Влекомые ветром

      Джинэ мутило, но это ощущение скоро схлынуло, осталась лишь некоторая тяжесть в голове. Куноичи приоткрыла глаза и в утреннем полумраке смогла разглядеть силуэт человека напротив. Это был Хьюга Неджи. Он сидел на футоне, разложенном вдоль стены и застеленном белой простыней, согнув одну ногу в колене и обхватив ее руками. Левая рука сжимала кисть правой, выступавшую из рукава светлого хлопкового кимоно. Темно-русые прямые волосы, еще влажные после купания и зачесанные назад, спускались по спине ниже лопаток.       На этот раз Хьюга был без маски, так что Джинэ смогла рассмотреть его лицо: широкие скулы, твердо сжатые губы, высокий лоб. Прямые, как стрелы, черные брови разлетались от переносицы к вискам, под полуопущенными веками, обрамленными темными ресницами, поблескивали белки неподвижных глаз. Светло-серые радужки без зрачка — настоящий бьякуган — напоминали застывшие на шелке дождевые капли.       Гордое, волевое лицо Хьюга, в отличие от глаз, не оставалось все время неподвижным. Он нахмурился, когда почувствовал, что Джинэ очнулась и смотрит в его сторону, но промолчал, лишь крепче стиснул кисть правой руки.       Куноичи лежала у противоположной стены на таком же футоне, только без простыни, по самые плечи укрытая шерстяным одеялом. Ставни на окне были распахнуты, так что комнату наполнял рассеянный мягкий свет. За двумя бумажными раздвижными дверями, очевидно, находились полки, врезанные в стены, а за третьей, более массивной — другое помещение. В ногах у Джинэ лежал ее вещмешок.       На этот раз, сбросив свою ношу на матрас, Хьюга Неджи, по-видимому, больше к ней не прикасался, потому что все ее оружие осталось при ней и ни один потайной карман не был обчищен. С одной стороны, это успокаивало, с другой — жесткий жилет, наплечники и наручи больно врезались в тело, так что Джинэ предпочла бы провести эту ночь без них.       Отбросив одеяло, она приподнялась на руках и села.       — Не стал меня связывать?       — Веревки тебя не удержат, а еще одна порция яда может оказаться смертельной. — Хьюга достал из-под своего футона респиратор и бросил его куноичи. — Держи это при себе.       — А пленники? Сколько они получили яда?       — Больше, чем ты. Когда Рем пустил себе кровь, они все еще находились под действием первой дозы. Кроме того, оба раза они имели дело с кровью рокабуши, а ты — сначала с ее раствором.       — Они умрут? — хмуро спросила Джинэ.       — Нет, но, возможно, получат повреждения клеток мозга. Станет ясно, когда очнутся.       — Когда?       — В лучшем случае через двенадцать часов.       Куноичи скинула жилет, отстегнула металлические пластины, защищавшие руки от кисти до локтя, сняла кожаные наручи и принялась растирать полосы и углубления, оставшиеся на коже.       — Ты не дал убить меня? — спросила она, откидываясь спиной на стену.       Хьюга кивнул.       — Потому что до сих пор считаешь Масари Кенарой?       — Потому что не хочу, чтобы рокабуши считали чудовищами.       — Эти люди с ядовитой кровью зовутся рокабуши?       — Да.       Джинэ хотела спросить, как называется поселение, но голос отказался подчиняться ей: в горле совсем пересохло.       — Черт! — хрипло выругалась она и закашлялась.       Хьюга переменил позу и сел лицом к Джинэ, поджав и скрестив ноги. Левой рукой он отодвинул панель, расположенную под окном, за которой прятались низкий столик и две полки. Куноичи успела заметить на одной из них маску, под которой ранее Неджи скрывал верхнюю половину лица, затемненные линзы, пару респираторов и раствор для ухода за ними. На столике стоял глиняный кувшин с крышкой и стакан.       Придержав кувшин, Хьюга выдвинул столик и поставил его ближе к Кенаре, а затем задвинул панель, скрывая из глаз куноичи предметы, которые она успела рассмотреть, и те, которые не разглядела в густой тени. Он налил воды в стакан так же спокойно и уверенно, как любой зрячий человек, и непонятно было, дело в привычке или в рассеянной в воздухе чакре.       Джинэ выпила воду и сама налила себе снова, осушила второй стакан и налила третий. Пригубив воду, поверх стакана взглянула на бывшего шиноби Листа.       — Что ты собираешься делать, Неджи?       — Кто они? Судя по всему, ты их преследовала.       — Беглые пограничники, уличенные в пособничестве контрабандистам. Местные не поставляют красную пыль на черный рынок?       Хьюга покачал головой.       — Только Даймё.       — Так ты не солгал, что деревня под его защитой?       — Даймё не защищает Опоку — у нас договор. Здесь выращивают сорок процентов медвянки, которую Страна Клыков экспортирует в другие страны. Взамен Даймё запрещает продавать землю по эту сторону реки и вырубать близлежащие леса. Не в его интересах распространяться о рокабуши.       — Многие захотели бы использовать их как оружие.       — Даймё не нужно вмешательство в его дела со стороны других стран. В Стране Клыков нет шиноби, нет военной столицы, это мирное государство, которое всего лишь стремится к независимости.       — Богатое к тому же — благодаря красной пыли. В довоенные времена Страну Клыков уже разорвали бы на части.       — Почти так оно и было. Часть территорий отошла Стране Ветра, часть — Стране Земли.       — Но леса, в которых находится Опоку, война обошла стороной?       — У нас здесь разразилась своя война, — неохотно ответил Хьюга. — Но с тех пор миновало восемь лет довольно мирной жизни.       — Чужаки — угроза для нее.       — Да.       Джинэ допила третий стакан и отставила его в сторону. Сидя в той же позе, что и Неджи, напротив него, куноичи пристально его разглядывала.       — Так что будешь делать? — повторила она свой вопрос.       — С тобой можно договориться?       Джинэ невольно вскинула брови от удивления.       — А ты сможешь мне доверять?       — Я не смогу рисковать Опоку, доверившись Хикориказе Джинэ.       — Тогда мы в тупике.       — Так и есть, — спокойно ответил Неджи. — АНБУ Песка будут искать тебя и рано или поздно окажутся в окрестных лесах. Или стоит ожидать их довольно скоро?       — Я была одна. Моя команда разделилась еще на территории Страны Ветра. Я не желаю зла рокабуши, но я на службе Казекаге.       — А я не желаю смерти ни тебе, ни даже тем преступникам, но мои мотивы, думаю, ясны, и они входят в явное противоречие с твоим служебным долгом.       — Насколько проще было бы дать мне умереть, — серьезно заметила Джинэ.       Хьюга хмыкнул и усмехнулся.       — Не стану спорить.       Движение его губ, то, как всего на одну секунду поднялись насмешливо его брови, резкое многозначительное «хм» отозвались теплом в душе куноичи.       — Как мы познакомились? — вырвалось у нее.       