Осколки нашей истории

«Кошмар, какой кошмар!» Ааррон стоял перед высоким зеркалом и недовольно смотрел на своё отражение. День начался совершенно отвратительно. Привыкший пить на гулянках часов до пяти-шести утра, сегодня, будучи разбуженным громким стуком горничной в дверь, герцог находился в скверном расположении духа. И ладно бы разбудили, но ещё надо было тащиться в малый зал на семейный завтрак, что тоже добавляло причин для злости. Предстоящая встреча с королевой и дворянами испортила бы настроение любому. Ещё раз посмотрев в зеркало, мужчина не сдержал горестного вздоха. Согласно плану графа де Круа, он должен был играть роль человека, ведущего разгульный образ жизни: пить, развлекаться, соблазнять мужчин и женщин, в общем, всё то, о чем говорили люди в своих сплетнях. Не то, чтобы ему это не нравилось, или было сложно, наоборот, позлить эту придворную шушеру всегда было приятно. Но сейчас ситуация и настроение совершенно не располагали к этим притворствам. Одежда, находящаяся на нём, была одним из способов выведения людей на эмоции. Сейчас во дворце был траур, поэтому члены королевской семьи в обязательном порядке должны были носить черные церемониальные одежды. Для остальных это оставалось выбором. Однако его сегодняшний образ мало соответствовал этим правилам. Белая рубашка с широкими, спускающимися чуть ниже локтя рукавами была расстёгнута на несколько пуговиц. Поверх неё был надет черный корсет, украшенный золотыми пуговицами. Черные узкие брюки и ботинки довершали образ. Спохватившись, Ааррон понял, что опаздывает, и поспешил выйти из комнаты. Оставалось не так много времени до начала завтрака, а значит и до встречи с королевой. Алисия мужчине не нравилась. Молодая, гордая, эгоистичная девушка, выйдя замуж за короля тут же почувствовала свою власть и увидела возможности для достижения своих целей. Ещё не прошло даже года со свадебной церемонии и коронации, а она уже пристроила нескольких своих родственников на выгодные должности при дворе и пыталась влезь в управление королевством. Перед Марком она всегда выглядела милым и наивным ангелом, успешно отыгрывая свою роль. Он понимал своего брата, влюбиться в неё было не сложно. Семь лет будучи вдовцом и оплакивая любимую супругу, столь рано ушедшую из жизни, встретив юную прелестную девушку, король позволил себе ещё одну попытку обрести своё счастье. Только эта любовь делала его слепым, не давала возможности увидеть истинное лицо возлюбленной. Не желали замечать её настоящего характера и все эти придворные глупцы и шуты. Новая королева понравилась всем. Мастерски втёрлась в доверие к детям короля — Джулиане и Хулиану, чем только укрепила своё положение. И лишь только двое человек пытались переубедить короля, заставить понять её настоящие желания. Даймонд и он сам, казалось, единственные не поддались очарованию молодой искусительницы. Был бы жив Реджинальд, он бы помог им, точно бы вправил мозги непутёвому старшему братцу. Но его не было, и Ааррону оставалось только в бессилии копить злость и ненависть к этой женщине, стараясь избегать любых встреч вне дворца, где он и так не появлялся. Поэтому сейчас, шагая по коридору, он предвкушал момент встречи. Теперь остановить его некому, и он сможет вести себя с ней так, как давно этого хотел. Тем более, надо соответствовать плану и представлениям общества. Возникшие в голове способы унижения «безутешной» королевы вызвали у него усмешку, увидев которую служанка, проходящая мимо, шарахнулась в сторону.

