Мутная вода

[11:07 Чанбин]

Ты в университете?

[11:09 Ёнбок] угу.

[11:09 Чанбин]

Выйди. Надо поговорить.

[11:09 Ёнбок] ну… [11:09 Ёнбок] я сейчас [11:09 Ёнбок] не могу [11:09 Ёнбок] у меня пара. [11:09 Ёнбок] что-то случилось? [11:09 Ёнбок] ты где?

[11:09 Чанбин]

Стою возле главного входа.

[11:10 Ёнбок] минут через двадцать подойду [11:10 Ёнбок] хорошо?

***

Когда Чанбину было шесть, он разбил любимую мамину вазу. Сидя на холодном полу, он пытался собрать её обратно, царапая нежную кожу пальцев грубыми краями осколков, и плакал навзрыд, потому что ничего не получалось. Посудина была уродливой, но очень дорогой, её вручили матери коллеги отца, в качестве широкого жеста, и мама не один год вздыхала над этим авангардным чудовищем с позолоченными ручками, выставив вазу, как назло, в коридоре на самом виду. А Чанбин её разбил. О том, чтобы спрятать улики или выкинуть их на ближайшую мусорку он даже не думал; собрал осколки в пакет, уселся в коридоре на полу, глядя на торчащий из-под полиэтилена фарфор с разводами крови на краях, и остался сидеть до вечера, смиренно ожидая суда. Когда мама пришла домой, он ничего не сказал, а просто вытянул вперёд руку со сжатым в ней пакетом, не поднимая головы. Мама выкинула осколки в мусорку так, будто они ничего не значили, достала из аптечки пластырь и заклеила уже подсыхающую ранку на пальце хлюпающего носом сына. А ему было всё равно, отругают его или нет, потому что мама выглядела расстроенной, но ничего ему не сказала. Позже на этом месте мама поставила цветок с зубатыми листьями, о которые Чанбин постоянно царапался, и теперь уже намеренно хотел расколотить дурацкий горшок. Потом сестра принесла домой кошку, которая, к счастью, разбила его, а Ханыль попыталась свалить все на Чанбина, за что получила от родителей по первое число. Чанбина с детства учили быть честным. Он рос с чётким пониманием того, что любая правда была лучше эгоистичной, разрушительной лжи, и как бы ни был велик соблазн, он никогда не врал близким во благо себе. Лишь однажды, скрывая свою влюблённость в Ёнбока, он солгал человеку, который любил его, из страха, оказавшегося сильнее врождённой честности, и по сей день чувствовал за это вину. Зато его возлюбленный лгал с завидной лёгкостью и, кажется, не собирался останавливаться.