Усмешка сбежала с лица Неджи, но выражение его не сделалось жестким. Опустив подбородок, что должно было означать легкую задумчивость, Хьюга скрестил руки на груди и ответил:       — На тренировочной площадке номер восемь. Ты только прибыла в Деревню Листа и почти никого не знала. Я увидел, как ты отрабатываешь приемы вместе с… одной куноичи, и мне стало любопытно, насколько тайдзюцу шиноби Звездопада уступает моему собственному. Я предложил тебе дружеский поединок, и мы сразились.       — Кто победил? — спросила Джинэ, невольно улыбаясь.       — Согласились на ничью. Я перекрыл тенкетсу в плече, что должно было сковать твою левую руку, а ты нанесла мне легкий удар в грудину, называя это каким-то смертельным приемом.       — Признал ничью, но в душе считал себя победителем? — с едва заметной усмешкой поинтересовалась куноичи и поняла, что не ошиблась, по тону, с которым Неджи ответил, отвернувшись в сторону:       — Вовсе нет.       «Что это был за прием? — подумала Джинэ. — Еще одна техника без печатей?»       Хьюга тем временем поправил в изголовье постели прямоугольную плоскую подушку, вытянул ноги и набросил на них покрывало.       — Я собираюсь проспать четыре часа, потому что всю ночь прождал твоего пробуждения. Затем я обдумаю на свежую голову принятые мною решения и озвучу их тебе, как только появятся новости о пленниках.       Куноичи невольно приподняла брови.       — Советую тебе пока поесть, помыться и отдохнуть. Можешь брать все необходимое в моем доме, только не выходи наружу: третья доза крови рокабуши смертельна. По крайней мере пока твой организм окончательно не очистится от первых двух.       — Спасибо.       Неджи отвернулся к стене и в течение минуты заснул. Джинэ выпила еще воды, затем поднялась на ноги и отправилась осмотреться.       Дом представлял собой довольно скромное одноэтажное здание с одной лишь комнатой, небольшой прихожей, кладовой, ванной и кухней. Дощатый пол находился на уровне земли, раздвижная дверь вела из прихожей сразу на улицу. Возле нее было сделано углубление, чтобы разуваться и хранить обувь — там Джинэ скинула свои сапоги. В кладовой имелись широкие полки, но почти все они были пусты. Ванна и туалет совмещались, по их устройству стало понятно, что в Опоку есть своя система канализации и водоснабжения. Впрочем, горячей воды, конечно же, не было. В помещении стояло большое корыто, пригодное скорее для стирки белья, чем для купаний, и простейшая душевая кабинка. Большего в сложившейся ситуации глупо было желать, так что куноичи осталась довольна.       Ей пришлось обследовать шкафы в жилой комнате, чтобы отыскать полотенца. Джинэ решилась позаимствовать и кое-что из одежды — собственную ей еще предстояло отстирать от крови, высушить и починить. Помывшись и расчесав волосы, куноичи занялась формой и снаряжением, перебрала оружие и содержимое дорожной сумки. Только покончив с этими делами, она разрешила себе проголодаться и отправиться на кухню на поиски еды.       Джинэ всегда было неловко есть в чужом доме, а уж в доме потенциального врага и подавно, но требовалось подкрепить силы, так как будущее представлялось туманным.       В кухне имелась жаровня с металлической решеткой, с еще теплыми углями внутри. На решетке стояли два горшка — с вареным рисом и супом. Пахло вкусно. Сглотнув и накрыв горшки крышкой, Джинэ продолжила изучать кухню.       Здесь стоял низкий столик, рядом с которым лежала плоская подушка; вдоль стены располагались шкаф для утвари и раковина. Под кухней куноичи обнаружила холодный подпол для хранения продуктов, а в нем — бочонок с соленой капустой, сыр и подвешенное к потолку копченое мясо. В шкафу хранились рис, соль, сухие травы, чай и мука. В общем-то, припасов было мало.       Несмотря на скромную обстановку, дом показался Джинэ уютным: все было чистым, аккуратным, у каждой вещи имелось свое место. Атмосфера идеального порядка оказала на нее свое давление, так что куноичи, поев, не задумываясь, сразу же вымыла за собой посуду и протерла столик. Она легко могла представить себе, как бывший шиноби Листа проживает здесь день за днем, методично совершая все необходимые для поддержания жизни ритуалы.       «Прекрасный способ убить время», — сказала она себе, невесело усмехнувшись. Ее собственная квартирка была еще скромнее.       В доме Неджи было всего одно окно — в жилой комнате; в кухне и прихожей под потолком располагалось несколько вентиляционных отверстий. Отопление в каком-либо виде отсутствовало, не считая жаровни, да и та использовалась для приготовления пищи, а не обогрева. Стояла ранняя весна, так что в доме было довольно холодно. Джинэ, правда, не мерзла. Ее тело согревало себя чакрой, даже когда куноичи теряла сознание, как прошлой ночью.       Сидя на подстилке в кухне, Джинэ не переставала перебирать в голове все услышанное и увиденное за последние сутки, все, что уже произошло и еще могло произойти.       Хьюга Неджи не позволил местным убить ее или поместить в камеру к остальным чужакам. Он дал ей респиратор и в то же время предупредил, чтобы она не выходила наружу. Джинэ понимала, что не сможет покинуть Опоку, забрав с собой пленников, — разве что их тела. Куноичи также не была уверена, что сумеет выбраться в одиночку. Хьюга мог установить ловушки вокруг дома, в том числе под землей. Одна порция яда — и ей, возможно, конец. Респиратор (если он не испорчен) защитит только от вдыхания яда, но Джинэ стоит опасаться и попадания этого вещества в кровь. Хватило всего лишь раствора на лезвии сюрикена, резанувшего по коже, чтобы вырубить ее.       «И все же я бы рискнула, если бы моей жизни угрожала непосредственная опасность, — сказала себе куноичи. — А пока оно того не стоит». По крайней мере, имело смысл дождаться новостей о пленниках и выслушать Хьюга.       Поднявшись на ноги и оправившись (Джинэ позаимствовала из шкафа Неджи нательную рубашку, хлопковое кимоно и штаны), куноичи собиралась вернуться в спальню и прилечь на часок, но, как только она вышла в прихожую, створка входной двери распахнулась и на пороге появился тот самый молодой человек, который отравил ее вчера своей кровью. Их глаза встретились, Рем вздрогнул и замер на месте.       Прищурившись, он окинул недовольным взглядом вражескую куноичи, расхаживающую по дому его учителя совершенно свободно, в одежде с плеча Аварасу-сэнсэя, с мокрыми неубранными волосами.       — Рука зажила? — поинтересовалась Джинэ.       — Тебе повезло, — поджав губы, ответил Рем, вошел в прихожую, плотно закрыл створку и начал разуваться. — Где Аварасу-сэнсэй?       Куноичи кивнула головой в сторону спальни.       — Отдыхает.       