***

Малая столовая совершенно не соответствовала своему названию. Таковой её можно было назвать только сравнивая с большой, или по-другому приёмной. Большой зал был наполнен солнечным светом, льющимся из окон и отражающимся в зеркалах. Потолок украшен золотой росписью, на стенах многочисленные бордовые и золотые узоры и лепнина. Всё это смотрелось очень красиво, без перебора. Обустройством этого, как и многих других помещений, занималась первая королева — Агнесса, которая имела безупречный вкус. В центре помещения стоял длинный, на восемнадцать персон, стол. Обычно накрытый белой кружевной скатертью, сейчас он выделялся в этом море света и золота черным пятном. Темная, в честь траура, скатерть, обивка стульев, всё это выглядело чуждо и нелепо. Стол был накрыт на шесть персон — только близкий круг, никого лишнего. На своих местах уже сидели пятеро человек, ожидая прихода лишь опаздывающего герцога, брата короля. — Джулиана, Даймонд, как вы себя чувствуете? Я даже представить не могу, как вам тяжело, — голос королевы был наполнен искренней заботой и сопереживанием. Она смотрела на сидящих по другую сторону молодых людей с неподдельной тревогой. — Знайте, вы для меня не чужие и всегда можете обратиться за помощью. — Благодарю, Ваше Величество, — принцесса сидела, опустив голову и не глядя на женщину, которую выбрал её отец. Раньше она воспринимала её если не как мать, то как близкого и родного человека, но сейчас что-то мешало для этого, не давало отвечать со всей искренностью. Даймонд королеву и вовсе проигнорировал. Ни для кого во дворце не были тайной ужасные отношения между новой супругой короля и его племянником. Они невзлюбили друг друга с первой встречи, и ничто не смогло исправить этого — ни просьбы короля, ни попытки королевы угодить мальчику. Королева на такое открытое нарушение этикета внешне никак не отреагировала, хотя внутри её распирало от злости и негодования. Но показывать этого она не могла, поэтому продолжила разговор. — Джулианочка, девочка моя, мне так тебя жаль. Сначала мать, потом брат, теперь ещё и отец. Ты осталась совсем одна, бедная сиротка, — всё это звучало как издевательство и попытка надавить на больное, что никак не сочеталось с, казалось бы, искренним сочувствием, звучавшим в словах. — Мне приятна Ваша забота, моя королева, — в голосе девушки зазвучали стальные нотки, руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки, — но Вы ошибаетесь. Я не одна, у меня остались брат и дядя. Поэтому не нужно считать меня сиротой. — Ах, прости, моя дорогая. Просто вы же с Даймондом не родные, вот я и думала, что вы не близки. Но, как вижу, я ошибалась, чему очень рада. Ты мне как дочь, поэтому я счастлива от того, что у тебя есть люди, на которых можно положиться. Особенно тебе повезло с мужем, — она посмотрела на молодого мужчину, сидящего рядом с принцессой. — Ксавьер очень хороший человек, видно, как он тебя любит. А насчет твоего дяди, я бы советовала быть тебе с ним аккуратнее. Абсолютно невоспитанный грубиян, алкоголик, распутник. И как Марк терпел его все эти годы? — в голосе королевы проскользнули презрение и ненависть, но она быстро взяла себя в руки. — Я благодарна за Ваши советы, но считаю все эти слухи абсолютно неверными и выдуманными. И попрошу впредь не оскорблять герцога при мне, — в глазах принцессы горел огонь. Она подняла голову и посмотрела на королеву твердым взглядом. Атмосфера в столовой становилась всё напряженнее, королева пыталась взять под контроль свои эмоции, принцесса не собиралась отступать и извиняться за грубость. Все остальные находящиеся за столом молча взирали на эту сцену, не спеша вмешиваться. Это безмолвное противостояние могло продолжаться ещё достаточно долго, но двери в залу распахнулись, и в них вошел виновник конфликта. — Господа, прошу извинить меня за опоздание, — остановившись около стола, Ааррон изобразил поклон и, словно издеваясь, продолжил, — вчера вечером я перепил и сегодня еле встал. Хорошо, что моя служанка, очень хорошенькая девушка, между прочим, разбудила меня, — под конец своей речи он дошел до своего места и сел за стол, оказавшись напротив королевы. По левую руку от него сидели Даймонд и Джулиана с мужем. Справа от королевы находился