Сердце

***

***

***

***

***

— Ладно, я честно говоря вообще не удивлен. Так может сделать только идиот вроде него, ха-ха! Какой же дебил, совсем не жаль. — О, правда? Не знал, что вы такого мнения о Сасори, он ведь вас очень любил.

***

Это чертовски круто, что помещение не какой-то бабушкин клоповник, да и не квартира вовсе. Дейдара каждый раз охреневал от восторга, заходя на тонких ногах в большие железные двери разукрашенного истинными стрит-артерами здания. Блин, чумовое граффити, очень хотелось как-то раздобыть баллончики и тоже изобразить какую-нибудь красотищу. В последнее время много разных картинок лезет в голову, а обсуждать эти картинки ему очень нравилось в кирпичном старом цехе, а может бывшем конном дворике, который спрятался между старинных зданий на конюшенной. Тут рядом и «Кружок» и музей советских автоматов, а музыка по ночам вряд ли помешает дедулькам. Дей не против позависать и на квартирниках, но теснота давила и душила его цепкими лапами, а прокуренный воздух вытягивал последние остатки здоровья из убитого организма тринадцатилетки. Ему нельзя было находиться в таких помещениях, курить и дышать производным, нельзя было танцевать до утра и встречать рассветы на мосту через Неву, но дома совсем не лучше. Это помещение и его хозяин дали ему больше свободы — он всегда мог отойти в сторону, где потише, где посвежее, у него был доступ к бесплатным напиткам, а бармен предупрежден, что именно этой «пташке» наливать алкоголь разбавленный и в случае чего держать наготове аптечку. Вообще-то детям вообще нельзя ничего наливать, но то, что подавали Дейдаре здесь — по крепости как подбродивший сок, хотя возраст его знали единицы. Он уже привык врать, что ему чуть ли не восемнадцать, хлопать накрашенными ресницами и улыбаться своими дико соблазнительными губами. На самом деле, Дейдара знал, что отплатить за такую щедрость как бесплатный кров, еда и почти выпивка, вряд ли успеет, а вот получить как можно кайфа перед смертью очень хотелось. Дейдара был счастлив, что он попал в список тех несчастных детей, которых нужно было пустить хоть куда-то, чтобы они не сгинули. Ему это, правда, не факт что поможет. Были и другие малолетки, которые шныряли между столов и высматривали момент, как урвать свой кусочек чего-либо интересного в этой какофонии бьющихся из колонок звуков да взрывах фуксии и ультрамарина из подсветок. Звуки вылетали из черных ящиков и с грохотом разбивались вакуумной волной об бетонные внутренние стены и кирпичные несущие. Потряхивали ветвями пальмы в антуражных баллонах-горшках и вообще… Было весело. Дейдара ходил уже месяц в заведение, но никогда не видел их, парнишек, которые попали сюда как он сам. Но сегодня… Сегодня все иначе. Словно уловив в воздухе помимо запаха алкоголя и дешевых сигарет присутствие тех самых людей, Дейдара спрыгнул со стула у барной стойки и поплелся через толпу дрыгающихся тел к части более интеллектуальной, там лестница на второй этаж, где под сводами гирлянд и деревянных балок тусили и курили кальян темные лошадки детского мира Ленинграда. Лелики и Болики превращались здесь в настоящих лиц мафиозного мира, укрытых надежно тенью главарей различных группировок. Видели на Уделке «Ля?» всюду и