Там, где ты рядом

Том ненавидел эту боль.

Том ненавидел Азалию.

Поэтому он пытался верить в то, что с ее исчезновением тяжелая ситуация станет лучше.

Что он не так уж и беспомощен без ее надежной руки, как она однажды заметила.

Что он… не зависим от кого-то вроде нее.

Том Риддл

«Лепестки азалий»

***

      С самого детства в приюте Тому давали множество разных прозвищ.       «Демоном» называла его миссис Коул.       «Ненормальный» шептались другие дети.       И… «особенный», так он называл себя сам.       Потому что когда Том злился, лампы гасли, а стекла на окнах трескались. Когда ему было страшно, земля под ногами дрожала. А когда становилось совсем тоскливо, к нему приползали змеи и утешали своим шипением.       Ему было все равно на окружавшее его одиночество. Он давно научился не реагировать на глупость своих сверстников, сидя в самом углу столовой за тарелкой с безвкусной кашей. Еда, как и все остальное в этом месте, была на грани отвратительности, и он даже подумывал о том, чтобы проникнуть на кухню за печеньем.       Но сегодня у не была иная цель.       А именно разговор с Мартой — единственной воспитательницей, которая не смотрела на него, как чудовище с того света. Она была довольно молода, с вечно испуганными большими глазами и голосом, как у пойманной мыши. Том знал, что она боялась много, в частности его самого. Но она была единственной, кто питал к нему хоть какое-то чувство жалости.       После окончания обеда он выждал момент, когда девушка осталась одна в коридоре у лестницы, и тихими шажками подошел к ней со спины. — Мисс Марта?       Она вздрогнула, выронив тряпку, которой протирала подоконник: — Т-том… что-то случилось?       Он одарил ее внимательным взглядом, задержавшись на глазах, чтобы прослушать мысли, крутящиеся в ее голове, и, не найдя полезных, едва слышимо вздохнул. — Я хотел спросить… про мою мать, — сказал мальчик, стараясь говорить как можно более мягче. — Вы ведь были здесь, когда она пришла сюда? — Да… то есть, я-я… — Марта запнулась, нервно теребя подол своего фартука. — Я не помню многого, Том. Это было давно. Очень давно. — Но вы ведь что-то знаете, правда? — когда он сделал шаг ближе, она едва не отпрянула. — Она что-то говорила? О себе? О… моей семье? — Я мало, что знаю, — глядя вниз, пролепетала она под нос. — Она была очень слабой, когда пришла сюда. И… — И что? — темно-синие глаза мальчики жадно впились в ее раскрасневшееся от нервов лицо. — Да что ты пристаешь к бедной девушке, чертов выродок! — резкий голос захмелевшей директрисы приюта заставил их обоих подпрыгнуть на месте.       Тучного вида женщина со строгим пучком недовольно сложила на груди руки, когда решительно направилась в их с Мартой сторону. Том поморщился от запаха дешевого джина, когда она остановилась рядом с ним. — Опять выпытываешь про свою мамашу? Надоел уже! — Я просто хотел узнать… — запротестовал Том, но она перебила его: — Что узнать? Что твоя мать была такой же ненормальной, как ты? Бормотала перед смертью всякую чушь про старшую дочь, магию… Никто ее особо не слушал. Заявилась к нам, уже будучи на том свете. Никого не интересовало её жалкое мычание.       Том замер от неожиданности: — Старшую дочь?       Миссис Коул прищурилась, словно наслаждаясь моментом: — Ох уж эти сиротки с их вечными вопросами. Да-да, старшей дочери, — презрительно фыркнув. — Забавно, правда? Дочь где-то шляется, а она рожает ещё одного. Азалия, кажется. Ну и, конечно, умирает следом за этим. Очень удобно. Оставила тебя здесь, как какой-то мусор.       Он с трудом подавил поднявшуюся внутри него волну гнева. Отомстить пьяной и не следящей за речью женщине он успеет всегда, а вызнать подробности о своей семье — нет. — Где она? — холодно спросил Том. — Где моя сестра?       Миссис Коул пожала плечами, словно ей было всё равно, что, вероятно, так и было: — Я, по-твоему, ясновидящая? Может, умерла, как и твоя мать. А может, сбежала от этого семейного бардака. Кто знает?       От жестокости чужих слов Марта шокированно ахнула, но миссис Коул только махнула рукой на впечатлительную девицу: — Не смотри на меня так, девочка. Сюсюскаться с детьми вроде этого демона — бесполезное занятие. Ты только делаешь ему хуже!       После чего наконец ушла, оставив Марту и Тома стоять в гнетущем молчании.       Том стоял на месте еще несколько минут, уставившись на пустое пространство, где только что стояла директриса, а потом, не сказав больше ни слова, развернулся и поднялся по лестнице к своей комнате.

***

      Ночью, лежа в своей узкой кровати, он смотрел в потолок, где плясали тени от уличного фонаря.       Азалия.       У него есть — была? — сестра по имени Азалия. — Где ты? — сперто выдохнул он, глядя на звездное небо через окно. — Почему ты не ищешь меня?       Том попробовал представить ее — похожую на него как две капли воды только с более длинными темными волосами. Может быть, она тоже умела делать странные вещи? Может быть… она тоже была особенной?       А что если она жива?       Что если отец действительно забрал её?       В голове крутились обрывки того, что он знал: мать умерла, назвав его в честь отца и умершего деда. Отец… может ли быть, что это он забрал сестру? Вероятнее всего, сейчас она живет в настоящем доме, с любящей семьей, пока он…       Том сжал кулаки, не в силах переварить эту мысль.       Это несправедливо.       Почему её забрали, а его оставили позади?       Почему он должен жить здесь, среди людей, которые его ненавидят и боятся?       Слезы защипали глаза, и Том яростно вытер их. Нет, он не будет плакать. Он не такой, как другие слабые дети.       Он сильный.       Он особенный. — Я найду тебя, — прошептал Том в темноту. — Однажды я стану сильным и найду тебя. И тогда…       Он не закончил фразу.       За окном завыл ветер, и где-то вдалеке прогремел гром.       Том натянул тонкое одеяло до подбородка и закрыл глаза, пытаясь представить, что он не один. Что где-то там, в большом мире, есть кто-то, кто думает о нем. Кто-то, кто мог бы любить его.       С этими мыслями он провалился в беспокойный сон, где ему снилась загадочная девочка без лица, которая улыбалась до одурения широкой улыбкой и протягивала к нему руки. Но когда он пытался дотянуться до неё, она раз за разом исчезала из виду, оставляя его одного.       Как и всегда.

