Наши бурные чувства

Ее сны о полёте на спине дракона, пустых пляжах и крови на устах. В своих снах она — Арракс, поедающий ягнёнка и расправляющий крылья под палящим солнцем. В своих снах царит запах соли и боль на кончиках пальцев ног и рук. Стоит ей открыть глаза, как она оказывается в холодных покоях, и яд обволакивает внутри. — Вы должны написать письмо своей леди-матери, принцесса, — Отто Хайтауэр подносит ей пергамент и чернила, чтобы она начала строчить. — Неужели ты не хочешь поведать ей о своём здоровье? О том, как к тебе относятся? — Моя мать может себе это представить, лорд-десница. Не нужны ей мои слова, дабы понять, каково это — оказаться в ловушке. — Вы желаете, чтобы королевство погрязло в войне? Желаете зрелища, где головы ваших родичей насаживают на пику? — Я желаю справедливости, — Эймма швыряет чернильницу со стола, та с грохотом падает на пол. — И если боги будут благосклонны, то в конце фарса на пике окажется голова вовсе не моей матери. Королева Алисент — сторонница мягкого подхода. — Неужто ты не скучаешь по ним? — Королева кладёт пред ней пергамент. — Ты, конечно же, желаешь знать, как поживают твои братья? Я полагаю, маленький Эйгон даже отпраздновал именины. Эймма мрачнеет, стоит упомянуть именины брата. Целый день ее занимали мысли о маленьком Эйгоне, слишком юном, дабы узреть жестокость его родичей. Его малость избаловали, как ей кажется. Ее мысли средь лимонных пирожных и радости, полетах на драконьей спине с Деймоном и мягкой материнской улыбке. Она скучает по дому, по семьей и матери, но снова швыряет пергамент от себя. — Его именины каждый год. — А как же Джейкерис? Он огорчится, узнав, что его единственную сестру пленили. Тебе не хочется успокоить его сердце? Веларион устремляет свой взор на Королеву, воображая ее расплавленное от пламени тело. — Слова не успокоят его. В отличие от справедливости. А справедливость явится сюда с огнём и кровью. Спустя целую вечность подавления гнева, Алисент Хайтауэр — мастер скрывать собственную ярость. Эймма вопрошает себя, каково это — быть заложницей собственных эмоций. Король сгнивал пред всем двором, но Алисент Хайтауэр гнила изнутри, будучи рабыней своей же лжи. Удивление проскальзывает на лице юной Веларион, когда на лице Королевы скользит ухмылка. — Ежели ты не станешь писать, мы сделаем это за тебя, и твоя матушка примет условия, предложенные ей. Рейнира Таргариен может представлять из себя кого угодно, но она не позволит причинить вред своей единственной дочери. — В Ваши планы входит причинить мне вред, бабушка? Навредить мне? — глумится Эймма. Алисент покидает покои, преподнося Эймме хмурый взгляд, оставляя пустой пергамент с упрямой принцессой.

