Любовью чужой горят города

~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Когда Коджиро впервые видит его, то думает, что новенький розововолосый одноклассник похож на ангела. Он сидит у окна, тонкий и хрупкий, воздушно-прозрачный, и солнце сверкает на длинных — уже до плеч — волосах, как нимб. Потом к этому образу добавляется ещё больше подробностей. И глаза у него не такие, как у всех. Удивительные, светло-янтарного цвета. Нанджо кажется, что они сияют изнутри. И руки — тонкие, но сильные. По крайней мере, мяч он кидает далеко — и удивительно точно, прямо на ходу рассчитывая оптимальный угол броска для лучшей траектории. И улыбка… Редкая, очень редкая, но оттого ещё более прекрасная. А ещё он умнее всех в классе. Всех активнее, всех быстрее. Всех лучше… Его зовут Каору. И он совершенно не замечает восторженных взглядов Коджиро. Он вообще Коджиро не замечает. По крайней мере, Нанджо в этом уверен. А ведь ему так хочется быть ближе… Наверное, именно в этот момент в его мозгу зарождается странная для подобной ситуации идея — начать собирать коллекцию. Коллекцию необычную. Не марок, не монет, даже не насекомых. Ангелов. Нанджо Коджиро собирает ангелов. И об этом не должен знать никто. Даже учитель из кружка по оригами, показавший «интересующемуся мальчику» видов пятнадцать ангелов из бумаги. Даже мама, не раз застававшая сына за фотографированием облаков интересной крылатой формы. Даже Каору… Особенно Каору, которого приходится снимать исподтишка. На своём первом скейте Коджиро просит нарисовать крылья. А потом падает с него. И падает. И падает. И… Встречается взглядом с парой янтарных глаз. И падает. — Эй, ты в порядке?! Каору бежит прямо к нему. На лице его — волнение и нешуточное беспокойство. А за ним — небо. И солнце. Прямо за головой. — Тебе бы крылья… — бормочет Нанджо, щурясь. Ему совершенно наплевать на боль в затылке и локтях. — Что? А… Господи… — Сакураяшики смеётся. И протягивает ему руку. Постепенно как-то так выходит, что меняется всё — кроме них. Кроме того, что у Каору есть Коджиро, а у Коджиро — Каору. И у них обоих — их скейты. Теперь Нанджо может фотографировать Сакураяшики совершенно легально. Главное — сделать лицо позабавнее и вообще притвориться, что дурачишься. Теперь ему достоверно известно, что летать Каору тоже умеет. Без крыльев, но на скейте. И всё равно, что ангелы не прокалывают губы и уши. И всё равно, что ангелы не ругаются нецензурными словами. И всё равно, что ангелы не носят узкие брюки и не делают олли. Потому что Коджиро не знает никого более ангельского, чем его лучший друг. Даже Адам… Даже Адам, который прыгает куда выше, чем летает Каору, не так похож на небожителя — разве что на упавшего. Есть в нём что-то такое, чего в Сакураяшики нет и не будет. Что-то скрытное и тёмное. — Это твоя коллекция? — спрашивает Каору, с интересом рассматривая напечатанные на цветном принтере фотографии. Нанджо умирает внутри. А потом воскресает. Лучший друг держит в руках его старую шкатулку, в которой хранится только самое начало — облака и оригами. — Я мечтаю объехать весь мир, — сообщает ему Сакураяшики, — Хочешь, буду везде фотографировать ангелов и присылать тебе, чтобы ты их распечатал? — Ага… — выдавливает Коджиро. Ему очень хочется сказать, что вполне достаточно будет, если Каору начнёт делать обычные селфи на фоне достопримечательностей. Для разнообразия — можно со скульптурами в виде всяких там серафимов и амуров. Но он молчит. А в итоге всё равно всё выходит не так. Адам уезжает — навсегда… Нанджо тоже уезжает — на несколько лет. В Италию, страну моря, солнца и кухни. В чужое небо, практически без вещей, практически без денег — всё ушло на оплату обучения. Но чего не сделаешь ради заветного ресторана? — Замечательно, — говорит Сакураяшики, хотя по голосу слышно — ему совсем не замечательно, — В Риме как раз находится мост святого Ангела. Кажется, ему нравится коллекция Коджиро больше, чем самому Коджиро. — Я пришлю тебе фотографии, — отвечает Нанджо, — Распечатаешь в цвете? Ты же как раз на программиста идёшь, с техникой будешь дружить. Каору закатывает глаза. — И ты, Брут, — устало вздыхает он, — Эти стереотипы. Хорошо. Я распечатаю. — Я оставлю тебе ключи? — Коджиро с недавнего времени живёт один, — Как выглядит шкатулка, знаешь. — Всё-то я должен за тебя сделать, — недовольно фыркает Сакураяшики, но всё равно соглашается. А спустя пару недель шлёт Нанджо много вопросительных знаков и ворох собственных фотографий, рассыпанных по полу. Коджиро закрывает лицо руками и выходит из сети. Он не знает, что ответить. Что он чёртов сталкер? Что он всё ещё считает своего лучшего друга посланником небес? Так это всё неправда. А правда… Ещё хуже. Правда в том, что он в этого самого лучшего друга влюблён. Ну, знаете, бывает так иногда. Случается. Ничего страшного. Обычно… Но почему-то в случае с Каору как раз страшно. Очень страшно. И почему только Сакураяшики случайно своротил именно тумбочку? Именно верхний ящик, вообще-то, закрытый на ключ? Примерно месяц они молчат. Каору не выдерживает первым и мчится через полмира, из Окинавы в Рим. Находит там Коджиро. И от души даёт ему в лицо. А потом целует. Прямо на мосту Ангелов. Вернувшись домой спустя несколько лет, Нанджо первым делом смешивает фотографии — чего теперь скрывать-то? Сакураяшики посмеивается, прикрывая лицо веером. Ему приятно видеть такое явное подтверждение чужого обожания. Коджиро смотрит на него и предлагает ездить в отпуск вместе. А ещё — устроить фотосессию. Спустя столько времени Каору здорово изменился, и в шкатулку просто необходимы новые карточки. С этими длиннющими волосами — распущенными или собранными, неважно. В традиционной юкате и в очках. Или в наряде с трассы S. Или вообще без… всего. В ответ слышны смех и согласие. Черри действительно любит коллекцию Джо больше, чем сам Джо. Адам возвращается неожиданно. Пару раз даже в буквальном смысле этого слова падает с неба. Как снег на голову. Хотя по вопросам снега на Окинаве — это скорее к Ланге. В принципе, к нему Адам и прикапывается. И единственное, о чём жалеет Нанджо — это то, что на пути у демона оказался не он, а Черри Блоссом. Каору тяжёлый — не по-ангельски. Каору тёплый — хотя с виду кажется практически ледяным. Каору неестественно безжизненный, неподвижный и тихий. У Каору на лбу кровь, а на подбородке — порванная маска, снятая, чтобы не затруднять дыхание. У Каору розовые волосы, уже распущенные, рассыпавшиеся по коленям Коджиро и сиденью в таком же розовом фургончике с логотипом цветочного магазина. Каору лежит в стерильно-белой палате, и Джо краем уха слышит, как в её тихой пустоте осыпаются перья, обрезанные об острые края осколков счастливых воспоминаний. Каору — ангел. Но Коджиро готов отдать всю свою коллекцию ради того, чтобы он остался на земле.