Фисташковый латте

С глухим звоном капли воды разбиваются о керамическую ванну, разлетаются на маленькие отдельные составляющие, что собираются вместе, образуя лужицы воды на бортиках. Те же переполняют отведенное пространство и тонкими ручейками вливаются в основную гущу мыльной жидкости, попадают в общий свежепахнущий круговорот, который в будущем будет безжалостно слит в канализационные трубы. Четыре квадратных метра ванной комнаты слегка давят на голову, стены будто тисками сжимают хрупкую черепную коробку. Потолочная лампа нелепо потрескивает, когда о нее бьется случайно залетевшая сюда муха. Белые стены не выглядят уютно, никогда не выглядели в обделке этой больничной светлой плитки под воздействием желтого искусственного света. Где-то на настенной сушилке небрежно висит серое полотенце - единственное темное пятно в этом пространстве, на раковине вниз экраном лежит телефон с включенным фонариком. Потому что лампа может погаснуть в любой момент и никто не придет на помощь. Потому что Сатору боится темноты. В ушах гипнотически гудит, трещит, слышатся непонятные звуки, словно белый шум на плазменном экране. Перед глазами будто десяток мушек летает, мелькает мизерными пятнышками туда-сюда, а попытаешься поймать - рука пройдет сквозь тельца надоедливых существ. Попытаешься утопить - намокнешь сам, покроешься капельками воды после искусственно вызванной волны, а им хоть бы хны. Парят вокруг дальше, будто ты разлагающийся труп в предсмертном трипе, зацикленный в легендарных семи минутах. Сам парень сидит в теплой пенной воде, поджимает колени к груди и слегка всхлипывает. Он давно научился терпеть такое отношение к себе, это въелось в мозг так, как будто было там всегда, так, что больше не вызывало никаких эмоций. Давно стало безразлично. Но еще никогда чувство одиночества и безвыходности не оплетало его конечности осьминожьими щупальцами так сильно, еще никогда слезы отчаяния не лились бесконтрольно, и еще никогда внутренности не сплетались в настолько тугой узел. Он будто тонул в вязкой жиже, заглатывал ее, наполнял ей свой организм, а после каждый день безуспешно старался отхаркивать заполняющее его нечто, но выходило все хуже и хуже. Он не хочет продолжать жить так, но понимает, что виноват в происходящем сам. Как часто можно наблюдать младенца, который будучи рожденным с золотой ложкой во рту, эту самую ложку выплевывает? Да не просто выплевывает, а метит прямо в лицо родителям, а после грустит при грохоте металла о пол. Потому что не дожидается попадания в цель. Сатору, вероятно, как раз и был одним из таких. Небольшим исключением из правил, черным лебедем среди белых сборищ мажоров от мала до велика. Ему всегда были чужды излишества и понты. Айфоны последней модели, золотые обделки домов, брендовая одежда, лучшие машины? Извольте! Годжо не видел смысла во всем этом, если каждая дорогая вещь выполняет ту же функцию, что и подобная бюджетная. Одежда греет и смотрится хорошо, телефоны на платформе "андроид" звонят и смсятся, дома защищают от ветра, а не самые напичканные кучей бесполезных фишек (по типу стразиков на зеркалах) машины возят по городу. Что еще то людям нужно? Была б гармония в семье, как говорится. Только вот именно ее и не было никогда, к сожалению. Пусть родители и зарабатывали много, пусть обеспечивали его материальными благами, но никогда не слушали и даже не пытались играть счастливую ячейку общества хотя бы между собой. В стенах дома все было категорично - либо ругань до покрытого осколками пола, либо тишина до заложенных ушей. На ребенка родителям тоже было все равно. Обычно никто не интересовался его местонахождением или делами в учебе, поэтому Годжо мог спокойно не появляться дома до ночи, чтобы не думать о делах семейных. Наверное, он мог бы назвать себя достаточно нежным и чувствительным человеком. Мог бы сказать, что в приоритетах всегда имел семейные и дружественные отношения, отдавал предпочтение гармонии между людьми. Поэтому ли он никогда ее не получал? Этакий закон подлости. Если тебе что-то важно до посиневших кончиков пальцев, то ты этого не получишь. А все не особо нужное - пожалуйста! Не подавись, лапочка. Атмосфера дома давила и угнетала. Родное, по логике, местечко ощущалось кипящим котлом в аду. Все детство он не чувствовал там безопасности или спокойствия, всюду следом шли тревожность и настороженность. Голубоглазый мальчишка оборачивался на каждый шорох или шаг, каждый грохот отзывался резкими кульбитами сердца, ногтями, впивающимися в собственную кожу или одежду, паническими переглядываниями