***

— Ты разгневала своих тюремщиков, племянница. Ее плечи напрягаются, стоит голосу Эймонда прорезаться в стенах покоев. Она не взирает на него, поворачивается к стене, уставившись на камни. Эймонд отчаянно жаждет увидеть ее глаза. Даже застряв на заседаниях Малого совета, все его мысли пребывали с ней и ее глазами. Эймонд вопрошал, что будет, когда он явится к ней. Что она скажет, стоит ему появиться на пороге ее покоев в первую совместную ночь? Встретят ли его ещё большие страдания, иль у неё возникнут вопросы? Он не рассчитывал на безмолвие. — Дед поведал, что ты отказалась писать своей матери, — он ставит на стол блюдо с засахаренными сливами. — Поведал и то, что ты отказываешься есть. Она обнимает свои колени. — Матушка весьма разозлилась на тебя, но тебе не стоит бояться. Она не коснулась бы и твоего волоска. Ей не хватает духу пролить кровь. — А духа на войну хватило? — она поднимает голову, глядя на него красными от слез глазами и бледным лицом. Его живот скручивается. Она мала, угасает с каждым днём. Не похожа она более на принцессу, встретившую его в Штормовом Пределе, облаченную в драконью чешую. Она угасает ныне… по его вине. «Драконий убийца», — кричала она. — Неужто ты не голодна? — интересуется он, предлагая ей сливу. Эймонд замечает, как ее глаза загораются голодом при виде любимой сладости. Ему известно о ее слабости к сливам. Часто наблюдал за ней, пока она поедала их одну за другой. — Тебе нужно поесть. Ты не можешь морить себя голодом из-за гнева. Это глупо. Безмолвие возвращается в покои. Тело наполняется гневом. — Наблюдала, как морят голодом, племянница? Это не быстрая смерть. В течении двух лун. Но Королева найдет уловку, дабы обойти твой замысел. Возможно, она не станет перерезать тебе глотку, но без всякого зазрения совести прикажет прислуге держать тебя, пока твой рот будут наполнять едой. — Он делает шаг вперёд, возвышаясь на Эйммой. — Тем не менее, ты — моя заложница, а значит — моя ответственность. Я завоевал тебя, восседая на драконе, не ради удовольствия наблюдать, как ты чахнешь подобно нищему на дне Блошиного конца. Веларион устремляет на него свой пристальный взгляд. — Я не трофей, дабы завоевывать меня. — Не соглашусь, — шепчет Эймонд, поглаживая макушку шоколадных волос. — Ты так прелестна, моя маленькая племянница. И впрямь, превосходный трофей. Эймма отползает от него, встаёт, отходя к противоположному углу покоев. Смешок слетает с уст принца. — Желаешь преследования? Я полагал, что уже выиграл это состязание. — Я лишь желаю, чтобы ты ушёл, — велит Эймма. — И оставить тебя на произвол судьбы, которой распоряжается мой братец? — цокает он в ответ. Эймонд подходит к столу и берет сливу. Она глазеет на него, не в силах отвести взора, когда он вкушает сахарное лакомство и глотает его целиком. На мгновение он наслаждается вкусом, прежде чем снова прошептать. — Они очень терпкие. Их вкус подобен твоему языку. Лик Эйммы передергивает от омерзения. — Я счастлива, что ты хранишь воспоминания, дядя, ведь ты более не сможешь познать вкус моего языка. — Поразительная уверенность, — рассуждает Эймонд, откидываясь на спинку кресла, кладя в рот очередную сливу. — Иди сюда. Сядь. Поешь. Поспи. Предстоит долгая ночь, принцесса, и мне не доставит удовольствие, если ты на протяжении всего вечера будешь глазеть на меня. Алисент ожидает сына на рассвете. — Где ты был? — предъявляет мать, стоит ей заметить тёмные круги под глазами и мятую рубаху. Он пытается пройти мимо неё, но чувствует ее цепкую хватку на руке. — Эймонд, ответь мне. Где ты провёл ночь? — Не беспокойся, матушка, — он кладёт свою руку на ее. — Я не навлекаю бесчестие на наш дом, подобно своему брату. В ответ ей служит пожатие плечами. Эймонд уходит в свою спальню, роясь в сундуке в поиске свежей рубахи. — Я говорила, чтобы ты держался как можно дальше от покоев Эйммы Веларион, — грудь Алисент вздымается от ярости. — Ты меня ослушался? Челюсть сжимается, стоит Эймонду повернуться к матери. — Вы знаете, матушка, что сотворил наш Король? Он велел королевским гвардейцам покинуть пост, дабы он навестил нашу племянницу средь ночи. Позволь узнать, если бы ему предоставили возможность, что бы он натворил? Погубил бы ее. Убил бы. Алисент вздрагивает. — Я не мог допустить подобного, — отвечает Эймонд, меняя рубаху. — Она — моя заложница. Я привёл ее сюда. Мой долг — убедиться, что Король не уничтожит нас всех. — Тем самым ты решил подвергнуть опасности ее добродетель? Задумываешься, что сотворит Рейнира, услышав тот же шёпот, что и я? Слухи о принце с серебром в волосах, который каждую ночь пробирается в постель ее дочери. — Рейнира сожжет нас дотла, ежели Эйгон отнимет жизнь Эйммы Веларион. Я защищаю наш дом, матушка. Я выполняю свой долг. — Долг можно выполнять вне стен ее покоев, — рассуждает Алисент, взирая на него с прищуром. — Она — не забава, Эймонд. Она — заложница. Нет времени вразумлять Рейниру, поскольку она начала искать союзников. Старки и Аррены уже поддержали ее. Она обхватывает лицо сына руками, всматриваясь в его глаза. — Нет места твоим желаниям на войне, Эймонд. Она, может, и красива, но убьёт тебя, будь у неё возможность. Если «чёрные» победят, мы умрем. Ты понимаешь? Он взирает в глаза той женщине, которую всегда стремился поразить, и дивится тому, когда она успела стать столь малой? — Мир наступит от ее руки, — Алисент уверена. — Напиши она своей матери письмо с условиями Короля своими словами, то мы, возможно, сможем предотвратить кровопролитие. Однако, времени мало. Рейнира прилетит за дочерью, и стоит ей прилететь, мы умрем. — Она сильно сглатывает. — Покуда ты пойдёшь в ее покои, ты пойдёшь с пергаментом и едой. Лишь в этом случае я могу заверить, что это был мой приказ. — Я понял, матушка.