***

Студенты плавным потоком покидали университетский кампус. Кто-то рассчитывал плотно покушать перед тем, как вновь приступить к учёбе, кто-то — просто подышать свежим воздухом и нормально пообщаться, потому что плотный график занятий не позволял этого делать, но в целом, для каждого из них этот день был самым обыкновенным. С поющими на деревьях птичками, лёгким запахом прибитой пыли, намеченной дорожкой до ближайшей корн-дожной и беспрестанными мыслями о том, как же долго ещё нужно высидеть на парах, прежде чем сесть в битком набитый автобус и поехать, наконец, домой. В общем, всё было как всегда. Возможно, поэтому припаркованный прямо возле университетских ворот «Тигуан», вставший колесом на тротуаре, выделялся в привычной обстановке чёрной кляксой, привлекая к себе излишнее внимание. Машина выглядела подозрительно и стояла чёрт знает как, так что студентам приходилось буквально протискиваться между ней и университетским забором, чтобы попасть на тротуар. Чанбину было плевать. И на грозящий штраф, и на то, что об его машину тёрлись жопой проходящие мимо люди, ведь именно с этого места ему отлично было видно главный вход в университет, из которого должен был выйти его благоверный, пообещавший «подойти через двадцать минут» тридцать минут назад. Здание один за другим покидали студенты и преподаватели, но Ёнбок так и не появлялся. В руке хрустнула банка из-под холодного кофе. Швырнув её в сторону заднего сидения, Чанбин сложил руки на руле, продолжая сверлить взглядом высокие двери, практически наверняка зная, что никто оттуда выйдет, но по-прежнему надеясь, что Джисон и его полуёбнутый парень что-то напутали. А внутренний голос твердил ему, что никакого недоразумения тут быть не могло — просто Ёнбок снова врал. «Просто поверь: Ёнбока отчислили из универа, причём, уже давно. А за что — спроси его сам». Чанбин закрыл глаза, откинулся назад и шумно вдохнул через нос, пытаясь расслабиться, но каждая клетка его тела была раскалена до предела. Ёнбок будто намеренно скидывал на его голову всё новые проблемы; все отговорки про учёбу, отсутствие у него университетских друзей и круглосуточное сидение дома раньше не казались Чанбину подозрительными, а теперь заставляли его чувствовать себя зашоренным идиотом. Влюблённым зашоренным идиотом. Когда в окно машины кто-то тихо поскрёбся, его глаза по-прежнему были закрыты, и открывать их было почти страшно. Хотелось сделать вид, что ничего не произошло, но Ёнбок смотрел на него сквозь стекло со смущённой улыбкой, и пути назад уже не было. Блокиратор двери громко щёлкнул. Ёнбок быстро запрыгнул внутрь, тихо прикрыв её за собой, и сразу же встревоженно накрыл руку Чанбина, сжимавшую набалдашник рычага переключения передач, своей. — Что случилось? — он тяжело дышал, его лоб был покрыт испариной, куртка — распахнута, и он явно не был похож на человека, который только недавно спокойно сидел на парах. — Ты бледный весь, и руки холодные… Чанбин сглотнул, чувствуя боль в стянутом горле, и посмотрел на него, не поворачивая головы. Грудь Ёнбока тяжело вздымалась, губы были искусаны, а взгляд обеспокоенно метался по чужому лицу в попытке понять, что могло значить застывшее на нём выражение. — Бежал? — Чанбин знал, что внешне он выглядел спокойным, хотя внутри его колотило. — Угу, — Ёнбок хрипло кашлянул, пытаясь восстановить дыхание. — Думал, ты будешь у метро стоять как обычно, и сразу же пошёл туда. Подождал, понял, что задерживаюсь, быстро вернулся сюда и увидел машину. — Ты был на парах? — Чанбин провёл большим пальцем по пересохшей нижней губе. — Да, я ведь говорил, — Ёнбок нахмурился, продолжая гладить его руку, — Я, кстати, так и не понял, что произошло и зачем мне нужно было выходить, меня ещё и задержали прилично так, потому что я в прошлый раз прогулял, и меня заставили таскать спортинвентарь в подсобку. Это звучало бы правдоподобно, если бы Чанбин не знал, что это было ложью и никакой инвентарь он не таскал. Скорее всего, Ёнбок летел к нему на всех парах прямо из дома или ещё откуда-то, где проводил время, пока Чанбин сидел на работе в полной уверенности, что его любимый грызёт гранит науки. Ёнбок продолжал лгать ему, говорить о мифических злых преподавателях и вымышленных событиях минувшего дня, но всё это пролетало мимо, словно белый шум. Чанбин чувствовал себя так, будто ему плюнули в душу. Он хотел услышать правду, хоть один единственный раз услышать от человека, которого любил, грёбаную правду, без утайки и хлопающих извиняющихся глаз. — Повторяю вопрос, — он медленно высвободил ладонь и посмотрел Ёнбоку прямо в глаза. — Ты был на парах? В машине стало тихо. Ёнбок убрал руку и оттянул влажный от пота ворот куртки, освобождая горло. — Да, я поэтому и не мог выйти сразу. — Я знаю, что не был. — Чанбин, ты чего? Я ведь тебе только что рассказал обо всём, что сегодня в универе произошло… На его губах блуждала уже знакомая несмелая улыбка, которая явно должна была заставить Чанбина почувствовать себя идиотом или недоверчивым параноиком, но он продолжал гнуть своё, испытующе вглядываясь в чужое лицо. — Тебя отчислили, — твёрдо произнёс он. — И ни на какой учёбе ты не был. Кадык Ёнбока дёрнулся, а нервная улыбка на лице завяла. Он быстро посмотрел в окно, на секунду встретившись взглядом с кем-то из возвращающихся в кампус, и тут же отвёл глаза. — Откуда ты знаешь? — тихо спросил он. — Неважно, — голос Чанбина впервые дрогнул, а тянущее чувство в груди лишь усилилось. — Где ты был сейчас? — Дома, — после секундной паузы ответил Ёнбок. — Отлично, — Чанбин кивнул, играя желваками и глядя вперёд стеклянным взглядом, — рассказывай дальше. — Я не знаю, что рассказывать, Чанбин… — Всё, — рыкнул Чанбин, борясь с желанием тряхнуть парня за шкирку, как нашкодившего котёнка. — Какого хрена ты всё это время ссал мне в уши, и почему я узнаю об этом не от тебя, а от Джисона? Рассказывай всё, в мельчайших подробностях, и только попробуй напизеть мне хоть в чём-то, слышишь? У тебя одна попытка. Он был по горло сыт этим дерьмом и только крепко сжимал пальцами руль, не зная, куда деть руки. Взяв паузу, Ёнбок стянул