по сторонам. Двери в любые комнаты в доме блондин закрывал на защелку, чтобы подарить себе мнимое чувство защищенности. В четырех стенах ненавистного жилья даже еда в горло не лезла, от всего тошнило и ворочало, чувствовался неприятный запах даже от воды. Ходил по врачам, а те лишь руками разводили: "с тобой все в порядке, не придумывай себе проблем!" - словно мантру приговаривали. Обращаться к психологу было жутко, но необходимо. Только вот тот ничем не помог, потому что в итоге дело дошло до обязательной семейной терапии, на которую никто не явился, что было ожидаемо. Зато мальчишка получил лаконичное: "все беды в твоей голове, мысли позитивно и все наладится". А после он устало плелся домой, чувствовал, как его душа громко трещит по швам в дуэте со скрипом входной двери. И снова все как всегда, каждый семейный вечер похож на предыдущий и последующий, ебанный день сурка. Вот поэтому его никогда не было дома. Ну, по возможности. Качели в одном из дворов после школы, поздний автобус до богатенького района, едущий около получаса, прогулка в природном парке - великое спасение. По выходном в роли чудесных мест могли выступать любые локации города, но на ум всегда приходил тот самый парк. То местечко, огороженное каменным заборчиком, тот спрятанный от всего злющего мира уголок с прозрачным прудиком и уточками. Снег или дождь, солнце или ветер, все дороги всегда сводились к одному. Не то чтобы выбора локации особо не было, желание идти куда-то еще отсутствовало. Все же чем-то манили те вымощенные плиточкой дорожки. А чем? Сатору никогда не знал. Это было что-то из рода тех загадок, которые он так и не раскрыл, но полагал, что ответ где-то на поверхности. В таком режиме и пролетели школьные года. Хотя, лучше было бы сказать, что они проплелись, подобно черепашкам, к которым приделали турбину. Вроде бы и ускоритель вежливо подкинули, старались мотивировать, а своего не добились. Вышло даже медленнее обычного. На свое совершеннолетие Годжо преподнес родителям подарок, так сказать, благодарочку за рождение и содержание. Только жаль, что им совершенно не понравилось шоу с дальнейшим каминг-аутом и выкриками "я гей!" под взрывающиеся хлопушки, когда зашла тема о свадьбе на дочурке каких-то богатеньких партнеров. Зато наконец-то окупилось ощущение пустого места, теперь все действительно оказалось так. Теперь Сатору правда является огромным пятном черного перманентного маркера на семейных фотографиях. Теперь он им правда никто, просто какой-то несчастный однофамилец. До смешного глупо! Ему дали собрать вещи, а после вышвырнули в ночной дождь, словно надоевшую собачку. Уже утром были заблокированы все счета, но Сатору и не жаловался, он все равно копил все эти восемнадцать лет на свою "независимость". А если проще, то хотя бы на квартирку, которую возьмет самостоятельно. Тогда глупенькая головушка паренька наивно полагала, что все беды в жизни закончились вместе с исчезновением из нее родителей, ведь рядом всегда был его любимый Тоджи, который после появившихся проблем с финансами стал чуть холоднее. Почему-то. Так или иначе, жилье было приобретено, но на полноценный ремонт и обновление своей конуры денег не хватало. Эйфория от перехода во взрослую жизнь проходила долго, розовые очки все никак не хотели слетать с переносицы, не хотели открывать взору действительность. Не волновал тот факт, что у любимого мужчины откуда-то оказался семилетний ребенок, как не волновало и то, что этот самый малыш стал почти постоянным гостем в его квартирке, чего не скажешь об огрубевшем партнере. Розовые стеклышки разбились звонко, осколки угодили прямо в голубые глаза, сразу же вызвав нелепые слезы. Все это пришло с первым ударом после отказа отдавать полученную впервые зарплату. Годжо ведь совершенно не глупый, да и не был таким никогда, он сразу понял, что дело попахивает пиздецом. Но все равно хотелось оправдать человека, которому ты открывал себя полностью, доверялся в самые тяжелые моменты и... И что? В ту же ночь мозг судорожно начал обдумывать весь период их с Тоджи отношений. А вот выводы не радовали. Сатору начал медленно понимать, что изначально от мужчины не было никакой отдачи, только вечно протянутая ладонь, просящая не теплую чужую, а прохладную стопку купюр. Примерно так парень и пришел к одному мнению - пора по съебам. Но его не отпустили. Мужчина начал угрожать жизнью маленького Мегуми, который так задорно смеялся во время ночевок у блондина. Нет, голубоглазый точно не мог рисковать этим бойким ежиком. Да и денег у него не осталось после покупки