Мутная вода

Две кружки с недопитым чаем стояли на барной стойке. В одной из них, беспомощно перебирая лапками, барахталась обречённая муха. В тёмных глазах Ёнбока застыл испуг из-за того, что чужие пальцы, сомкнувшиеся на его предплечье, сжались слишком сильно. — Ты всё ещё этим занимаешься? — хрипло спросил Чанбин. — Конечно. — И почему молчал? — А что я должен был говорить? — Ёнбок явно нервничал и не понимал, в чём проблема. — Я знаю, что тебе это неприятно, тем более, рассказывать особо не о чем. У тебя ведь есть «Дамплинг», ты можешь в любой момент… — Какой ещё, нахуй, «Дамплинг»? — Приложение. Ты столько раз им пользовался и не знаешь, как оно называется? — Какая разница? — грубо бросил Чанбин, отшвырнул его руку и резко выпрямился. — Я его удалил чёрт знает, когда. Зачем ты продолжаешь? — Это моя работа, хён, — сказал Ёнбок, помолчав ровно секунду. — Мне нужно на что-то жить. Для Ёнбока это было обыденностью, для Чанбина — катастрофой. Красные лампочки под словами «ложь» и «измена» в его голове мерцали попеременно, но никак не зажигались в полную силу. Рывком поднявшись с дивана, он выпрямился и попытался вспомнить, говорил ли Ёнбок когда-то о том, что завязал с этой дрянью, но это казалось само собой разумеющимся; Чанбин искренне считал, что ни один человек в здравом уме не будет продолжать ублажать себя на камеру ради денег, состоя при этом в отношениях. — Я предлагал тебе деньги, — он вышагивал по пятачку пространства перед диваном, не отрывая взгляда от лица Ёнбока, выражение на котором в один миг стало каким-то отстранённым. — Предлагал купить оборудование, чтобы ты мог заниматься своими ебучими тортиками… — Я на них больше трачу, чем зарабатываю. И я уже говорил: мне твои деньги не нужны, но и умереть голодным на улице я не хочу. — Чтобы не умереть с голоду, — Чанбин подошёл совсем близко и с презрительным прищуром посмотрел на парня сверху вниз, — необязательно выполнять работу шлюхи. Он знал, что Ёнбок терпеть не мог то слово, но всё равно сказал то, что думал. Может, ему не хватало какого-то глубинного понимания ситуации, но он по-прежнему считал вебкам деятельностью низшего сорта. Неважно, каковы были причины, секс на камеру оставался сексом на камеру. Он только недавно смог заставить себя забыть картинки с последней посещённой им трансляции, а текст сальных комментариев, кажется, навсегда отпечатался на внутренней стороне черепной коробки. Это было отвратительно. — Легко тебе говорить, — зрачки Ёнбока сузились; он приподнялся с дивана, упираясь в него коленом, и теперь их с Чанбином разделял всего лишь десяток сантиметров. — У тебя есть образование, нормальная работа, любящая семья, друзья, хобби — да всё, что хочешь. Крис тебе задницу прикрывает на работе и целую студию отгрохал, чтобы вы занимались, чем хотите, мама еду передаёт. А мне никогда и ничего не перепадало просто так. Так что прежде, чем учить меня жизни, побудь в моей шкуре хоть один грёбанный день. Он замолк, чтобы перевести дух. Чанбин замер над ним, играя желваками и бессильно сжимая кулаки. — И не смотри на меня так, — добавил Ёнбок с дрожью в голосе, — работа у меня, может, и не самая престижная, но я ни за чьей спиной не прячусь и за мамину юбку не держусь, а ты без друзей и семьи из себя ничего… — Замолчи. — Я не… — Я сказал тебе закрыть рот, Ёнбок. Ёнбок замолчал, хотя всем своим видом выражал готовность защищаться дальше. Он мог быть острым на язык, когда оказывался загнанным в тупик; Чанбин был на волоске от того, чтобы наградить его сочной оплеухой, но сдержался, ведь перед ним сидела его «вторая половинка», парень, с которым у них, вроде как, была любовь. Который шептал Чанбину, что ему ни с кем и никогда не было так хорошо, а сам продолжал ублажать других через экран, мысленно пересчитывая прибыль. От мыслей об этом внутри всё клокотало, а кулаки чесались, и Чанбин, стараясь сохранять спокойствие хотя бы внешне, отвернулся, стянул со стола телефон и наручные часы, застегнул пряжку — не сразу, потому что пальцы дрожали — и направился к выходу из комнаты, медленно считая до десяти. — Т-ты куда? — Ёнбок сполз с дивана и засеменил следом в прихожую, где Чанбин уже вслепую натягивал кроссовки. — Куда ты идёшь? — Пойду прогуляюсь, — он заправил в обувь шнурки, которые так и не смог завязать, и выпрямился. — А когда вернусь, тебя здесь быть не должно. Ёнбок хотел подойти ближе и сказать что-то ещё, но не решился, и только вздрогнул, когда дверь хлопнула, а электронный замок издал короткий писк. Чанбин шёл по улице, не видя дороги. Глубоко вдыхал обжигающе-свежий ночной воздух, и был зол так, что болело в груди. Обман, неловко прикрытый маской банального недопонимания, и отвратительные вещи, которые Ёнбок наговорил, пытаясь отстоять своё право на блядство, лезли в голову Чанбина горькими до тошноты воспоминаниями о том, как он стоял перед ней на коленях, умоляя не уходить, но встретил лишь ледяное безразличие на грани с презрением. Его любовь была для неё помехой, а его гордость она без сожаления втоптала в грязь. Но чёрта с два он бы позволил этому повториться вновь.

