Как скажете, мисс Грейнджер!

. Следующие несколько дней они делают вид, что их связывают исключительно рабочие отношения. Драко, может быть, ядовит чуть больше, чем обычно, но это терпимо, и Грейнджер справляется. Между ними почти все нормально. ПОЧТИ. Кроме того, что, когда он улыбается, его челюсть плотно сжата, а губы неестественно натянуты. Кроме того что, когда она говорит с ним о встречах, которые ей нужно запланировать, то никогда не смотрит ему в глаза. Между ними нет чувства стыда. Зато есть желание, и Гермиона приходит к выводу, что единственный способ справиться с ним — притвориться, что его не существует. И ложь, которой она увещевает себя, на языке кажется тяжелой и горькой. Пятница приходит и уходит, и в четыре часа Малфой покидает офис вместе со всеми, а Грейнджер желает ему хороших выходных и отпускает его. Она слишком боится прикоснуться к нему, чтобы не всплыла правда, и весь вечер ее руки кажутся болезненно пустыми.

***

Гермиона беспокойна даже в субботу. Это не то беспокойство, которое было в прошлые выходные, вызванное волнами предвкушения; вместо этого теперь она чувствует себя неудовлетворенной. Чего-то не хватает, и очертания/ощущения/видения этого явно напоминают Драко, и подобное страшно раздражает ее. Грейнджер думает о нем в самые неожиданные моменты — когда втирает лосьон в сухие локти, когда видит симпатичную собачку по дороге в спортзал, или когда она одна, а вокруг тихо, — и это дополнительно выводит ее из себя. Все, чего хочет Гермиона, — это выбросить его из головы.

***

Этот бой она проигрывает. И звонит ему субботним вечером. Она едва успевает пожалеть об этом, как уже Малфой берет трубку. И вместо «привет» он спрашивает: — Чего ты хочешь, босс? В вопросе Грейнджер слышит также и ответ, на который Драко надеется; он буквально искрит в его голосе. Но вокруг множество чужих голосов, переговаривающихся где-то поблизости. — Ты на свидании? — спрашивает Гермиона с такой откровенной паникой в интонации, что, осознав это, чуть не отключается, пытаясь спрятаться от противной правды: Малфой ничем ей не обязан. — Нет, — говорит он, сглаживая самое неприятное. — Где ты? — В баре… Нет, это мой босс, заткнись, ладно? — Драко прикрывает трубку рукой, и последняя фраза звучит приглушенно, как будто ее произносят сквозь слой ваты. Затем, когда он снова подносит трубку ко рту, звук возобновляется. — Ты можешь подождать секунду? Я отойду куда-нибудь, где потише. — Нет, — быстро говорит она, — оставайся на месте. — Зачем она позвонила? Грейнджер и сама не знает. Но у нее появляется идея. — Там, где ты сейчас, идеально. На мгновение остается только шум — кто-то на заднем плане кричит что-то неразборчивое, и в ответ раздается смех; кажется, что она слышит звуки рок-песни, которая ей нравится, — а затем Малфой говорит громче всех остальных: — Ладно. Так что тебе нужно? Гермионе хочется рассмеяться от этого вопроса. «Мне нужно повесить трубку и никогда больше не звонить тебе», — думает она. — Чтобы ты слушал меня очень внимательно, — произносит Грейнджер вслух. Именно Малфой исказил линии, которые она нарисовала между ними, и поймал ее в ловушку, так что будет справедливо, если Гермиона вернет их на место. — Я хочу, чтобы ты сидел там и слушал меня, пока я рассказываю тебе, что делаю с собой. — Его рот, должно быть, находится близко к динамику, потому что на фоне шума его вдох звучит достаточно громко. — Я могу просто повесить трубку, — говорит Драко немного приглушенно, как будто пытается скрыть свое лицо от друзей. — Ты этого не сделаешь. — Она вдруг чувствует себя с ним увереннее, чем когда-либо за последние недели, и начинает расстегивать блузку. Гермиона и раньше занималась сексом по телефону, хотя обычно именно мужчина говорил ей непристойности, но с Малфоем легко пробовать новое. С ним, к сожалению, многое слишком легко, и поэтому он опасен. — Ты будешь сидеть между своими друзьями и слушать, как я кончаю, зная, что не можешь прикоснуться