жилья и добровольно-принудительного пожертвования полученных денег на ставки. С трудом вышло оставить несколько йен на продукты. Родители не звонили совсем, не писали, не искали способа хоть как-то связаться и узнать все ли хорошо у их отвергнутого ребенка. На теле медленно цвели синие пионы, иногда отливающие грязными фиолетовыми или зеленоватыми пятнами - смотря в каком месте и с какой силой поставили синяк. Слезы стали редкостью, но не от хорошей жизни, а, вероятно, потому что соль в организме закончилась. Но было и что-то хорошее! Например, Мегуми полностью освоился у Годжо и мог приходить почти в любое время, а как же радовался, когда белобрысая голова маячила у ворот начальной школы, ожидая полюбившегося мальчика! Вот так и прошли два года. Тяжело, рутинно, с привкусом боли. Работа, побои, ставки, пустота, звон тишины в голове вечерами, тошнота и ноющее изнутри тело, будто просящее вывернуть его наизнанку - все сплелось воедино, каждый раз так и напоминая, что все это является последствиями необдуманных действий голубоглазого парня. Желая сбежать из ужасной атмосферы родительского обиталища, он пришел лишь к уже своему несчастливому будущему, в котором сейчас увяз по самую грудь. А грязь все тянула-тянула, шептала-шептала и булькала-булькала гадости в светлую головушку. И так до момента увольнения. После хитрой подачи бумаг "по собственному" гаденьким начальником, сердце так и сорвалось камнем куда-то в желудок, растворяясь в соляной кислоте. Сатору может и надеялся на понимание со стороны Фушигуро, хотел, чтобы тот хотя бы сейчас встал на его сторону, удивился, мол, как же так! Уволили без веских причин... Но тот лишь закатал рукава. Беловолосый медленно промаргивается, отгоняет от себя воспоминания последних лет, вдыхая носом запах воды и мыла, осматривая свою пугающую ванную. Он содрогается как от холода, при этом сидя в пока что теплой воде. В желтом свете старых лампочек пенка на воде отливает какими-то яркими красками, блестит, даже красиво, наверное! Но Годжо думает, что прямо сейчас он может прекратить абсолютно все. Всего лишь встать, достать лезвие и совершить короткое движение у сонной артерии. Всего один взмах влажной руки и блеск металла, а после вода окрасится алым, а он навсегда отыщет свой покой. Бледноватая рука медленно тянется к шкафчику под раковиной, длинноты конечности вполне хватит для этого маневра, если заветная вещица не заброшена куда-то далеко. Вставать в воде или, тем более, вылазить из нее совсем не хочется, а вот загадочность мира иного начинает слегка манить, словно морок какой-то. Годжо никогда не брал лезвие в руки в таком смысле. Даже в самые обидные моменты он не целился в руки или ноги, не наносил себе увечья. Потому ли сейчас хочется сыграть по-крупному? Неожиданно в коридоре раздается щелчок входной двери и легкие шаги. Расстегивается молния на чьей-то шуршащей курте, слышится, как ботинки отправляются на обувную полочку, а ключи вещаются на специальный миниатюрный крючок над тумбой. Будничные звуки затихают вместе со стуком явно тяжелого портфеля о пол, некоторое время царит тишина, застукавшая беловолосого парня с все же найденным ржавым лезвием в руке. — Сатору...? Ты снова в ванной, да? — Мегуми говорит устало, явно замотался на уроках. Мальчишка заинтересованно заглядывает в ванную комнату и облегченно выдыхает, встретившись глазами с чужими небесными. Ребенок слишком резко переводит взгляд на блестящий металл в аккуратных кистях. — А что ты делаешь? Годжо панически переводит взгляд на собственные руки и неуверенно сжимает лезвие в ладошке, стараясь не порезаться. — Я... мм... Побриться решил! Знаешь, ну, борода отрастает. В ванной это делать удобнее, волосня смоется вместе с водой. — Он думает, что ребенку не стоит узнавать о чем-то страшном и кровавом так рано, хотя с его-то отцом... В любом случае, Сатору слишком сильно хочет сохранить беззаботное детство этого малыша. — Ну брейся тогда, раз обрастаешь как старый дед! — Растрепанный школьник скрылся за дверью, захлопнув ее. Послышались шаги в сторону специально отведенной для него комнаты. Сатору мягко улыбнулся, преследуя мысли о своей исключительности, раз именно с ним Мегуми позволяет себе быть шутливым, не сохранять вечно хмурое лицо или не вредничать, скрывая мягкую натуру. Опомнившись, парень забросил железку куда-то в шкафчик, подумав, что надо будет не забыть выбросить эту ржавую штуковину. Пугающее желание растворилось в залетевшем свежем воздухе. Кажется, кому-то пора домываться и бежать готовить ужин маленькому дружку.

