Влекомые ветром

      Тучи унесло дальше к северу, небо очистилось, мягким светом сияла неполная луна. Медленно перекатываясь по небосклону, она заглядывала в окно спальни, нежно касаясь лучами постели, пола, краешка отставленной в сторону ширмы. Будь у луны желание, она могла бы увидеть и услышать много интересного, происходившего этой ночью в комнате на втором этаже гостиницы «У платана».       До рассвета оставалось часа два, когда в дверь номера громко и настойчиво постучали. Джучи и Тен-Тен одновременно вскинулись с постели. Куноичи вскочила на ноги и накинула юкату. На ходу заматывая пояс, она вышла в гостиную, включила свет и поспешила к двери. Джучи одевался, сидя на постели, и прислушивался к происходящему в соседней комнате.       — Хидаритэ! Что случилось? Докладывай!       Молодой человек, бледный и взволнованный, принялся что-то быстро рассказывать. До Джучи долетали только возгласы Тен-Тен — реакции на слова чунина, — по которым невозможно было что-либо понять. Джучи надел кимоно, но не убрал волосы, так что они свободно ниспадали чуть ниже плеч. Он осторожно прошел вдоль стены так, чтобы не попадать под свет лампы, и остановился сбоку от дверного проема, надеясь из этого положения услышать больше.       Хидаритэ вдруг смолк и уставился на вход в спальню.       — Вы не одна? — нахмурился он.       Тен-Тен, и без того розовая со сна и от волнения, уже не могла покраснеть больше. Джучи вошел в гостиную, сохраняя невозмутимое и даже чуть насмешливое выражение лица. Он кивнул «телохранителю» и остановился у стола, скрестив руки на груди и приготовившись слушать.       Куноичи бросила не него обеспокоенный взгляд. Она кусала губы.       — У нас, возможно, проблемы, — коротко сказала она и снова повернулась к чунину. — За Эбиске следят жуки Мигитэ, но этого недостаточно: возможно, его жизнь под угрозой. Измени облик и займи пост так, чтобы в случае чего защитить торгового агента Аояма. Мигитэ пришли сюда. Действуй!       Как только дверь за чунином закрылась, Джучи выпрямился и подошел вплотную к Тен-Тен. Ее распущенные, чуть взъерошенные волосы темными волнами окутывали плечи. Джучи хотелось прикоснуться к ним, пропустить между пальцами тяжелые гладкие пряди, добраться до шеи и погладить горячую кожу… Но Тен-Тен выглядела чересчур серьезной, так что он не посмел.       — Что случилось?       — Да этот… дуралей… Просто слов нет! Ты знаешь, что у площади, сбоку от лавок по южному краю, немного в стороне, стоит киоск с фейерверками?       — Цвета хурмы? Да, знаю.       — Где-то час назад в него залезли воришки: два подростка и ребенок, мальчик лет восьми. Они стащили оттуда шутихи, ракеты и что-то еще. Отошли в сторону и запустили — случайно или специально, неизвестно, — одну из ракет. Она сделала несколько петель в воздухе и полетела прямиком в киоск…       — Ну?!       — Парни побежали, а мальчик замешкался. И если бы не мой дурак Хидаритэ…       — Какое счастье! Так никто не пострадал?       Тен-Тен отрицательно покачала головой. Джучи гадал, почему, в таком случае, она выглядит озабоченной.       — Дело в том, что он использовал щит из чакры. Его могли видеть! В Танзаку режим лояльности, на время ярмарки-выставки шиноби тут находиться запрещено. Хидаритэ показалось, что по дальнему краю площади проходила пара каких-то пьянчуг, еле стоявших на ногах. Пока он смыкал купол чакры над киоском, чтобы изолировать взрывы, у него не было возможности вести наблюдение. Герой чертов!       — Может, обошлось?..       — В городе, где умные люди настороже и не найти ни одного богача без чакродетектора? Маловероятно… Ах-х!              Господин Пиночи, как всегда явившись в галереи раньше всех, обходил их, окидывая хозяйским глазом. Когда открылись лавки и выставки, а помещения стали заполняться торговцами и агентами, господин устроитель начал делать частые остановки на своем пути, приветствуя каждого новоприбывшего поклоном и улыбкой, к каждому обращаясь по имени. Краем глаза он заметил Носимару-сана, по всей видимости, направлявшегося прямиком к нему, и отошел к стеклянной витрине, которая была пока что заперта на замок.       В одной руке Пиночи держал стопку программок мероприятий последнего дня выставки и ее торжественного закрытия, а другой достал платок из потайного кармана и принялся протирать стекло. Словно бы только сейчас заметив в отражении Носимару, устроитель обернулся и одарил его улыбкой. Если у этой пары имелся наблюдатель, ему могло показаться со стороны, что Пиночи всячески пытается угодить молодому господину и наверняка обращается к нему в высшей степени почтительно.       Однако реплика, сорвавшаяся с губ Пиночи-сана, прозвучала довольно грубо в сравнении с его дружелюбным выражением лица.       — А, это ты? Неужто саке начало горчить?       Носимару улыбнулся. Волосы его еще не совсем высохли после утреннего купания, и лицо, хотя и было чисто выбрито, все же выглядело изможденным.       — Вы же знаете, дядюшка, что мои старания всегда окупаются. — Молодой человек протянул руку и взял у устроителя один из буклетов. Развернув его и небрежно пробежав глазами, Носимару поинтересовался, слышал ли «дядюшка» о ночном происшествии рядом с площадью.       — О том, что киоск с фейерверками взлетел на воздух? Слышал. Какой-то доброхот, говорят, самостоятельно потушил пожар.       — Угу, и я это видел своими собственными глазами. Этот «доброхот» накрыл киоск куполом из чакры.       — Правда ли это? — мрачным голосом переспросил Пиночи. Тем временем губы его продолжали улыбаться. Прищуренные глаза, широкие брови и алые щеки дополняли застывшую на лице устроителя маску радушия и угодничества.       — Я был не настолько пьян, чтобы спутать применение техники с чем-либо еще. Кроме того, я узнал молодца: это телохранитель той суки с Острова Луны. Или я должен был сказать «дамы»?       — Уймись… — Взгляд Пиночи-сана на пару секунд застыл: его мысль усиленно работала.       — Тебе стоило бы сбросить балласт и свернуть все планы: в городе ниндзя. Скорее всего по твою душу, дядюшка.       — И зная все это, ты торчал в ванной? Почему сразу не пришел ко мне?       — Я спешил, как мог, — усмехаясь, ответил Носимару и добавил громко: — Отличная программа! Вы превзошли самого себя, господин устроитель.       Кланяясь, Пиночи спросил:       — Тебя еще интересует тот юнец?       Носимару вскинул брови.       — Какой? Не знаю здесь никого, достойного интереса. — Изящно обмахиваясь программкой, наследник Сукидзава удалился прочь.              Хидаритэ вот уже около часа не сводил глаз с заветного окна: во втором этаже частного дома разместился, временно снимая квартиру, Аояма Эбиске-сан. Чунина интересовало окно спальни этого господина, поскольку в гостиной, кухне и еще одной жилой комнате хозяйничали слуги. Если бы кто-то решил покуситься на жизнь Эбиске-сана, войдя в квартиру через дверь, ему пришлось бы на пути к заветной цели прикончить четырех человек, включая старуху-поденщицу.       Приняв облик дряхлого старца, сухонького и маленького, Хидаритэ мог легко затаиться. Кроме того, можно было подолгу стоять на одном месте, опираясь на палку, изображая немощность и не вызывая особых подозрений.       В голове чунина клубилось множество мыслей, одна мрачнее другой, ведь по его вине могла сорваться миссия высокого уровня. И все же в глубине души он не мог винить себя: подобные происшествия непредсказуемы, а жизни детей бесценны… И тут Хидаритэ вспомнил про детей, которые гибли в гражданских войнах в Странах Рыси, Тигра и Жемчуга. Разве не для того отряд Тен-Тен-сан выслеживал контрабандистов, чтобы в конечном итоге прекратить кровопролития?       В утренних сумерках на пустынной улице обрисовался силуэт человека в серой куртке, с надвинутым на лицо капюшоном. Он не заметил замаскированного шиноби, выжидавшего в засаде, хоть и озирался по сторонам.       «Ниндзя?» — с сомнением подумал Хидаритэ.       Человек в сером ловко взобрался по кирпичной стене, так что чунин не понял, использовал тот чакру или нет. Из рукава куртки выскользнула небольшая дубинка, обшитая кожей. Незнакомец прицепил ее к поясу и принялся примеряться к оконной раме.       Хидаритэ решил не ждать, что будет дальше, и метнул кунай. Лезвие пронзило кисть незнакомца, но он, как настоящий профессионал, даже не вскрикнул от боли, лишь вынужденно ослабил хватку и скользнул вниз, пытаясь уцепиться за шероховатую поверхность стены здоровой рукой. Ему это не удалось — он рухнул на спину. Падение вышло неловким, но человек в серой куртке тотчас вскочил на ноги и помчался прочь.       «Это не ниндзя!» — Хидаритэ быстро сложил печати и вызвал теневого клона. Клон побежал за незнакомцем; чунин тем временем взобрался по стене и закончил то, что не успел сделать его предшественник: аккуратно снял одну оконную створку с расшатанных петель и отставил ее в сторону, затем бесшумно ступил на дощатый пол.       Господин Эбиске почивал на кровати, наполовину завешенной пологом. Судя по смятому постельному белью и скрюченной позе, сон торговца был беспокойным. Замешкайся Хидаритэ, Эбиске-сан бы уже держал ответ перед праотцами. Вздрогнув всем телом, торговец открыл глаза и приподнялся на худых жилистых руках, наполовину выглядывавших из рукавов ночной рубашки. Увидев нежданного гостя, Эбиске подался назад и начал бледнеть. Лицо его из желтоватого сделалось восковым.       В дверь спальни постучали. Хидаритэ приложил палец к губам и быстро переставил ширму из угла комнаты так, чтобы прикрыть и себя, и окно, затем поднял створку и поставил ее на место.       — Войдите! — вскрикнул Эбиске надтреснутым голосом.       В комнату вошел, неся перед собой поднос, слуга. Склонившись в поклоне и поставив поднос на столик у постели, он осведомился, желает ли господин сначала позавтракать или побриться.       — Что это? — хрипло спросил торговец, глазами указывая на содержимое подноса: пышные горячие булки из пшеничной муки, мед, молоко, яичные рулетики с семгой и зеленый салат.       — Хозяин комнат снизу прислал, — с поклоном ответил слуга, — просил передать вам свое почтение, умолял вас угоститься последним завтраком — перед отъездом.       Хозяин дома в первом этаже держал отличную кухню, снабжая отменной едой квартирантов и жильцов квартала.       — Хм, — проворчал Эбиске и знаком приказал слуге выйти вон. Натягивая домашнее кимоно и поглядывая в сторону ширмы, он спросил, пытаясь придать голосу силы: — Так что вам нужно? Кто вы такой? Ваше лицо мне кажется знакомым.       Хидаритэ вышел на середину комнаты и произнес:       — Аояма Эбиске-сан, с этой минуты вы находитесь под арестом. — И добавил: — Не советовал бы угощаться этим кушаньем.       Торговец бросил взгляд на аппетитные закуски, от которых еще шел пар, и сказал, полностью овладев собой:       — И не собирался.              