***

[03:11 Ёнбок] мне жаль, что я [03:11 Ёнбок] не сказал тебе раньше [03:11 Ёнбок] не думал, что ты так [03:11 Ёнбок] разозлишься [03:11 Ёнбок] прости [03:41 Ёнбок] чанбин?

***

Джисон сидел на столе и болтал ножками в такт какой-то мелодии, играющей у него в голове, шкрябая по боковине стола пятками тяжёлых конверсов. Его старшие товарищи — каждый за своим столом — сосредоточенно пялились в экраны своих компьютеров, то ли имитируя бурную деятельность, то ли правда работая, а Джисон в рот имел эту работу и с начала рабочего дня сделал целое ничего, да и делать было особо нечего. Поэтому уже через час ему стало смертельно скучно, и он задумчиво посмотрел на макушку Чанбина. — Бин? Чанбин выглянул из-за монитора и вопросительно кивнул. — Чего? — Пошли погуляем. — Дурак, что ли? — Чанбин посмотрел на свой стол, по которому были раскиданы документы, и как-то не заметил, чтобы их резко стало меньше. — Видел, сколько у меня работы? — Хотя бы до кофейни, — проныл Джисон. — У меня уже жопа квадратная. — Хочешь — иди один, — Чанбин снова сгорбился над клавиатурой и продолжил вбивать данные в таблицу. — И мне кофе захвати. — Мне тоже, — присоединился Чан. — Только без сахара. — С каких пор ты пьёшь без сахара? — Джисон спрыгнул со стола и подтянул джинсы: за время диеты он заметно схуднул, и любимые штанцы сваливались с него даже с ремнём. — Я на сушке, — ответил Чан, переводя взгляд с монитора на документы на столе. — К выступлению все должны быть в отличной форме. — По-моему, я уже очень даже ничего, — Джисон приподнял рубашку и осмотрел себя. — Тем более, многим девчонкам нравятся дрищи. Может, вообще пупок проколоть? — Причем тут, — Чан повернул голову и на секунду затупил, глядя на то, как Хан хлопает себя по впалому животу, — девчонки? — Ну, ты же хочешь стать известным? — спросил Джисон, и Чан кивнул, хотя вопрос был, в общем-то, риторическим. — А где слава — там и фанатки. Я ушёл, в общем, звоните если вдруг что. Чан над его словами подумал минуты три и вернулся к работе, воткнув в уши эйрподсы. А Чанбин уже несколько часов подряд только делал вид, что усердно трудится, потому что после случившегося никак не мог взять себя в руки. Утром он подумывал притвориться больным или мёртвым и остаться дома, но в стенах квартиры было совсем тошно, так что он всё-таки притащился в офис, и усиленно пытался делать вид, что всё в норме. Откинувшись на спинку кресла, он разблокировал смартфон. Большеглазая девчушка с укором смотрела на него с экрана, пока хромой офисный вай-фай еле как загружал приветственную страницу «Дамплинга». Чанбин думал, что точно был не в порядке, раз первым решением, которое он принял после ссоры, было установить приложение обратно и посмотреть, чем там занимается Ёнбок и занимается ли вообще. — Ты мне так и не скинул демо, — напомнил Чан буднично, но Чанбину показалось, что его отчитывают. — Не до этого было, — он поднял глаза от телефона и взглянул на Чана, принимая вызов. — Понятно, — Чан, сложив брови домиком, напряжённо бегал взглядом по экрану своего компьютера. — Слушай, если оно тебе не надо — так и скажи. Джисон уже чистовик мне прислал, а ты три дорожки две недели свести не можешь. — Джисон молодец, но я не он, — огрызнулся Чанбин. — Я всё сделаю, Чани, только не доёбывай меня этим каждые пять секунд, ладно? У него были проблемы поважнее сраной песни. Прошло меньше двенадцати часов, а он уже начал скучать, но цепной пёс внутри него требовал затолкать поглубже всю эту сентиментальную чушь, запретил отвечать на сообщения и велел показать, что он никому позволить вытирать о себя ноги. Взамен на послушание пёс разрешил Чанбину одним глазком следить за деятельностью Ёнбока на вебкаме. Удостоверившись, что Чан глубоко занят работой, он пролистал страницу вниз. В желудке пекло, как у студента перед экзаменом, но, к счастью, искомая иконка была неактивной. Конечно, было бы странно, если бы Ёнбок пошёл трудиться с утра пораньше, но Чанбин попросту не знал, чего от него ожидать. — Бин, кофе! Чанбин вздрогнул и чуть не выронил телефон, в который залипал уже неизвестно сколько времени. Джисон, не успев убрать протянутую руку, получил по ней его могучим плечом и расплескал полстаканчика прямо на папку с документами. — Да ну вашу мать! — Чан отъехал от стола назад, чтобы было лучше видно, что стряслось. — Это же не на подпись было, я надеюсь? Джисон посмотрел на него большими, испуганными глазами и снова обернулся к Чанбину: тот уже вскочил с кресла и пытался промокнуть кофе использованной бумагой, но та плохо впитывала, и от этого коричневая жижа только сильнее растекалась, капая на пол. И да, он залил документы на подпись. — Салфетки дать? — спросил Джисон, не зная, чем ещё помочь. — Нет, — Чанбин чувствовал себя просто героем, эталоном сдержанности, потому что нервы были натянуты до предела, а он всё ещё умудрялся держать себя в руках. — Пожалуйста, Джисон, сядь и работай. Джисон вернулся на своё место, тихонько оставив на столе Чана его стаканчик с кофе. Чан так же тихо поблагодарил его и продолжил наблюдать за тем, как Чанбин, злой, будто чёрт, сливал кофе у в собственный стакан. В итоге он минут двадцать потратил на то, чтобы убраться, но стол так и остался липким, а многие из документов были безнадёжно испорчены. Прикинув объём запоротой работы, он рухнул обратно в кресло и начал искать файлы шаблонов, чтобы заново начать делать работу из-за Джисона, у которого руки росли из задницы, но напечатав буквально две строчки, решил, что люди сами должны отвечать за свои проступки. Взяв в руки кучу запоротых бумаг в кофейных потёках, он подошёл к столу Джисона и сгрузил их прямо у него перед носом. Тот захлопал глазами и посмотрел на друга, скорчив печальную рожицу. — Это что? — Перепечатывай. — Серьёзно? — Перепечатывай, — повторил Чанбин, — у тебя полтора часа. Джисон мученически застонал. — Ты чего злой такой, Бин? — даже Чан, с изумлением проводивший Чанбина взглядом до его стола, посчитал, что должен вмешаться — Из-за трека что ли? Ну не дописал и хрен с ним, потом допишешь, главное, в сроки всё сделай. Неудивительно, что парни недоумевали: они понятия не имели, что у него стряслось. Ночью Чанбин, игнорируя поток сообщений Ёнбока, несколько раз хотел написать Джисону, но решил, что дружеско-сочувствующее похлопывание по плечу ему не поможет, и он только выставит себя кретином, не замечавшим резиновых дилдаков прямо под носом. А Чану, который по-прежнему тщательно скрывал свою интрижку с Хваном, говорить ничего не хотелось из принципа.