***

      В приюте Святого Вула новогодние праздники всегда представляли собой что-то среднее между унылой формальностью и сводящим с ума хаосом. Дети словно угорелые носились по коридорам, неуклюже распевали слезливые песенки, обменивались самодельными подарками — кто-то мастерил бумажного ангела, кто-то выклянчивал у становящейся неожиданно щедрой в состоянии алкогольного опьянения миссис Коул конфеты.       И это по-настоящему сводило Тома с ума.       Он расположился в самом углу просторной игровой комнаты, облокотившись спиной об холодную стенку, и пытался читать, желая отгородиться от всеобщего веселья. В отличии от маленьких и больших идиотов вокруг у него не было никакого желания притворяться счастливым.       Ведь он знал: этот день — его день рождения — почти ничем не отличался от остальных серых будней.       Никто никогда не поздравлял его.       Никто никогда не дарил подарков.       Никто никогда не пытался… утешить его.       Не то чтобы он нуждался в последнем. — Том, — робко позвал его знакомый, дрожащий голосок Марты.       Мальчик неохотно поднял на нее глаза, задержавшись взглядом на небольшой коробке с красной лентой, завернутой в праздничную упаковку, в ее руках. Он старался не думать о том, для кого она это принесла, гася надежду еще в зародыше.       Но…       Если бы это был не его подарок, она бы не пыталась поймать его взгляд с нервной улыбкой, разве нет? — Это для тебя. Коробка пришла только сегодня утром вместе с почтой. Наверное, кто-то из благотворителей…       Вместо ответа Том продолжал недоверчиво смотреть на коробку, плохо скрывая навалившееся на него волнение: — Что… что там? — Не знаю, — беспечно пожала плечами. — Но тут сверху была записка с твоим именем.       Марта любезно протянула ему коробку, и он аккуратно перехватил ее, стараясь не показывать, как дрожали его руки.       Том поспешил сесть на пол и осторожно развязал ленту, разворачивая сложенные листы картона, под которым скрывалось целых три подарка. Три! Не один целлофановый пакет с прогнившими фруктами или старым невкусным шоколадом с носками, а самые что ни на есть настоящие ценные вещи.       Это было безумно странно.       Но правильно.       В первом свертке Том нашел две довольно габаритные книги, во втором — пару кожаных ботинок с искусно отделанным мехом. Они выглядели новыми — теплые, мягкие. Он провел подушечками пальцев по меху и улыбнулся, не привыкший получать такие дорогие вещи.       Мальчик вздохнул, прежде чем осторожно взять в руки одну из книг. Она была потрясающе красивой, совсем не как те печальные, потрепанные переплеты из школьной библиотеки с золотыми буквами на обложке.       «Легенды о короле Артуре».       Том огладил золотое тиснение на обложке, вдыхая запах свежей рукописи.       Вторая книга имела другое название — «Мифы и легенды древнего мира». Кто бы ни брал эти книги, ему определенно было известно, насколько одаренным был его ум. — Кто это прислал? — резко спросил повернувшийся к Марте мальчик.       Она испуганно дернулась, словно он собирался ее ударить. — Я… я не знаю, Том, — пробормотала она, виновато заламывая пальцы в замок. — Посылка пришла без обратного адреса. Просто почтовый ящик… — Значит, кто-то знает меня, — прошептал он себе под нос, не то радуясь, не то злясь. — Кто-то знает, что сегодня мой день рождения.       Поняв, что ее присутствие больше не требуется, девушка поспешила удалиться, оставив его наедине со своими мыслями.       Пожевав губу и решив отложить размышления об отправителе на завтрашний день, Том нерешительно развернул последний подарок, которым оказался небольшой конверт с открыткой.       На лицевой стороне была нарисована обычная праздничная елка, украшенная кривыми шарами. Внутри — несколько слов, написанные неровным, детским почерком: «С днем рождения, Томми! Не теряй носик».       Том долго смотрел на открытку, пытаясь разобрать потайной смысл странного пожелания.       «Не терять нос»… Что это вообще могло значить?       Старая, безобидная шутка?       Или хитрое предостережение? — Эй, Риддл, что это там у тебя? — неожиданно раздался над ним гнусавый голос подбежавшего Билли.       Том поспешил прижать открытку к груди, но проклятый толстяк умел быть в неудобные ситуации на редкость проворным и успел выхватить ее из рук: — Подарки, что ли? Неужели кто-то решил, что такой урод что-то заслуживает? — Отдай, — опасно тихим голосом прошипел Том. — А что если не отдам? — издеваясь, поднял несчастную открытку над их головами. — Что ты сделаешь, Риддл? Наколдуешь что-то?       Собравшиеся вокруг мальчишки засмеялись мерзким свинячим гоготом.       Том мрачно нахмурился, всерьез подумывая о том, чтобы причинить им настоящий вред, хотя все его «чудачества» почти никогда не впечатляли Стаббса, чем тот нещадно его злил. — Отдай! — Смотрите, как он злится! — задиристо ухмыльнулся Билли и притворился, что кидает открытку в сторону, отчего Том рефлекторно дернулся в указанном направлении, давая тому лишние секунды на то, чтобы разорвать открытку пополам.       Бумага с тихим протяжным треском разошлась на две части и рассыпалась на пол.       И в этот момент внутри него что-то щелкнуло.       С побелевшим от злости лицом Том бросился на растерявшегося мальчика, словно сорвавшийся с цепи зверь, буквально сбивая того с ног. Они покатились по полу, и Том, несмотря на свой малый возраст и не менее хрупкий размер, оказался сверху, обрушивая на сморщившееся лицо Билли град прицельно метивших в глаз кулачков. — Ты уничтожил ее! — закричал, дрожащий от ярости, Том. — Она была моя! Моя! — Риддл! — завизжала, заметившая драку, миссис Коул.       Она быстро преодолела разделявшее их расстояние и, схватив его за воротник, оттащила от надрывающегося плачем Билли. Риддл дергался, пытаясь вырваться, но ее хватка была неумолима. — Ты что себе позволяешь? — прорычала покрасневшая от злости (и алкоголя) женщина. — Я ведь говорила не устраивать сегодня никаких драк! — Он разорвал мою открытку… — сорвавшимся от криков голосом пробормотал он в ответ. — И что? — Коул схватила его за плечи и, не жалея сил, больно встряхнула. — Думаешь, это дает тебе право драться с кем-то только из-за того, что кто-то тронул твою дурацкую открытку? Когда ты уже поймешь, бесовское отродье, что в этом мире до тебя никому никогда не будет никакого дела!       Том, к своему удивлению, замер от шока.       Стыдно было признавать, но ее слова били куда сильнее, чем кулаки других мальчишек.       Он почувствовал, как что-то внутри него сжимается в противный комок, и, с трудом вывернувшись из ее хватки, схватил обрывки лежащих на полу бумажек с коробкой и выбежал оттуда вверх к своей комнате, чтобы не дать кому-либо увидеть свои предательски выступившие слезы.       Мальчик упал на кровать, неуклюже пытаясь прижать разорванные концы друг к другу.       Надпись несомненно была потрескана, но все еще читабельна.       «Не теряй носик»…       Том прочитал проклятое пожелание еще раз и все-таки шмыгнул носом.       Кто бы ни был отправителем этой открытки, но они знали, кто он. А он… он нет.       Существовал ли в этом мире вообще человек, желавший его искренне порадовать? — Азалия… — вырвалось у него с прерывистым всхлипом под замирание глупого сердца.       «Может, это она», — мелькнуло у него в голове. — «Может, Азалия знает обо мне. Может, она… нашла меня».       Эта мысль была одновременно обнадеживающей и пугающей.       Ведь если она действительно знает о нем, почему ее до сих пор здесь нет? Почему она так и не пришла за ним?