лорд Васуа, оказавшийся на семейном завтраке по неведомым причинам. От столь бесстыдных слов и наглого поведения королева скривилась. Она терпеть не могла этого заносчивого ублюдка, и теперь, когда короля не стало, ей больше не было большого смысла скрывать свое истинное отношение к нему. Хотя герцог о нем и так прекрасно знал. — Милорд, я рад встретиться с Вами спустя столько времени. Вы ничуть не изменились — всё так же молоды и энергичны, — Виктор, молчавший всё это время, заговорил, тем самым, не давая королеве вступить в спор. — Прошу Вас принять мои искренние соболезнования, насколько я знаю, вы с королем были близки, и его смерть, должно быть, сильно ударила по Вам. Ааррон смотрел на собеседника задумчивым взглядом, пытаясь понять, какую игру ведет лорд. В том, что она у него есть, они с Ником (граф терпеть не мог это имя, поэтому следовало пользоваться им почаще) не сомневались. Но, как бы он не хотел узнать всё прямо сейчас, ему следовало отыгрывать свою роль, тем самым начиная выполнять план де Круа. Вчера они уединились в кабинете не для того, чтобы напиться, как думали все во дворце. У графа были подозрения по поводу смерти короля, и мужчины решили объединить усилия для расследования этого сложного дела. Также, граф предложил свою помощь в защите принца и принцессы и становлении Даймонда королем. Именно поэтому сейчас Ааррон был вынужден нести чушь и вести себя столь невоспитанно и раскованно, чтобы соответствовать образу, сложившемуся у аристократии. Мысленно извинившись перед племянниками и понадеявшись на их понимание, Адельманн начал игру. — Ох, ну что Вы, Виктор, что случилось, того не исправить. Мой брат мертв, никакие слова этого не изменят, так что теперь убиваться и страдать, — в глазах Джулианы и Даймонда, как по команде, одновременно повернувших головы на своего дядю, читалось непонимание. Ещё вчера этот мужчина успокаивал их и был полон скорби и печали, а уже сегодня столь открыто говорил, что ему всё равно. — Мы с вами люди живые, — «пока» — добавил с мрачным удовлетворением про себя герцог, — нам надо жить дальше. Поэтому давайте поднимем этот бокал чудесного красного вина за наше счастливое будущее, — и не дожидаясь остальных, Ааррон взял бокал, стоящий на столе, поднял его в воздух и осушил несколькими глотками. Внутри всё горело от отвращения к самому себе. Хотелось сбежать и напиться до беспамятства, но он продолжал сидеть за столом с отвратительной улыбкой на лице и делать вид, что наслаждается едой. — Ах, герцог, Вы, как всегда, остроумны, — голос королевы был полон деланного восхищения, лживость которого услышали все сидящие за столом. Хищник добрался до своей жертвы, уже предвкушая скорую победу и не замечая, что добыча гораздо страшнее охотника. — Вот уж воистину говорят люди, Вы будете рады любой смерти, чья бы она не была. Я уверена, что весть о кончине короля была вам в радость, правда Вы, верно, были как всегда пьяны и не смогли насладиться моментом до конца, — ядом, сочившимся изо рта женщины, можно было бы убить вражескую армию. Королева больше не видела смысла быть милой и обаятельной с этим человеком, тем более он и так знал обо всех её масках. И вся ненависть, злость и отвращение, копившиеся долгое время, грозились выплеснуться прямо сейчас, за столом, сорвав семейный траурный завтрак. И только мысли о своем позоре и слухах про несдержанность и грубость, обязательно распространенных бы слугами, остановили готовую сорваться в пропасть женщину. — Ваше Величество, вы так проницательны! — казалось, герцога невозможно было задеть и смутить такими словами. Он продолжал, как ни в чем не бывало, с увлеченным видом поглощать завтрак, иногда притрагиваясь к вину. И лишь внутри, за масками и возведенными стенами, кипели злость и ярость, однако не затмевавшие разум. Ааррон контролировал своими эмоции и поддаваться на провокации не собирался. У них есть четкий план, которому он придерживается, добавив лишь небольшие коррективы, знать о которых де Круа не обязательно. Зато они помогут немного ускорить дело и посеять среди дворян страхи и сомнения. — Вы, безусловно, правы. Вчера утром, когда граф де Круа принес мне эту печальную весть, я действительно проводил время в кабаке со своими