к себе, чтобы тоже получить удовлетворение. Грейнджер легко представляет лицо Драко: свежевыбритый подбородок, зачесанные в продуманной небрежности платиновые волосы, серые глаза, напоминающие небо перед грозой. Она мысленно дорисовывает его, сидящим за высоким столиком в баре, или, что еще лучше, запертым в тесной кабинке со своими красивыми подругами, по обе стороны от него. Они, конечно, не так привлекательны, как сам Малфой, — никто не может сравниться с ним, — но они все равно привлекательнее, чем Гермиона; впрочем, девицы проигрывают ей хотя бы потому, что, несмотря на то, что Драко сидит между ними, у него встает именно из-за нее. — Допустим, — говорит он, и его голос звучит нормально; немного грубовато, как бывает при первых признаках возбуждения, но ничего из того, что могло бы насторожить тех, кто рядом. Гермиона отодвигает полы расстегнутой блузки, сдвигает чашки лифчика вверх, оголяя грудь, и проводит рукой по вершинам твердеющих сосков. Прохладный воздух в квартире заставляет Грейнджер чуть дрожать. — Я раздеваюсь, — сообщает она ему, поскольку тишина начинает казаться слишком напряженной. Но Малфой молчит, поэтому Гермиона пытается заполнить паузу: — Что ты делаешь в баре? — Вечеринка по случаю дня рождения друга, — раздается короткий ответ. Бар наполнен шумом, и голос Драко доносится, словно из-под воды: — Нет, ребята, продолжайте. Я нужен ей, чтобы помочь разобраться с проблемой. Это недолго, в основном мне приходится просто слушать и поддакивать, ты же знаешь, как это бывает. — Низкий голос рядом с ним что-то бормочет, а затем Малфой смеется. — Если бы ты серьезнее относился к своей работе, Нотт, тебя бы тоже так хотели. Грейнджер замирает, хотя ее брюки продолжают сползать вниз и собираются на полу черной лужицей. «Тебя бы тоже так хотели». На миг она зажмуривается. В ее жизни были мужчины, которых Гермиона хотела, но не получила, и мужчины, которых она все-таки получила, хотя они и не были ей нужны. Отдельно ото всех был Рон: которого она хотела, получила и потеряла. И теперь есть Драко. — Ты все еще здесь? — спрашивает Малфой, внезапно громко в тишине ее спальни. — Да. — Грейнджер снимает трусики, забирается в постель и натягивает на себя легкое одеяло. Оно обыкновенное: старый хлопок, уже потрепанный. Она не знает, почему так и не собралась купить новое постельное белье, просто постоянно откладывала, а теперь если Драко… Гермиона прогоняет эту мысль. Она уверена, что не впустит его сюда. В ее спальне давно никого кроме нее не было, и, если они и трахаются, то не здесь, не в ее доме, в том месте, где она может позволить себе быть беззащитной. — Я сейчас лежу в постели, обнаженная, на очень дорогих простынях. — Грейнджер проводит пальцами по небольшому пятну на потертой ткани под своим телом. — Как ты думаешь, Драко, я уже мокрая? — Да, — быстро отвечает он. — Может, мне прикоснуться к себе, чтобы узнать наверняка? — Да. — Ты бы хотел сделать это сам? — Да. — Ты можешь сказать что-нибудь, кроме «да»? — спрашивает она, проводя рукой по животу. — Да, — весело произносит Малфой, и, поскольку его нет рядом, Грейнджер тоже позволяет себе улыбнуться. — Как зовут твоего друга, у которого сегодня день рождения? — Теодор. Гермиона поглаживает пальцами грудь, чуть сжимает соски. — Как думаешь, Теодору понравилось бы, если он мог бы переспать со мной в качестве подарка? — она задает вопрос, пытаясь вывести Драко из равновесия, но сразу же почти каждой клеточке ее тела становится неуютно. — Я мог бы спросить его, — предлагает Малфой, и его тон звучит слишком спокойно, и вдруг Грейнджер понимает, почему спросила. Ее рука замирает, прижав ладонь к сердцу. Она мотает головой. Нет причин желать, чтобы Драко ревновал. Между ними нет ничего, кроме секса. Но в ней все равно есть искушение заставить его спросить друга; например, отправить ему фотографию ее обнаженных ног в качестве доказательства, и вынудить Малфоя рассказать Нотту, почему ему хочется ее