***

[13:07 Чанбин]

Много напечатал?

[13:07 Джисон] Меньше половины ㅠㅠ

[13:07 Чанбин]

Бросай. Сам дома доделаю.

[13:07 Джисон] Ладно: > [13:13 Джисон] Слушай, если ты правда из-за песни так бесишься, можем вместе посидеть над ней. Мозговой штурм проведём. А если Ёнбок ещё и пожрать нам что-нибудь приготовит, я тебе сам всё напишу, а Чану скажем, что это твоё. Заебись идея?

[13:14 Чанбин]

Спасибо, Сони, не надо.

[13:15 Джисон] Серьёзно, обращайся, если совсем застопоришься. Чанбин посмотрел на Джисона, который, торжественно сваляв документы в огромный ком, закинул его в урну уверенным трёхочковым. …«я ни за чьей спиной не прячусь и за мамину юбку не держусь, а ты без друзей и семьи ничего из себя не представляешь».

***

Чанбин весь день убеждал себя в том, что справится, но быстро понял, что переоценил себя. Его накрыло в первый же вечер. Сначала всё шло хорошо: после работы он сходил в зал, получив заряд серотонина, напахался там до ноющих мышц и спокойно отправился домой исправлять косяк Джисона, попивая разведённый молочком свежий протеин, купленный в магазине при спортзале. И только вернувшись в квартиру и увидев на барной стойке кружку с цыплятками и утопшую в ней муху, он понял, насколько ему хреново. При взгляде на миленьких птичек, горло будто стянуло петлёй. Оставив наполовину надорванный пакет протеина на столе, он медленно подошёл к дивану, опустился на него и лёг на бок. Жёсткая обивка едва ощутимо пахла корицей. Чанбин достал телефон. На заставке стояла всё та же фотография подсолнечного поля, а в углу панели состояния белело контурное лицо иконки «Дамплинга» и намекало на то, что кое-кто вполне мог выйти в эфир. Оказалось, что это было просто системное сообщение с предложением сменить пароль, а Чанбин чуть богу душу не отдал, пока выдвигал строку оповещения. Отбросив телефон в сторону, он ещё минут десять лежал неподвижно. Ком в горле не рассасывался, и он заставил себя сосредоточить внимание на том, почему он докатился до такого состояния. Из-за мальчишки, который по своей простоте, глупости или наглости просто взял и макнул его носом в дерьмо. Сам облажался, а потом начал кидать стрелки, выставив его маменькиным сынком. Та часть Чанбина, чьё самолюбие было задето, считала, что Ёнбок может идти к чёрту. А другая часть, которая с трепетом вдыхала знакомый запах, очень сильно тосковала по нему. С этими мыслями он прожил грёбанных пять дней. Он еле вставал с кровати по утрам, ехал в качалку, чтобы хоть немного прийти в себя, сметал завтрак, даже не чувствуя его вкуса, и шёл работать — усердно и старательно, чтобы в голове не оставалось ни одной лишней мысли. Слушал, как весело Джисон рассказывает о том, как они с Минхо чисто случайно встретились в одной и той же кафешке, где веганским меню и не пахло, и торжественно объелись бургерами с сочной мраморной говядиной. Смотрел, как Чан, свернув рабочие вкладки, закидывает в корзину на сайте доставки две пиццы вместо одной. На студии они вместе смеялись над выходками Джисона и маниакальным перфекционизмом Чана; Чанбин мастерски увиливал от вопросов о Ёнбоке и молился о том, чтобы друзьям не пришло в голову позвонить ему или что-нибудь написать. Потом он ехал домой, садился за ноутбук и писал музыку, игнорируя осуждающее рычание внутренней псины, которая по-прежнему не считала, что Ёнбок достоин прощения. Ему было плевать, подходит этот текст под формат показательного выступления и одобрит ли его Чан. Он просто выплёвывал свои эмоции в старенький микрофон, вырезал плохо пишущей ручкой на бумаге. Писал до тех пор, пока не отрубался прямо за столом — и всё начиналось сначала. Он проигнорировал уже тридцать шесть присланных Ёнбоком сообщений. Ёнбок за всё это время не провёл ни одного эфира.

***

[01:11 Ёнбок] ты говорил мне вести себя зрело [01:11 Ёнбок] а сам игнорируешь [01:11 Ёнбок] мог бы хоть слово написать [01:11 Ёнбок] я не знаю, что думать [01:42 Ёнбок] мне без тебя очень плохо