товарищами и обсуждал преимущества и недостатки разного вида оружия. Ах, это была действительно очень интересная беседа, вы даже не представляете, — сделав мечтательный вид, Ааррон продолжил валять дурака, про себя веселясь с выражения лиц сидящих вокруг: королевы, как будто съевшей что-то кислое и противное, племянников, уже понявших, что дядя говорит это все не всерьез, и сейчас пытавшихся всячески изображать удивление и негодование, Ксавьера, действительно поверившего во всё это и пытающегося скрыть разочарование. Лишь один лорд Васуа, казалось, не повелся на его спектакль, однако бровь, иногда немного изгибавшаяся в удивлении, показывала, что и он проникся этим рассказом. — Такие внимательные слушатели, это просто чудо, даром что часть уже находилась в отключке, но сам факт! Я уже было доказал великолепие скимитаров, как был прерван этой вестью. Вот, спрашивается, не мог Марк немного подождать со своей смертью? Атмосфера нарушена, слушатели, что еще в сознании, бегут, опасаясь графа, монолог прерван. Возмутительно! Под конец речи Ааррон понял, что немного увлекся и переборщил, однако один взгляд на королеву снял всё напряжение — выражение её лица лучше слов говорило, что она думает о брате своего покойного мужа, которого и так считала последним человеком. Она уже видимо представила, как в будущем расправиться с ним, предвкушая момент триумфа. И лишь Виктор, сидевший от неё по правую руку, смотрел задумчиво на герцога, анализируя его слова и пытаясь понять, какую угрозу он представляет его плану. Представляемая безобидность Адельманна, созданная многочисленными рассказами о его похождениях и слухами, сейчас трещала и рушилась, разбиваясь о его холодный расчетливый взгляд, который он иногда кидал на королеву, надеясь, что никто не увидит. — Однако Вы, Ваше Величество, немного ошиблись. Есть человек, явно радостный произошедшему больше меня. И Вы прекрасно его знаете, — наигравшись, Ааррон сбросил с себя веселый вид и теперь задумчиво пил вино, привлекая еще большее внимание. — И кто же это? — как бы хитра не была королева, не повестить на эту маленькую провокацию не могла. — Кто этот ужасный человек? — О, какая точная характеристика, Вы правы, действительно ужасный, — в голосе герцога послышались насмешливые и издевательские нотки. Происходящее его забавляло и приносило удовольствие. — Это Вы, моя королева. Эти несколько слов погрузили столовую в мертвую тишину. Казалось, замерли не только люди, само время застыло, пораженное такой наглостью. Птицы прервали свои песни, даже ветер стих, перестав шевелить листву деревьев. Сидящие за столом шокировано переводили взгляд с герцога, со скучающим выражением смотрящего в окно и пьющего вино, на королеву, которая от возмущения и гнева, захлестнувшего её с головой, казалось, задыхалась, судорожно открывая и закрывая рот. Она всеми силами пыталась взять эмоции под контроль, однако её внутренние стержни ломались один за одним, сносимые лавиной гнева, злобы и ненависти. — Ты! Да как ты посмел? Ты, ничтожный безродный ублюд… — королева сейчас не видела никого, кроме равнодушного лица своего ненавистного соперника. Сейчас ей было плевать, что подумают остальные. Слепая отчаянная необходимость защититься заставляла её откинуть все прежние сковывающие барьеры, не позволяющие показывать истинную сущность. Если бы она только знала, что этот срыв и был тем, чего добивался Адельманн. Однако дальнейшие крики королевы и уже почти сорвавшееся с языка страшное оскорбление остановил лорд Васуа. Он положил свою руку сверху королевской и чуть сжал, что не укрылось от находящихся в столовой. И тихим голосом начал успокаивать разбушевавшуюся женщину. Завтрак был сорван, королева балансировала на грани истерики, наследники престола находились в растерянности и недоумении, а слуги уже предвкушали скорое распространение слухов обо всё произошедшем. И лишь один человек, добившись своей цели, продолжал пить вино, всем своим видом демонстрируя абсолютную незаинтересованность происходящим. Мыслями Ааррон был очень далеко от дворца, он предвкушал скорые слухи, которые завтра пойдут по столице и введут в ужас всех дворян. Неугодные скоро ответят за все свои слова и поступки. Осталось лишь выбрать жертву.