трахать, чтобы она могла это услышать и что-то понять для себя… Но Гермиона решительно качает головой. Не имеет значения, почему. Все эти «почему» бессмысленны; они просто получают удовольствие, и это все, чего она хочет. — Не надо, — говорит Грейнджер, проведя в своей голове целую битву. — Знаешь, я тереблю свои соски, и они напрягаются под моими пальцами. — Правда? — тихо спрашивает Драко, и это звучит так, словно он рядом с ней в ее постели. Она закрывает глаза. В темноте Гермиона могла бы с таким же успехом лежать на его кровати. У него были бы шелковые простыни. «Темного цвета», — думает она. Например, темно-изумрудные; такие, чтобы заставлять его чувствовать себя юным принцем, каким он и является. — Скажите что-нибудь, — приказывает она. — Что вы хотите, чтобы я сказал, мисс Грейнджер? — Ты как-то упомянул, что у тебя полно идей о том, что бы ты хотел со мной сделать. Может, тебе стоит поделиться одной из них, м? — Если только ты считаешь, что это того стоит. Грейнджер массирует грудь и сводит бедра вместе. Она чувствует, что из ее влагалища уже течет. — В какую сторону мне двигать руками, Драко? Вверх, ко рту, чтобы представить, что я сосу тебя, или вниз, к клитору? — Я поклонник второго варианта, — говорит он, и это возбуждает еще больше. Гермиона царапает ногтями кожу. — Тебе нравится лизать мой клитор, не так ли? — Она бы хотела, чтобы Малфой был рядом. Было бы отлично, если бы это его рука гладила ее между ног, а палец пробирался в мокрые складочки. Грейнджер задыхается в трубку, помня, что ей нужно говорить громко, чтобы он мог ее слышать, потому что на самом деле его нет в ее постели; Драко в каком-то безымянном баре со своими друзьями. — С тобой там есть женщины? — Что? — растерянно переспрашивает он. — На вечеринке у твоего друга. Только мужчины или и женщины тоже? — И те, и другие. Какая разница? Ей до одури хочется спросить, красивые ли они? Собирался ли он трахнуть одну из них, до того как она позвонила? Или даже нескольких? Вместо этого: — Ты бы предпочел, чтобы кто-то из них был твоим боссом, а не я? — Она понимает, что, если Малфой задумается, то поймет насколько глубок вопрос, поэтому быстро меняет тему. — Я по-настоящему мокрая. Это все из-за тебя. Драко не ведется. — Мне лучше все-таки положить трубку, — говорит он почти усталым голосом. — Мы только начали, — торопливо вставляет Грейнджер. — У тебя уже есть эрекция? — Да. — Что ж, это очень плохо, потому что я бы хотела представить, как твой член набухает прямо сейчас. Если бы я сидела рядом с тобой, то положила бы на него руку и сжала. Твои друзья окружали бы нас и, наверняка бы заметили, что я держу твой член, правда? На мгновение у него перехватывает дыхание. — Зачем ты делаешь это? Она выдыхает, прижимает к себе ладонь и слегка вздрагивает, погружая пальцы во влагу. — Мне нравится, когда у тебя стоит на меня. Как ты думаешь, Драко, сколько раз я могла бы заставить тебя кончить, скажем за час? — Я не совсем уверен, босс. — Три раза? — Предполагает Гермиона, и Малфой усмехается, и это высокомерие пронзает ее насквозь, заставляя желать большего. — Четыре? Пять? Сколько, пока ты не выдохнешься? — Зависит от тебя. — От чего именно? — Она почти слышит, как он думает, пытаясь подобрать правильные слова, потому что Малфой сопит в трубку. Его друзья веселятся совсем близко, а Драко возбужден и хочет трахнуть ее, даже не смотря на то, что рядом с ним есть и другие женщины. — От того, насколько ты будешь предана своему делу. — Я буду о-очень предана. Каждому твоему оргазму. Слушая тебя, я провожу пальцами между складок, и там так горячо и влажно, что я жажду большего. Я хочу просунуть пальцы внутрь, но не знаю, готова ли я, не уверена, что войдут сразу несколько. Как ты думаешь, мне стоит попробовать? — Да. — Это звучит так, будто Малфой произносит слово с трудом, оно похоже на грудной стон. — То, что ты не можешь свободно говорить, это тяжело для тебя? Ты ведь любишь болтать, даже когда я требую