Прежде чем проследовать в указанном направлении, юноша пристально посмотрел в глаза Джинэ.       — Если попробуете обнажить оружие, я вас убью.       Это было даже не смешно. Задержать дыхание, метнуть кунай — меньше секунды. В прошлый раз куноичи пожалела его, замешкалась. Если бы не это, юноша был бы уже мертв. Однако она выслушала Рема с серьезным выражением лица и ответила только:       — Ясно.       Остановившись на пороге спальни, Джинэ пронаблюдала за тем, как молодой человек приблизился к футону учителя, опустился на колени и произнес мягко:       — Братец Тэдзумо…       Неджи сразу же обернулся, потом замер на мгновение и едва заметно вздохнул. Ему понадобилось меньше двух секунд, чтобы рассеять чакру по комнате. Откинув покрывало, Хьюга сел.       — В чем дело?       — Двое из них очнулись. Один пока без сознания.       — В здравом уме?       — Кажется, да. Во всяком случае, сообразили, что лучше не шевелиться. Один грязно ругался, другой умолял их отпустить.       — Тебе можно доверить заботу о них? — В голосе Хьюга слышалась легкая прохлада.       Джинэ, видевшая Рема со спины, заметила, что в ответ на этот вопрос у него даже уши покраснели.       — Я не подведу тебя, — очень тихо сказал он. — Честное слово, не подведу…       — Этих людей нельзя убивать. Мы не чудовища.       — Я услышал тебя, сэнсэй.       — Будет сложно, но ты справишься. Можешь идти, Рем.       Юноша поклонился и поднялся на ноги. Столкнувшись на пороге с Джинэ, он метнул на нее угрожающий взгляд. Куноичи не удостоила его ответом: она смотрела на Неджи.       Однако Хьюга не собирался сразу же делиться своими планами, по крайней мере, пока не освежится после сна. Перед тем как выйти из комнаты, он спросил:       — Ты пьешь чай?       — Как и все.              Неджи не пил чай, но держал его в доме для гостей. Умывшись, он отправился на кухню, чтобы вскипятить воды в чайнике. Джинэ вскоре присоединилась к нему. Нашлась и вторая подушка.       — Этот юноша твой ученик?       — Да. И еще он Старейшина Опоку.       — Сколько ему? Двадцать?       Неджи кивнул. Джинэ пригубила чай, разглядывая поверх чашки серьезное лицо Хьюга.       — На самом деле деревней управляешь ты? — полувопросительно произнесла она.       — Да.       — Но ты ведь тоже чужой здесь.       — Я больше восьми лет служу Опоку.       — Как рокабуши смогли принять тебя?       — Я искал место, где смог бы жить, не привлекая к себе внимания. Шел через Страну Клыков в Страну Звезд и забрел в здешние леса. В лесу в паре километров от Опоку я встретил Рому-сана. Рому-сан был старшим братом Рема и являлся на тот момент Старейшиной деревни. Его ударило молнией. Точнее, молния ударила в дерево, а Рому не повезло оказаться неподалеку.       — Ты спас ему жизнь?       — Фактически да. Он спросил тогда, почему я не удивляюсь цвету его кожи, и я сказал, что слеп. Сказал, что ищу убежища. Рому спросил, навсегда или на время. Я ответил, что навсегда, и тогда он привел меня в Опоку.       — Довольно смело.       — Он не был наивным глупцом, и в конечном итоге его решение оказалось верным. Рому считал, что рокабуши сами загнали себя в угол, но поделиться этими мыслями не мог даже с собственным младшим братом.       — Его больше нет?       — Погиб. В Опоку вторгся отряд нукенинов, которые искали убежища в этих лесах. Их было шестеро, двое — отступники из Деревни Дождя. Они дышали через специальные маски, поэтому не попали под действие яда и убили Рому-сана раньше, чем я пришел к нему на помощь.       — Жаль.       — Тяжелая потеря для Опоку. Это место только на первый взгляд кажется мирным и уютным, на самом деле деревня приходит в упадок. Численность населения растет, но мы не можем обрабатывать больше земли. Молодежь сходит с ума от безделья. Никакого развития, ничего не меняется на протяжении десятилетий. Народ спивается. Мы безнадежно отстали от мира. Как бы я ни старался добывать что-то новое и полезное — книги, лекарства, приспособления — ничто не приживается. Я взял в обучение двенадцать юношей и девушек, но их успехи жалкие, так как применить приобретенные способности негде.       — Опоку нужны перемены?       — Они были нужны с самого начала, но страх заставил их только глубже забиться в леса. Тот же страх побудил Рема отравить тебя его кровью.       Джинэ давно уже допила чай и только водила в задумчивости чашкой по столу. Подняв глаза на серьезное, напряженное лицо Неджи, куноичи спросила:       — Насколько рокабуши верят в тебя?       Хьюга медленно покачал головой. Он вспомнил, как Рем, самый близкий ему человек в Опоку, ослушался его.       — Недостаточно.       — Так что будешь делать, Тэдзумо-сан?       Неджи, услышав свое новое имя, слегка нахмурился.       — Хочу просить покровительства Казекаге.       Лицо Хьюга потемнело, и Джинэ поняла вдруг, как нелегко далось ему это решение. Теперь стало ясно, почему он оставил в живых ее и пограничников, почему так бережно обращался с ней.       «Значит, это не из-за прошлого, — подумала куноичи со смесью облегчения и сожаления. — Сложная ситуация, не хотела бы я быть на его месте».       — Казекаге — хороший человек, — сказала Джинэ. — Какое-то время мы близко общались, он даже научил меня одной технике. Гааре-сама не чужда жалость. Вполне вероятно, что он примет к сердцу беды Опоку, но ручаться за это я не могу. Казекаге несет в первую очередь ответственность за свою страну и народ, если он увидит в рокабуши угрозу… Подумай еще раз.       Неджи недовольно хмыкнул.       — Как будто я думал об этом недостаточно, — с плохо скрытой горечью сказал он. — В твоих интересах поддержать мою инициативу, а ты советуешь подумать. Это настолько плохое решение?       «Задела его», — подумала Джинэ.       — Я честно высказала тебе свое мнение, потому что речь не о моей жизни или жизни нечистых на руку пограничников, а обо всем населении Опоку. Это, как я понимаю, больше полутора тысяч человек. И я не хочу, чтобы они пострадали из-за того, что я ввела тебя в заблуждение. Никто не может предсказать, как поведет себя Гаара-сама и что он ответит на твое предложение.       Хьюга молчал. Он сконцентрировал больше своей чакры в воздухе, чтобы иметь более четкое представление о выражении лица куноичи, о том, как часто она дышит, сухая у нее кожа или влажная, повышается ли температура ее тела.       — Насколько вы были близки? — ровным голосом поинтересовался он.       Джинэ немного смутил этот вопрос — не потому, что ее с Казекаге связывали какие-то особые узы, а потому, что у кого-то могли возникнуть подобные подозрения.       — Он учил меня. В первые год или два после того, как я стала АНБУ Песка, Гаара-сама приблизил меня к себе в качестве охраны. Тогда мне казалось, что я пользуюсь его доверием, но позднее я поняла, что ошибалась. Тем не менее я не беру назад свои слова о том, что он хороший человек. В его поступках меньше всего эгоизма, он заботится об общем благе и является сторонником мира.       — До тех пор, пока не возникнет угрозы Деревне Песка?       — Думаю, ты меня понял. Когда будешь вести переговоры, постарайся подать свои предложения правильно.       — Я надеялся, что переговоры будешь вести ты.       Рука Джинэ, двигавшая чашку, замерла.       — Все еще принимаешь меня за другого человека…       — Вовсе нет, — спокойно ответил Неджи. — Я не могу быть ни представителем народа рокабуши, ни посредником при переговорах. Как нетрудно понять, я ограничен в своих возможностях и не смогу скрыться или уйти от погони. Явившись в Суну, я фактически сдамся на милость Казекаге.       — А я ограничена в возможностях, потому что нахожусь на службе, — возразила, нахмурившись, Джинэ. — Кажется, ты рассчитываешь сохранить тайну Опоку на случай, если милость Казекаге примет неприемлемую для тебя форму? Но мой долг — сообщить обо всех моих перемещениях и назвать точное местоположение деревни. Это первое, о чем я должна отчитаться.       — Твои товарищи знают о том, где ты отыскала след сбежавших пограничников?       — Нет.       — Можешь сказать, что это было на территории Страны Когтей или Звезд.       — Это нарушение служебного долга, я не могу пойти на подобное…       — Почему? — Лицо Хьюга сделалось жестким. — Если будут достигнуты соглашения, ты назовешь настоящее место. Если нет и ты выдашь нас, Опоку конец.       — А если не выдам, конец мне, — невесело усмехнулась Джинэ. Все-таки поразительная наглость…       — Две минуты назад ты говорила о ценности полутора тысяч жизней. Я не верю, что за себя ты переживаешь больше.       — Я не Масари Кенара, не пытайся давить на меня.       Неджи хмыкнул, повернувшись к куноичи боком, откинулся спиной на стену и скрестил руки на груди.       — Я никогда на тебя не давил. И не хотел напоминать, что спас тебе жизнь вчера ночью.       — Спас… — проворчала Джинэ, пересаживаясь в ту же позу, что и Хьюга. — Спас, рассчитывая использовать. Я могла убить тебя, пока ты спал.       — Нет, не могла.       Столько спокойной самоуверенности было в его ответе, что Джинэ засомневалась в своих способностях. Черт его знает, этого загадочного шиноби…       — Это неправильно, что судьбу рокабуши решают пара человек, которые даже не состоят с ними в кровном родстве, а я так вообще впервые о них слышу!       — Они не в состоянии решить свою судьбу из-за страха. И я не чужак здесь. Ты не можешь судить о моем родстве с Опоку, так как не знаешь, что я сделал для этой деревни. Я наследовал Рому не просто так. И я собираюсь воплотить в жизнь идеи самого истинного рокабуши из всех, что встречал — настолько храброго, что он собирался рассекретить Опоку.       — Рем не знает об этом? Ведь он Старейшина…       — Номинальный.       Вообще-то Джинэ подозревала об этом уже давно. Собирая сведения с помощью теневого клона, она слышала обрывки разговоров, полных упований на Аварасу-сама. Только о его возвращении и велись речи, на него рассчитывали жители Опоку, ждали, что именно Аварасу-сама защитит их от чужаков. Куноичи не могла до конца осознать, насколько бывший Хьюга проникся бедами и тревожился о будущем этих людей. Она бы предоставила рокабуши самим себе.       «Это потому, что я не привыкла заботиться ни о ком, кроме себя, потому, что мне нет ни до кого дела, — хмуро думала Джинэ. — По этой причине я не могу его понять».       — Опоку мой дом. Что бы ни произошло в дальнейшем, я разделю его судьбу, — спокойно произнес Неджи.       — Я не согласна. Мы с тобой ничего друг другу не должны. Можешь попытаться убить меня.       — Зачем же? Я подожду, пока ты убьешь нас всех.       Джинэ подняла глаза на бывшего Хьюга.       — Этот прием на мне не сработает. Это не моя ответственность.       — А между тем именно ты могла бы нам помочь. Такие возможности выпадают редко. Для Опоку — примерно раз в восемь лет.       Куноичи промолчала.       — Кроме всего прочего, достижение соглашения с Казекаге — единственная возможность выжить для ваших пограничников.       — Да мне дела до них нет!       — Ты жизнью рисковала, чтобы их вызволить.       — Это моя служба! — повысила голос Джинэ. Брови ее снова сошлись к переносице, глаза потемнели. — Я делаю то, что положено, вне зависимости от риска. Моя жизнь принадлежит Стране Ветра.       — Неправда, — спокойно возразил Хьюга. — Это уже третья деревня, которой ты служишь. Сначала был Звездопад, потом Лист, теперь Песок. Служба избавляет от необходимости принимать самостоятельные решения, превращает в бездушное оружие. Я не ожидал, что ты будешь настолько напугана, что ты в этом найдешь себе прибежище.       Вместо того, чтобы разозлиться, куноичи замкнулась. Она отвела взгляд и, обхватив колени руками, принялась играть пальцами, сплетая и расплетая их.       — Я больше ничего не умею. Ведь я шиноби.       — Так ты даже не веришь в то, что делаешь? Раньше у тебя была достойная цель.       — Какая?       — Отомстить за Звездопад.       Джинэ невесело усмехнулась.       — Ну, очевидно, я отомстила — или отказалась от этой цели. Как бы то ни было, ее у меня больше нет. Ты не знаешь этого, но я совершила преступление, и служба Казекаге верой и правдой — мой способ искупления.       — Какое преступление?       — Я не знаю. Тяжкое, судя по тому, что мне пришлось стереть память.       Неджи приподнял брови. Он многое хотел бы спросить, но Джинэ его опередила:       — У меня есть вопросы к Казекаге, просто не хватает смелости их задать.       — Задай их, когда будешь вести переговоры. Откровенность за откровенность.       — Ты так себе переговоры представляешь? — буркнула куноичи. — Кто же на них говорит правду…       — Чрезмерно честные агенты АНБУ?       После этого разговора Джинэ чувствовала себя так, будто ее сбили с ног в поединке. Ей казалось, что бывший Хьюга разложил ее, как задачку по тактике, на отдельные примеры и решил их один за другим, раздобыв в итоге намного больше информации, чем она сама, хотя и делал вид, что ничего не скрывает.       «Еще хочет, чтобы я переговоры вела, — хмуро думала она про себя. — Разве похоже, что это моя сильная сторона?»       В первые два года после потери памяти Джинэ, как она и сказала Неджи, служила в охране Казекаге. Это был отряд, обособленный от остального АНБУ, и его члены строго соблюдали секретность, общаясь друг с другом исключительно в рамках службы и по необходимости. Характер службы требовал лишь минимального общения, так как миссий охрана Каге не выполняла, лишь сопровождала высокопоставленное лицо. Деления на постоянные команды не было.       