***

В кабинете доктора Стоуна было слишком светло. Слишком чисто. Слишком… уютно. Том ненавидел уют, особенно такой, как этот: напускной, фальшивый, с мягким ворсистым «голубым» ковром и повешенными на стенах акварельными картинами. Спокойные леса, поле с мирно покачивающимися маками, скалистые холмы, внушающие иллюзорное чувство умиротворения. Он сидел на краешке кожаного кресле с прямой спиной, чинно уложив руки на коленях, сохраняя претенциозную серьезность, несмотря на то, что едва заметно сжимал пальцы от нервов. По ту сторону дубового стола сидел сам детский психолог — доктор Стоун — мужчина лет сорока с аккуратной прической, добродушным лицом и раздражающе внимательным взором. На носу у него поблескивали очки в тонкой оправе, а в руках он держал блокнот с карандашом, хотя пока ничего не записывал. Только смотрел на Тома, как на необычный экспонат в музее. — Том, — начал тот мягким, тягучим голосом, который раздражал его больше, чем всё остальное в этом кабинете. — Я понимаю, что тебе сложно здесь находиться. Но ты должен понять одну важную вещь — я не враг. Просто хочу помочь. Поговорить, если ты не против. Том молчал, глядя на свои ботинки — те самые, которые он получил прошлым декабрем, так как знал эту долгоиграющую игру. Кто бы что ни говорил, никто не хотел ему помогать. Люди либо боялись его, либо хотели избавиться. Миссис Коул, например, была свято уверена в том, что он демон. Марта —трусливой мышкой, которая была себе на уме. А остальные дети в приюте думали только о своей шкуре. — Миссис Коул рассказала мне, что ты иногда чувствуешь себя… одиноко, Том, — как ни в чем не бывало сказал мужчина после продолжительной тишины. — Это так? Том нахмурился. Его пальцы крепче сжали подлокотник. Он терпеть не мог этот полуснисходительный, полудобродушный тон, как будто он был сломанной фарфоровой куклой, которой надо склеить разбитые осколки. — Нет, — коротко обронил он, избегая встречаться с тем взглядом. — Нет? — слегка наклонив голову набок. — Тогда, может быть, ты расскажешь мне, что чувствуешь? — Я ничего не чувствую, — небрежно пожал плечами Риддл. — И вообще, зачем вы задаете такие глупые вопросы? Вы думаете, что я сумасшедший? Как и миссис Коул? Доктор усмехнулся в свои усы, но в его голосе не было капли насмешки: — Я не думаю, что ты сумасшедший, Том. Иногда своими вопросами люди просто пытаются помочь тебе. — Помочь? — Том раздраженно сощурил потемневшие на оттенок глубокого синего глаза, подбираясь в плечах словно маленький коршун. — Не обманывайтесь, в этом приюте каждый сам по себе. Единственное, чего они хотят, — это избавиться от меня. Эта старуха Коул только и грезит о том, как бы отправить меня в психушку. Я знаю это. Доктор Стоун не отреагировал на его резкость, только сложил руки перед собой и с любопытством наклонился вперед: — Почему ты так думаешь? Том замолчал, чувствуя, как в нем поднимает знакомое пламя гнева. К счастью, он научился хорошо его скрывать. Он знал, как притвориться спокойным, а самое главное — нормальным ребенком. Большинство людей верили в обман сразу. Но не этот мужчина. Наверное, потому что его работа состояло в том, чтобы ловить таких, как он. — Потому что я… другой, — наконец выдавил Том, глядя куда-то в сторону. — Они это знают. Дети, миссис Коул, даже вы. Вы тоже это чувствуете, правда? Доктор Стоун озадаченно приподнял бровь, однако продолжил хранить вежливое молчание, не желая прерывать его речь. Том ненавидел то, как воздействовала на него тишина этого человека. Потому что постепенно слова начинали буквально разъедать его изнутри. — Но у меня есть семья, — порывисто выпалил он, причем гораздо громче, чем изначально того планировал. — У меня есть сестра. — Это замечательно, Том, — кивнул доктор. — Расскажи мне о ней. Как её зовут? Том замер, жалея, что вообще раскрыл рот. — Азалия, — тихо пробормотал под нос повесивший нос мальчик, как будто не хотел, чтобы это имя вообще озвучивалось вслух. — Ее зовут… Азалия. Потому что оно было его тайной. Его сокровищем. — Очень красивое имя, — улыбнулся мужчина. — Ты помнишь её? — Нет, — насупился Том, чувствуя, как предательски алеют щеки из-за настигнувшего стыда. — То есть… я не помню. Я никогда ее не видел. — Никогда? — слегка удивился доктор Стоун, однако не показал ни капли сомнения в чужом ответе, дабы не обидеть ребенка. — Тогда откуда тебе известно о ней? Том сжал кулачки, разрываясь между ложью и правдой. — Мама… перед смертью… Если точнее, то это миссис Коул сказала, что моя мать упомянула ее. Что у меня есть старшая сестра. Отец, возможно, забрал ее с собой… Он осекся от неприятного привкуса унижения, когда подумал о том, как выглядит со стороны. Маленький, жалкий Томми, который перед сном фантазирует о какой-то сестре, словно это всерьез может заполнить поселившуюся внутри пустоту. Сглотнув подкативший к горлу горький комок, Том часто заморгал, подавляя ненавистные слезы. — И ты часто думаешь о ней? — мягче вопросил доктор Стоун. Том резко поднял голову и встретился с его взглядом. Он хотел сказать «нет», но знал, что это было бы ложью. Потому что он думал о ней каждый день. Он каждую ночь представлял, как она выглядит, как смеётся. Придумывал её характер, манеру общения. В его воображении она была тёплой, сильной и, может быть, немного дерзкой. Она бы защищала его от дружков четырнадцатилетнего Дэниэла Маттисона, смеялась с ним над жалкими выходками Билли Стаббса, а иногда даже поддразнивала его самого, когда у Тома было бы хорошее настроение. Она была всем, чем никогда не был он сам. — Да, — едва шевеля губами, согласно прошептал Том. — Это нормально, Том. Мечтать. Представлять себе возможную семью. Многим из нас это помогает чувствовать себя… менее одинокими. — Я не мечтаю! — яростно возразил Том, вопреки пробившей все тело дрожи. — Она настоящая! Я знаю, что Азалия настоящая. И однажды я обязательно найду её! Эти слова вырвались у него сами, несмотря на то, что он планировал держать язык за зубами, отчего минуты спустя мальчик вновь покраснел, осознавая, что сказал слишком многое. Он опустил голову, не желая видеть, какое выражение лица приобретет доктор, который вопреки всем ожиданиям не засмеялся и не показал на него пальцем. Только безмолвно сидел напротив, терпеливо ожидая того момента, когда Том снова заговорит. — Она бы меня не бросила, — голос несчастного ребенка едва не утонул в звуке тикающих часов. — Если бы у неё был выбор. Она бы тоже пришла за мной. Доктор Стоун кивнул и по какой-то причине его тихая поддержка дарила горькое, но нужное ему утешение. Мужчина взял блокнот и наконец что-то в нем записал, хотя Том уже не смотрел на него. Мальчик перевел взгляд в окно, где медленно падал снег: — Вы закончили? Мужчина закрыл блокнот и добро улыбнулся, как будто увидел в Томе что-то безвинное и отчаянное одновременно: — Да, Том. Мы закончили.