***

Когда микрофон, не выдержав напора, приказал долго жить, а соседка сбоку вежливо постучала в стену, Чанбин понял, что записывать свои стенания в квартире ночью было плохой идеей. Но ему совсем не нравились хрипы, которое выдавали его некогда натасканные на расщепление связки, и, твёрдо решив добить свою вокальную партию, он поехал на студию. Вечерний бриз приятно холодил кожу. Кругом было тихо, хотя обычно в этом районе постоянно кто-то дрался, орал и блевал по углам. Им с Чаном даже пришлось однажды разнимать двух алкашей, которые не поделили бутылку дешевого соджу и пытались загасить друг друга кирпичами, так что Чанбин был уверен, что привык ко всему, но увидев топчущуюся у дверей студии девчонку лет пятнадцати, сильно удивился. Когда он уже готов был пройти мимо, размышляя о том, стоило ли попытаться депортировать её к родителям, она обратилась прямо к нему, низко кланяясь: — Дядя, вы случайно не знаете Хван Хёнджина? Чанбин резко остановился, пробуравив гравий носком своих джорданов, и оглянулся. Девочка смотрела на него с надеждой. — Чего? — переспросил Чанбин, испытывая острое нежелание болтать с малолеткой под покровом ночи. — Ты время видела? Иди домой. — Извините, — девочка решила, что обратилась не к тому, помрачнела и отступила на шаг. К груди она прижимала маленькую розовую коробочку в дешевой обёрточной бумаге. — Что это у тебя? — грубовато спросил Чанбин, кивнув на неё. — Подарок, — девочка на вытянутых руках продемонстрировала ему коробку. — Вы не подумайте, что я сумасшедшая, просто я недавно узнала, что Хёнджин-оппа теперь работает здесь, и собрала ему немного сладостей. Хотела подождать, когда он поедет домой, но он так и не вышел. Чанбин, закусив щёку изнутри, смотрел на подарок. Ему стало интересно, насколько обычным делом для Хвана было получать подношения от пятнадцатилеток. — Внутрь я тебя не пущу, — всё ещё пытаясь быть грозным буркнул Чанбин, — но эту штуку передать могу. — О! — девочка просияла, доверчиво протянула ему коробочку и вновь низко поклонилась. — Спасибо вам, дядя! Скажите ему, пожалуйста, что он — лучший танцор в мире, и пожелайте ему скорейшего выздоровления! Чанбин покрутил в руках этот символ невинной подростковой любви, разглядывая его со всех сторон. Коробка была повязана бантиком, а из-под него торчала маленькая записка-стикер в виде сердечка. «Скорейшего выздоровления!» Чанбин посмотрел девчонке за спину. Плохо освещённая дорога уходила размытым градиентом в непроглядно-чёрное: фонари в этом районе работали плохо, да и в целом шататься здесь ночью было довольно опасно. — Твои родители знают, что ты здесь? Девочка поджала губы. Чанбин покачал головой и достал из кармана телефон. — Вызову тебе такси. Ситуация была неловкой. Минуты две они ждали машину в полной тишине, а потом девочка, ведомая банальной вежливостью, спросила: — Вы тоже танцор? — Музыкант, — Чанбин, кружил пальцем вокруг кнопки мессенджера, где по-прежнему лежали проигнорированные им сообщения от Ёнбока. — Рэпер в трио. — Ой, здорово! — девчонка с восторгом захлопала глазами. — А где можно послушать? — Пока что нигде, — вернувшись в приложение агрегатора, Чанбин увидел, что машина должна была прибыть через две минуты. — Но если постараешься, сможешь найти наши старые выступления. — Поищу. Как вы называетесь? — «3RACHA». Девочка записала что-то в телефоне и произнесла громкое «о!», когда из-за поворота вывернула машина. Когда она, рассыпаясь в благодарностях, села в салон, и такси с рёвом рвануло с места, Чанбин направился на студию со спокойной душой и твёрдым намерением стрясти с Хвана денег за финансирование транспортировки его фанатки. В коробке что-то глухо бряцало; поборов гаденькое желание раскурочить бантик и посмотреть, какие такие дары заслужил Хван Хёнджин, Чанбин поднялся по лестнице на второй этаж и поморщился от ударившего в нос резкого запаха не то спирта, не то бензина. В танцевальном зале было тихо и пусто, но слух уловил еле слышные звуки музыки, доносящиеся из-за двери подсобки. Приглядевшись, Чанбин увидел под ней полоску желтого света. Не разуваясь, он прошёлся по бежевому ковролину и остановился у двери, прислушиваясь, но ничего, кроме тихого французского шансона не услышал, занёс кулак и стукнул по старому дереву ровно один раз — достаточно сильно и громко, чтобы Хван услышал. — Входите. Дозволение Хёнджина ступить в его обитель прозвучало настолько надменно, что Чанбину захотелось с ноги вышибить эту чёртову дверь. Взявшись за ручку, он сначала повернул её не в ту сторону и только со второго раза смог войти. В комнате не было окон. Помещение буквально являло собой старую подсобку: вытянутую коробку с облупившимися стенами и кучей всякого хлама по углам. В одном из них сиротливо ютился старенький татами; на ржавом