с себя куртку и сложил её на коленях. Футболка на нём насквозь промокла и липла к телу. — Кажется, я опять всё испортил. Студенты за окном мерным потоком возвращались в университет, снова накрапывал дождь. Чанбин изжевал щёку изнутри до привкуса крови во рту, пока Ёнбок думал над тем, что говорить. — Я давно хотел рассказать, — негромко начал он и лишь печально вздохнул, получив в ответ сардонический смешок. — Серьезно, я надеялся как-то дотянуть до конца семестра, а потом сказать, что меня отчислили за неуспеваемость. Хотел забыть всё, что случилось, начать новую жизнь, если можно так сказать. Не знаю, что тебе рассказал Джисон, но я действительно тут учился, мне даже нравилось, хотя всё, что я тебе говорил про однокурсников, проблемы с парнями и так далее — всё это правда. Мне несладко пришлось, когда отец меня выгнал, но о том, что я пошёл из-за этого на вебкам никто в универе не знал, знали только, что я давал парню за жильё. Но у меня на тот момент уже репутация была хуже некуда, и до определённого момента меня всё это не сильно задевало. Он усмехнулся и бросил на Чанбина короткий взгляд. Тот смотрел в одну точку перед собой, и Ёнбок, спихнув куртку на пол, привалился плечом к двери и уткнулся лбом в ледяное стекло. — У меня жизнь и так катилась к чёрту, но в один день превратилась в кошмар. Ты сам знаешь, что, работая на вебкаме, я старался прятать себя, но один человек меня узнал. Сначала я об этом не знал, просто заметил, что наш тренер по физической подготовке слишком часто стал задерживать меня после занятий. Высмеивал при всех, говорил, что я тощий, слабый и что мне нужны дополнительные занятия. И когда я однажды пришёл к нему после пар, он сказал, что видел меня на сайте. И хотел бы «опробовать меня в деле». Дворники противно скрипели, смахивая со стекла крупные дождевые капли. Сердце Чанбина стучало в ритме вдвое чаще: он с трудом повернул голову и посмотрел на Ёнбока, который ковырял пальцами царапину на обивке сидения. Его белые до полупрозрачности щёки с брызгами веснушек покрылись красными пятнами. — Я сам виноват, — Ёнбок прикусил нижнюю губу и закрыл глаза. — В том, что он меня увидел, в том, что я дал собой воспользоваться, что протянул до последнего и не пошёл в полицию, как советовал Чонин. Он трахал меня, когда хотел, снимал какие-то комнаты в мотелях, держал меня там по нескольку дней, а я ничего не мог с этим сделать, потому что он угрожал рассказать всем, кто я и чем занимаюсь. Я продолжал ходить на учёбу, снял квартиру, пытался заработать денег, наделся, что он наиграется со мной и отстанет, но с каждой встречей всё становилось только хуже и хуже. А потом я встретил тебя. И решил, что с меня хватит. Дождь за окном разошёлся сильнее. Чанбин смотрел на бледный профиль своего любимого человека, напрочь позабыв о том, с какими мыслями ехал на эту встречу. — Я пошёл к декану, — Ёнбок отлип от стекла и уткнулся взглядом в резиновый коврик под ногами. — Надеялся, как наивный идиот, что мне помогут, рассказал, что меня шантажировали и принуждали к сексу. А на следующий день об этом узнал весь универ. Потом это каким-то образом дошло до отца. Пока шли разбирательства, я жил, как в аду, и единственной моей отдушиной был ты, Чанбин. Только рядом с тобой я чувствовал себя в безопасности. И чем ближе мы становились, тем сильнее я боялся признаться, я влюблялся в тебя с каждым днём всё сильнее, а оно всё копилось, как снежный ком. Потом меня вызвали на комиссию и сообщили, что примут соответствующие меры, одной из которых стало моё отчисление, и всё закончилось. Я отлично помню тот день. В тот вечер мы с тобой в первый раз занялись любовью. Он слабо улыбнулся, впервые за весь свой монолог вспомнив что-то хорошее, но Чанбин едва ли заметил это из-за застившей глаза пелены. Он был так зол, что готов был прямо сейчас прибить мерзавца, который причинил его любимому человеку столько боли. — Значит, тебя отчислили, — от ударившего в кровь адреналина шумело в ушах, и собственный голос звучал для него, как из-под воды. — А с ним что сделали? — Я не знаю, — Ёнбок пожал плечами, глядя на потемневшую от дождя дорогу перед ними. — Мы не виделись с начала разбирательств. Знаю, что он нанимал адвоката, пытался как-то отмазаться, но его уволили, хоть до суда дело и не дошло, и за пределы универа ничего не просочилось. Ёнбок даже не успел договорить предложение до конца, а Чанбин уже всё понял. Он знал лишь одного адвоката, который по чудесному стечению обстоятельств был в курсе этой ситуации. Мотор с рёвом завёлся. Ёнбок настороженно свёл брови к переносице. — Куда мы едем? — Ты — никуда, — твёрдо ответил Чанбин, машинально настраивая боковое зеркало, с помощью которого ранее вёл наблюдение за выходящими из университета людьми. — Я сам со всем разберусь. — Нет, Чанбин, пожалуйста, — Ёнбок несмело прикоснулся к чужой одеревенелой руке, вцепившейся в рычаг переключения скоростей. — Я это пережил, правда, я в порядке. У него жена, ребёнок скоро родиться должен, он всё равно больше в универе не работает, так что… — Езжай домой, — заблокированные двери громко щёлкнули, красноречиво намекая, что никто Ёнбока до дома и даже до метро подбрасывать не собирался. Чанбин был так одержим желанием разобраться во всём прямо сейчас, что даже не подумал о том, что выкидывает его под ливень, — и жди. — Чанбин… — Иди. Напоследок отчаянно взглянув на него, Ёнбок открыл дверь, впуская в салон оглушающе громкий гул разошедшегося дождя, и вышел, накинув куртку прямо на голову. Не успел он и двух шагов ступить в сторону тротуара, как внедорожник за его спиной рванул вперёд, громко визжа колёсами, едва не окатив его водой, и быстро скрылся из виду. Чанбина тошнило, а внутренности горели от негодования и злобы. Как бы Ёнбок ни пытался сгладить углы, пряча взгляд и избегая одного конкретного слова, истина была пугающе ясной и однозначной. Его насиловали. И Чанбин, который был готов ко многому, но не к этому, гнал под восемьдесят в чётком стремлении уничтожить того, кто это сделал — пускай и через человека, которого он меньше всего хотел просить о помощи.

