Вкус магии

В последнее время пастору Оонадзи Ёширо не везло. Сначала в его церкви стала протекать крыша. Эта проблема решилась быстро, совместными усилиями студентов, церковнослужителей и прихожан, которые помогли с заменой кровли. Потом Ёширо заметил на кладбище блуждающие огоньки. Эта проблема решилась ещё быстрее, достаточно было прочесть молитву о неупокоенных духах и возжечь в их честь благовония. Духи покинули церковное кладбище, в храме воцарились мир, покой и гармония. Ненадолго. Ровно до того дня, пока в церковь не пришла третья проблема, свалившаяся на голову пастора. В тот день Ёширо порядком устал, тяжёлые проступки прихожан, их муки совести, их груз вины слились в один тугой клубок смешавшихся мыслей, из которого сложно было выделить одну конкретную историю. Пастор давал наставления, сопереживал, помогал человеку облегчить душу, особой любви к людям не питал. Уже много лет его слова поддержки состояли из общих фраз, были лишены эмоций и чувств. К прихожанам Ёширо был так же холоден и беспристрастен, как судья к приговорённому к смертной казни. Он просто устал. Устал разрывать себя на части, устал принимать участие в каждой судьбе, устал от боли других людей и разочарования в себе. И потому душа его очерствела, пастор закрылся от паствы — лишь бы не сойти с ума от собственных мыслей, тревог и страхов. Будучи в таком раздрае он и встретил третье несчастье. Она пришла на исповедь последней, наполнив тесное и тёмное пространство лёгким ароматом духов. — Отец Габриэль? — Да, дочь моя. Он снял очки, дохнул на стёкла и протёр их рукавом сутаны. С той стороны конфессионала, за решетчатым окном незнакомка села на узкую скамейку и глубоко вздохнула. Ёширо опустил руку на Библию и перекрестился. — Что тревожит тебя, дитя моё? Она молчала какое-то мгновение. — Насколько я могу быть откровенна? — Насколько можешь себе позволить. Незнакомка ответила после недолгой паузы. — Как часто к вам приходят маги? — По-разному, — он пожал плечами. — Проще вспомнить, когда ко мне приходили не-маги, ибо происходит это довольно редко. Ты тоже маг, дочь моя? За решёткой засиял яркий алый свет. Ёширо нахмурился. Он не одобрял использования магии в стенах церкви, но официального запрета на неё ещё не получал. Ватикан давно знал о засилье магов в Японии, но пока что не выдвинул никаких догм, касательно их. Возможно, папство думает, что магия — это просто вирусная инфекция, которая однажды пройдёт. Вот только и император, и Аматерасу высказались однозначно на этот счёт: магия принадлежит японцам, и так будет всегда. — Это грешно? — Трудно сказать, — пастор поправил съехавшие очки. — Представь себе меч. Ты можешь отвернуться и оставить его в ножнах. Ты можешь разить им других. А можешь схватить его и защищать себя и близких от всякого зла. Магия — меч, от которого отвернуться ты не в силах. — Вы тоже маг? — Магам запрещено принимать сан. Но даже если сила и дремлет во мне, я давно поборол в себе всякое искушение. Как и всё остальное. — Тебя тоже научить подобному, дочь моя? Девушка вновь ненадолго замолчала. Красное сияние в её части конфессионала исчезло, уступив место густому мраку. Ёширо бесшумно выдохнул. Маги красного спектра всегда были самыми разрушительными, самыми непредсказуемыми и самыми смертельно опасными. Принимая исповедь, нужно иметь в виду, что эта женщина без труда превратит его церковь в пепел. Но расслабился он зря. — Думаю, мне уже поздно учиться, — она улыбнулась, — да и пришла я не за этим, отец Габриэль. Тон её голоса не понравился пастору. Он давно научился различать женское кокетство и не реагировать на него, приучил себя не поддаваться соблазну. Но пастор промолчал. Её пыл разобьётся о холодный айсберг его холодности и развеется туманом обиды и безразличия. В тот момент Ёширо ещё не осознавал, что к нему пришла беда, с которой он не в силах справиться. — Обещаете не прерывать мою исповедь? — Обещаю, дочь моя, — сказал он, на всякий случай вновь перекрестившись. Ёширо чувствовал, что ещё пожалеет об этом. И не зря. Он