Теневой клон чунина побежал в ту же сторону, что и прыткий незнакомец, однако, завернув за угол, никого не обнаружил. Вспрыгнув на ближайшую крышу, клон обследовал территорию и не нашел следов, даже капель крови.       Это не означало, что он имел дело с шиноби. Скорее всего человек в сером был хорошо знаком с улицей и знал какие-то тайные ходы или лазейки. А может, вообще скрылся в одном из домов. Так или иначе, погоня не увенчалась успехом, поэтому теневой клон поспешил с докладом сначала к хозяину, а затем к капитану.              Тен-Тен приказала доставить со всеми предосторожностями Эбиске-сана к ней в номер, решив, что на его квартиру снова может быть совершено нападение. Ей пришлось освободить спальню и перебраться со всем необходимым в гостиную, а арестованного связать, чтобы он не нанес себе вред, если у него вдруг возникнет такое намерение. Попытки Тен-Тен и Сансё заговорить с торговцем не увенчались успехом: он больше не издал ни звука и неподвижно сидел, откинувшись на подушку, лишь изредка хмурясь или сопя.       Конечно, любой шиноби более-менее обучен техникам допроса, но в подобных ситуациях, когда пленник упорен в своем молчании и есть риск навредить его хрупкому здоровью, требуется определенное мастерство, которым Тен-Тен не обладала. Ей и не хотелось проявлять жестокость, особенно в присутствии Джучи, так что она оставила допрос дознавателям и сосредоточилась на других проблемах.       Прежде всего, стоило как можно быстрее связаться с одним из шести отрядов, перемещавшихся вокруг Танзаку за пределами оговоренного в правилах ярмарки-выставки радиуса. Куноичи решила использовать для этих целей теневого клона Хидаритэ, оставив самого чунина присматривать за Эбиске. Мигитэ находился где-то в черте города и продолжал вести наблюдение за подозрительными объектами с помощью жуков.       — Подкрепление явится в лучшем случае не раньше четырех часов, — сказала Тен-Тен. — А может, и позднее. Торжественное закрытие ярмарки состоится в шесть, так что войти в Танзаку-гай до этого времени было бы нарушением режима лояльности, но, черт, кого это волнует, когда такое на кону? Я же здесь. Да и слухи о ниндзя-герое, спасшем город от преждевременного взрыва фейерверков, уже наверняка носятся повсюду.       Джучи внимательно слушал ее, заняв свое излюбленное место на софе.       — Ты не пойдешь на церемонию?       Тен-Тен покачала головой.       — Надо хорошенько охранять Эбиске-сана: в его голове ценнейшая информация. Даже против его воли дознаватели смогут до нее добраться и узнать, кто такой Кисараги на самом деле.       — Я много часов ломаю над этим голову. Твой человек ведет слежку, но и мне стоило бы занять наблюдательный пост в галереях: а ну как кто-нибудь из известных нам лиц поведет себя странно?       — Теперь-то? Сомневаюсь.       — Почему же? Избавиться от свидетеля не удалось — только представь, чем это грозит господину Кисараги. Он должен действовать.       — Я предупредила Мигитэ, чтобы удвоил внимание и сообщал о чем-то необычном, но ведь сейчас конец ярмарки, начало весенних праздников, все будут пить, гулять и веселиться.       — А кто-то не будет — это-то и странно.       Около часа дня Хидаритэ выглянул из спальни и доложил, что его клон разыскал один из отрядов АНБУ, рассеянных по территории провинции, передал сообщение и развеял себя.       — Капитан АНБУ приказал сосредоточиться на охране пленника. Его заберут не раньше восьми часов вечера, когда официальная часть церемонии закрытия ярмарки-выставки завершится.       — Какие правильные, — проворчала Тен-Тен. — Хорошо, здесь он укрыт довольно надежно. Как он, кстати?       — Пьет воду, но есть отказался.       — Так я и не разрешала давать ему еду: подавится еще. А ну-ка, сосредоточься и вспомни инструкции!       В пять часов Джучи ласково попрощался с Тен-Тен и отправился к себе — переодеться к празднику. Он обещал потолкаться после окончания церемонии в толпе, послушать разговоры и понаблюдать за общими знакомыми, а затем вернуться в гостиницу «У платана» вне зависимости от результата.              Тен-Тен металась в своем номере, как тигрица в клетке. Меряя шагами гостиную, то и дело заглядывая в спальню, куноичи то садилась писать очередной доклад, то снова вскакивала с места. Выглядывала в окно в коридоре гостиницы, прислушивалась к шуму толпы, заполнившей улицы взбудораженного города. Сегодня цветущие деревья, разноцветные зонтики и наряды только раздражали Тен-Тен, и она никак не могла побороть собственную нервозность.       На город спустились вечерние сумерки, церемония закрытия выставки, должно быть, уже началась. Куноичи хотелось быть там вместе с Джучи, но ее главнейшей задачей являлась охрана пленника. От нечего делать, отчаявшись успокоить себя, Тен-Тен снова предприняла попытку заговорить с Эбиске-саном, но потерпела неудачу. Торговец выглядел плохо, и куноичи опасалась за него. Хидаритэ когда-то проходил курс обучения медицинским дзюцу, и кое-какие из них мог применить на практике. Он знал, что Эбиске мучат печень и желчный пузырь и эту болезнь нельзя облегчить с помощью чакры, можно лишь заглушить боль. Испросив разрешения капитана, Хидаритэ вскрыл походную аптечку и поделился с пленником анальгетиками.       Вообще, господин Эбиске не походил на человека, который готов убить себя, чтобы не выдать нанимателя. Он, кажется, очень даже любил жизнь.       «Что ж, это на руку дознавателям», — хмуро думала Тен-Тен, нервно барабаня пальцами по столу. Вдруг ей показалось, что она слышит шорох, как если бы кто-то перебирал рукой множество мелких бусинок.       Куноичи насторожилась и замерла, нахмурившись. Шорох шел из ящика стола. Более того, ящик вдруг начал постепенно выезжать из ячейки. Тен-Тен, сообразив, с чем имеет дело, дернула ручку на себя и увидела, что ящик доверху наполнен жуками Мигитэ. Их стало уже так много, что они, подобно густой маслянистой жидкости, начали стекать на пол. В середине ящика рой немного рассеялся и открыл взору Тен-Тен небольшой свиток.       Протянув руку и не обращая внимания на насекомых, куноичи схватила свиток. Видимо, он среагировал на ее чакру, потому что жуки тут же рассеялись.       «В 9.00 объект 14 отправил 5 писем с птицами. Пункты назначения: Столица, Иши, Тани. В 12.00 объект побывал в Банке и оставил несколько распоряжений. Через два часа связь с подсаженными жуками была утеряна. Отправил на розыски новых жуков. Несколько из них вернулись в 16.00. Пошел по следу, продолжая вести наблюдение за другими объектами. След вывел из Танзаку-гай в юго-западном направлении, на 8 часов. Объект, судя по всему, присоединился к обозу. На момент сообщения 18.00, 40 км от Танзаку».       — Сорок километров! — воскликнула Тен-Тен, поднося развернутый свиток ближе к глазам. — Сорок, не четыре?! Да это ж побег! Да он же еще днем, выходит, сбежал… Объект четырнадцать… — Глаза куноичи сделались почти круглыми. — Господин устроитель выставки Адзара Пиночи-сан?!       Сомнений не оставалось: не было ни одной причины, по которой устроитель Ярмарки-выставки в Танзаку мог пропустить церемонию закрытия. Собственно, он должен был ее организовывать и следить за тем, чтобы мероприятие прошло как надо, а в конце выступить с торжественной речью. Если бы даже Мигитэ не прислал отчет, Джучи непременно сообщил бы ей об исчезновении Пиночи-сана…       У Тен-Тен не было времени удивляться. Она не знала, прятался ли под личиной устроителя сам Кисараги или очередной его агент, несомненно было одно: его надо задержать!       «Мигитэ идет по следу — это уже хорошо… В восемь АНБУ войдут в город и получат не только одного арестованного преступника, но и след второго. Возможно, Пиночи служил звеном между Эбиске и Кисараги — очень удобно! Погодите-ка, сколько лет он уже устроитель? Года четыре? Отличное прикрытие… И какие возможности!»       Куноичи придвинула стул и, поставив перед собой сундучок со свитками, уселась писать срочный доклад. Как только он был готов, Тен-Тен развернула и распечатала свиток для связи с Югати. На этот раз кроме записки с приказами Хокаге ученица переслала ей корреспонденцию из магазинчика. Нетерпеливо отодвинув в сторону стопку конвертов, которые тут же разъехались по столу, куноичи схватила записку и быстро пробежала ее глазами.       «Ничего нового!» — подумала она и закусила губу.       Куноичи «отправила» доклад. Размышляя и блуждая взглядом по конвертам, к которым в текущий момент Тен-Тен не испытывала никакого интереса, она невольно обратила внимание на один из них, без обратного адреса и подписанный лаконично: «В собственные руки Такахаши Тен-Тен».       «Ни тебе «сан», ни тебе «сама», — подумала куноичи. — Что за фамильярность?»       Чем больше она смотрела на свое имя — четыре выведенных чернилами символа, — тем большее испытывала беспокойство, которое никак не могла объяснить.       Уж не знаком ли ей этот почерк?! У кого она могла видеть такое размашистое «Тен-Тен», похожее на двух птичек, вылетающих из-под зонтов?..       Решительно протянув руку к конверту, Тен-Тен поднесла его к лицу и изучила со всех сторон, затем извлекла письмо и начала читать. Побледнев и сделавшись цвета своей рубашки, куноичи вцепилась пальцами в листок бумаги и жадно проглотила написанный на нем текст за полминуты. Руки и губы ее задрожали, из глаз покатились слезы.              Над Танзаку сгустились сумерки, однако они оказались не властны над улицами, полными веселья и огней. Ровно в восемь над галереями взлетели в небо первые огненные цветы, а затем все районы города разорвались снопами и фонтанами фейерверков.       Джучи пытался пробраться сквозь веселую шумную толпу к гостинице, но терпение его иссякло и он вскоре свернул в боковые улочки. Ему следовало поскорее принести Исане новость о том, что господина Пиночи нигде не могут найти.       В очередной раз свернув за угол, Джучи увидел молодого человека в потертой куртке, который стоял, держась одной рукой за стену, пошатываясь на ногах. Сначала агент Кацукава не собирался обращать на него внимания — мало ли подвыпивших сегодня? — но человек вдруг начал сползать по стене и простонал: «помогите» таким жалобным голосом, что нежное сердце Джучи не смогло проигнорировать этот призыв.       — Да ты не пьян вовсе. Что с тобой, братец? — он подхватил несчастного и помог ему обрести опору. Тот уцепился за Джучи и оказался едва ли не в его объятиях. — Ты как?       Джучи одновременно взглянул в лицо незнакомца и почувствовал какой-то толчок, обратившийся вдруг резкой жгучей болью в боку под ребрами. Невольно прижав руку к месту, где было больнее всего, он задел лезвие, которое скользнуло куда-то вверх и в сторону и блеснуло в свете фонаря в руке человека в серой куртке. Но это не лезвие устремилось к небу, а сам Джучи начал падать. Ноги его подкосились, сквозь пальцы сочилась горячая кровь, тело вдруг словно исчезло, остались только ощущения: невыносимая боль в боку, опаляющая ребра, влага на пальцах правой руки, свет фонаря, бьющий в слезящиеся глаза…       Фонарь мигнул раз, другой, а затем свет его погас. Над Джучи раздался приглушенный голос:       — Господин Кисараги передавал привет.       