***

— На, поешь хоть, школота. — Годжо неторопливо заходит в комнату к пыхтящему над тетрадями мальчонке, ставит на углу стола только что отваренный рис с кусочком рыбки, делает кивок головой в сторону лежащих в тарелке хаси. Сатору отлично помнит, как они с Мегуми выбирали тому многоразовые палочки, которые останутся в квартире для каждого визита ребенка. Взор "ежика" тогда сразу пал на обычные деревянные приборы, которые отличались от других лишь тонкой розовой полоской где-то в верней части, которая, вероятно, будет перекрываться пальцами. В тот момент белобрысый крайне удивился цветовым предпочтениям мелкого, но посчитал выбранные хаси достаточно симпатичными. Вот с того момента в его доме было два набора столовых приборов, один из которых был как бы "отмечен" той цветной линией. Окинув взглядом пододвигающего тарелку ребенка, Сатору резко бросился на кухню, крикнув что-то вроде "забыл!!", а после тем же белым вихрем прибежал обратно, держа в руках среднего размера кружку с горячим чаем, которую тут же шумно опустил на стол. Парень залез рукой в кармах пижамных штанов, выудил оттуда штук пять конфет в цветастых фантиках и рассыпал их по столу, ослепив пораженного этим ураганом ребенка белоснежной улыбкой. — Ну, школоте удачи в жизни! Посуду принесешь потом, я помою. Только жуй, пока теплое! Нехер засиживаться за этой макулатурой без перерывов на перекус. — Сатору лениво развернулся на пятках, направляясь к выходу из комнаты, даже не замечая, как на него восхищенным взглядом смотрит растроганный такой кропотливой заботой школьник.

***

Тревожным криком будильник выдернул из липких, затягивающих в свою чернеющую бездну снов. Сатору резко распахнул глаза, спешным движением выключил надоедливый сигнал и вздохнул, смотря в белый-белый потолок расфокусированным взглядом, который, как назло, не хотел концентрироваться на одной точке, а потому перед взором все трещало и ходило ходуном, как в одном из страшных снов. К слову, сегодняшние кошмары паренек уже не помнил. Каждая ночь была чем-то похожа на прошлые. Чаще всего Годжо укладывался спать с готовностью снова погрузиться в холодную дыру жутких снов, а утром выныривал оттуда в поту. Казалось, что именно для него царство Морфея представляло собой ледяную прорубь, в которую ты падаешь и улетаешь глубже под действием нещадного течения, а потом бьешься головой о толстый лед до тех пор, пока не нащупаешь выход на поверхность, на окровавленную застывшую воду. Вроде после 21 дня повторения одних и тех же рутинных действий человек присоединяется к замкнутому кругу под названием "привычка"? Продолжает выполнять запомнившееся действие снова и снова, как под гипнозом. Чувствует, что что-то не так, если не совершит свое маленькое дельце, впившееся клещом прямиком в мозг. Вот случай Сатору Годжо стал чем-то из этого же разряда. У него не было желания запоминать неприятные сны, особенно учитывая то, что видел он их после каждого нежного соприкосновения головы и подушки. Словно какая-то кнопка нажималась под мягкой наволочкой, выжимая искру, прошибающую голову. Беловолосый медленно сел на кровати, содрогаясь от утренней прохлады. Солнечные лучи уже пробивались в окна, падали на кровать, переигрывались на светлых ресничках и постельном