везде? Маркером на полках в квартирах, на стенах старого мини-синематеатра, вдоль РЖД, на рынке, короче много где. Дейдара слышал, что и местные сливки общества в этом тоже отличились, у них был свой фирменный значок, который можно было встретить везде, даже на «потолке» эскалатора в метро — красное облачко в толстом контуре. Ладно, ладно. Не все так ужасно, Дей приукрасил. Они не были барыгами и ничем не занимались, с них ничего не просили и никогда не присылали счет. Есть просто один очень богатый Дяденька по имени Орочимару, который иногда по доброте душевной через своих крыс на улицах города обнаруживает детей. Детей, которые не хотят в приют, а больше им податься некуда, лишь бы переждать от копов да поесть чего-нибудь. — Эй, Птичка, — Дея дергают за руку и он останавливается, глядя на какого-то мужика в полурастегнутом пиджаке и рубашке белого цвета, которая не сочетается с его пожелтевшими зубами. Дейдара вызывающе смотрит ему в глаза — рост выше ста шестидесяти достаточно высокий для его возраста, поэтому прям ребенком его тут не считают, не могут подавить максимально, — конфликтов обычно нет. Так что, одного серьезного взгляда лазурных глаз хватило, чтобы обмудок отвалил. — Пардон, не знал, что ты из этих. Дейдара фыркнул и стал подниматься по ступеням, отряхнув рукав свитшота. Точнее, отряхнул то, что осталось от рукавов — он их обрезал где-то чуть ниже локтя и черные лохмотья ткани прикольно демонстрировали полосатую черно-белую водолазку под ним. Ему нравилось походить на героев мультика про Битлджуса. Ну, Питер, че, прохладно. Ступени кажутся непреодолимыми уже на середине, поэтому Дей останавливается, чтобы передохнуть и перевести дыхание. Мимо проходит красивая официантка Аннет, с вопросом поднимая выведенные чуть ли не углем брови, а Дей мило улыбается и играет пальчиками, мол, все хорошо, а сам облокачивается на перила. И официантки знают, что с ним? Какая забота. В общем-то, наверное, из-за лестницы Дейдара не ходил часто наверх. Доктора и так не советовали загадывать на жизнь после двенадцати, но он как-то дотянул до тринадцати, все еще стоял на очереди… Да неважно, здоровье все равно прохерено и смысла эта дрянь — жизнь, не имела. Он не успел снять классный фильм и не позвонил деду со словами, что в Рейкьявике и Нью-Йорке проходит выставка его картин. Никогда не позвонит, да и насрать. Дейдара поднимается к задорным огонькам под крышей здания. Истинно наслаждается световым оформлением, неоновой яркой вывеской «Snake», отдающей на кирпич зеленым с переходом в фиолетовым, а за главным столом играли в карты подростки вроде Дейдары. Сначала смущение подкатывает, но есть свободное кресло, поэтому Дей все же доходит до него и останавливается возле. Честно говоря, сразу становится ясно, что тут не только дети, но с ними еще и чувак постарше — с огромными синяками под глазами и копной черных волос. Дей сразу понял, что он не крашенный, но все равно стало неуютно. Тут большинство пиздели про свой возраст, чтобы убежать подальше от несладкого детства, но этому явно было больше восемнадцати. Вот где-то двадцать-двадцать один. — Прив, можно к вам присесть? Мы вроде как из одной компании, а я вас совсем не знаю, — отвлек нагловато Дейдара парнишек