***

Том никогда не считал себя одиноким. Не в последнюю очередь благодаря зловредному влиянию подаркам, которые умасливали его взор день ото дня. Вот и сегодня он сидел на кровати, аккуратно разложив на кровати маленькую музыкальную шкатулку с искусной гравировкой, в центре которой танцевал щелкунчик с мелодией, которую его мозг успел запомнить до дыр, коробка конфет, которые Том растягивал так долго, как только мог, и, конечно же… книга. Книги всегда казались ему особенными. Вне зависимости, что ему отправляли: начиная от глупой детской сказки про девочку со спичками и заканчивая куда более сложными для понимания вроде «Древних загадок старой Англии», он ценил каждую из них. На полу лежала стопка открыток, спрятанных глубоко под кроватью и надежно укрытых в потертой коробке, из-за того, как часто Том доставал их. Они были разного размера и пестрели самыми дикими рисунками, но почти на каждой из них, кроме сухих слов о поздравлении, всегда были слова с пожеланиями. «С днем рождения, Томми! Научись быть хорошим мальчиком... хотя бы иногда». «Счастливого нового года, мальчик с великим злодейским будущим!» «С днем рождения, Томми! Не теряй носик :)». Пожелания вроде последнего всегда заставляли его хмуриться, хотя при всем своем недовольстве он никогда их не выбрасывал. Вместо этого со скрупулезной бережностью складывал их из года в год в небольшую коробочку, как будто они всерьез были частичкой чего-то важного. Чего-то… чего он сам еще не мог понять. Каждый присланный лично ему подарок Том берег как самое дорогое, подобно дракону, чахнувшему над своим златом. Никто не смел трогать его вещи. Даже если кто-то и пытался, он быстро давал им понять сотворенную ошибку. Дети его боялись, воспитатели старались лишний раз не пересекаться с ним взглядом, не говоря уже о том, чтобы заговаривать. Том справедливо считал, что в свои одиннадцать находился на самом пике своего могущества, пока реальность не постучала в его дверь, заставив поднять голову и хмуро уставиться на вставшего у порога мужчину. На нем была довольно старомодная, но отличного пошива мантия с короткой рыжей бородкой и причудливой шляпкой, которые в Лондоне уже полвека никто не носил. Проницательные серые глаза смотрели на Тома так, будто догадывались обо всех его грязных тайнах. За что он его заведомо возненавидел. — Том Риддл? — с добродушной улыбкой спросил неизвестный. Том сразу насторожился, оборвав мелодию шкатулки резким хлопком по крышке. — Кто вы? — нахмурился мальчик, не сводя с незнакомца подозрительного взгляда. — Что вам нужно? Мужчина улыбнулся еще шире и вошел в комнату, не дожидаясь приглашения, окидывая странным взглядом расставленный на подоконнике ряд прочитанных Томом от корки до корки книг. — Меня зовут Альбус Дамблдор, — доброжелательно представился тот. — Я работаю профессором в очень известной школе. И сегодня я пришел сюда, чтобы поговорить о ней с тобой, Том. Ведь эта школа предназначена не для обычных детей, а для… таких, как ты. — Таких, как я? — детские черты лица окрасились ничем нескрываемым сомнением. — Что вы имеете в виду? — Ты особенный, Том. А все потому что у тебя есть дар — магия, которая делает тебя волшебником. На мгновение комната заполнилась тишиной, пока растерявшийся от таких слов мальчик переваривал услышанное. Том часто заморгал и, быстро восстановив над собой контроль, вновь принял прежнее холодное выражение лица. Он не даст себя обмануть. Не в этот раз. — Волшебник? — цинично повторил Риддл. — Вы, должно быть, шутите? Дамблдор покачал головой и улыбнулся уголками губ: — Я думаю, ты и сам догадываешься о том, что я не шучу, Том. Ты уже… делал странные вещи, не так ли? Вещи, которые ты не мог объяснить. Вещи, которые пугали других детей. И, кажется, даже вашу милую миссис Коул. Том против воли напрягся, понимая, что надоедливая старуха опять разболтала о нем всякую чушь. — Может быть, — уклончиво ответил он. — А может, вы просто санитар из психбольницы. Миссис Коул уже давно жаждет от меня избавиться. Дамблдор рассмеялся — мягко, но без насмешки: — Нет, Том, я не санитар. Я пришел сюда, чтобы пригласить тебя в Хогвартс. Это место, где ты научишься контролировать свои способности. Где ты встретишь других детей, точно таких же, как ты. — Хогвартс? — повторил он с недоверчивой гримасой, хотя что-то внутри все равно содрогнулось. — Никогда не слышал о такой школе. — Это неудивительно. Большинство