белье. Немножко резали по чувствительному зрачку, но не придавали дискомфорта. Утро дышало свежим воздухом, окутывало на удивление приятной атмосферой, где-то в солнечном свету были заметны медленно кружащиеся напротив окна пылинки, так приятно цепляющие взор. Сатору аккуратно поднялся со спального места, потянулся, разминая затекшие длинные конечности и похрустел спиной, тихими шагами направился в ванную, не желая будить наверняка сладко сопящего школьника. Все равно Мегуми встанет только к десяти, а это через целых три часа, пусть уж лучше выспится. Старая зубная щетка слегка царапает чувствительные десна во время весьма интенсивной чистки, но что-что, а белоснежные зубы для голубоглазого были неотъемлемой частью его "я", иначе быть точно не могло. Не вяжется та картина мира, где Годжо имеет желтые или около того зубы. Прохладная вода лучше не делает - только морозит и пощипывает, ложится холодным слоем на вкус ментола во рту, почему-то не прогревается до комфортной температуры. Гаденькими, обжигающе-ледяными каплями она стекает по лицу, достигает бледной шеи, заставляет слегка шипеть от неприятных ощущений. Сатору смотрит на себя в зеркало почти безотрывно, разглядывает еле заметные синяки под небесными глазами, переводит взор на растрепанные белые волосы и решает оставить все как есть, подмигивает своему отражению, чуть улыбнувшись. Он никогда не испытывал неприязни к своей внешности, даже в самые трудные моменты понимал и принимал свою красоту, часто ловя краткими переглядками завороженные взгляды незнакомых людей. Но вот строгий официоз и собранность были для него чем-то чужеродным, просто душевно лишним, не стыкующимся. Однако совершенно точно присутствовало понимание, что на первый рабочий день стоит явиться в подготовленном деловом костюме. Поэтому Годжо и собрался оставить привычный бардак хотя бы на голове. Но все же парень слишком долго провозился с этой кошмарно сложной одеждой, которую точно придумал сам дьявол. Казалось бы, просто брючный костюм и галстук, а столько проблем! Другое дело напялить джинсы с футболкой, да кожанку поверх - за три минуты управится с сочетанием вещей. Уже на выходе, паля глазами на входную дверь, голубоглазый вспомнил об одном упущенном из виду дельце. Он легонько шлепнул себя по голове, снял кроссовки и крадучись прошел к кухне, выудив откуда-то ручку. Сатору наклонился к висящему на холодильнике блокнотику, спешно, но старательно вывел утреннее послание для Мегуми на желтеньком листочке и вытянул из кармана штанов кошелек. Нежная улыбка спала с лица голубоглазого примерно тогда, когда он заметил почти зияющую пустоту, от появления которой пространство бумажника спасали лишь несколько купюр, бережно уложенных где-то сбоку. Годжо выдохнул, легким движением вытянул последние деньги и положил под ближайший магнитик, решив, что сегодня до офиса он дойдет пешком, а на кофе несколько йен и на карте быть должны. Парень развернулся, натянул не вписывающиеся в образ синие кроссовки, закинул лежащий на тумбочке телефон в карман пиджака и легкой поступью вышел за дверь, захлопывая её. Раздался щелчок закрывающегося замка.

"Доброе утро, мелочь. Твои медовые хлопья в правом верхнем шкафчике, молоко в холодильнике. Возьми денег на обед!!!!"