***

Внеочередное собрание Дворянского Ордена было назначено на двенадцать часов дня. Аристократы, прибывшие во дворец, уже занимали свои места, обсуждая между собой сложную политическую ситуацию, сложившуюся в королевстве, и высказывая свои авторитетные, на их взгляд, мнения. Особую пикантность и остроту обсуждениям придала новость о посещении собрания сводным братом короля — герцогом Адельманном, и графом де Круа, ранее игнорировавшем эти мероприятия. Что заставило двух высоких лордов почтить своим внимание дворян, никто не знал, однако слухи о предстоящем заявлении герцога, которое он собирался сделать, подогревали интерес спорящих. Ааррон условился встретиться с графом сразу после завтрака, чтобы обсудить, как идут дела, и вместе пойти в зал Советов. Не собираясь раньше времени встречаться с представителями высшей аристократии, которых он терпеть не мог, Адельманн сидел у себя в кабинете в мягком кресле, выпивая красное вино. Его с самого утра тревожили нерадостные мысли и воспоминания, от чего хотелось забыться. Вынужденная ложь далась ему не так легко, как он думал. Особенно болезненной для него была реакция племянников, с которыми он только наладил отношения. Оставалось надеяться, что они не поверили в его спектакль и не стали считать мудаком, хотя это было бы заслуженно. Сейчас повлиять на ситуацию он никак не мог, поэтому самым лучшим решением для него было позволить ситуации плыть по течению. Возможно, у де Круа получилось осуществить задуманное, и они начнут действовать в полную силу. Размышления герцога прервал негромкий стук в дверь, следом за которым, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел граф собственной персоной. Сияя радостной улыбкой, он было направился к сидящему в кресле мужчине, однако, стоило его взгляду заметить открытую бутылку вина и бокал, а также печальный и сумрачный вид Адельманна, улыбка сползла с его лица, а сердце наполнилось непонятным беспокойством. Этой ночью он, лежа без сна в постели, уже пытался определить природу этих странных чувств, которые появляются у него в последнее время каждый раз, когда он находится рядом с герцогом. Раньше он такого за свои тридцать лет ни разу не испытывал, поэтому сейчас был немного удивлен тому выводу, к которому пришли его размышления. Если это было действительно так, и в нем стала зарождаться какая-то привязанность, возможно, более глубокая, чем он мог себе представить, то в будущем это может создать много неприятностей и причинить боль не только ему, но и Ааррону. А делать этого он не хотел ни при каких обстоятельствах. Поэтому ему стоит сохранять дистанцию и быть внимательным, не допуская особого сближения. Но как объяснить это сердцу, что так болит в груди при виде несчастного герцога? Отбросив все неуместные сейчас размышления, граф внутренне собрался, подошел ближе к пьющему мужчине и молча отобрал у него полупустой бокал. Не обращая внимания на возмущение, возникшее на лице Ааррона, Николас убрал и бокал, и бутылку на другой край столика, подальше от загребущих рук местного алкоголика. — И какого черта ты творишь, позволь спросить? — голос герцога, и без того несчастного, был полон праведного негодования и гнева. Он искренне не понимал, что возомнил о себе этот дрянной аристократишка, что так нагло ведет себя с ним. — Это ты что творишь? — голос де Круа звенел от еле сдерживаемого возмущения. — Нам скоро идти на собрание бесить лордов, а ты сидишь здесь и напиваешься. Мне нужен твой здравый рассудок и трезвый ум, а не пьяное сумасшествие. — Ох, Ник, ты смеешься надо мной, что ли? Или считаешь таким слабаком? От пары бокалов мне точно не ударит в голову, считай это лечебным средством, — голос герцога был полон неприкрытой насмешки, что больно