детей узнают о Хогвартсе только в письме, которое мы отправляем им в одиннадцать лет, — Дамблдор достал из кармана старое на вид письмо с сургучной печатью и протянул ему. — Пожалуйста. Мальчик даже не шелохнулся, продолжая сверлить старика нечитаемым взором. — Чего вы хотите? — в конце концов спросил он. — Я повторю столько раз, сколько нужно, — успокаивающе продолжил Дамблдор. — Ты волшебник, Том. Три слова. Три безобидных на первый взгляд слова, которые перевернули внутри него все с ног до головы. На мгновение взгляд мальчишки стал совершенно диким, как у человека, который наконец начал собирать кусочки мозаики вместе. — Доказательства? — потребовал он, пряча растущую надежду за стеной железного хладнокровия. Дамблдор медленно поднял руку и взмахнул откуда-то взятой палочкой. На кровати появился крохотный пылающий костёр — маленький, слабый и, что особенно странно, безвредный, не оставляющий за собой даже намек на обугленность. Том застыл от шока, во все глаза наблюдая за тем, как огонек исчезает за жалкие пару секунд. — Надеюсь, огонь в вашей комнате не станет проблемой? — со смешком поинтересовался профессор. Даже не удостоив того вниманием, Том рассеяно провёл рукой по простыни. Абсолютно никаких следов. — Это правда, — пробормотал он, причем не столько Дамблдору, сколько самому себе, после чего заметно ужесточился. — Значит, есть и другие. Такие, как я. — Так и есть, в Хогвартсе у вас будет возможность учиться, встречаться с другими волшебниками, изучать магию. Особенный. Это слово звучало, как музыка. Почти никто никогда не называл его так, хотя это объясняло абсолютно… все. Все, что с ним происходило. Все те моменты, когда он был другим, лучше окружающих его сверстников. Хотя накрывшую радость омрачало осознание того, как поздно на него снизошло это озарение. — Как вы узнали про меня? — пытливо поинтересовался мальчик. Взгляд Дамблдора, пристально отслеживающего его реакцию, заметно потеплел: — В нашей школе есть книга, Том. Особенная книга, которая записывает имена всех волшебников, рождающихся в Великобритании. Твоё имя появилось там, когда ты был ещё младенцем. Том снова замолчал, чувствуя уже знакомый терпкий вкус надежды. Книга. Книга, которая увидела его исключительность и, возможно, знала все о таких же, как он. А значит… — Вы видели там ещё одно имя? — спросил он, прежде чем успел себя остановить. — Было ли там написано имя «Азалии»? — Азалия? Это кто-то из твоей семьи? Том резко отвернулся с покрасневшими от стыда щеками. Он тут же пожалел о сказанном, ведь не хотел говорить этого. Отчаянно не хотел, чтобы этот человек думал, что он обычный слабый ребенок, который мечтает о сестре, которой, возможно, даже не существует. — Забудьте, — отмахнулся Том. — Это неважно. Но Дамблдор не отступил. — Том, ты можешь спросить меня всё, что только захочешь. Если Азалия — это кто-то, кто для тебя важен, я постараюсь узнать о ней. Том почувствовал, как в груди поднялась волна гнева, и сжал пальцы в кулак. — Я сказал, забудьте! — порывисто выкрикнул он, резко поднимаясь на ноги. — Если вы пришли, чтобы издеваться надо мной, то можете уходить. Мне не нужна ваша дурацкая школа! Дамблдор остался на месте с раздражающе спокойным, миролюбивым выражением лица. — Том, поверь мне, никто не пытается издеваться над тобой, — мягко промолвил тот. — Я здесь не для того, чтобы причинять тебе боль. Я здесь, чтобы предложить тебе помощь. Он ненавидел это чувство — как будто его действительно загнали в угол. Но еще больше он ненавидел то, что этот человек пребывал в таком отвратительном на его взгляд спокойствии. Хотя в глубине души Том знал, что позорно хочет услышать ответ. Он хотел знать, что Дамблдор мог найти её имя. Что она существует. Что она жива. — Вы… вы не видели это имя? — наконец спросил он тихим, надломленным голосом. — Азалия Риддл. Вы не видели его? Дамблдор на мгновение задумался, однако затем печально покачал головой: — Нет, Том. В этой книге не было такого имени. Но это вовсе не значит, что её нет. Иногда магия может проявляться по-разному. Или… не проявляться вовсе. Том почувствовал, как что-то внутри него надрестнуто сжалось. Он не знал, что чувствовать — облегчение или разочарование. Она могла быть живой. Но велика вероятность того, что она не могла быть похожей на него. — Это ничего не меняет, — отрывисто бросил Том, отворачиваясь. — Лучше расскажите мне про вашу школу.