***

Ли Минхо оттопырил полу халата, достал из-под мышки градусник и раздражённо нахмурился. Ртутный столбик показывал тридцать семь целых и одну десятую градуса, что для одного из лучших адвокатов города было подобно смерти. Отложив термометр на тумбочку, он разлёгся на диване, и ему на живот тут же запрыгнул огромный толстый рыжий кот с роскошным пушистым хвостом. — Что, Бенедикт-Киберпанк? — спросил Минхо у кота. Все питомцы, которые попадали к ним с Джисоном в дом без имен, обзаводились двойными кличками, чтобы оба хозяина были довольны. — Ждёшь папу Сони? Соскучился? Кот вывернулся из-под его ладони, потоптался на месте и лёг, свернувшись калачиком. Минхо выдохнул и прикрыл глаза, намереваясь немного подремать, но громкий стук в дверь заставил кота пулей слететь с хозяйского живота, а его «папу» — раздражённо рыкнуть, уставившись в потолок. — Кто там? — гаркнул он сквозь саднящее горло, но долбёжка не прекращалась, и Минхо, бубня под нос проклятия, влез в пушистые тапочки и направился к двери. — Блять, если Джисон опять мусор в подъезде оставил… Он распахнул дверь, заранее нацепив на лицо извиняющуюся улыбку, но увидев, кто стоит в коридоре, тут же кисло скривил губы. — И какого хуя? — осведомился он, опираясь локтем об косяк. — Я что-то не помню, чтобы в гости тебя звал, Со. Чанбин некоторое время смотрел на него молча, тяжело дыша, потому что лифт не работал, и ему пришлось подниматься в гнездышко этих голубков, забравшихся под самое небо, по лестнице, а после хрипло бросил: — Поговорить надо. — Откуда ты вообще узнал, что я дома? — хмыкнул Минхо, но сам же продолжил: — Ясен хуй, что Джисон сказал. Он не сказал, что я болею, нет? Могу кашлянуть на тебя, если не веришь. — Блять, Минхо! Едва сдерживаясь, чтобы не зарычать, Чанбин сделал шаг вперёд, но Минхо, плавно перегородил ему путь. Пять секунд гляделок — и он усмехнулся, развернулся и направился вглубь квартиры, обращаясь к Чанбину уже через плечо. — Забавно получается: утром я рассказываю Джисону историю, которую он ни при каких обстоятельствах не должен пересказывать тебе, а днём ты прибегаешь ко мне со взмыленной жопой, хотя никогда раньше этого не делал. Совпадение? Чанбин, путаясь в ногах, скинул обувь и прошёл следом, почувствовав, как кошачья шерсть впивается в ступни через носки. Он совершенно забыл, что это место кишело мохнатыми исчадиями ада, от которых он кашлял, чихал и заливался слезами, и совершенно никак не подготовился к этому. Минхо тем временем развалился в пузатом кресле, и с едва заметной ухмылкой наблюдал, как Чанбин, потоптавшись у порога, решительно прошёл в комнату, сел на диван и, сложив локти на коленях, прокашлялся. — Ты рассказал Джисону про Ёнбока, — это был не вопрос, а утверждение, в ответ на которое Минхо развёл в стороны руки, как концертмейстер после выступления оркестра. — Какое ты имеешь к этому отношение? — Опосредованное, — Минхо закинул ногу на ногу. — С этого момента, кстати, началась консультация, а они у меня не бесплатные. — Называй цену, — Чанбин полез в задний карман брюк, демонстративно доставая кошелёк. Он проиграл бы в пикировке с юристом только через свой труп, и Минхо, заметив в его руках кожаное портмоне только махнул ладонью: — Да угомонись ты, не нужны мне твои деньги. — Мне нужна информация, — упрямо произнёс Чанбин, встряхивая кошелёк с такой злостью, будто именно он был повинен в происходящем. — О том ублюдке, которого ты защищал. — Вот как, значит, — Минхо несколько раз кашлянул перед тем, как уточнить: — Это тебе тоже Джисон сказал? — Джисон мне ничего не говорил. Ёнбок сказал, что у этой мрази был адвокат. И ты знаешь о том, что произошло. Каков вывод? — Это ты мне скажи, — Минхо приподнял брови, — не я же к тебе домой пришёл с расспросами, а ты ко мне. — Ты покрываешь насильника. Телефон Минхо зазвонил, но тот сразу сбросил вызов, не дав странной инструментальной музыке с закосом под авангард навредить чанбиновым ушам. В эту же секунду через центр комнаты пронеслась разбуженная громким звуком кошка, следом за ней, прыгая по верхам — ещё одна. Проследив за ними взглядом, Чанбин вдруг осознал, что никогда не посещал жилище Джисона ранее, боясь умереть от удушья, и выглядело здесь всё совсем не так, как он представлял. Интерьер был загромождённым и хаотичным; повсюду стояли надгрызенные кошками цветы, валялись папки-скоросшиватели, горы одежды и роликов для очистки её от шерсти. По стенам были развешаны репродукции картин классиков и плакаты с изображением рок звёзд, на полках кучами лежали книги и старые диски. Чанбин по-прежнему с трудом понимал, как Джисон и Минхо уживались вместе. Минхо был неприятным типом со странными привычками и очень спорной личностью. — Нихуя себе, заявление, — даже сейчас, услышав довольно серьёзное обвинение в свой адрес, он лишь улыбнулся уголком губ и расслабленно устроил руки на подлокотниках кресла. — Что-то я не припомню, чтобы факт насилия кто-то доказал. Дело не заводили за отсутствием состава преступления, а стороны разошлись по взаимному согласию. — Взаимному согласию? — Чанбин потёр слезящиеся глаза: аллергия потихоньку давала о себе знать. — Ёнбока выгнали нахуй из универа, чтобы всё замять. Это согласие, по-твоему? — Повторяю ещё раз: вина моего клиента доказана не была, — монотонно произнёс Минхо. — Ты знаешь, что такое презумпция невиновности? — Мне похуй. Я хочу вытрясти из этого ублюдка всё дерьмо. — Ну, удачи тебе. — Как его зовут? — Не твоё дело. — Адрес? Телефон? — Да ты охуел что ли, Со? — Минхо впервые с начала разговора начал всерьёз сердиться. — Думаешь, я возьму сейчас и солью конфиденциальную информацию лишь по факту того, что мой парень слишком много пиздит? — Да будь ты человеком, — Чанбин запустил пятерню в волосы и сжал у корней до боли. — Хер знает, бумажку с его данными на пол урони. Я сам дальше разберусь, только дай знать, где этого урода искать. — Нихуя я тебе не дам, мне моя репутация не за фантики досталась. — Расскажи о нём хоть что-нибудь, — Чанбину было стыдно молить своего заклятого товарища о помощи, и только мысль о том, что всё это он делал ради Ёнбока, заставлялаего переступать через гордость. — Пожалуйста, Минхо. Из угла за развернувшейся сценой наблюдали два зелёных кошачьих глаза. В этом доме чужие люди были редкостью, а этот большой и громкий мужчина остро пах парфюмом и не вселял доверия в кошачью душу, привыкшую к обществу лишь двух своих хозяев. Так что кошка продолжила опасливо оценивать ситуацию из своего убежища, а её человек тем временем с громким выдохом потянулся к столу за эвкалиптовыми леденцами. — Что ты хочешь от меня услышать? — выдохнул он и закинул конфету в рот: даже ему, умевшему находить повод для глумления в самых неподходящих ситуациях, стало совсем не весело. — Было ли у него на лбу написано, что он насиловал студентов? Нет, не было. Знал ли я, что человек, обвиняющий моего подзащитного — твой будущий бойфренд? Нет, не знал. Но раз вина моего клиента доказана не была, помочь я тебе ничем не могу. Ты ведь сам понимаешь. Чанбин с досадой втянул воздух через стиснутые зубы. Он отлично знал, что такое юридическая тайна, но надеялся, что Минхо проникнется ситуацией, захочет помочь, но. К сожалению, тот был слишком компетентен и упрям, чтобы пойти навстречу. — Если будешь и дальше выяснять, что к чему, только приключений на жопу сыщешь, — пока Чанбин занимался самокопанием, Минхо вновь вооружился градусником. — Если Ёнбок тебе сам ничего говорить не захочет — не лезь. — Сам решу, — огрызнулся Чанбин, что прозвучало очень жалко, потому что решала из него вышел паршивый. В носу жгло, а мысль попросить таблетку пришла в замороченную голову только сейчас, но думать об этом было уже поздно. — Тридцать семь и две, — сокрушённо вздохнул Минхо, глядя на градусник. — Если я умру — это будет на твоей совести, понял? Чанбин не ответил: ему хватало угрызений совести и без стенаний простуженного юриста. Слепая уверенность в том, что проблема Ёнбока будет решена, схлынула. Правда, которой он так хотел добиться, в очередной раз оказалась сильнее него.