И вот все как будто исчезло; одна несчастная мысль, как отчаявшийся тонущий человек, к которому некому прийти на помощь, из последних сил стремилась на поверхность сознания: «За что? Ведь я никогда не убивал…»              — Вы меня слушаете, Тен-Тен-сан? — сурово спросил человек в маске АНБУ.       Куноичи стояла в гостиной, прижавшись лбом к оконному стеклу. Синие сумерки… Такие ясные, темно-синие, словно весь мир заключили в огромный сапфир…       — Ну сколько еще? Когда вы меня отпустите? — устало спросила Тен-Тен, поворачиваясь к капитану отряда.       — Вы шутите, госпожа джонин? — в его голосе прозвучали металлические нотки. — Мне нужны все подробности.       Куноичи вскинула на него глаза, а затем крикнула:       — Хидаритэ!       Чунин находился в этой же комнате. Он уже передал пленника в руки АНБУ.       — Тен-Тен-сан?       — Отправляйся и разыщи Сансё-сана. Он должен был вернуться сюда после церемонии закрытия выставки. — Повернувшись к капитану АНБУ, Тен-Тен добавила: — Этот человек — важный свидетель.       Капитан АНБУ кивнул, отпуская Хидаритэ. Тен-Тен вернулась к окну и распахнула его, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Куноичи ни о чем не могла думать, ей казалось, что вся она — глаза, пытающиеся вместить небо.       «И что за джонины такие пошли? — раздраженно думал в этот момент капитан. — А ведь Хокаге-сама так хорошо о ней отзывался…»              Скверы вдоль Центральной улицы оделись зеленью, а красные клены — пунцовыми уборами. Уже давно смерклось, и Звездопад погрузился в сон. Длинный ряд фонарей, напоминающих ландыши — ножка-дуга и три свешивающихся с нее сферы, — тянулся до самой Ратуши. Ночь была теплой, безветренной, чуть влажной после легкого дождичка, пролившегося накануне.       Неджи и Кенара неторопливым шагом возвращались с поздней тренировки. Оба были одеты в черные кейкоги, Хьюга вдобавок набросил плащ, а лицо скрыл под маской. Этих предосторожностей можно было бы избежать, если бы он знал заранее, что им не встретится по пути ни одной живой души: ни пьяных, ни праздношатающихся. Дежурные шиноби занимали пост на Городской стене. Если кто-то и патрулировал город, Неджи и Кенаре они не встретились.       Тихая беседа постепенно сошла на нет. Говорить не хотелось — только дышать полной грудью и наслаждаться покоем.       Подошли к Ратуше. Она представляла собой двухэтажное прямоугольное здание с двумя короткими крыльями, загнутыми назад и образующими небольшой внутренний дворик, засаженный деревьями и кустами. За садиком тянулась широкая площадка для смотра больших отрядов.       Ни в одном из окон не горел свет: здание пустовало и закрывалось на ночь. У Кенары имелся ключ от главного входа; все кабинеты внутри Ратуши запирались, а некоторые — запечатывались. До того, как куноичи заняла каморку возле кабинета Старейшины, в Ратуше обычно нес ночное дежурство кто-нибудь из чунинов. Но так как Звездопад испытывал недостаток шиноби, Конор-сан решил, что за порядком в здании в ночное время вполне может приглядеть Кенара.       — Поднимешься на минуту? — спросила куноичи, повернувшись к Неджи. — Сэнсэй оставил для тебя бумаги.       Хьюга кивнул. Они вошли в здание и, миновав коридор с рядом широких окон, оказались в правом крыле. Кенара не зажигала лампы, так как вполне хватало света уличных фонарей, проникавшего сквозь стекла и ложившегося на пол белесыми поперечными полосами. Шиноби поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь Кенара включила свет.       Прямо перед ними располагалась дверь в кабинет Старейшины, запечатанный на ночь особым образом. Соседняя дверь вела в каморку Кенары, в которой когда-то хранились коробки со свитками и географические карты, а теперь на полу лежал свернутый футон, а на полках — дорожный мешок и немного книг и одежды. На этаже находилось еще два кабинета, предназначенных для других старейшин, но вот самих старейшин у Звездопада, кроме Конора-сана, не имелось.       Каморка не запиралась. Кенара распахнула дверь. На полке у входа лежала тетрадь, исписанная закорючками Конора, похожими на мелких паучков.       — Он просил тебя проверить кое-какие цифры. Хватит ли припасов на первое время… — Куноичи не успела договорить, так как услышала торопливые шаги в коридоре первого этажа, эхом разлетавшиеся по пустому зданию.       Оставив Неджи листать тетрадку, Кенара спустилась по лестнице, ожидая встретить явившегося отчитаться после миссии чунина, а увидела какую-то молодую женщину в форме джонина Листа, остановившуюся в полосе света. Женщина была бледной и смотрела на Кенару расширенными глазами.       — Так это ты… — сорвалось с ее губ.       Несколько секунд они стояли, молча разглядывая друг друга. Кенара лучше владела собой и ощущала несравнимо меньшее волнение, поэтому заговорила первой.       — Тен-Тен? — осторожно предположила она.       Лицо куноичи Листа исказилось, ладонь тыльной стороной прижалась ко рту, темные глаза наполнились слезами, но Тен-Тен не позволила себе расплакаться. Кое-как совладав с собой, она спросила:       — Ты меня помнишь?       