Однако, несмотря на обстоятельства, между Джинэ и одним из других агентов возникло нечто похожее на приятельские отношения. Тот шиноби называл себя Кан и привлек внимание куноичи первоклассным тайдзюцу, которое ему довелось продемонстрировать по просьбе Казекаге в бою с одним из его учеников. Встречи вне службы не поощрялись, даже порицались, но любопытство и любовь к искусству ближнего боя оказались сильнее, так что Джинэ и Кан выкраивали время в своем плотном графике, чтобы сразиться в дружеском поединке в одном из уединенных мест. Сначала тайдзюцу было единственной темой для разговора и главной точкой пересечения интересов, но однажды открылось, что у обоих молодых людей есть еще кое-что общее: они не помнили первые двадцать лет своей жизни.       По истечении двух лет службы в охране Казекаге Джинэ наконец перевели в боевой отряд АНБУ. Она не знала в точности, чем занимался Кан, но они виделись еще несколько раз на протяжении последующих лет.       Четыре года назад у них состоялся разговор, который лег тяжким грузом на душу куноичи. Клан Ошимоте, славившийся своими сенсорами, разработал специальную технику стирания памяти, позволявшую сохранять умения и навыки, а также базовую информацию, не затрагивающую эмоциональную сферу сознания. Эта техника была опробована на нукенинах, приговоренных к смертной казни, но обладавших способностями, которые могли пригодиться Деревне Песка. Эта информация не была достоверной, но Кан подозревал, что они с Джинэ являются теми, на ком была испробована техника Ошимоте.       Высокий уровень секретности, сопровождавший все разработки клана, не давал ни малейшей возможности разузнать подробности, подтвердить или опровергнуть возникшие подозрения. Кан, казалось, воспринял сложившуюся ситуацию философски, но через какое-то время перестал выходить на связь с Джинэ. Она мельком видела его — или кого-то, очень на него похожего, — но специально разыскивать не стала.       Больше всего куноичи хотелось прямо обо всем расспросить Гаару-сама, но она боялась подставить Кана. А еще опасалась, что ее прикажут убить или заново подвергнуть процедуре стирания памяти — ради всеобщего блага, конечно же. Джинэ еще долго терзала и мучила себя размышлениями о том, какое преступление, достойное смертной казни, она могла совершить, но, вне зависимости от возможных вариантов, одно было ясно: она виновата в чем-то страшном, в чем-то, что наверняка и сама предпочла бы забыть.       — Я мог бы представить, — внезапно прервал размышления куноичи Хьюга, — что ты совершила нечто противозаконное, то, что другим кажется преступлением. Но на ужасные, жестокие поступки ты не способна.       Джинэ вздохнула.       — Опять принимаешь меня…       — Ну хватит. Не нужно это повторять. То, что произошло, случилось до твоей потери памяти, а значит, ты тогда была Масари Кенара — куноичи, которую я знаю лучше тебя.       Хоть Хьюга и утверждал, что не пытается давить на куноичи, Джинэ ощущала это давление, как и сильное желание противиться ему. Она также почувствовала прилив сил, как это обычно бывало во время боя, и по привычке дала себе команду сосредоточиться.       Нужно было прокрутить в голове всю собранную информацию, чтобы отыскать возможные ловушки, и сделать это быстро.       Джинэ взяла чайник со стола и поднялась на ноги, чтобы набрать и вскипятить воды. Хьюга поджал губы, скрывая собственное неудовольствие за равнодушным выражением лица. Как бы он ни старался оставаться хладнокровным, это получалось только внешне, а душу его тем временем терзали волнение и беспокойство. Если бы ему только иметь дело с настоящей Кенарой! Та поняла бы его сразу и поддержала во всем. Или нет? Может, он невольно подменяет свои воспоминания более желанными?       Впрочем, будь это она или кто-то другой, Хьюга все равно попытался бы наладить связь с Казекаге. А сейчас имелся шанс сделать это, сохранив тайну расположения Опоку.       Вернувшись к столу с горячим чайником, Джинэ села.       — Расскажи мне об этом месте, — попросила она.              — Они считают себя потомками двух кланов: Рокабуши и Чуурем, мирно сосуществовавших друг с другом. У правителя Рокабуши не было сыновей, только две дочери-двойняшки, Мугазо и Махаон. Несмотря на отсутствие наследника, он не желал расстаться с супругой, урожденной Чуурем, а вместо этого усыновлял мальчиков, чтобы воспитать их как будущих правителей. Однако семью правителя преследовали беды: усыновленные мальчики пропадали без вести один за другим, — и в конце концов он оставил попытки обзавестись наследником мужского пола и принял решение передать клан в руки будущего мужа старшей из дочерей, Махаон, родившейся всего на минуту раньше Мугазо.       По сложившейся традиции девушке предстояло прибыть в дом жениха для заключения брака, а после празднеств, длящихся одиннадцать дней, молодые супруги должны были вернуться и возглавить Рокабуши.       Мугазо не могла смириться с тем, что несправедливое неравенство между ней и ее сестрой будет закреплено навсегда и наследницей станет только одна из них. Она умоляла родителей передумать, разделить земли и власть или хотя бы довериться жребию, но получила отказ. Мугазо затаила в своем сердце злобу.       Рокабуши тем временем собрали богатое приданое, затем усадили Махаон в паланкин и под охраной пятидесяти пяти лучших воинов отправили в земли Чуурем. Тогда Мугазо, унаследовавшая от матери тайные способности, обратилась в огромную ящерицу и бросилась следом за караваном. Она разорвала на куски пятидесяти четырех воинов, а пятьдесят пятый, самый молодой, успел спрятаться среди тюков с приданым.       Представ перед старшей сестрицей в своем ужасном обличье, с огромной зубастой пастью и когтями, обагренными кровью, Мугазо потребовала признать ее силу и право возглавить клан, ведь только она унаследовала от матери тайные способности. Махаон, равно как и ее отец, не знала, что мать умеет колдовать, и была поражена и напугана.       «Это мать, обращаясь в древнюю ящерицу, пожирала приемышей, — сказала Мугазо. — Она хотела, чтобы власть над Рокабуши перешла в руки ее детей. Но твоя жадность и жадность нашего отца едва не погубили все».       Махаон отказывалась верить сестре, тогда Мугазо, разозлившись, откусила ей ноги, а оставшуюся половину тела закопала в землю. Приняв человеческий облик, она села в повозку и, самостоятельно правя волами, отправилась во владения клана Чуурем, чтобы там объявить себя Махаон и вступить в брак с ее женихом.       