***

— Спасибо тебе большое, нахуй, — Джисон продемонстрировал экран смартфона: в его переписке с Минхо последним сообщением был эмодзи ножа. — Я ведь говорил тебе, что он мне кишки выпустит, если ты меня спалишь. И что ты сделал? Поехал, блять, прямо ко мне домой! Чанбин, стряхивавший с брюк остатки налипшей кошачьей шерсти, угрюмо взглянул на шипящего Джисона, потом — на сидевшего чуть поодаль Чана. Губы у того были сжаты в тонкую полоску, а острый взгляд смотрел строго прямо. С того момента, как Чанбин вернулся в офис, он ни слова не проронил, в отличие от Джисона, который не затыкался всю дорогу до конференц-зала, где должно было состояться собрание, про которое Чанбин благополучно забыл и лишь чудом не опоздал. Мест оставалось не так много, так что трио финансистов было вынуждено разместиться в самой стратегически неудобной для совещания точке: возле места Пака и рядом с сотрудниками из логистики во главе с Чхве Чонхо, от одного вида которого Чанбин испытывал рвотные позывы. — Ёнбок не захотел мне ничего говорить, — шёпотом произнёс он, пока Джисон панически печатал в оправдания в телефоне. — Естественно, я поехал к Минхо. — И, естественно, он тебе нихуя не рассказал, да? — Не рассказал, — подтвердил Чанбин. — Но я всё равно узнаю, где этого урода искать. — Ну, найдёшь ты его — дальше что? — фыркнул Хан. — Нахлобучишь ему? Может, так и будет, а может, наоборот, он же тоже здоровый наверняка, раз тренером работает. А если ты его отхуяришь, он может легко заявление на тебя накатать. Так что хуйня это всё, после драки кулаками не машут, Бин. — Считаешь, я должен всё так и оставить? — Чанбин посмотрел на свои сжатые кулаки, которыми и собирался махать. — Если бы я тебе не рассказал, ты бы не узнал ни о чём, — приглушённо произнёс Джисон, жалея, что не смог засунуть в задницу дружескую солидарность. — И жили бы вы с Ёнбоком спокойно дальше. Я посчитал, что ты должен знать, потому что о таком пиздеце молчать сложно, но, с другой стороны, это его прошлое и тебя оно не касается. Оставь его в покое. Чанбин, который уже приготовился возразить, смолк. Он и правда не хотел ранить Ёнбока ещё сильнее, но не мог ничего поделать с острым желанием защитить его любым возможным способом. К сожалению, Джисон был прав: было слишком поздно что-то предпринимать. — А кто-нибудь предложения выдвигать будет? — пискляво произнесла девчонка из логистов, сидевшая по правую руку от Чанбина. — Директор Пак просил на прошлой планёрке выявить болезненные точки и предложить способы решения. — У меня ноль идей, — отозвался кто-то, после чего в конференц-зале наступила короткая тишина. Чонхо, потянулся и зевнул, широко разведя руки в стороны. — Я бы предложил запретить водить в офис чужих людей, — бросил он, косясь в сторону финансистов, — и ходить в туалет парами. Как тебе идея, Чанбин? Логист и раньше был противным сплетником, охочим до чужих трусов, из-за чего Джисон предполагал, что он до сих пор был девственником, но после неудачной попытки вломиться в офисный туалет, которые в процессе перемирия оккупировали Чанбин и Ёнбок, он совсем обнаглел, открыто отпускал абстрактные колкости в пространство, ненавязчиво отсаживался подальше от Чанбина на общей кухне и в целом, вёл себя, как последняя скотина. Но если раньше Чанбину было не до разборок, то сейчас он был слишком взвинчен, чтобы пропустить подкол мимо ушей. Тем более, Чонхо оборзел уже настолько, что обратился к нему напрямую, и красная лампочка в голове, наконец, вспыхнула. — Я думаю, что ты меня уже заебал, Чхве, — он громко отодвинул стул под тихое «ой бля-я-я-ять» со стороны Джисона и направился прямиком к логисту. Чонхо явно не был готов к такому повороту событий, учитывая, что раньше Чанбин молча игнорировал его выпады, но решил не сдавать позиций — либо же настолько проникся своей безнаказанностью, что напрочь позабыл об инстинкте самосохранения. — Да не нервничай так, — он с надменной ухмылочкой поднялся с места, вставая к Чанбину вплотную. — Я же просто предложил. — У тебя проблемы какие-то? — почувствовав дыхание этого засранца с шлейфом съеденного на обед кимчи, Чанбин толкнул его в грудь — несильно, но этого хватило, чтобы Чонхо оступился, врезавшись бедром в подлокотник офисного кресла. Кто-то из девчонок испуганно ахнул. — Ребят, расходитесь, скоро же Пак подойдёт, — сказал кто-то, но был проигнорирован. Чанбин расправил плечи, предчувствуя драку, а Чонхо, после его толчка, к сожалению, не отступил. — У меня проблем нет, — его щёки покрылись красными пятнами: в этой ситуации он не выглядел сильнейшим, но коллеги смотрели на них обоих, как зрители в колизее, и Чонхо решил позориться до конца. — А вот на твоём месте я бы проверился: не знаю, где ты того парня подцепил, но выглядел он пиздецки болезным, так что… В момент, когда изо рта логиста полилось дерьмо в сторону Ёнбока, Чанбин уже был готов совершить убийство, но тут в лицо Чонхо влетел чей-то кулак, и логист с грохотом полетел на пол. Чанбин видел это всё, будто в замедленной съёмке: удивлённое лицо Чонхо в момент, когда чужие костяшки проехались по его челюсти, сам момент его неуклюжего падения — а потом кто-то громко вскрикнул, и Чанбин очнулся. В полуметре от него стоял злой, как чёрт, Чан и тряс ушибленной правой рукой. — Заебали, — только и успел произнести он перед тем, как кто-то дёрнул его за плечо, за что сразу же получил по лицу точно так же, как Чонхо, кряхевший от боли на полу. Если Чанбин считал себя неконфликтным человеком, то Бан Чан был настоящим пацифистом. Он мог вытерпеть любые оскорбления и всегда решал конфликты словами с непробиваемым спокойствием и улыбкой на лице. В студенческие времена они намного чаще ходили бы с синяками и разбитыми носами, если б не егоо миротворческий талант, поэтому для Чанбина произошедшее стало настоящим шоком. Он пару секунд тупо смотрел на развернувшуюся картину, но почти сразу же получил от кого-то мощный, бодрящий удар в ухо, и сразу же ответил, вслепую, не глядя и даже обрадовался ноющей боли в руке. Началась хаотичная драка, как в ирландском пабе: получали все, кто попадался под руку, но общей целью для всех были всё же финансисты. Девочки продолжали верещать как сирены; Чанбин оставшись без соперника, отпихнул с дороги одну из них, чтобы ненароком не зашибить, и краем глаза заметил, что налетевший на Чана засранец уже лежал на полу, а Джисон, усевшись сверху, пиздил его какой-то папкой. В глазах Чана плясал нездоровый восторг, рукав его пиджака был порван, на переносице зияла ссадина. Хан что-то проорал и с победным видом поднялся на ноги. И несмотря на то, что безнаказанными из этой ситуации они выйти не могли, никто из них троих, очевидно, не жалел о содеянном.