металлическом ящике возле него стоял старенький патефон. Одежда, сложенная ровными стопочками, была сложена прямо на полу, а на полках и стеллажах, заваленных до отказа, валялись кисти, поломанные деревяшки, бутылки с какой-то жижей и бесформенные куски старых тряпок. Прямо посередине комнаты стоял мольберт, рядом с ним — старый кофейный столик со сложенной вчетверо бумажкой под одной из ножек и бутылкой вина с фужером ровно посередине. Пол вокруг был завален коробками; сплюснутые тюбики красок почти вываливались из них, какие-то, выдавленные до отказа, валялись скрученными где-то в стороне. Лужа жёлтого света, которую испускала одна-единственная лампочка, освещала фигуру Хван Хёнджина. Он сидел на старом пуфике напротив мольберта, сжимая между пальцев сигарету и кисть одновременно, и задумчиво смотрел на холст. Когда Чанбин прикрыл за собой дверь, чтобы вонь от уайт-спирита и сигаретного дыма не распространилась по всему зданию, он лениво повернул голову и затянулся. — О, это ты, Чанбин, — на его красивом лице не промелькнуло ни единой эмоции. — Зачем пришёл? — Я работать пришёл, — Чанбин продолжал стоять на пороге, зацепившись взглядом за засохший тараканий труп, лежавший возле мольберта кверху ножками, — но под окнами встретил твою фанатку. — Скажи ей, что меня нет, — Хван снова затянулся и обратил взгляд на мольберт. — Она уехала уже, — ответил Чанбин, морщась от дыма. — Но попросила передать тебе какую-то фигню. Если бы Хёнджин мог не шевелиться, он бы этого и не делал, но Чанбин замолчал, не уточнил, что именно его просили передать, и Хван снова со вздохом повернулся. — Она что-нибудь ещё сказала? — Да, сказала, что ты лучший в мире танцор, и пожелала тебе скорейшего выздоровления, — отчеканил Чанбин, как по бумажке, надеясь вызвать у Хёнджина хоть какие-то эмоции, но тот продолжал бесстрастно смотреть на розовенькую коробочку. — Ясно, — без эмоций произнёс он. — Положи куда-нибудь. Когда коробка заняла своё место между парой старых женских балеток и сломанным ручным эспандером, Чанбин вновь взглянул на Хёнджина, но уже с большим любопытством. Он понятия не имел, что тот рисует, и считал его поганым позером, который пытался выставить себя более возвышенным, чем есть на самом деле. Но Хван сидел здесь один, слушал старую европейскую музыку, писал картину, закатав до локтей кружевные рукава рубашки, и уж точно ни перед кем не выделывался. Его льняные брюки были испещрены коричневыми от бесконечного смешения цветов отпечатками пальцев, на ногах красовались какие-то древние сапоги мушкетёра, и всё это шло ему куда больше, чем махать руками и ногами перед пожилыми женщинами в попытках сделать их хоть чуточку более гибкими. — Ну и чего ты ждёшь? — поинтересовался Хван и склонил голову к плечу, рассматривая картину под другим ракурсом. — Драматическую историю? Её не будет. Танцевал, порвал связки, больше не танцую. Теперь, вот, сижу и мараю холст своим видением прекрасного. Скучно, правда? Хоть Хёнджин и сказал, что драматической истории не будет, его короткая внезапная исповедь прозвучала очень даже драматично. Никто не собирался лезть к нему в душу, но он сам всё выпалил, сделав атмосферу в комнате ещё более странной. Чтобы не испытывать неловкости, Чанбин решил уйти, но Хван тут же окликнул его. — Стой. Подойди сюда. Чанбин обернулся, вопросительно приподнял брови, из-за чего Хёнджину пришлось добавить неохотное «пожалуйста», и прошёл к мольберту, стянув с головы кепку: в комнате без окон и какой-либо вентиляции было очень душно. — Вот, встань здесь, — потушив сигарету прямо о бетонный пол, Хван встал с места, отодвинул ногой пуфик, на котором сидел, и за плечи подтащил Чанбина ближе, чтобы тот встал прямо напротив холста. Чанбин посмотрел на мольберт. На измазанном сине-красными разводами полотне был нарисован огромный ядовито-зелёный крест. — Что ты чувствуешь? — спросил с придыханием Хван, видимо, решив, что Чанбин молчит, потому что преисполнился, а не потому что не понял, что за хрень он намазюкал. — Не знаю. Это вообще, что? — Одинокий маяк посреди бушующего моря, — с любовью произнёс Хёнджин. — Нравится? — Ну, да? — Чанбин вытер ладонью взмокший лоб. Он по себе знал, что обидеть творца может каждый, и боялся сказать что-то не то. — Концептуально. Хван встал рядом с ним, ещё раз внимательно посмотрел на свое творение. — А как по мне, так поебота какая-то, — он драматично вздохнул и потянулся за стоявшей на столике бутылкой. — Высохнет — перекрою нахуй. Будешь? — Нет, — без уверенности ответил Чанбин. — Мне ещё обратно ехать. — Точно? Чанбин посмотрел на Хвана, который был необычайно спокоен и миролюбив, потом на бутылку в его руке, и вспомнил, что ехать ему было не к кому, внутренний раздрай продолжал травить душу, а музыка могла и подождать. — Давай.