Кенара медленно покачала головой.       — Ясно. — Тен-Тен на секунду отвернулась в сторону, прикусывая губу. Плечи ее задрожали. Вдруг, отбросив прочь собственные болезненные переживания, куноичи Листа решительно выпрямилась. — Я получила твое письмо. Думаю, ты оказалась в сложной ситуации. Я готова ответить на твои вопросы.       В этот момент Неджи бесшумно спускался по лестнице со второго этажа, прислушиваясь к знакомому голосу.       — Тен-Тен, — вырвалось у него.       Куноичи Листа вздрогнула и подняла глаза. Хьюга находился преимущественно в тени, к тому же половину его лица скрывала маска, но Тен-Тен мгновенно отпрыгнула к стене, вскрикнув высоким голосом:       — Мамочки!       Будучи не в силах на этот раз сдержать дрожь, она схватилась за стену, ища в ней опору. Неджи вышел на свет и остановился рядом с Кенарой.       — Здравствуй, Тен-Тен, — повторил он. — Сто лет не виделись.       Куноичи Листа показалось, что она сейчас потеряет сознание. Все вокруг было таким нереальным: пустое здание, полумрак, взрезанный короткими полосами бледного света, а больше всего — два человека из далекого прошлого, один из которых затерялся в дальних краях, а другой должен был отправиться еще дальше — в Чистый мир, к праотцам.       Сердце Кенары в это время пронзила жалость. Невозможно было смотреть на побелевшее, искаженное от ужаса и боли лицо куноичи Листа и не сочувствовать ей. Кенара быстро подошла и обхватила Тен-Тен рукой повыше талии, опасаясь, что та упадет без чувств. Вцепившись в подругу правой рукой, до боли сжав ее предплечье, Тен-Тен кое-как выпрямилась, не отрывая глаз от Неджи, и выдохнула едва слышно:       — Это ты? Живой?!       Хьюга кивнул и подошел ближе, снимая маску с лица.       — Что с твоими глазами?       — Мой бьякуган потерял свою силу — разрушен Проклятой печатью.       Наконец Тен-Тен начала приходить в себя. Мурашки улеглись, сердце снова забилось ровно, хоть и быстрее обычного. Куноичи Листа стояла, все еще не выпуская руки Кенары.       — Откуда же ты взялся?       — Я скрывался далеко отсюда. Изначально у меня не было возможности вернуться, а потом моя помощь потребовалась другим людям.       — И ты не мог сказать семье, друзьям, что жив?!       — Было уже поздно: меня похоронили и оплакали.       — Поздно?! — вырвалось у Тен-Тен. Она снова задышала чаще, только теперь от гнева, но сдержалась и перевела взгляд на Кенару. — А ты? Ты знала?..       — Нет, — одновременно ответили Кенара и Неджи. Куноичи добавила: — Мы встретились с ним около месяца назад, случайно. Я узнала его под именем Аварасу Тэдзумо. Он сказал, что был моим другом в прошлом.       Тен-Тен переводила изумленный взгляд с одного на другого.       «Встретились? Именно вы двое? Случайно?! Да бывает ли такое…»       У нее пересохло во рту, так что она отцепила флягу от дорожной сумки и напилась, а затем пристегнула ее обратно. Несколько простых, привычных движений позволили куноичи Листа окончательно собраться с мыслями. Выпустив наконец руку Кенары, Тен-Тен устало повела плечами.       — Я бежала почти сутки, с несколькими короткими остановками, и чертовски устала. Есть, где присесть? К тому же мне скоро в обратную дорогу: меня ждет друг, которого ранили по моей вине.       В каморке было мало места, так что Кенара провела всех в малый зал для собраний на первом этаже. Он был похож на учебную аудиторию: высокий стол, доска, несколько рядов стульев. Окна выходили во внутренний двор, засаженный кустами и деревьями.       Тен-Тен уселась на стул в первом ряду, а на соседний поставила дорожную сумку. Вынув из-за пазухи несколько потрепанный временем конверт без подписи, она держала его в руке.       — Так ты кое-что уже разведала о себе? — обратилась она к Кенаре.       Куноичи кивнула.       — В общих чертах. Больше всего я хочу знать, при каких обстоятельствах покинула Коноху.       — Тогда держи. Познакомься с собой из прошлого. — Тен-Тен ловким движением метнула конверт на стол.       Кенара стояла, опираясь на стол спиной. Она прихлопнула конверт ладонью, а затем извлекла из него сложенный вдвое листок. Неджи подошел ближе. Кенара развернула листок и разгладила его на столешнице, зная по опыту, что Хьюга так будет удобнее «читать».       — Слушай, я не думаю, что ему стоит… — запротестовала Тен-Тен, увидев, как Неджи протягивает руку.       — Ничего страшного, — ответила Кенара. — Мы договаривались вместе выслушать тебя. Если правда в письме, я не против.       — Но…       Хьюга распростер ладонь над листом бумаги и сосредоточил чакру. Особенность его техники заключалась в том, что он сразу «видел» все символы, пропустив чакру сквозь бумагу, а затем расставлял их по порядку перед своим мысленным взором. Неджи вдруг вздрогнул и отступил на шаг.       Глаза Кенары пробежались по тексту. Символы были очень мелкими, словно стыдились себя и пытались сжаться, а то и вовсе исчезнуть. В какой-то момент она не выдержала и схватила листок, приблизив его к глазам. Смысл написанного сначала поразил ее коротким ударом в самое сердце, а потом, охватываемый мыслью по частям, лег на него тяжелым грузом.       