***

Как бы неприятно ни было это признавать, но Хогвартс превзошел все его ожидания, которые он приготовил после знакомства с учебными книгами. Замок буквально дышал магией. Усыпанный звездами потолок Большого зала, парящие в воздухе свечи и движущиеся портреты на стенах — все это доводило его почти до благоговейного трепета, как бы Том ни пытался этого скрыть. Само распределение прошло в точности, как он и ожидал. Шляпа даже не дала ему времени открыть рот — как только ее клочковатый край коснулся его головы, она мгновенно крикнула оглушительное — «СЛИЗЕРИН!», что Том воспринял как знак собственной исключительности. Однако за торжественным пиром Том столкнулся со своим первым испытанием — привычным для него неприятием. Большая часть слизеринев даже не пытались скрыть свои перешептывания или косые взгляды с раздражающим хихиканьем. Один из них на редкость красивый светловолосый мальчик, которого, как позже узнал Том, звали Абраксасом Малфоем, откровенно скривился, когда он сел рядом с ним. И он честно не понимал, что уже успел сделать, так как был настроен более чем благожелательно. Часть него была даже обрадована тем, сколько волшебников было среди его сверстников, ведь это означало, что он никогда не был один. Но… почему же они продолжали смотреть на него, как на чужого? Когда ужин закончился, и слизеринцев повели в их общую гостиную, Том начал неохотно понимать настоящее положение вещей. — Добро пожаловать в Слизерин, — заговорила вышедшая вперед староста Слизерина, представившаяся как Вальбурга Блэк, один лишь взгляд которой уже выражал презрение ко всем, кто был не достоин змеиного дома. — Наш дом — это не просто место. Это наследие.Наследие великих магов. Великих чистокровных магов. Она выделила «чистокровных», словно пытаясь вонзить это слово в каждого, кто слушал. — Мы — лучшие, потому что наша кровь чиста. Потому что наши семьи веками хранили традиции магии. И мы не потерпим тех, кто пытается загрязнить нашу репутацию. Если вы здесь, вы должны быть достойны наследия Слизерина. Вы должны доказать, что ваше место здесь заслуженно. Слившийся с другими детьми Том едва уловимо напрягся. Так называемое «наследие», которому девушка уделила особое внимание, звучало для него почти как приговор. Ведь он знал, к чему она клонит. Еще на пути к замку Том подмечал для себя аристократическую манеру, более изящные по крою мантии и фамильные перстни проходящих мимо студентов. — Мы, чистокровные маги, обязаны хранить нашу культуру, — продолжала Вальбурга, её взгляд скользнул по толпе, задержавшись на каждом взволнованном личике. — А тем, кто не соответствует этим стандартам, я советую доказать свою ценность другими способами. Прилежностью. Верностью. Покорностью. Она говорила много, но Риддл уже слышал главную мысль, а именно то, что он не заслуживал находиться среди них. И не только она. Когда её речь закончилась, он снова заметил взгляды. Некоторые были мимолетными, но пронизаны осуждением. Кто-то даже осмелился смеяться над ним за спиной. Отвратительно. Том стоял, скрестив руки, и всеми возможными способами старался сохранять невозмутимость, хотя внутри него все кипело. Ведь его гордость, только что взлетевшая на небеса, с грохотом рухнула на землю.

***

Когда толпа начала расходиться, Том пробрался к лестнице, ведущей в спальню для мальчиков, пребывая в изрядно расстроенных чувствах. Проклятая Вальбурга своим холодным голосом разбила все его иллюзии, за что он был ей даже отчасти благодарен. Может пока он и не был их королем. Но скоро непременно им станет. Комната для первокурсников была просторной, но мрачной — в темно-зеленый тон слизеринского дома. Четыре кровати с зелёными пологами стояли по углам, уже занятые его соседями на следующие семь лет. Мстительный Том узнал каждого. Руфелис Лестрейндж чинно распаковывал принадлежности внутри своего сундука, обставленного золотом, при этом бросая на Тома взгляды, которые он знал с самого детства — презрительные, отравленные огромной дозой высокомерия. Абраксас Малфой же сидел на кровати возле окна, небрежно листая какую-то книгу, а последним сидящим рядом с ним оказался Эйвери — мелкий, угодливый мальчик с лицом грязной крысы — шептал ему что-то на ухо и мерзко смеялся. — Ты, должно быть, Риддл, — промолвил Лестрейндж протяжно и холодно с акцентом, который Том возненавидел сразу же как услышал. — Тот самый сиротка. — Не вижу надобности в таком соседстве, если уж из тебя получится не лучший шут, — небрежно сказал Абраксас. — Надеюсь, это временно. Риддл сжал челюсти, но ничего не ответил. — Тише, Малфой, — гаденько хихикнул Эйвери, поглядывая на друга. — Может, у него есть какие-то способности. Ну-ка станцуй нам! Они рассмеялись единодушным протяжным смехом, и Том почувствовал, как что-то внутри него просится наружу, грозя обрушить весь сдерживаемый им гнев, но он его сдержал. Гнев — слабость, которую он пока не может себе позволить. Вместо этого мальчик молча задернул полог своей кровати, отгородившись от их смеха и лег на спину, удрученно уставившись на зеленый балдахин над собой. Мир за этими зелеными бархатными шторами был немного тише, но обида и унижение, как ядовитая змея, продолжали сжимать его изнутри. «Они думают, что лучше меня», — раздраженно думал Том, и, щуря глаза в жару своего гнева, представлял, как однажды эти самодовольные лица потонут в страхе, понимая, что напали не на того человека. Он повернулся на бок, стараясь отогнать горячий гнев. Воображение привычным образом перенесло его в другой мир, и Том закрыл глаза, позволяя себе вспомнитьто, что так тщательно оберегал. Азалия. Он никогда не видел ее в живую, но это было неважно. Том вылепил сестру внутри своего разума настолько детально, что было легко забыть о ее фальшивости. В его воображении Азалия была похожа на него — тот же густой объем длинных волос, те же глубокие глаза, которые, казалось, способны прожечь любое зеркало. Но, в отличие от него, она была более порывистой. Бесстрашной. Ее голос был пропитан язвительностью, но никогда не обращался к нему — только к остальным, ведь она всегда защищала его. Ее не волновали такие нелепые вещи, как «чистота крови» или его непрезентабельный статус «сироты». Она смеялась над всеми. Даже над ним — но это был добрый смех. Он даже мог представить, как она дерзко ухмыльнулась бы в ответ на слова раздражающего Лестрейнджа. — Ой, прости, я не успела расслышать твое тявканье. Наверное, потому что я была слишком занята тем, что искала намордник. Как мило, что ты всё ещё не научился завязывать галстук без помощи дражайшей мамочки. Том невольно усмехнулся. Даже если он знал, что это никогда не станет реальностью, подобные фантазии странным образом согревали его. Даже если сейчас ее нет рядом, она все еще была здесь. Но когда он открыл глаза, буквально почувствовав запах её едва воображаемых духов с небольшой горчинкой, то увидел лишь бархат зеленого полога. Ее нет. Он все еще один. Тишина слизеринской спальни навалилась на его плечи тяжелым грузом. Том снова закрыл глаза, давая себе еще одно обещание. Потому что однажды он не просто найдет Азалию — он станет настолько великим, настолько ужасающе могущественным, что она сама придёт к нему. Потому что такая, как она, не захотела бы видеть рядом с собой никого, кроме самого лучшего. — Однажды, — сморгнув горькое пощипывание в области глаз, прошептал он в тишину. — Ты будешь гордиться мной, сестра.