***

Закусывали они конфетами, которые принесла девчонка. — И что, совсем без шансов? — Да отъебись ты, сказал же: у меня спица в ноге.

***

Кислющее вино быстро закончилось, и на смену ему пришла какая-то вонючая бормотуха. — Выруби этот шум, у меня башка сейчас взорвётся. — Это не шум, а эталон качественного мумбатона, еблан.

***

Хван развалился на своем татами. Рубашка наполовину расстегнулась, оголяя его тощую грудь. — Ну, ты ещё ничего. А вот Хан ваш редкостный придурок. — Аккуратнее с выражениями. Джисон мой друг. — Боже, Со, если б ты только знал, как мне похуй, ты бы заплакал.

***

— Я с парнем расстался. Или не расстался. Не знаю. Говорить об этом Хвану Чанбину было не стыдно и не страшно, потому что они друг другу приходились никем, и их общие интересы заканчивались за пределами одной опустевшей бутылки. Чанбин был сильно пьян, а под градусом у него развязывался язык. Эйфория, которая пришла с лёгким опьянением ушла, и ему снова стало невыносимо хреново. — С тем, который вебкамщик? — Хёнджин на секунду поднёс к глазам пустую бутылку, чтобы удостовериться, что она действительно пустая, и с глухим стуком опустил её на пол. — Ты откуда, блять, это знаешь? — Откуда-то, — по слогам ответил Хван и притянул к себе коробку, из которой было съедено всё, кроме мармеладных червячков. Чанбин безуспешно попытался вспомнить, откуда Хёнджин мог добыть эту информацию. Чана он не подозревал: тот был надёжен, как скала, и точно бы не рассказал ничего компрометирующего. — Короче, да, из-за вебкама мы и разошлись, — оставив сложные мысли на потом, Чанбин вернулся к теме. — Точнее, я его уйти заставил. — Ты же заранее о его работе знал, — Хван затолкал в рот мармеладного червяка. — В чём прикол? Комната перед глазами плыла: то сужалась, то наоборот — расширялась до невообразимых размеров, а Чанбин сидел на крошечном пуфике, сдвинув колени вместе и думал, как бы не ёбнуться на пол. — В том, что он не бросил, когда мы начали встречаться. Ещё и молчал об этом. — А ты просил его бросить? Чанбин моргнул сначала одним глазом — потом другим. — Нет. Хван вздохнул, очень медленно и осторожно поднялся с места и начал собирать краски. — Смотри, вот я полвечера потратил на то, чтобы написать картину, — говорил он, он один за другим поднимая тюбики с пола, — а получилась какая-то ёбань. А ещё у меня в ноге десятиметровая железка, которая не даёт мне танцевать. Потому что не всё в жизни происходит так, как мы хотим. Чанбин низко опустил голову, уставившись в пол. Тот факт, что Ёнбок всё это время преспокойно вёл фактически двойную жизнь, не давал ему покоя. — Он мне врал. — Ну, ты его ни о чём не просил, а он тебе, видимо, ничего не обещал, так что факта пиздежа я не вижу. А вообще, все врут. Не думаю, что ты расскажешь ему, что в период расставания пил самогон в подсобке вместе с танцором неземной красоты. А ещё он когда-нибудь сделает тебе невкусную яичницу, и ты напиздишь, что она заебись, потому что не захочешь его расстраивать. Так это работает, Чанбин. Люди так делают, когда любят. «А что я должен был говорить? Я знаю, что тебе неприятна эта тема…». Чанбин посмотрел в потолок, под которым летала огромная мохнатая моль, отбрасывая устрашающие тени на обшарпанные стены. — Знаешь, Хван, я пиздец как скучаю по нему. Хёнджин неудачно попытался сложить ножку мольберта, и тот с громким грохотом упал на пол. Плохо закреплённый холст полетел куда-то в сторону. — Это нормально. Просто привыкни к тому, что люди, даже самые близкие, не будут выворачивать перед тобой все свои грязные трусы, — Хёнджин заговорил спустя полминуты, мутным взглядом глядя на разруху на полу. — А ещё не слушай советы от парня, который не может нарисовать одинокий маяк посередине бушующего моря. Чанбин допускал вероятность того, что Хван был прав. Ёнбок действительно мог не догадываться, насколько остро он отреагирует на новость о продолжении его деятельности. Хотя, если быть до конца честным, больше Чанбина выбесили унизительные слова, сказанные в пылу ссоры, ведь если бы они нормально поговорили, всего этого можно было бы избежать. А Хван оказался достаточно мудрым персонажем и транслировал умные мысли, так что Чанбин его даже частично зауважал. При этом Хёнджин оставался скрытным и не особо-то много рассказывал о себе: всё, что удалось выудить из него за время попойки — это информацию о том, что он бывший стажёр одной небезызвестной компании, получивший травму и улетевший в преждевременную отставку