Прости меня, Тен-Тен… Я решилась. Когда ты получишь это письмо, все уже будет кончено: я перестану быть собой. Думаю, ты подозревала об этом во время нашего последнего разговора, мы обе понимали, что прощаемся насовсем. Прости… Я была худшим другом, которого только можно себе представить, но ты терпела меня. И теперь из-за меня ты останешься одна. Я хочу, чтобы ты знала: большая часть моих сомнений была связана именно с тобой. И сейчас, представляя, как тебе грустно, я готова разреветься, словно ребенок… Ты заслуживаешь лучших друзей, чем у тебя когда-либо были: вечно тебе доставались какие-то странные, зацикленные на себе люди. Те, кто испытывал твое терпение, те, кого могла выдержать ты одна.       Никогда больше у меня не будет такой подруги (мы обе знаем, что я тебя не заслуживала), но пусть тебе повезет больше! Я знаю, что обычные девушки раздражают тебя, но ты дай им шанс, как дала когда-то мне, потому что у них есть одно преимущество: они не исчезнут бесследно одной дождливой ночью, оставив горькое письмо с жалкими мольбами о прощении.       Как думаешь, Тен-Тен, возможно ли устать душой?       Два с половиной года — это почти тысяча ночей. Тысяча ночей, когда можно присниться человеку, который думает о тебе, не переставая. Неужели это невозможно? Я знаю, ты веришь, что умершие уходят в Чистый мир и там встречаются с теми, кто ушел раньше. Но моя вера почти истаяла, от нее ничего уже не осталось.       Он обещал.       Я не сумасшедшая, чтобы ждать ответа от того, кто ушел, но ведь я не прошу многого — и никогда не просила! — хоть бы раз увидеть его… Один-единственный раз… пусть не человека — хотя бы тень! Хотя бы смутную тень во сне, лишь бы знать, почувствовать, что это он. А вместо этого я вижу другого человека, и он терзает меня. Почти каждую ночь мы танцуем бесконечный танец, поочередно убивая друг друга. Нагаи Тсурэн не отпустит мою душу — он крепко вцепился в нее. И похоже, у меня нет заступников среди тех, кто ушел в Чистый мир, никто не защитит меня от холодной паучьей хватки… Да и черт бы с ней! Хоть всю душу пусть вытянет из меня, плевать! Лишь бы знать, что Неджи еще есть, что он существует где-то, понимаешь?       Я знаю, что он не любил меня, и почти уверена, что не мог полюбить. Вот только Неджи сам должен был сказать мне об этом. Хотя как бы он сказал, если я прибежала к нему, скуля, как напуганный щенок, докучая своими глупыми признаниями на пороге войны. Оттолкнешь человека — а он и сгинет. Такая ответственность! Теперь я это понимаю, но тогда мне трудно было взглянуть на ситуацию со стороны: от страха за него совсем мозги отшибло. Мне следовало спросить твоего совета, Тен-Тен, ты бы подтолкнула меня и разговор с ним состоялся бы раньше. Я даже знаю, что именно он бы мне сказал: «Это неожиданно, но лучше нам придерживаться прежних отношений», — и был бы прав.       Я должна была это услышать. А теперь, сколько ни повторяю себе, не могу поверить в эти слова. Ведь Неджи не мог не знать? Такой умный и проницательный человек не мог не знать.       Сколько раз я думала о том, почему все вышло так. Сколько раз представляла, как меняю все… Проклятое звание джонина! Проклятое командирство! Проклятое распределение! Ну почему меня не было рядом… Это такая жестокая насмешка судьбы: моя лучшая техника могла бы спасти ему жизнь… Да ведь и его собственные техники могли бы! Почему все вышло иначе, я не знаю. Неджи не должен был умереть.       Прости, что бью по больному! Моя дорогая Тен-Тен, я молчала изо всех сил, но теперь у меня осталась последняя возможность высказаться. Да, это попытка оправдаться за трусость, это мое малодушие… Сколько раз тебе приходилось жалеть меня вместо того, чтобы обижаться (заслуженно!), но знай: ты имеешь полное право проклинать меня и плеваться при одном лишь упоминании имени Масари Кенары. Плюйся на здоровье, поноси, ругай меня — все будет мало. Я это заслужила. Я только не могу посмотреть тебе в глаза, чтобы все это выдержать, ведь ты заплачешь по своей доброте, и я дрогну.       Унылое тут место.       Я чуть не умерла на миссии в Токуру. Просто стояла и ждала, когда меч разрубит мою голову, как арбуз, на две половинки, и содержимое — спеленькое, сочненькое — брызнет во все стороны. Вот сейчас тебе мерзко, я знаю — мне тоже мерзко! — а тогда не было. Рой мне жизнь спас. И я подумала: не хватало еще, чтобы я подставлялась, а товарищи рисковали собой, защищая меня. Не дело это. Надо хотеть жить. Моя голова, руки, ноги — все это может приносить пользу. Я еще могу стать достойным шиноби, защитить кого-то, помогать людям. Особенно теперь, когда мы строим новый мир, в котором каждому должно найтись место и где никто не будет умирать молодым из-за войн.       Умереть — просто. Это можно было сделать еще в Стране Льда. Но я зачем-то не умерла. Мне стыдно было сдаваться. И теперь вот стыдно. Начать новую жизнь это все-таки не то же самое, что позволить себе умереть, правда? Конечно, мои предки, если они где-то есть, будут недовольны, но когда они были мной довольны? Известное дело: Кенара — худшая из Масари. Никого не должно оскорбить, если я сама вырежу себя со страниц истории моего рода. Кажется, я ничего им больше не должна.       Тен-Тен, почему же я все еще люблю его? Почему я все еще ищу его глазами? Мои бедные голодные глаза, которые уже никогда не насытятся. Смотрю — и знаю, что не увижу его. Прислушиваюсь к чужой болтовне — и знаю, что уже не услышу его голоса. А так хочу… Хочу, как никогда и ничего не хотела! Хоть бы он приснился мне… Это ведь так ничтожно мало! Только не для меня… Но нет. Никогда этого не будет. Никогда — это слово как камень, которым придавило муху.       