Дорога до величественного офиса прошла легко. Осенний запах так и окутывал почти пустые улицы, мимо пролетали яркие листочки, гонимые шаловливым ветром. Шелестели выстриженные кусты и гудели проезжающие машины, где-то в закутках, меж низкими магазинчиками, пробегали пыльные уличные котики, вынюхивая приятные запахи из закусочных и мясных лавок. Гладкие асфальтные дорожки глухо звучали при торопливых шагах, вливаясь во всю эту раннюю музыку, знаменующую начало рабочего дня. По пути Годжо забежал в близкую к рабочему месту кофейню, где в прошлый раз приобрел по итогу выпитый самостоятельно латте. Он грустно осмотрел ассортимент и приписанные около названий напитков цены, высчитал, что сможет позволить лишь один кофе. Мысленно паренек уже кучу раз обматерил себя за то, что во время встречи в парке не обратил внимание на выбор начальника, теперь вот приходилось напрягать извилины. Прикинув все их маленькие разговорчики, голубоглазый подумал, что этот брюнет наверняка предпочитает какую-то горькую гадость, на которую в прайсе всегда понижена цена. Вот поэтому Сатору заказал маленький стаканчик капучино, подумав, что это что-то слишком банальное, а потому понравится должно. Но на средний у него просто денег не хватило. Голубоглазый мило кивнул девушке за кассой, забирая из протянутой руки уже знакомый на вид картонный стаканчик с котиком. Дополнительный слой рифленого картона в форме ободка не позволял напитку обжечь руку, но при этом пропускал небольшие порции тепла, согревая ладонь. Из-под крышки слегка несло терпким напитком, запах которого заставлял Сатору кривиться и тихо фукать. Слишком крепко, хотя, казалось бы, с молоком в составе! Годжо так быстро пролетел пешеходный переход, боясь опоздать, что даже не посмотрел на уступившую ему дорогу черную машину, за лобовым стеклом которой насмешливым огоньком сверкнули фиолетовые глаза. Через пару минут паренек вихрем влетел в здание, но уперся ровно в турникет, не пропускающий его. Он напряженно посмотрел на эту шайтан-машину и перевел взгляд на пораженного охранника, демонстративно сводя белесые брови. Сотрудник странно посматривал то на незадачливого новенького, но куда-то за его спину, но вот Сатору даже и не думал оборачиваться, его интересовала только возможность пройти дальше. Спустя минуту молчания мужчина все же откашлялся. — Вам нужен пропуск, чтобы пройти... Магнитная карточка. — Сотрудник почему-то неловко опустил глаза, но быстро перевел их обратно на "пришельца". — Вы только устроились? Или вы к кому-то? Годжо переложил стакан в другую руку, обдумывая происходящее. Тут пахло наебаловом. Не хватало только оказаться обманутым каким-то шутником-работодателем, которому просто делать нехер оказалось. — Меня приняли вчера. — Сатору замялся, понимая, что исчерпывающий ответ он не сможет дать в силу своей памяти и невнимательности. — Я секретарь мистера... Молчание затянулось. Охранник неловко выгнул бровь, смотря вопросительным взглядом. Хотелось провалиться куда-то на уровни подземного паркинга, чтобы не испытывать это неприятное понимание того, что он просто забыл имя своего начальника, а из всей информации знает лишь то, что тот сладкое не любит. Ну, может еще и выглядит привлекательно. Немножко. — Гето. Сугуру Гето. Легкий, но мужественный голос будто бы эхом отразился от пустующей головы белобрысого, проникая куда-то вглубь. Он быстро обернулся, когда сзади послышались приближающиеся шаги и тихий перестук деловой обуви по мрамору пола. Интересно, сколько времени этот хитрый лис стоял за спиной? Как сильно опозорился Сатору? И как быстро он вылетит и с этой работы... Начальник что-то ловко вытащил из внутреннего кармана пиджака и протянул пареньку у турникета. То оказалась белая карточка со знаком компании и какими-то цифрами под ним. — Прошу прощения, мне потребовалось время на нанесение вашего номера на пропуск, Годжо. Я совсем забыл предупредить Идзити, но вы тут справляетесь, кажется... — Где-то в глубине фиолетовых глаз сверкнула искра смеха, заставляющая смущающегося Сатору еще больше стушеваться под этим взглядом. — Можно просто Сатору. — Парень осторожно выхватил карточку и прижал ее к турникету, прошел вперед, понимая, что начальника все равно придется подождать тут, ведь он не знает дороги к кабинету. Повисла небольшая пауза, когда до голубоглазого дошла вся суть сказанных им слов. Он только что своим поганым языком смел рамки официальности и субординации, отвергнув правила вежливости. Он уже хотел отшутиться, но не успел. — Ну, тогда и я просто Сугуру. — Гето тоже хлопнул пропуском по турникету, прошел вперед, помахав при этом слегка шокированному охраннику. — Пойдемте, доведу вас до кабинета, Сатору.