ещё до дебюта. Исходя из этого, Чанбин решил, что, возможно, именно Хёнджин, а не Чан, не хотел предавать их отношения огласке. В этом случае Чанбин права голоса не имел и решил отстать от друга с этим вопросом. По крайней мере, пока что. Хёнджин позади него снова что-то уронил, заставив его выйти из оцепенения и снова сфокусироваться на трупике таракана, который в процессе уборки перекочевал в сторону татами. Выудив из заднего кармана джинсов телефон, защитное стекло на котором треснуло по диагонали под весом его задницы, Чанбин сверился со временем. Было почти три часа ночи. — Я домой, — сообщил он и попытался встать, но ноги предательски подкосились. Хван, который держал в руках краски и бутылки с растворителем, а в зубах — большую кисть, подоспел вовремя, и Чанбин, чудом избежав падения, вцепился в его плечо. Хёнджин рыгнул, и кисть вывалилась из его рта. Они оба были безбожно пьяны. — Где живёшь? — спросил Хёнджин, когда они, немного потолкавшись, смогли принять строго вертикальное положение. — В Каннаме. — Нихуя себе. Тогда я с тобой. — Чановой квартиры тебе уже мало? — Чанбин ухмыльнулся, направляясь к двери по очень запутанной траектории. — Она милая, но всё-таки не апартаменты в Каннаме. Хван попытался поднять с пола ещё и пустую коробку, но промахнулся и, сделав по инерции два широких шага вперёд, едва не врезался в стену. По дороге вниз они обтёрли все углы, а Чанбин, оказавшись снаружи, чуть в обморок не упал от свежего воздуха, попавшего в лёгкие впервые за последние два-три часа. — Давай я нас отвезу? — предложил Хёнджин, доставая помятую пачку сигарет. — Откуда у тебя машина? — У меня нет машины. И прав нет. Зато машина есть у тебя, а из нас двоих я самый непьяный. Чанбин фыркнул. — Вызову такси. — Давай лучше пешком, — с третьего раза щёлкнув колёсиком зажигалки, Хван затянулся и выпустил изо рта струйку дыма. — Здесь идти больше часа, — Чанбин оценивающе посмотрел на дорогу перед собой и мелкие камушки на ней сразу же пустились в пляс, — а нам — все три. — Да и похуй, — Хёнджин закрыл глаза и пошатнулся. — Только надо в круглосуточный зайти, а то я уже трезвею. Чанбин тоже не спешил и даже не думал о том, в каком состоянии заявится завтра на работу. Поэтому они просто шли, пиная камни, говорили о музыке и танцах. Чанбин забывался и пару раз порывался рассказатть о том, что умеет-делает-думает Ёнбок, но быстро спохватывался и затыкался. Хван декламировал стихи, Чанбин — зачитывал по памяти некоторые из своих текстов. После визита в круглосуточный они снова нахлебались и обоим нестерпимо захотелось поссать. Чанбин отошёл за куст и упал, загваздав свои дорогие штаны. Хван долго ржал, а потом всё-таки протянул руку, помогая ему встать. Чанбин подумал, что с таким вот пьяным Хван Хёнджином вполне можно было подружиться. На горизонте тонкой нитью зачинался рассвет. Они уже шли вдоль отлично знакомых домов, когда Хван остановился, и схватил Чанбина за руку, заставив остановиться тоже. — Слушай, позвони ему! — Кому? — Чанбин смерил недоверчивым взглядом светящееся пьяным энтузиазмом лицо Хёнджина и на всякий случай сделал полшага в противоположную от него сторону. — Парню твоему! Как его там? Енун? — Ёнбок, — Чанбин высвободил руку и потёр свои нежные пальчики, пострадавшие от цепкой хвановой клешни. — Не буду я ему звонить, ебанутый. — Давай-давай, — подстегнул Хёнджин и, вытянув свою длинную ручищу, обвил ею чужую шею. — Ты пьян, ночь светла, а новый день сулит нам новое начало. Когда, если не сейчас? То ли Хван обладал удивительным даром убеждения, то ли Чанбин был безвольной ссаной тряпкой, но он всё-таки достал телефон и полез в список контактов. Ёнбок сполз на четвёртую строчку хронологии звонков, заняв место после Чана, Джисона, и матери. Это было неправильно. Чанбин не хотел, чтобы так было, и позвонил, не до конца осознавая, что делает, а Хван рядом едва ли не подпрыгивал от восторга, потому что эта ситуация казалась ему очень волнующей. Оператор долго не включал переадресацию сети, а когда гудок, наконец, пошёл, Чанбин понял, что, услышав голос Ёнбока, просто-напросто разрыдается в трубку, и быстро нажал кнопку сброса. — Э, куда? — Хёнджин выдернул телефон у него из рук, чтобы вновь нажать на звонок, но Чанбин успел поставить гаджет на блокировку. — Не знаю, — он отнял у Хвана телефон, запихнул его в карман и расстроенно провел ладонями по лицу и волосам. — Не могу я, блять. Не могу. Хван раздражённо мотнул головой. — Чего не можешь?