***

— Надеюсь, я не пожалею об этом, когда мне не хватит денег на метро, — Джисон сплюнул в фикус в коридоре и пнул ногой коробку с вещами, которую с громким шарканьем толкал по коридору. — Но вообще давно пора было это сделать. В рот я ебал эту контору, а Пака — особенно. Блять, почему вы оба так круто выглядите? Чанбин, который не стал забирать ничего из офиса, дотронулся пальцами до саднящей щеки. В зеркало он после драки не смотрелся, но судя по тому, что половина лица онемела, прилетело ему сильно. — Круто? — невесело усмехнулся Чан, выглядывая из-за коробки со злосчастными микрофонами. На носу у него красовался розовый пластырь с мишками, который неохотно выдала ему дама из снабжения в качестве прощального подарка. — Драка длилась секунд тридцать, а мы оба умудрились по лицу словить. Это вообще не круто. — Ну, на мне вообще ни царапины, похвастаться нечем, — выдохнул Джисон, запихав руки в карманы. — Минхо даже не поверит, что нас за драку выкинули. Всё так быстро произошло, что я даже насладиться не успел. Драка и вправду длилась недолго: Пак залетел в кабинет в тот момент, когда Чанбин, решив, что Чонхо получил недостаточно, полез за ним под офисный стол, и на этом конфликт завершился. Разобравшись, что к чему, он выгнал всех, кроме финансистов и сказал, что они его, во-первых, достали плохим качеством работы, во-вторых, добили возмутительным поведением, и ему гораздо проще было претерпеть просадку в работе из-за неукомплектованного отдела, чем и дальше держать таких оленей, как они. — Блять, вернуться что ли и ещё разок поджопник дать кому-нибудь, — Джисон остановился и задумчиво посмотрел назад. — Напоследок, а? — Да пошли что ли, будешь нарываться — точно по ебалу получишь, — Чанбин потянул его за плечо, и Джисон с досадливым вздохом последовал за ним. — Ты прав, — он на секунду затормозил возле стеклянной двери и пригладил волосы. — Я в нашей группе самый красивый, мне нельзя с разбитой рожей ходить. — Кстати, насчёт группы, — Чан остановился возле лифта и поставил коробку на пол, выпрямился, щурясь от боли, и с достоинством тряхнул белой гривой с отросшими на пару сантиметров корнями. — Я знаю, что Чанбин был против моего лидерства, но я всё равно скажу. Давайте с этого момента посерьёзнее, окей? Чанбин, запихав руки в карманы, смотрел в пол. С их утреннего конфликта с Чаном прошло всего полдня, а по ощущениям — целая вечность, потому что день был чертовски насыщенным на события. И если с утра он был действительно уверен в том, что его друг много на себя берёт, то теперь нуждался в его инициативности, как никогда. — У нас очень мало времени до выступления, но мы можем как следует к нему подготовиться, — вещал Чан, скрестив руки на груди, пока Чанбин втыкал в пол, как провинившийся школьник, а Джисон, сидя на корточках, искал что-то в своей коробке. — Я надеюсь, денег у вас хватит, чтобы прожить какое-то время. Возьмём гран-при на фестивале — получим гонорар, после релиза будем получать роялти с продюсерских и процент за прослушивания. Потом — оплату за выступления, рекламу, если повезёт. Главное сейчас — выиграть, а дальше будем смотреть по ситуации. — А если мы не выиграем? — Джисон поднял взгляд. Дверь за спиной Чана открылась, но тот даже не шелохнулся, глядя на своих сокомандников с пылающим упрямством во взгляде. — Выиграем. Я в нас не сомневаюсь, — он вытянул вперёд руку ладонью вниз. — Ну, что? Один за всех, и все за одного? Двери лифта с мягким звоном закрылись. Кто-то выглянул из кабинета, посмотрел на побитых экс-финансистов и их замершего в странной позе старшего и с тихим бормотанием скрылся за дверью. Джисон, закрыв крышку своей коробки, вставать не спешил и с опаской посмотрел на вытянутую руку Чана. — Чани, у тебя сотрясение? Может, ко врачу? Чан едва заметно улыбнулся и тут же сморщился, потому что любые изменения в мимике давались ему через боль. Джисон со вздохом встал на ноги, и подумал, что лучше уж ходить без шрамов на лице, чем ебнуться головой. — Ну, другого выхода у нас нет, — он звонко шлёпнул ладонью по его руке. — Давайте расхуярим их всех. — Давайте, — Чан улыбнулся. — Не хочу думать, что зря нарвался на увольнение. — Так, подожди, — пробормотал Джисон, округлив глаза. — Так ты специально Чонхо по ебалу дал, что ли? Чан? — Бин? — проигнорировав вопросы Джисона, Чан посмотрел на Чанбина, призывая присоединиться к общему сумасшествию. Тот вытащил руку из кармана и завершил ритуал, но никакой эйфории или радости от единения не испытал. К сожалению, у него были проблемы серьёзнее, чем потеря работы или размытые перспективы музыкальной карьеры.

***

Дверь в квартиру вновь была открыта. Ёнбок в последнее время всегда проверял барахлящий замок, но когда в душе у него царил раздрай, он становился ещё более забывчивым, чем обычно. Чанбин мялся на пороге, прислушиваясь. Обычно, когда он приходил к Ёнбоку домой, тот либо был занят играми, либо готовил, изредка — спал, и это было бы наилучшим из исходов, потому что он по-прежнему не знал, о чём они будут говорить. Чанбин пообещал ему голову врага на блюдечке, а сам весь вечер просидел с друзьями на студии, потом катался по городу, доставив каждого домой, а всё потому, что боялся посмотреть своему парню в глаза, и увидеть в них разочарование.

~

— Ну сколько можно, Бин? — девушка гневно шагала по брусчатому двору университета, возмущённо поправляя причёску. — Я же просила тебя не приходить. — Прости, — Чанбин настойчиво плёлся вслед за ней. Летняя панама висла на его ушах, и он ежесекундно поправлял её, чтобы спрятаться от солнца и посторонних глаз. А пялилась на них как минимум половина кампуса: их пара «красавицы и чудовища» уже стала нашумевшей в стенах университета из-за бесконечных публичных скандалов. — Просто парни сказали, что видели тебя с Хеншиком, и я подумал, что… — Если бы ты думал не о себе, а обо мне, ты бы не говорил такие гадости, — девушка обернулась и смерила его презрительным взглядом. — Не ходи за мной. Повторяю ещё раз: я не виделась с Хеншиком. Не веришь — иди к своим парням, раз они такие умные. — А с кем ты виделась? — зло хмыкнул Чанбин, испытующе глядя на неё из-под козырька. — Скажешь, опять с Юной? — Хватит, Бин. Мне пора на пары. — Я встречу тебя потом? — Нет, мне уже перед девчонками стыдно за тебя. Потом поговорим. Она ушла, как всегда, оставив его стоять в одиночестве. Бегло оглядевшись, чтобы убедиться, что никто не смотрит, Чанбин быстро развернулся и поспешил обратно в общежитие, пока парни не заметили, что он снова сбежал чинить разборки со своей любимой, потому что он обещал им этого не делать. Но ему важно было знать от неё, правдивы ли слухи, убедиться, глядя ей в глаза, что его друзья ошибаются, что он сам ошибается, борясь с желанием проверить её телефон или переписки в соцсетях в те редкие моменты, когда они оставались наедине. Он любил её и, несмотря ни на что, верил ей. И раз она говорила, что ему кажется, наверное, так оно и было.