и положил руку с черными ногтями на спинку бархатистого кресла. Первым на него глянул парень с так же черными волосами, но все же более отливающими каштановым. Дейдара мог дать ему навскидку шестнадцать лет. — Ой, это же Птичка или Пташечка, новый дружок Орочимару. Ему тринадцать, прикиньте. — Да я вообще-то его ни разу не видел, — Дейдара изогнул бровь и весьма справедливо. Главного чувака он, и, правда, не видел. Слышал лишь единожды по телефону, а связывались с ним другие чуваки. — А, инвалид-малолетка, который навязался к серьезным людям? — Старший богемно опустил все карты на стол, видимо, выигрывая партию и все остальные мальчишки надулись. — Можно и так сказать, спасибо, — Дейдара наигранно сладко улыбнулся, все же сев на стул и пододвинувшись ближе. — А ты тут типа нянька, которая выгуливает малолеток? Тихое «у» пронеслось у сидящих по правую руку от Дейдары, но пацан только фыркнул. На самом деле, Дейдара прекрасно знал, что среди таких людей главное сразу показать, что ты не лох какой-то. — Кстати, если ты не в курсе, тем парнем в маске был именно я. Можешь не благодарить. Дейдара выдыхает, рассматривая черноволосого парня и хмурится. Все естественно с чего-то начинается. Месяц назад Дейдара повязался со всеми этими «серьезными людьми» через парня в маске и капюшоне, но теперь он точно мог узнать по глазам, что это именно тот же человек. На самом деле поблагодарить хотелось очень, но обстановка не та. Дейдара помнил тот вечер отлично. Промозгло, капает дождь за шиворот и Дейдара бредет по пустой мостовой. Бобики патрулирующие город катаются по сырым улицам. На асфальте блестят столбы света, а Дейдара совсем заслушался музыкой в наушниках. Детишкам ночью как-то не алё разгуливать, но домой он идти не хотел. Бобик крался незаметно, постепенно нагоняя, но внезапно его кто-то втащил за каменный угол Старо-Калинкина и зажал рот. Дейдара захлебнулся в немом крике, но тут же успокоился, когда парень прижал палец свободной руки к своим губам в маске. Когда копы проехали, его отпустили, а Дейдара снял наушники. В общем-то, ему просто кратко объяснили куда дойти и с кем связаться в ряде случаев — ему нет восемнадцати, дома пипец, совсем упиваться и колоться не хочется. Предупредили, что это не проституция, не порнография и даже не похищение на органы, просто к ним иногда берут мальцов, которым нельзя в приюты и некуда податься. Дейдара сразу честно объяснил в чем его фокус и был в шоке, когда его пригласили на очную ставку. Теперь он узнал голос этого мрачного типчика. Тяжело вздохнув, Дейдара взял протертый спиртовой ваткой кальянный прибамбас в руку. Его ему протянул странный молчаливый мальчик с рыже-розовыми волосами. Да-да, Дей привык начинать с волос. Помимо этого у этого незнакомца еще были выразительные реснички, хоть он и не пользовался на первый взгляд косметикой. Поблагодарив кивком, Дейдара увлекся травянистой вкуснотищей. — О-о, бывалый, — прошептал темненький, который постарше и Дейдара кивнул в знак риторического согласия. Ну да, курит он лет с десяти, весело ускоряя стук копыт об дорогу — мчится смерть. — Ну, в общем, я Тоби. Это Сасори, — кивнул на рыженького, сидящего рядом с Дейдарой. А этот зануда — Итачи. Так и познакомились.