~

[12:01 ♥] Ты уже достал меня своими истериками, Бин [12:01 ♥] Ну да, я вчера осталась у Юны. И что? Что ты ещё хочешь услышать? [12:01 ♥] Тебе вечно мерещится, что я от тебя что-то скрываю [12:01 ♥] Может, хватит уже?

~

Домой они с Хёнджином пошли не сразу: взяли ещё пару бутылок вина и насвинячились до абсолютно неадекватного состояния. Войдя, наконец, в квартиру, они начали хихикать и шикать друг на друга, призывая не шуметь, в итоге, разбудили соседку Чанбина, которая только с укором посмотрела на них, раскланивающихся в глубочайших извинениях, и вновь скрылась за дверью. С третьего раза вспомнив пароль от двери, Чанбин ввалился домой, запустив Хвана следом, а дальше — белый лист. Последнее, что он помнил — это лицо Ёнбока, появившееся перед его внутренним взором и мысль о том, как сильно он, чёрт побери, его любит. Телефон в кармане коротко зажужжал, но придавленный, кажется, хвановой ногой, Чанбин не мог даже пошевелиться и моментально провалился в сон.

***

[05:12 Ёнбок] ты звонил??? [05:12 Ёнбок] прости меня, пожалуйста, хён, прости, я идиот и неудачник, не думай о том, что я тебе наговорил, чанбин, я так не думаю мне стало так обидно тогда что я вообще не понимал что несу, пожалуйста поговори со мной, я бросил вебкам, правда бросил, я ради тебя на всё готов, только вернись [05:12 Ёнбок] пожалуйста, вернись.