***

В комнате горел тёплый свет светодиодных лент, которые они развесили по всей комнате буквально пару дней назад. Чанбин тогда поехал в строительный магазин за кронштейном для телевизора, взяв Ёнбока с собой. Ёнбок закупился тремя каменными статуэтками со стабилизированным мхом, краской и кисточками из натурального ворса для покраски компьютерного стола, который хотел сделать белым, а также этими самыми лентами для придания уюта своему жилью. Банка краски и кисточки остались стоять в захламлённом углу небольшого коридора, мох с тех пор больше никто не видел, но освещение они всё-таки установили. И если раньше Чанбин считал квартиру своего парня убогой конурой, то теперь почти не обращал внимания на разруху, старую мебель и шумных соседей. Квартира носила отпечаток личности Ёнбока — неряшливого, рассеянного, привыкшего разбрасывать вещи, и выглядела так, будто он не планировал оставаться надолго. Казалось, что его жизнь протекает не здесь, не сейчас, а где-то в другом месте, а здесь он просто продолжает существовать, изолированный и одинокий, оживая лишь в присутствии своего любимого мужчины. Даже сейчас он сидел на полу, окружённый каким-то мусором, накинув на голову и плечи половину свисавшего с постели одеяла. Одетый в одни шорты и длинные гольфы, он с отсутствующим выражением лица собирал пазлы и сначала даже не услышал тихих шагов в коридоре. — Привет, — поздоровался Чанбин, встав в проёме. Ёнбок тут же вскинул голову, отчего одеяло сползло на угловатые плечи, и с неверием уставился в сторону двери, открыв рот. — Ты вернулся? — только и спросил он, наблюдая за тем, как его получивший по лицу мужчина, пройдя в комнату, опустился на край кровати. — Что… что у тебя с лицом? — Подрался, — ответил Чанбин. Он успел забыть о том, что получил по лицу несколько часов назад, потрогал свою скулу и зашипел от боли. Ранка уже подсохла, но ушиб при прикосновении неприятно ныл. — Надо приложить лёд, — пробормотал Ёнбок, выпутываясь из своего кокона, и направился в сторону кухни, чтобы достать из морозильника что-нибудь подходящее, но Чанбин перехватил его руку. — Не нужно, — он мягко потянул парня к себе, заставляя его опуститься на кровать рядом. Старая мебель чуть скрипнула под весом ещё одного человека. Ёнбок сложил руки на коленях и посмотрел на него со смесью жалости и недоверия. — Само заживёт. — Ты подрался, да? — спросил Ёнбок и хотел было дотронуться до его ушибленной скулы, но в последнюю секунду передумал. — С Минхо? Или… — Нет, на работе, — ответил Чанбин. Ему хотелось почувствовать прикосновение Ёнбока, но он не чувствовал, что заслуживает этого. — Мы с парнями влезли в потасовку, и нас уволили. Он хотел бы сказать, что это он первым ударил Чонхо за его поганый рот, но, к сожалению, это было не так. — Ты плакал? — Чанбин аккуратно провёл ладонью по щеке Ёнбока. В припухших глазах отражались, подрагивая, желтоватые огоньки лампочек, а кожа была холодной. — Немного, — уклончиво ответил он, отводя взгляд. — Боялся, что ты будешь злиться на меня. Чанбин шумно выдохнул и сжал пальцы на штанинах рабочих брюк, которые ему хотелось выбросить в честь освобождения от офисной кабалы. — Слушай, не переживай так, — Ёнбок придвинулся ближе, голым бедром касаясь его брючины, и заглянул Чанбину в лицо. — Конечно, потерять работу неприятно, но мы что-нибудь придумаем, да? Чанбин, не ответив, уткнулся лбом в его грудь, Ёнбок лишь негромко охнул и замер, боясь пошевелиться, потому что прежде его сильный и крепкий духом мужчина никогда так не делал. — Прости меня. Я облажался, малыш, — выпалил он, и Ёнбок вздрогнул от ощущения чужого дыхания на своей коже. — И мне ужасно стыдно. Я же своими глазами видел, через что тебе приходилось пройти. Когда я узнал, что ты соврал, я не думал о причинах, я снова думал только о себе. Ёнбок над его головой взволнованно дышал, но не пытался сказать ничего в ответ. Почувствовав его нежную руку на своём затылке, Чанбин зажмурился ещё сильнее. «Ещё раз обманешь меня или вернёшься на вебкам, я тебя убью. Ты понял?» — Я ужасно боюсь осуждения и лжи, — говорил он очень тихо, чтобы не заглушить быстрое сердцебиение Ёнбока, которое он слышал и чувствовал, как своё собственное. Он понимал, что если сейчас замолчит, то никогда не осмелится заговорить об этом вновь. — Я боюсь своей любви к тебе. Боюсь, что всё рухнет, и каждый раз, когда узнаю, что ты что-то скрывал от меня, думаю, что это конец, и веду себя как последний урод. Мне очень жаль, что тебе приходится терпеть всё это, потому что я думал, что вырос и перестал быть неуверенным в себе тощим засранцем, но ничего не изменилось. Я ничего не могу тебе дать, не могу тебя защитить: ни от твоих родителей, ни от ублюдка из твоей чёртовой шараги. Я не могу доказать, что люблю тебя больше всего на свете, и это убивает меня. Наступившее молчание было долгим. Чанбин словно ждал приговора, ожидал, что разочарование наступит немедленно, но Ёнбок лишь продолжал перебирать пальцами короткие волосы на его затылке. — Когда я засыпаю рядом с тобой, ты всегда гладишь меня по голове, пока я не усну, — наконец, произнёс он. — Ты разрешаешь мне пользоваться своим шампунем, хотя волосы у меня после него ломаются ещё больше, и я всегда выливаю слишком много, чтобы лучше пенилось, но ты никогда не упрекаешь меня за это. Ты следишь, чтобы я не мёрз. Покупаешь мне еду. Я могу приходить в твой дом и спать в твоей постели, не чувствуя, что я за это что-то должен. Чанбин обнимал его талию, прижимаясь губами к плоской, вздымающейся груди. Ёнбок убрал руку с его затылка и прикоснулся пальцем к подбородку, прося посмотреть на себя. Когда Чанбин поднял голову, Ёнбок наклонился и поцеловал его коротко и мягко, глядя прямо в его полные тоски чёрные глаза, и прошептал: — Никто и никогда не любил меня так, как ты. Чанбин понял, что не дышит. Пиджак мягкими волнами спускался с его плеч; тело Ёнбока — холодное и бледное — быстро согревалось под горячими руками. Он всегда был таким: очень чувствительным и чувственным, откликался на любое прикосновение и отвечал всей нежностью, на которую был способен. Они целовались неторопливо, пока Ёнбок не откинулся на подушки, и Чанбин навис над ним, стараясь оставить нежные поцелуи везде, где мог: на ключицах, на животе над кромкой шорт, на коленях, обрамлённых полосатым краем гольфов. Он был готов целовать его вечно, вечно держать в руках, обнимать и защищать от мира, который был жесток к нему. Когда он вернулся к губам, чтобы оставить на них ещё один поцелуй, Ёнбок остановил его, мягко уперевшись пальцами в грудь, и целомудренно чмокнул в раненую скулу. — Чтобы не болело, — прошептал он смущённо. Чанбин серьёзно посмотрел на него — настолько, что мягкая улыбка на губах парня начала гаснуть. — Прости, что врал, — произнёс Ёнбок, сморщив нос, как всегда, когда пытался не заплакать. Он плакал слишком часто, и Чанбин всегда поддразнивал его за это, но не теперь. — Я делал это, потому что очень боюсь тебя потерять. На полу лежал пазл, не собранный даже наполовину, а одна из лампочек в ленте начала мигать. Стоило бы вернуть её по гарантии, но Ёнбок, скорее всего, не стал бы этого делать, чтобы не досаждать человеку, продавшему её. Чанбин действительно, до трепетной дрожи и боли в груди, его любил.

