека, — сказал он, указывая на табурет. От Отабека пахло вкусным мужским одеколоном и шампунем Юры. На его бежевом свитере вперемешку с разводами крови, была грязь. Парень молча повесил одежду на спинку стула и повесил на плечи полотенце. — Юр, давай может я сам? Оно же выглядит стрёмно. — И че теперь? Не жить? — он взял из коробки ватный диск, наливая на него перекись, — Сиди смирно. Шершавая поверхность ваты прошлась по его щеке. Перекись неприятно щипала, но было терпимо. Само осознание того факта, что Юра ухаживает за ним, вызывало у Бека смешанные эмоции. Он сидел и кривился. Если бы порез был не на щеке, то парень бы стерпел, но кожа начинала невыносимо щипать и чесаться. — Руки убери блять, — Юра шлёпнул его ладонь, что потянулась к лицу, — Не дай Бог ещё инфекцию какую-то занесешь. Вообще, тебя как угораздило? — Да никак, подрался, мелочи жизни, — сказал он, пытаясь не смотреть ему в глаза. — Мелочи, говоришь? — Юра приподнял его подбородок, чтобы посмотреть внимательнее нет ли там воспаления, — Тебе повезло, что не занесли ничего, чем тебя блять так резанули? — Стёклышком, — ответил казах. — А если хорошо подумать? — Ножом. — Вот нахуй ты мне врешь? Я ж тебе не баба, меня не обманешь, — Юра положил ватный диск на стол, достав палочку и обмакнув её в зелёнку, — Сейчас немного попечет. — Угу. Тонкие пальцы обвили подбородок Алтына, поворачивая голову на бок. Кожу стянуло, когда её коснулась ватная палочка в лекарстве. Отабек втянул воздух, сжав от боли ладони в кулаки. — Всё-всё, чшш, — Юра дул на его щёку, аккуратно протирая порез, — Болит? — Угу, — снова буркнул казах. — Потерпи, сейчас зелёнка высохнет и налепим пластырь. Тем временем, чайник на плите закипал, начиная свистеть. Юра открыл его носик, чтобы вода прокипела и поставил две чашки на столешницу. Серую и белую. — Тебе какой? — спросил он, беря в руки упаковки с заварным чаем, — У меня есть с саусепом, липой и жасмином. — Жасмин. — Ага, понял, ты это, смотри, у меня сахара в доме нет, — сказал он, снимая с себя наконец мастерку, — Я без него чай пью. — Без проблем, — сказал Отабек, — Ты бы хоть сам переоделся, а то меня обслуживаешь. — Да ща, залью нам чай и пойду переоденусь, — Юра кинул в заварник две ложки чайных листиков и залил все кипятком, — Рассказывай давай, как так получилось, что ты в таком обмундировании в супермаркет решил зайти? Ты же в курсе, что тебя загребсти могли дурака? — Да в курсе, — Отабек откинул голову назад, его кадык дрогнул, что не осталось без внимания Юры, — Одни парни просто наехали за мою национальность, вот я и приложил усилий, чтобы они запомнили раз и навсегда, что все люди одинаковые. Сердце у парня забилось чаще. Ему было интересно, думает ли Отабек то же самое о ориентации? — Ублюдки, конечно, — он оставил заварник, подойдя снова к парню. Его руки потянулись к аптечке, но за запястье его схватил Отабек. — Пойди переоденься. Юра фыркнул, уходя из кухни, а Отабек шумно выдохнул, ударяясь головой о стенку. — Зачем ты меня так лелеешь… — тихо спросил он сам у себя. Юра вскоре вернулся. Обработал ему раны на руках, залепил щеку пластырем и улыбнулся, разливая им в чашки жасминовый чай. Из буфета была достана новая булочка с малиной и разрезана напополам. — Ты зачем их проучить решил? Нам же скоро совсем на соревнования, Яков тебя за такой боевой раскрас сам помутузит. — Да знаю, они сами начали, я просто сдачи дал. — Дурак ты, Бека, — он вздохнул, отпивая горячий чай из чашки, — Главное, чтобы отёк прошел до соревнований. — Ага, — Отабек откусил кусок булочки, запивая его, — Спасибо тебе. — А? — За то, что так позаботился, уверяю, я этого не забуду. — Пустяки, — отмахнулся он, — На ночь оставайся у меня, закину твой свитер крутиться в стиралку. — Неудобно как-то же, Юр. — Неудобно срать на потолке. Отабек бархатно рассмеялся, а Юра улыбнулся. Вечерело. На улице стало совсем темно и Плисецкий включил на кухне свет. — Ты смотри-ка, снег пошёл… — еле слышно сказал Алтын. — Ничесе, — Юра подскочил со стула, отодвигая тюль с окна, — Реально снег. Отабек улыбнулся, смотря на него такого радостного и полного жизни. Отчего-то ему становилось легче. Только от чего именно — пока не понял.