***

В Канун Нового года убранство волшебного замка не теряло своего чуда даже без толп своих елейных студентов. Высокие своды стен были украшены разноцветными гирляндами из еловых веток, с потолка падало марево серебряных, не приносящих особый холод снежинок, медленно осыпая празднично накрытый стол. И тем не менее Большой Зал, обычно полный жизни, сегодня казался странно опустевшим из-за того количества студентов, разъехавшихся по своим домам на каникулы. За столом осталось лишь трое учеников с Хаффлпаффа и одна девочка с Гриффиндора да пара преподавателей, которые были распределены за один стол, чтобы не выглядеть такими жалкими. Среди них был и сам Том. И он мог честно признать, что ненавиделканикулы. Когда он смотрел, как его однокурсники радостно упаковывают свои чемоданы и мчатся назад к своим семьям, к теплым ужинам и куче подарков, то чувствовал что-то, что не мог выразить простыми словами. Это определенно не было завистью. Скорее… презрение. Замораживающее презрение к их слабости, к фальшивой иллюзии их безопасности. Они даже не знали, каково это — не иметь в своих руках ничего кроме чьей-то милости. А если точнее, то… никого. Том сидел прямо, словно проглотив шпагу, привыкнув следить за своей осанкой после двух лет учебы на Слизерине, и бегло скользил темными глазами по залу, выхватывая определенную цепочку деталей: ленивую суету профессора Слагхорна, добродушный смех Дамблдора, рассказывающего впечатлительной гриффиндорке серию сказок о своих «приключениях», и профессора Бири, эмоционально декламирующего очередной стих своего авторства перед игнорирующими его коллегами. На самом деле он их почти не слушал. В основном Риддл вспоминал первоначальную радость от возможности остаться единственным слизеринцем в замке — никто не опускает искрометные шуточки насчет его низкого происхождения, никто не распространяет за его спиной гадкие слухи. Но теперь, сидя в этом унылом царстве веселья и бессмысленной радости, Том почувствовал что-то отдаленно похожее на пустоту. Будто бы вновь стал тем самым ребенком из обветшалого приюта. Одиноким. Брошенным. И не нужным. Он взглянул на раздавленный маленькой ложкой кусок торта в своей тарелке, пытаясь подавить неприятное чувство. В конце концов, Том все-таки заработал свое положение. В Слизерине никто больше не пытался унижать его. По крайней мере, в открытую. Даже Абраксас теперь смотрел на него с чем-то напоминающим благоговение, а Лестрейндж едва на пятках своих от нетерпения прыгал, готовый внимать каждому слову, как и подобает хорошей собачке, особенно после того, как Том продемонстрировал свой парселтанг. Однако важно ли это было сейчас? И тут в несуществующей тишине его крохотного мирка что-то едва уловимо сместилось, когда в зал ворвалась сова. Огромная, с рыжими прожилками на крыльях, совсем не как маленькие школьные совы, она словно кричала о том, что ее предназначение было больше и тяжелее каких-то холеных писем, ловко спикировав прямо на стол перед ним, но в процессе едва не перевернув чашу с бульоном его соседа. Том замер, не ожидая посылок в столь с виду обычное новогоднее утро. — Ого! — восхищенно воскликнул один из гриффиндорцев, сидевших напротив них. — Это все тебе? Том не ответил, вместо этого осторожно сняв с лапы прикрепленную посылку и подкинув той ножку курицы, аккуратно поставил перед собой увесистую коробку в вырвиглазной упаковочной бумаге со всеми цветами радуги и танцующими снеговиками с красными колпаками. На миг каждый из присутствующих прекратили все свои разговоры, уставившись на него с плохо скрываемым любопытством. — Не стесняйтесь, мистер Риддл, — благодушно махнул рукой Дамблдор, одаривая его доброй улыбкой. — Вы можете открыть это прямо здесь. Мальчик медленно, но сдержанно кивнул. Застучавшее в ушах сердце, казалось, подпрыгнуло прямо к его горлу, хотя он и знал, что это невозможно. Том невольно прикусил нижнюю губу и разрезал шнурок с помощью простенького заклинания, развязав бечевку. Внутри коробки оказалось множество вещей. Первым шел плед — невообразимо мягкий и по ощущению материала больше похожий на вручную связанный кашемир, а не шерсть. Вторыми — пара теплых, безупречных по линии изображения серебряной змеи перчаток, которые явно ничем не уступали по своему качеству дорогим магазинам из Косого Переулка, а также целая стопка вещей и теплый шарф на зиму. И, наконец, в самом низу — книга. Стоит заметить, что ее не самое красочное название заставило его брови взметнуться вверх: «Сила доброты: волшебство, которое меняет мир». Страницы были оживлены — маленькие иллюстрации показывали волшебников, помогающих друг другу в разные времена года, обменивающихся при этом отвратительно широкими улыбками. «Нелепость какая…» — скривился Том от охватившего все тело раздражения. За твердым переплетом была спрятана уже знакомая ему картина с акварельным рисунком чьей-то улыбки. Он второпях поднял ее ближе и прочитал: «С Новым годом, Томми! Надеюсь, ты еще не забыл, как улыбаться. Держи нос по ветру :)» Он почувствовал, как задыхается от недостатки кислорода. Это была она. Азалия. Кому еще взбрело бы в голову отправлять безродному сироте такое количество подарков? Единственное, что его смущало — это явно магическая книга. Том резко закрыл открытку, убирая ее под страницы ставшей вдруг еще более неприятной книжицы. Ведь если книга действительно из волшебного мира… Если она просто не могла быть заказана обычным магглом… Тогда Азалия… Она тоже волшебница?Но почему же ее нет здесь — в Хогвартсе? Почему она не с ним? — Что там, Том? Доброе пожелание? — вклинился Дамблдор с шумным хлопком в ладоши. Вместо ответа Том торопливо запрятал книгу обратно в коробку и взял ее в руки, не желая делиться с кем-либо настолько сокровенным подарком. — Ничего такого. Всего лишь подарок от старого друга, — холодно, но лаконично буркнул он. Если Азалия действительно где-то там, в магическом мире, он обязательно найдет ее. Он узнает, почему она скрывается, и тогда… Тогда они будут вместе. Том заберет ее и никогда не отпустит от себя. Она станет его подарком. «Надеюсь, ты ещё не забыл, как улыбаться», — в сотый по счету раз прочитал он уже перед сном. Том, конечно же, не улыбнулся. Но впервые за долгое время его сердце ощутило чье-то тепло.