***

Спустя месяц они уже стали хорошими друзьями. Сасори оказался тем, с кем у Дейдары образовались особые взаимоотношения. Им было очень хорошо вдвоем. Первое время завязавшееся общение Дейдара поддерживал за непонятно откуда идущей энергии да и интереса. А интересоваться здесь точно было чем, — правда ли тут безопасно? Надо ли чем-то отдавать долг? Отработка? Воровство? Лечь под кого-то? Мрачный подросток Дейдара, он выпивал с того же возраста, когда начал курить. Виной тому чрезмерно строгий дед от которого Дейдара свалил и мать алкоголичка — полная противоположность. В родной квартире чрезмерная опека, дверь на замке, никакого доступа в компьютер, отсутствие кислорода и постоянная мораль: «Учись пока можешь, если повезет ты будешь живым, а живой без образования никому не нужен». Дейдара иногда думал, что дед не против его побить за косяки, но не мог из-за одного простого. Или сложного? В общем, диагноза. У матери — коммуналка в жопе Санкт-Петербурга, а для Дея маленькая комнатка среди хаты, засранной ее собутыльниками. Ни денег ни еды от нее не дождешься, жили и выживали непонятно на что, но он был там прописан, а дед махнул рукой на беглеца. Так и жили. Дейдара считал, что сам выбрал такой путь, а о большем и мечтать не смел. — Я хотел спросить, — они были на квартирнике и сейчас Сасори вытащил Дейдару покурить на балкон. Дей мялся, сидя на фанерном шкафчике и затягиваясь сигаретой, смотрел на белые ночи, разлившиеся голубой сгущенкой по крышам домов и капающие сладкими бомбами на поребрики. Рыжий спросил, осторожно и неспеша. — Вот ты месяц уже как наш товарищ, все тебя инвалидом обзывают, мне стало интересно. А почему? Руки ноги целы. Дейдара улыбается. Не пошло, не ехидно, смотрит в странного цвета, стало быть, свинцовые, глаза Сасори и протягивает ему ладонь. Кожа белее луны, точно светится, отражая оттенок небес. — Возьми руку, — шепчет Дейдара, позволяя Сасори тут же вскинуть собственную ладонь и зацепиться пальцами об пальцы другого. Тут же Дейдара чувствует, как по телу друга пробегаются мурашки — как током бьет его морозная кожа. — Такой холодный, — Сасори кратко продокументировал свои собственные ощущения, смотрит в заебанное бледное лицо Дейдары и тяжело вздыхая, подходит совсем близко, упираясь поясом в голые коленки, торчащие из прорезей в джинсах. Дейдара от удивления выпрямляет сутулую спину и убирает двумя пальцами сигарету подальше, прямо в жестяную пепельницу. Ладонь, все еще сплетенная с пальцами Сасори, плененная, но вторая рука освободилась от окурка и тут же как в кино, Дейдара запоправлял выбившиеся золотистые пряди за уши, мерцая проколами и разными сережками. Глаза то и дело стреляли то на губы такого близкого мальчика, то в его глаза. — Можно я тебя поцелую? Дейдара тянется, чтобы не отвечать словами, прогибает поясницу, приближается вплотную, уже сигаретным дыханием опаляет его розовые детские губы. Такой невинный первый поцелуй… Не состоялся, Дейдара замер. Нет, нет, если они поцелуются, значит симпатию будет уже не разорвать и пути назад нет, разве что с балкона штопором. Никак нельзя иметь отношения и чувственные связи, совсем нельзя причинять другим людям боль. Любовь в случае Дейдары непозволительная роскошь, а в карманах ни гроша. Он не заслуживает ее и не сможет жить, осознавая, что каждый день может быть последним. Сасори просто не понимает, что такое — целовать мальчика с таким заболеванием. Его холодная, сырая, мерзкая как жабья, правильно он все сказал, ладонь, прижимается между лицами ко рту Сасори — нежно и осторожно. Дейдара вздыхает, нет, почти стонет как раненная собака от горя и боли, прижимаясь лбом к его лбу, так и не поцеловав. Затем просто отстранился. — Прости, ты не…? Больно. В груди бьется совсем часто. Да гей я, гей. Вот только… — Дело в том, Сасори, что мне нельзя тебя любить, а тебе нельзя любить меня, — Дейдара почувствовал, что где-то по-детски внутри колит нос и щиплет под размалеванными глазами. Очень больно внутри. Очень больно… — У тебя… Дейдара, ты смертельно болен, да? — теплые, горячие, сухие пальцы обхватывают снова ладони и Дейдара зажмурился, в стыду отворачиваясь. — Теперь все понятно. — Я не смертельно болен, но мне никогда уже не попасть на операцию — я засрал свой организм и в очереди наверное пятисотый. А ты знаешь сколько лет будет идти очередь до меня? Кучу. Кучу, Сасори… А времени осталось мало. Даже сейчас я крашу губы, чтобы они не были совсем синюшными. Сасори сморгнул печаль и отшагнул. Дейдара понимал, что он все и так понял, но, наконец, набрался сил все озвучить. Плечи дрожали, как от холода, точно скругляясь под противным ветром Парнаса. На самом деле, он просто чувствовал себя слабым и отвратительным, беспомощным пятилеткой, которого оставили наедине со страшной бедой и ужасным осознанием неминуемого. Слова слетели полушепотом с языка и Дей выдохнул: — У меня врожденный порок сердца. Как тебе такое, м?