***

[23:17 Чани-хён] У Чонхо перелом челюсти со смещением. Мне конец. [23:17 Чани-хён] Возможно, тебе придётся сходить в полицию и сказать, что он сам упал мне на кулак. [23:17 Чани-хён] Либо мне впаяют компенсацию физического вреда, а у меня в кармане мышь повесилась. [23:17 Чани-хён] Но я рад что всё закончилось. Наконец-то.

***

Чанбин открыл один глаз — не сразу, потому что стоявший в нём песок мешал разлепить веки. Он проснулся в момент какой-то очень неудачной для пробуждения фазы сна и чувствовал себя овощем, а всё потому, что разбудил его внезапно загудевший компьютер Ёнбока с охерительно ярким экраном. Сумасшедшая машина очень часто включалась тогда, когда ей хотелось, а её хозяин не предпринимал ровным счётом ничего для того, чтобы устранить проблему, потому что его сон ничего не тревожило. А вот Чанбину не нравилось просыпаться от яркого света в лицо, поэтому он, проматерившись и решив, что одного глаза для базового функционирования вполне достаточно, слез с постели, оставив парня сопеть возле стенки в одиночестве, и направился к машине — чинить разборки. Теряясь в догадках, почему Ёнбоку так сложно просто выключать его на ночь, Чанбин пробежался взглядом по экрану, близоруко пытаясь отыскать на экране стрелку курсора, и увидел, что в углу экрана высветилось крошечное сообщение. Писал не кто иной, как «Малыш-Хлебушек», и какого чёрта ему понадобилось в три часа ночи, Чанбина бы ни разу не заинтересовало, если бы не одно «но»: в быстро промелькнувшем на экране сообщении он увидел своё имя. Чанбин не имел привычки читать чужие сообщения и всеми силами культивировал в себе доверие к партнёру, но то, что Чонин упоминал его имя всуе, заставило его занервничать. Моментально проснувшись, он оглянулся на дрыхнущего Ёнбока, после секунды сомнения отодвинул компьютерное кресло и уселся в него, открывая диалог. Перед его глазами выросла длинная переписка, датируемая вчерашним днём, причем, состоял текст в основном из сообщений Ёнбока.

[13:17 Ёнбок]

инни

[13:17 Ёнбок]

мне конец

[13:17 Ёнбок]

чанбин всё знает

[13:18 Малыш-Хлебушек] В смысле?

[13:22 Ёнбок]

про отчисление

[13:22 Малыш-Хлебушек] Откуда он узнал?

[13:53 Ёнбок]

ему сказал

[13:53 Ёнбок]

хан

[13:53 Ёнбок]

он же меня

[13:53 Ёнбок]

убьет.

[13:54 Малыш-Хлебушек] Где он сейчас?

[14:00 Ёнбок]

уехал что-то

[14:01 Ёнбок]

выяснять.

[14:01 Ёнбок]

я не знаю

[14:01 Ёнбок]

он ничего не сказал.

[14:01 Малыш-Хлебушек] Тебе что-то нужно? Мне приехать?

[14:16 Ёнбок]

нет

[14:16 Ёнбок]

меня трясет.

[14:16 Ёнбок]

попробую поспать.

[17:21 Малыш-Хлебушек] Как ты?

[17:21 Ёнбок]

никак

[17:21 Ёнбок]

его нет

[17:21 Ёнбок]

ничего не пишет и не звонит.

[17:32 Ёнбок]

если он уйдет от меня, я

[17:32 Ёнбок]

не переживу.

[17:32 Ёнбок]

серьёзно

[17:32 Ёнбок]

я просто сигану с моста.

[17:33 Малыш-Хлебушек] Не паникуй. [17:33 Малыш-Хлебушек] Напиши, когда он объявится. [19:11 Малыш-Хлебушек] Ну что? [19:52 Малыш-Хлебушек] Ббоки?

[00:12 Ёнбок]

у нас всё хорошо ^^

Чанбин пролистал диалог ещё раз, чтобы сверить время сообщений. Разговор длился весь день, но Ёнбок отвечал редко, а Чонин реагировал на его сообщения практически моментально. В основном, он задавал какие-то вопросы, ни на один из которых Ёнбок не ответил подробно, зато вот последнее сообщение «Малыша-Хлебушка», присланное пару минут назад, отличалось своей развёрнутостью. [03:02 Малыш-Хлебушек] Знаешь, Ёнбок, меня это достало. Почему ты постоянно терпишь от него какое-то дерьмо? Мне больно смотреть на это. Каждый раз, когда у вас что-то происходит, он игнорирует тебя по нескольку часов, а то и дней, потом объявляется как ни в чём не бывало, а ты его прощаешь. Он ведь просто играет с тобой. Даже тогда, на съёмках, он вёл себя, как последний козёл. Ты думаешь, что нашёл свою любовь, но я же вижу, как он к тебе относится. Я всегда буду на твоей стороне, но я считаю, что ты достоин кого-то получше, чем этот засранец. И ты знаешь, что у тебя есть человек, который по-настоящему тебя любит. Подумай над моими словами, пожалуйста. И не позволяй собой помыкать. Чанбин откинулся на спинку кресла и цыкнул зубом. Мозаика сошлась, и причина того, почему Чонин был так враждебно настроен по отношению к нему, стала очевидной. Не нужно было быть выдающимся детективом, чтобы понять, что под «человеком, который по-настоящему любил Ёнбока» Ян подразумевал себя самого. Чанбин посмотрел через плечо. Получив больше пространства, Ёнбок развалился на всю постель, животом вверх, как праведник, раскинув руки и ноги в стороны, и громко сопел. И не то чтобы Чанбин считал, что это огромное полотно текста, высранное обиженным Ян Чонином, могло как-то повлиять на их с Ёнбоком отношения — просто он не хотел, чтобы парень забивал себе голову этим дерьмом, и решение занести курсор мышки над сообщением, чтобы нажать кнопку «удалить» далось ему чертовски легко. Когда текст исчез с экрана, Чанбин закрыл все окна, выключил компьютер и вернулся в постель. Перевернул Ёнбока на бок, из-за чего тот что-то недовольно пробурчал сквозь сон, и обнял его со спины, притягивая к себе, зарылся носом в тёмные волосы, вдыхая слабый запах фруктового шампуня. Этот мальчишка, со всеми его достоинствами и недостатками принадлежал только ему, и если у Чонина были на него планы — он выбрал себе соперника не по зубам. Ёнбок пробормотал что-то во сне и затих, бессознательно прижимаясь спиной к крепкому телу позади себя, прячась в его тени и сильнее кутаясь в старое одеяло, которого идеально хватало для них двоих.