и прежде имел дело с похотливыми прихожанками, но обычно, чтобы совратить священника, они рассказывали о своих сексуальных похождениях во всех подробностях. В первые годы работы он краснел, бледнел, вздрагивал и никак не мог совладать с собой. Впрочем, так происходит со всеми молодыми священнослужителями. С такими прихожанками важно представить себя в тихом, уютном месте, с головой погрузиться в размышление и пропустить их слова мимо ушей. Но с этой незнакомкой всё было далеко не так просто. — Сегодня я впервые пришла в католический храм. Обычно такие места не для нас. Ёширо вперил взгляд в одну точку. В Японии христианство приживалось с трудом, большинство по традиции придерживались синтоизма и буддизма. Но когда Аматерасу даровал людям сырую магию, особо сильные маги сформировали свою религию. Они верили в Абсолюта. Ёширо не вдавался в детали этого учения, как и Папа надеясь, что магическая блажь быстро исчезнет. Вот только магии меньше не становилось. — И увидела за кафедрой зверя, закованного в кандалы. Он был в цепях, в ошейнике, весь изранен и замучен. Но не убит. Зверь читал проповеди. Зверь учил людей добру и состраданию. Зверь учил людей не быть сволочьми, хотя сам пострадал от их рук. Она замолчала с чувством собственного достоинства. Ёширо вновь протёр очки. Он думал, что его невозможно заставить волноваться, но сейчас его руки заметно тряслись. — Я видела голод в его глазах. Ёширо поджал губы и медленно выдохнул. Сейчас она распалится. Нужно успокоиться, привести мысли в порядок и... — Я так хотела, чтобы он попробовал меня на вкус. Ёширо выругался про себя, так крепко стиснув в руках Библию, что костяшки его пальцев побелели. — О, как я сдерживалась, чтобы не оборвать его на полуслове, — томно, с придыханием произнесла она. — Но что бы я сказала? Святой отец, я чувствую ваш голод, я вижу ваши муки. Прошу, обнимите меня, берите меня, давайте утолим наше общее желание... Он снял очки и закрыл ладонями лицо. — Мы одни в церкви, святой отец. Почему бы и в самом деле не..? — Убирайся. С её стороны конфессионала раздался смешок. — Меня можно прогнать, падре, но нельзя остановить, — она ненадолго умолкла. — Я знаю, что вас заинтриговало моё предложение. Знаю, что давно спящий монстр, наконец, открыл глаза. Она приблизилась к решётке, перейдя на шёпот. — И воображает меня в этой тесной исповедальне у себя на коленях, а из одежды на мне только моё колье. Как бы Ёширо ни пытался успокоиться, слова наглой прихожанки распаляли его, как это было когда-то давно, в ушедшей юности. И дело было не только в похоти. Он потерял власть над собой, над своими инстинктами, и потому ясно чуял аромат тела незнакомки, её похоть, слышал её сильный, частый пульс. Отрицать было глупо, она действительно задела давно спящее в нём порождение греха, и всего парой слов всколыхнула уснувшие чувства, оголила каждый нерв. — Мне нравится ваше молчание. Оно удивительно красноречиво. Глупая похотливая бестия. Она сама не знала, с кем решила поиграть. — Я, — он утёр пот со лба, — помолюсь о спасении твоей души, неразумное дитя. Она ответила спустя мгновение. — Помолитесь, святой отец. Хотя, лучше не стоит... ведь в молитве мысли пастора не должны быть такими отвратительно грязными. Он закрыл глаза. — Уходи. — Разумеется, я уйду. Но сначала... Она просунула сквозь прутья деревянной решётки красный шёлковый шарф — настолько тонкий, что малейшее дуновение ветра заставляло ткань трепетать. Ёширо перестал дышать, глядя, как алая лента падает вниз к его ногам. Идущий от шарфа аромат вновь всколыхнул его неутолимый голод. — Надо же, уронила, — она вновь улыбнулась. — Впрочем, неважно. Я вернусь за ним через пару дней. Он поднял шарф заледеневшими пальцами. — С нетерпением жду следующей исповеди, святой отец. Раздался шорох ткани и быстрый стук дамских каблуков по полу, эхом отражавшийся от стен. Стиснув зубы, Ёширо вышел из конфессионала, намереваясь швырнуть вещь в лицо похотливой женщине, но она уже исчезла. Исчезла, вонзив острый каблук в его самообладание.