Я больше не могу. Не могу писать.       Прости меня, Тен-Тен, или не прощай, если не хочешь. Я желаю тебе найти человека, который будет в сто раз лучше меня и никогда от тебя не отступится. Ты этого заслуживаешь.       Прощай, моя хорошая. Прощай.       У Неджи мгновенно пересохло во рту. Пораженный до глубины души — нет, не столько признанием, сколько ответственностью, которое оно на него возлагало, — он вдруг увидел себя со стороны, ее глазами, и ужаснулся. Хьюга невольно сосредоточил чакру вокруг куноичи, пытаясь понять, какие чувства владеют ей в эту минуту, о чем она думает.       Кенара положила листок на стол. Она ощущала едва уловимое покалывание на коже, и впервые ей показалось, что его чакра словно бы душит ее. Куноичи развернулась, отошла от стола и опустилась на свободный стул рядом с Тен-Тен, будучи не в силах вымолвить ни слова.       Куноичи Листа с беспокойством вглядывалась в ее лицо.       «Зря я так жестоко…» — думала Тен-Тен, ужаленная укором совести. Надо было настоять на своем и не дать Неджи прочитать письмо! Почему она поверила, что между этими двумя и вправду нет тайн?..       В мыслях Кенары мелькали некоторые моменты из прошлого, которые виделись ей теперь иначе. Мотори… Бедный Мотори-сан! Так вот почему все было так нескладно…       «Я заставила себя… Я пыталась заставить себя полюбить его в то время, как мое сердце еще болело по другому человеку! — думала куноичи, чувствуя себя словно в лихорадке. — Неужели… Какое ужасное насилие над собой! А все потому, что я пыталась что-то себе доказать, подчинить себе свое глупое тело!»       Там, в окрестностях Опоку, во время их первой встречи с Неджи, она ведь узнала его чакру. И узнавала потом при каждом прикосновении. Кенара словно не могла наглядеться на него, ее глаза так часто невольно обращались в его сторону! Неужели ее доверие, симпатия и уважение к этому человеку основывались лишь на эхе воспоминаний? На шрамах, оставшихся в душе… и на теле.       «Я не верю, что способна была так сильно любить… Я не верю, что это чувство могло сломить меня! Я, которая насмехалась над Сараби и кичилась тем, что у меня нет подобной слабости… Неужели я согласилась на предложение Гаары, потому что была слишком слаба?..»       — Думаю, это не то, что ты хотела узнать, — осторожно сказала Тен-Тен, невольно покосившись на Неджи. Он стоял молча, повернувшись к ним лицом, и выглядел бледнее обычного.       — Ха! — горько вырвалось у Кенары. Она не могла припомнить, когда еще испытывала подобное унижение.       — Тут не вся правда, — продолжила куноичи Листа. — Вернее, тут вообще нет никакой правды — только боль, которая так долго копилась в твоей душе… Один-единственный раз в жизни ты была со мной по-настоящему откровенна.       «Да, — подумала Кенара. — Вот почему так стыдно: словно я подсмотрела то, что не было мне предназначено. Словно то, что я предназначала одной лишь себе, увидел кто-то еще. Я чужая себе. Кто такая куноичи, написавшая это письмо? Почему мне не жалко ее, почему она мне противна?!»       — Я знаю, о чем ты думаешь. Любой, кто хоть сколько-нибудь с тобой знаком, знал бы. Твоя гордость уязвлена и корчится в муках, я права? Мысль о твоей слабости так сильно ранила тебя, что ты проглотила язык и сидишь, вне себя от гнева и досады, и думаешь, как бы себе отомстить? Облив себя презрением, отказавшись от себя — так, я полагаю? — Глаза Тен-Тен сверкнули, она поднялась со стула и встала перед подругой в полный рост, загородив ее лицо от Неджи. — Какая горькая правда! — с ядовитым сарказмом выпалила она. — Один побледнел, как смерть, другая покраснела, как мак. Очень хочу уйти прямо сейчас, предоставив вам судить друг друга. Разве я не имею право на месть? Разве друзья… — Голос Тен-Тен сорвался. — Разве мои друзья не оставили меня в полном одиночестве? Почему я не могу поступить так же?..       Кенара смотрела не нее снизу вверх с удивлением, но постепенно мысли куноичи Листа доходили до нее одна за другой.       — Ты права, — вдруг сказала она. — Это всего лишь любовь.       — Так-то! — воскликнула Тен-Тен. — И теперь, когда ты это признала, могу тебя успокоить: ты не из-за него сбежала. Да-да, Неджи, как бы ни тешило это твое самолюбие, даже ты не стал причиной… Наоборот, ты дорожила воспоминаниями о нем. По правде, воспоминания о Неджи, о твоей семье и деревне — вот что было для тебя дорого. Не думаю, что ты по доброй воле отказалась бы от них. И я знаю, что все было не так. Шестому и Старейшине Звездопада пришлось принять предложение Казекаге… Я не могу рассказать подробностей, так как это секретная информация. Думаю, твой учитель расскажет тебе.       Кенара нахмурилась.       — Он знает?       — Конечно.       — Почему тогда…       — Ох, он тоже связан долгом. Но вы уж как-нибудь договоритесь: ты имеешь право знать правду. Если он снова тебе откажет, в чем я сильно сомневаюсь, еще раз обратишься ко мне. Хотя ему известно больше подробностей.       Обе куноичи замолчали. Тен-Тен, убедившись, что Кенара более-менее успокоилась, перевела взгляд на Неджи и заметила, что письмо со стола исчезло.       — А ты? — не слишком вежливо обратилась она к бывшему товарищу по команде. — Тебе нечего сказать? Где тебя духи носили все это время?..       Хьюга вздохнул. Он так долго ждал удобного момента, чтобы рассказать Кенаре о том, что случилось с ним после войны… И вот дождался момента, хуже которого не мог себе представить.