***

Не щадящее никого лето обжигало асфальт раскаленным воздухом, но Том, стоя в тени почтового отделения, даже не чувствовал духоты, хищно наблюдая за выходящими оттуда работниками. Он уже третью неделю выслеживал каждого из них, пытаясь найти того, кто мог бы помнить отправителя загадочных подарков. Лондонские улицы в его глазах были ничем не хуже тренировочной площадки, ведь именно здесь он с детства оттачивал свои способности — сначала стихийную магию, затем легилименцию, как подсказала библиотека Хогвартса редкие вспышки чужих воспоминаний, а также контроль над ней. Он практиковался на случайных прохожих вроде возвращавшихся домой с завода рабочих, уличных мальчишках, вертящихся по переулкам подобно грязным крысам, на тех, кто по его мнению, не додумается заметить что-либо странного. Магглы были для него открытой книгой — несложной, но полезной для упражнения, что сделало его увереннее. Деньги, которые он добывал таким способом, вынуждая особо кривляющихся, разодетых денди опустошать свои кошельки, были лишь приятным бонусом. Ведь настоящей целью была… информация. «Вот он», — ликующе подумал Том, заметив знакомую фигуру пожилого почтальона, мистера Брауна. Этот человек работал здесь дольше всех, а потому должен был хоть что-то помнить. Он выждал момент, когда старик свернул в менее людный переулок, и немедленно двинулся следом. Его шаги были достаточно тихими, что тот его не заметил, и достаточно громкими, чтобы слиться с другими прохожими. Когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров, Том негромко кашлянул: — Извините, сэр? Мистер Браун, чуть погодя, повернулся к нему с расплывшейся на старом морщинистом лице улыбкой: — Да, мальчик? Чем могу помочь? — Мне кажется, я потерял свою посылку, — Том изобразил беспокойство, ловя блуждающий взгляд старика. — Может быть, вы помните… И в момент, когда темные грозовые глаза ребенка встретились с ничего не понимающими карими, он с готовностью нырнул в чужой разум. Это было чем-то похоже на погружение в мутную воду — парящие образы чужих воспоминаний проплывали мимо него, как рыбы в черном пруду. Но Риддла интересовало лишь одно определенное… Вспышка! «Молодая женщина в элегантном красном платье с улыбкой расписывается на…» Нет, не то. Вспышка! «Очередь у окошка, старушка с котом…» Снова, мимо. Вспышка! «Стопка писем на столе…» Глубже. И вдруг — особенно яркий кадр. Посылка, завернутая в коричневую бумагу. Сухой адрес приюта Святого Вула. Имя получателя — Том Марволо Риддл. В то время как отправитель… Том почувствовал, как его сердце пропустило удар. «Адрес: Литтл-Хэнглтон, поместье Риддлов. И подпись размашистая, даже небрежная: А. Риддл». — Молодой человек? — вырвал из трясины чужой памяти голос мистера Брауна. — С вами все в порядке? Том моргнул, возвращаясь в реальность. Пальцы рук слегка дрожали от напряжения, однако ему удалось сохранить ровность голоса: — Да, простите. Я, наверное, ошибся. Спасибо вам за помощь… Он развернулся, засунув вспотевшие ладони в карманы штанов, и быстро двинулся прочь, оставляя позади растерянного почтальона. В его голове заезженной пластинкой прокручивалось лишь одно единственное слово: Литтл-Хэнглтон. Остановился мальчик лишь в парке, обессиленно упав на скамейку. Сердце под грудью колотилось так, словно с цепи сорвалось, но отнюдь не от усталости, а от возбуждения. Потому что это наконец-таки случилось! После стольких лет беззаветных поисков у него появилась зацепка. — Литтл-Хэнглтон, — прошептал он, пробуя незнакомое название какой-то деревушки на вкус. — Поместье Риддлов. Значит, его отец был не просто каким-то бродягой. Он владел целым поместьем. Вероятнее, он был… кем-то важным. И Азалия… она точно была там. Всё это время она жила в роскошном доме, пока он… Том сжал кулачки так сильно, что его ногти впились во внутреннюю поверхность ладоней. Почему она не забрала его? Почему только и делала, что посылала эти глупые подарки и записки? Если она правда его сестра, если она действительно заботится о нём — почему оставила его гнить в этом чёртовом приюте? «Потому что ты ей не нужен», — прошептал ядовитый голос в его голове. — «Никому не нужен. Она живёт в богатом доме, пока ты…» — Нет, — оборвал он сам себя. — Нет. Должна быть причина. Он достал из кармана последнюю открытку, которую получил на день рождения. Знакомый почерк, дурацкие шутки, мозолившее глаз, «не теряй носик». Это просто не могло быть притворством. Не осмелилось бы стать заигравшейся шуткой избалованной девчонки. Успокоившись, Риддл расправил плечи. Теперь у него был адрес. У него была цель… и угроза. — Я найду тебя, — клятвенно пообещал он, сжимая края открытки. — И ты объяснишь мне все. Каждую чертову деталь.