ударила по главе службы наказаний. Поняв, что слушать его тут никто не собирается, более того, что все его благородные порывы и уместные замечания разбиваются о глухую стену чужого сарказма и извращенного менталитета, граф весь вспыхнул гневом, выплескивая все эмоции и переживания последних дней на продолжавшего сидеть как ни в чем не бывало Адельманна. — Сколько раз я говорил, не называй меня этим отвратительным именем! Я тебе не безродный мужик, чтобы ты звал меня так! Имей хоть каплю уважения, должно же было у тебя что-то остаться после пьянок и кувырканий в постели почти половины столицы! Мы занимаемся серьезным делом, да мы собираемся устроить чертов переворот, а ты сидишь тут и занимаешься херней. Надоело? Устал вести себя, как взрослый разумный человек? А может вспомнишь о своих словах и той клятве, что дал свои мертвым братьям? Они жизни, можно сказать, отдали тебе, неблагодарному такому, защищали тебя, спасали твою шкуру, вытаскивая из ямы, куда ты сам себя загнал. И теперь так ты готов отплатить им? Зачем я вообще с тобой связался? — гневная тирада была произнесена на одном дыхании. Слова вырывались раньше, чем мозг успел бы их проанализировать. Правда, ничем не прикрытая и не сглаженная, звучала грубо и отвратительно, метя в самое сердце. Если бы позже кто-нибудь спросил графа, жалел ли он об этих словах, он бы ответил, что да, жалел. Ослепленный мимолетной вспышкой злости, застлавшей его разум, он наговорил такого, за что ему впоследствии будет мучительно стыдно и за что будет просить прощения не один раз. Он не понимал, откуда в его голове возникли столь страшные слова, ведь раньше он даже мысли не допускал об этом. — …Всё сказал? — Ааррон просидел весь монолог с прямой, натянутой спиной и безразличным, отрешенным взглядом. Казалось, его совсем не тронули эти слова, облившие его грязью и втоптавшие в землю. Он уже давно привык к таким речам, звучавшим в свой адрес, поэтому мастерки умел делать вид, что его это не трогает. Никому не нужно было знать, что он чувствует, больше никто не имел права видеть его боль и страдания, чтобы потом воспользоваться. И тем более, этому человеку не надо знать того, что именно его слова пробились через все щиты и стены, жаля особенно больно. — Я тебя понял. Однако больше никогда не смей упоминать моих братьев и семью, ты слышишь? Больше ни единого раза, — голос продолжал оставаться тихим, однако на последних словах явственно проступали темные, страшные нотки, обозначающие угрозу, от чего по телу графа пробежали мурашки. Сейчас, будучи таким обманчиво спокойным, сидящий в кресле мужчина настораживал и пугал. И графу, столкнувшемуся с большим количеством опасных преступников, было неуютно от холодного, пронзающего насквозь взгляда. Изначальная, первородная тьма, поселившаяся в глазах Адельманна устрашала. Это не был взгляд местного дурочка и алкоголика, о котором так любили судачить на балах и собраниях высшего дворянства. Это был взгляд матерого хищника, побитого жизнью хладнокровного убийцы, способного в любой момент накинуться и вцепиться в глотку, разрывая и убивая жертву. Этот новый герцог был страшен и прекрасен своей тьмой. Он заставлял сердце трепетать и биться чаще, порождал в голове все новые и новые картины, за которые было бы мучительно стыдно, если бы они не были так красивы. И граф отступил, здесь и сейчас признавая этого человека, уступая ему главенство, отдавая себя. Именно в этот момент, момент, когда перед Николасом предстал настоящий Адельманн, он понял природу своих мятежных чувств. Понял и принял, сдаваясь во власть этого безумного, опасного зверя. Вся злость, весь гнев, который породил эту вспышку, утих, огонь, бушевавший у него в груди, погас, оставляя ровное пламя чистой любви.