Однако тело погибшей девушки, закопанное в землю, обратилось ростком, и за считанные минуты из ростка выросло чудесное дерево — стройная гладкая осина с шелковистыми листьями. Юноша, тот самый пятьдесят пятый воин Рокабуши, устыдился собственной трусости и начал горько оплакивать убитую принцессу. Он хотел наложить на себя руки, чтобы смыть с души жалкий поступок и не опозорить семью, но в тени осины его сморил колдовской сон. В этом сне юноша увидел Махаон, которая умоляла его вернуться домой и рассказать обо всем случившемся ее родителям.       В конце концов он так и поступил. Правитель Рокабуши, как и следовало ожидать, впал в ярость и не поверил тому, что поведал ему молодой воин. Но обвинения были столь тяжкими, что супругу правителя пришлось взять под стражу. Самого юношу оставили в колодках перед домом главы клана.       «Если твои слова правда, — сказал глава, — пусть моя погибшая дочь пошлет мне весточку. Иначе я сам вырву тебе язык за отвратительную клевету». Он дал несчастному три дня.       И в каждый из этих трех дней к ногам юноши восточный ветер приносил осиновые листья. Однако поутру их не находили, потому что колдунья, супруга правителя, посылала своих ящериц уничтожить листья. Запертая в темнице, которую ее муж приказал сделать специально для нее, — сруб из вековых деревьев, поставленный на сваи над зловонным болотом, — колдунья истекала ядом собственной злобы. Мугазо предала мать: убила ее старшую дочь, к тому же из-за нее глава клана узнал о страшных преступлениях супруги.       Условленный срок миновал. Правитель, как и обещал, вырвал юноше язык, но когда хотел проткнуть его сердце мечом, порыв восточного ветра осыпал ворохом осиновых листьев и палача, и его жертву. Взвыла от ярости колдунья в своей темнице. Не совладав с гневом, она потеряла человеческий облик и обратилась древней ящерицей. Тогда под весом ее огромного тела сваи переломились, и сруб вместе с пленницей потонул в болоте. Долго еще колдунья не могла ни выбраться, ни умереть, так что гнила в трясине и плела страшные проклятия.       Говорят, ее злоба просочилась сквозь щели и наполнила все болото, а потом и все подземные источники во владениях Рокабуши.       Глава клана сообщил о случившемся правителю Чуурем, отправив ему секретное послание и предупредив о том, что место Махаон в качестве невесты заняла преступница Мугазо, однако жених решил не отменять свадьбу. Он взял в жены Мугазо с тем, чтобы наследовать ее отцу после его смерти. А смерть наступила скоро: правитель выпил воды из ключей, отравленных колдуньей. Как на зло, дождей долго не было, поэтому жертв среди Рокабуши становилось все больше.       Молодожены вернулись в отчий дом Мугазо и возглавили клан. Чтобы побороть проклятие колдуньи, ее дочь обернулась огромной ящерицей и пустила себе кровь, окропляя ею землю. Кровь Мугазо смешалась с испорченной водой, и с тех пор люди перестали гибнуть. Однако проклятие не исчезло без следа: отравленная кровь Рокабуши, хоть и не губила больше их самих, оставалась смертельно опасной для всех прочих людей, кроме Чуурем. Постепенно два клана слились в один народ, который по сей день именует себя рокабуши.              У Хьюга Неджи был красивый голос, и рассказывать он умел, как и всякий человек, который втайне любит сам себя слушать, так что Джинэ не испытывала вины за то, что была очарована и историей, и рассказчиком. Впрочем, как только Неджи замолчал, она быстро сбросила с себя это чувство.       — Эта сказка такая же красивая, как и жестокая, — произнесла куноичи.       Хьюга кивнул. Обсудить подробности не удалось, так как в этот момент несколько раз коротко ударил дверной молоток. Неджи на минуту вышел из комнаты, переговорил с кем-то, затем вернулся.       — Мне нужно уйти: завершить до вечера неотложные дела.       Джинэ испытующе смотрела на бывшего Хьюга, безуспешно пытаясь отгадать его чувства по практически равнодушному выражению лица.       — Надеюсь, ты принесешь мне новости о пленниках.       Неджи коротко кивнул, затем раздвинул створки стенного шкафа, на средней полке которого лежала аккуратная стопка одежды: нательная рубашка, брюки и одеяние из антрацитового шелка. Распустив пояс, он скинул кимоно, под которым не было рубашки, так что Джинэ увидела следы ран, непохожие на обычные шрамы — белоснежную соединительную ткань в виде пяти широких, почти круглых пятен: двух на груди и трех на животе. Даже на светлой коже Хьюга они заметно выделялись. На спине можно было заметить такие же пятна, а значит, раны были страшными, сквозными.       Куноичи хватило секунды, чтобы это заметить. Из вежливости она отвернулась.       Неджи надеялся, что эти следы пробудят часть воспоминаний в памяти Кенары. В конце концов, его смерть не могла не стать для нее настоящим горем, но куноичи, кажется, оставалась спокойной.       Переодевшись, Хьюга отправился в ратушу, где его ждали текущие дела по управлению деревней, просители, жалобщики и подконтрольные ему лица, ответственные за разные аспекты жизни рокабуши. Ему предстояло покинуть Опоку на неизвестно долгий срок, оставив вместо себя Рема.       Джинэ сидела на своем футоне, подогнув ноги. Она чувствовала, что подошла к какой-то черте и совсем скоро все должно перемениться. В прежней жизни становилось тесно, куноичи не могла избавиться от ощущения, что переросла ее.       «Это всего лишь иллюзия, — сказала она себе. — Ничего не меняется к лучшему. Я могу использовать предложение бывшего Хьюга, чтобы надавить на Гаару и узнать правду о моем прошлом. В таком случае есть шанс, что каждый из нас получит желаемое. Но моя осведомленность об опытах клана Ошимоте представляет угрозу для Суны, значит Казекаге отдаст приказ убить меня или снова использовать на мне технику стирания памяти. Я умру или начну жизнь сначала. В который раз? Но и по-прежнему жить я больше не хочу. Если не узнаю сейчас, в чем мое преступление, так и буду предполагать худшее. Разве это искупление, когда не знаешь, в чем виноват, за что просить прощения и что исправлять? Но…»       Ослушаться для АНБУ означает стать предателем. Скрывая месторасположение Опоку, Джинэ не навредит Стране Ветра, не подведет товарищей, не покусится на безопасность Казекаге, но все равно она нарушит свой долг. Наверное, самое разумное решение — продолжить служить Деревне Песка, искупая вину, даже если куноичи не помнит, в чем она состоит.       Служить слепо… Да, именно в этом заключается долг шиноби.       Куноичи внезапно вздрогнула от пронзительно яркой мысли о ее схожести с бывшим Хьюга. Только он не по своей воле ослеп, а она хочет сознательно прожить жизнь с завязанными глазами просто потому, что неплохо приспособилась существовать без них.       — Так я, выходит, все-таки никудышный шиноби… — с горечью усмехнулась она, но усмешка быстро сбежала с ее губ и лицо сделалось напряженным. — Я мыслю не как АНБУ, не как капитан АНБУ и даже не как рядовой шиноби, а как зацикленный на себе человек. Почему я так стараюсь обрести цель в служении, а в итоге все равно думаю только о себе? Когда что-то болит в теле, ты больше всего думаешь именно об этом, не можешь отвлечься, не можешь забыть и мысленно возвращаешься к больной руке или ноге. Разве со мной не так? Я сама у себя как больная часть. Почему? А если я опять начну жизнь заново, я перестану болеть?       Джинэ вскочила с места и подошла к окну. Распахнула его, не думая об опасности, и увидела перед собой несколько деревьев, а за ними — бревенчатую стену Опоку. Слепому человеку не нужен красивый вид из окна или простор. Ни на минуту не задумалась она о том, зачем Неджи в его доме понадобилось окно — так легко было представить, как он стоит здесь, чтобы подышать полной грудью, послушать шелест листьев на ветру, впустить в дом свежесть и прохладу.       Сейчас деревья стояли голыми, ждали весны. Земля была влажная и ночью местами покрывалась изморозью. Черные ветки качались, роняя редкие капли, порывистый ветер обдавал взволнованное лицо Джинэ холодными волнами.       — Эти рокабуши… Хьюга повезло: им правда нужна помощь.              — Я виноват, — горестно произнес Рем, с волнением вглядываясь в лицо учителя. — Ты никогда не простишь меня?       Неджи сидел за столом, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.       — Если бы только я не ослушался тебя…       — Значит, третий пленник мертв. К сожалению, я не могу сказать, что твоей вины в этом нет, Рем, потому что это было бы ложью, но это не значит, что тебе нет прощенья.       «Ты уже наказан за свой поступок, — думал Хьюга. — Я больше не могу тебе доверять, поэтому ты ничего не узнаешь о переговорах с Казекаге».       — Завтра еще до рассвета я снова уйду из Опоку. На этот раз меня не будет дольше двух недель. Позаботься о пленниках и о том, чтобы они дожили до моего возвращения и оставались в здравом уме. Конечно, ты можешь убить их, и я не узнаю, была ли в том необходимость…       — Я никогда так не поступлю!       — Как раз это я и собирался сказать, — спокойно продолжил Неджи. — Я верю, что ты больше не подведешь меня.       — Только… неужели теперь мы будем держать их взаперти вечно?       — Нет, в этом нет необходимости. Я решу их судьбу по возвращении. Жди меня столько, сколько сможешь.       — А та женщина?       — Останется на моей совести.       «Убьет ее, — подумал Рем. — Неужели брат просто не хочет, чтобы я пятнал себя кровью? Но ведь это ради Опоку…»       «Когда я вернусь, наша судьба будет решена, — думал Хьюга. — Казекаге не откажется взять нас под свою защиту, неизвестно лишь, что именно будет под этим подразумеваться. Либо мы освободимся, либо сделаемся пленниками навсегда. А Кенара… она верна своему долгу, я не должен…»       Неджи не должен был лелеять обиду, но, как бы ни старался, именно это он и чувствовал. Умом понимал, что имеет дело не с прежней Кенарой, а в душе обижался, что она не поддержала его, как раньше. Ему не удалось пробудить в ней воспоминаний о прошлом, даже тех, что, по его мнению, должны были глубоко врезаться ей в душу. Пусть она не видела его на руках у друзей с зияющей раной в груди, истекающего кровью, с угасающим бьякуганом в глазницах, но должна же была Кенара скорбеть вместе с ними, узнав о его гибели… Может, она не так горько оплакивала его, как сестра, учитель или товарищи по команде, но забыть…       Хьюга выпрямился, положил руки на стол и заставил себя переключить беседу на повседневные дела.              Уже давно сгустились сумерки, но Джинэ не нашла в доме ни лампы, ни свечи и сидела в темной комнате на футоне, накинув на плечи покрывало. Она услышала, как отъезжает в сторону створка входной двери, и поднялась навстречу Неджи, различив его силуэт в коридоре.       Джинэ остановилась на пороге комнаты, наблюдая за тем, как Хьюга снимает маску и респиратор и разувается. Он прошел по коридору и остановился всего в шаге от входа в спальню, затем, охватив рассеянной чакрой пространство и заметив куноичи, отступил еще на шаг.       — Ты не ужинала?       — Нет.       — Я переоденусь и разогрею еду.       — Я могу разогреть…       — Не надо, — оборвал ее Неджи и добавил мягче: — Ты же гость.       Джинэ стало неловко, потому что она копалась в его вещах, как в своих собственных, ведь только утром он сам предложил ей брать без сомнений все, что потребуется. Обойдя его по краешку коридора, куноичи отправилась на кухню. Хьюга подавил вздох.       «Возможно, это мой последний ужин в Опоку, — подумал он. — Я двадцать три раза покидал этот дом, предполагая, что не смогу вернуться, но никогда не был так близок к истине, как сегодня. И она со мной. Почему она? Такие случайности настораживают. Меньше всего я хотел оглядываться и меньше всего мне нужно это сейчас, когда будущее так неопределенно и во всем приходится сомневаться».       Разожгли жаровню и ужинали в полном молчании. Неджи вымыл тарелки, пока грелась вода в чайнике, потом заварил чай для Джинэ. Сам он по-прежнему пил воду. Оба заговорили одновременно:       — Я согласна.       — Третий пленник…       Вздрогнув, Неджи замолчал.       — Я поговорю с Казекаге от лица рокабуши, не выдавая места расположения Опоку, — произнесла куноичи. — Сошлюсь на Страну Звезд. Но, возможно, толку от этого не будет: Гаара-сама отдаст приказ о моем аресте, когда я начну задавать вопросы о прошлом. Все, что я смогу, — отправить тебе весть о том, готов ли он принять предложение рокабуши. Ты будешь знать, продолжать ли искать с ним связи или обратиться к другому Каге. Жить как прежде уже не получится: обыскать соседние маленькие страны, чтобы найти секретное поселение, не так уж сложно для шиноби Песка. У тебя будет мало времени.       — Я это понимаю.       Хьюга не верил своим ушам, хотя всего несколько часов назад сокрушался о прежней Кенаре. Он молчал, чтобы совладать с волнением. Означало ли ее решение, что в сердце куноичи осталось какое-то эхо от прежней симпатии и доверия к нему?       — Мы ведь не были близкими друзьями, — сказала вдруг Джинэ. — Ты солгал.       Нахмурившись, Неджи поинтересовался, почему она так решила.       — Потому что ты с такой легкостью готов рискнуть моей жизнью, — ответила куноичи. — Я говорю, что мне конец, а ты радуешься…       — Наши отношения… Ты бы поняла, для чего нужен этот риск. Мы уважали друг друга и не боялись умереть, защищая нечто важное. Забота, как ты ее сейчас себе представляешь, может быть оскорбительна. Разве я мог бы считать тебя слабой и трусливой? Разве мог предположить, что ты не способна на то же, что сделал бы я сам?       Широко распахнув глаза, Джинэ, не отрываясь, смотрела на лицо Неджи. Тот откинулся назад, скрестив руки на груди.       — Ты и сама все знаешь. Командир, который отправляет товарищей на смертельно опасные миссии, не может не понимать таких вещей.       — Ладно, — заставила себя ответить куноичи. — Ты, видимо, и правда знал меня хорошо. Ночи хватит, чтобы подготовиться?       — Да. Основные сведения об Опоку и его жителях, наши предложения и условия сотрудничества — все это я предоставлю, а ты заучишь наизусть.       — Сделаю, что потребуется.       — Если бы можно было действовать иначе…       — Я знаю. С самого начала твои руки были связаны. Представляю, в каком отчаянном положении ты находишься, если вынужден доверять мне.       — Мы все в отчаянном положении, и оно усугубляется с каждым днем.       «Ты нашел свою цель, — подумала Джинэ. — Нашел, ради кого рисковать собственной жизнью… и жизнью старого друга. Ты счастливый человек. Может, я смогу хоть немного причаститься этому счастью? Стать не просто оружием, а кем-то, в ком отчаянно нуждаются…»              Ночью задул теплый ветер, превращая изморозь в узоры из водяных капель, так что теперь все — стволы деревьев, прошлогодняя трава, земля — казалось влажным, будто только что прошел дождь. Джинэ покинула дом Хьюга первой и, выбравшись незаметно за пределы деревни, теперь ждала его, притаившись в тени раскидистого вяза. К прежней форме капитана АНБУ добавились перчатки и плащ. Куноичи казалось, что она уже ждала его так когда-то: в сырую погоду, рано поутру, волнуясь и сомневаясь в правильности своих решений.       Неджи вновь собирался в дорогу. Так же, как и два дня тому назад, в то же самое время он вышел из дома и отправился к воротам, только теперь Рем не провожал его, а ждал в конце деревни, шагая из стороны в сторону и нетерпеливо поглядывая на угол здания, из-за которого вот-вот должен был показаться силуэт Аварасу-сэнсэя. Увидев знакомую высокую фигуру в темном одеянии, молодой человек выпрямился и замер на одном месте. Подходя к нему, Неджи стянул с лица респиратор.       — Я надеялся, что до следующего твоего исчезновения пройдет намного больше времени, — стараясь за улыбкой скрыть волнение, произнес Рем.       Хьюга подумал вдруг о том, как жестоко было бы посвятить юношу в его планы и оставить одного в тяжком ожидании и беспокойстве не только за человека, которого он называл братом, но и за весь клан.       «Неизвестно, что станет с Опоку, если я не вернусь, — думал Неджи. — Как долго будет сохраняться его тайна. Даже если великие страны продолжат поддерживать мир, большее, на что можно рассчитывать, лет десять спокойной жизни. Спокойной! Увы, это не спокойствие моря в штиль, а превращение пруда, зарастающего тиной, в болото. Нет, Опоку не протянет еще одной целой человеческой жизни. Или мы сами откроемся миру, или нас откроют силой».       — Братец?       — Мне нечего добавить к тому, что я говорил тебе ранее. Если ты меня слушал, то сумеешь поддерживать прежний порядок в деревне.       — Я внимательно тебя слушал, братец Тэдзумо, а кое-какие уроки запомнил на всю жизнь. — Глаза Рема заблестели, губы крепко сжались. Больше он не совершит ошибок!       Неджи чувствовал его волнение и с помощью рассеянной чакры мог сказать, что грудь юноши часто вздымается, сердце громко бьется, а ладони потеют. Одновременно Хьюга прислушивался и к своим собственным ощущениям, но какой-то братской нежности к Рему не ощущал. Хотел бы ощутить, но… За прошедшие восемь лет Неджи привязался к нему, как к своему ученику, но не брату. А с учениками Аварасу-сэнсэй привык поддерживать ровные отношения. Лишние эмоции мешали давать объективную оценку.       И все же Неджи не был лишен сочувствия. Наблюдая трепетное отношение к себе со стороны Рема, он был ему в некоторой степени благодарен и испытывал симпатию скорее рассудочную, чем сердечную. Хьюга выполнял все обязанности наставника и старшего брата, что, по его мнению, и делало его наставником и братом Рема, но именно теперь ему показалось, что этого было недостаточно. Неджи шагнул вперед и обнял юношу, которого щедрый и совершенно неожиданный жест поразил до глубины души и растрогал.       — Прощай, братец, — пробормотал Рем куда-то в плечо Аварасу-сэнсэя.       Отсчитав три секунды, Хьюга отстранился. Коротко промелькнула мысль о том, что бы он чувствовал, будь это родной ему по крови брат.       «Наверное, то же самое, — сказал себе Неджи. — Тревогу и множество сомнений». И в этот момент при мысли о том, что с Ремом может случиться беда, сердце его дрогнуло. Хьюга поднял руку и крепко пожал плечо своего ученика — на этот раз от души и без лишних раздумий.       — Береги себя, Рем.              Капитан АНБУ Песка и защитник Опоку бежали вместе сквозь лес на восток, к дороге. Там им предстояло расстаться и по отдельности продолжить движение: одному — на юго-восток, в Суну, другому — дальше на восток, через границу Страны Клыков и Страны Когтей в город Иши.       Уже перевалило за полдень, когда в просветах между деревьями показались очертания тракта. Джинэ остановилась, и Неджи последовал ее примеру.       — Часа через четыре, если потороплюсь, буду на заставе, — произнесла куноичи. — Там свяжусь со своими. Понадобится не меньше недели, чтобы добраться до Деревни Песка, остальное ты знаешь — не будем здесь обсуждать.       — Бумаги у тебя. Я добавил в наши условия желание видеть куноичи Джинэ посредником в дальнейших переговорах. Если Каге заинтересуется нами, это должно будет обезопасить тебя на какое-то время.       — Спасибо.       Хьюга больше ничего не говорил, так что Джинэ молча смотрела ему в лицо. В общем-то, они уже все подробно обсудили этой ночью, оставалось лишь распрощаться.       «Это наша последняя встреча, — подумала куноичи. — И последняя возможность для меня задать ему вопрос о прошлом. Я должна спросить о чем-то важном, о самом важном, но о чем?..»       — Прощай, — произнес Хьюга. — И удачи тебе.       — Неджи…       Джинэ потупилась в смущении, как будто он мог ее видеть.       — Что? Говори.       — Как звали мою маму?       — Сирин, — с едва заметной теплой улыбкой, тронувшей его губы, ответил Неджи. — Яминохоши по матери, Масари по отцу.       — Спасибо… — куноичи сорвалась с места и понеслась к пограничной заставе так быстро, словно сама была одним из ветров, что обдувают Суну со всех сторон.