от тебя замолчать, а сейчас ты ничего не можешь поделать. Ты сидишь? — Да. — Твой член в штанах болезненно напряжен? Если ты пошевелишься, то почувствуешь, как ткань трется об него, и представишь мой рот? Или ты намерен сидеть неподвижно, пока я корчусь на простынях, с пальцами во влагалище? Повисает долгая-предолгая пауза. — В чем дело? — спрашивает Гермиона. — Я думал, что будет проще. — Его голос кажется стальным. — Но ты слишком сильно меня хочешь. На этот раз вообще нет паузы, когда Малфой отвечает: — Да. — Драко, — шепчет она, издавая хриплый стон, и он тихо шипит в трубку. Гермиона снова закрывает глаза. Вновь легко представить его в ее спальне, и ей хочется отнюдь не пальцев. — Твой член внутри меня был бы таким толстым и твердым, — удается произнести Грейнджер, потому что, когда Малфоя нет рядом, он не может атаковать. Потребность исходит из самого ее нутра. — Ты хотел бы сделать это, не так ли? Он выдает что-то вроде одобрительного рычания, от которого у нее в животе что-то скручивается. — Я представляю, как ты трахаешь меня, — говорит Грейнджер, но не слишком громко; не так громко, как стонет, прижимая большой палец к клитору и вставляя в себя остальные пальцы. — Твои друзья рядом, пока я трахаю себя и думаю о тебе? Малфой ничего не говорит, но Гермиона слышит шум в баре и редкие вздохи, которые он позволяет себе в ответ. — Драко, — хнычет Грейнджер снова и снова. Ее влагалище жадно сжимается, принимая пальцы. — Я задала тебе вопрос, — ноет она, испытывая потребность услышать его голос. Ей не следовало бы так сильно хотеть слышать Драко, но Гермионе нестерпимо этого хочется, чтобы он проник в пустоту и в тоску внутри нее и заполнил их. — Что тебе нужно? Она не должна… Она не может… Но Малфой ей нужен. — Скажи что-нибудь, — умоляет Гермиона, зависая на краю пропасти и удерживаемая там только его сдавленным дыханием и своими собственными пальцами. Ее бедра двигаются по кровати, все тело напряжено и требует от нее большего; шум из бара кажется очень громким и одновременно далеким. Все, что Драко нужно сделать, это повесить трубку, и власть будет полностью в его руках, — настолько, что ей придется уволиться с работы и пойти куда-нибудь еще. Он мог бы отыграться и оставить ее здесь, задыхающуюся, опустошенную и жаждущую его члена, и Грейнджер ругает себя, хотя почти умоляет… Но Малфой, наконец, заговаривает. — Я хотел бы быть там, с тобой, — говорит он так тихо, что она почти не слышит, но его губы находятся очень близко к трубке, потому что Гермиона различает, как они соприкасаются в словах. — Я мог бы показать тебе… Она вскрикивает, когда ее тело выгибается над кроватью, образуя тугой мостик, бедра обхватывают руку, и жар пробегает от центра тела по всей длине, телефон выскальзывает из дрожащей руки на матрас. Грейнджер не в силах сдержать рвущийся с губ сдавленный стон. Спустя мгновения она нащупывает трубку и подносит ее к уху. Из бара доносится шум, звон бокалов, негромкие одобрительные возгласы. Драко все еще на линии; Гермиона слышит его тяжелое дыхание. — Ты здесь? — спрашивает он прерывисто. — Да. — Ты все еще голая? — Да. — Она как в тумане понимает, что музыка стала тише. — Где ты? — В долбанном коридоре, ох… Ты в постели? — Да. — И все еще мокрая? Все еще течешь? — Его голос настойчивый и задыхающийся. — Да, — шепчет Гермиона, а ее влагалище снова сжимается. — Зачем ты мне позвонила? Чего ты хочешь? — В нем столько отчаяния, что это причиняет боль. Она говорит ему правду, потому что давно этого хотела, а Малфой не рядом и не сможет потребовать пойти до конца. — Тебя. — Блять… — Драко тихо и заикаясь стонет. Через несколько секунд он смеется, но это не похоже на веселье. — Из-за тебя я испортил еще одни брюки. — Я не жалею. — Гермиона, — Малфой вздыхает, — если ты не приглашаешь меня к себе, то не звони мне больше. Раньше, чем она успевает что-то сказать, он вешает трубку, и в наступившей тишине Грейнджер слышит эхо своего имени на его губах. .