***

Следующим вечером он приносит лимонные пирожные и пергамент. Минула неделя с ее последнего приема пищи, и три дня с ее последнего купания. Эймма решила воспламенить желание Эймонда. Если он желает ее красивой и здравой, она подарит ему себя безобразную и худую. Если он желает ее с кипящей жизнью внутри, она подарит ему свой труп, которым он будет любоваться. Если он желает ее в красивых платьях, она подарит ему себя в лохмотьях, которые сотворит, разорвав платья по швам. «Пусть он желает меня в худшем виде», — думает она, замечая, как его глаза скользят по ее телу. — «Пусть видит Неведомого, взирая на меня». — Твои служанки запамятовали подготовить ванну для тебя? — спрашивает Эймонд, склонив голову набок. — Я отказалась, — отвечает она, попутно отводя взор от лимонных пирожных. Приходится не обращать внимание и на боль в животе. — Этот двор — крысиное гнездо. Мне думалось, что нужно одеться подобающе. Он посмеивается, слизывая крошки с губ. — Мне нравится, если мои женщины нечисты. Она распоряжается о ванне сразу после его ухода. Растирает кожу до крови, до волдырей и ран. Она в горячей ванне, ее слёзы сливаются с молочной водой. Ей хочется нырять в водах Драконьего Камня, а не тонуть в душистой воде проклятого двора. В тот момент она понимает, как отчаянно тоскует по семье. Тоскует по Джейсу с его заливистым смехом. Тоскует по Джоффри и его тихим вопросам. Тоскует по Бейле и Рейне с ловкими руками, заплетающими косы. Она тоскует и по Эйгону с Визерисом, следующими за ней словно тень с требованиями покатать их на спине дракона. Она жаждет услышать Деймона с его спокойными советами о драконьих полетах. Но большая тоска по матери. Она желает снова успокаивающих прикосновений нежных рук. Желает снова рассмеяться до колик в животе благодаря матушке. Она нуждается в своей семье. В то утро наведывается Хелейна с тремя детьми. Они играют, сидя на полу, пребывая в полном неведении о войне, что ведёт их отец. — Эймонд здесь проводит свои ночи? — интересуется Хелейна, в чьих глазах нет ни намёка на осуждение иль стыд. Эймма отшатывается, будучи в потрясении. — Прислуга поговаривает, — объясняется маленькая Королева. — Утверждают, что он ночует здесь каждую ночь, а покидает покои на рассвете. Понимая, как это выглядит со стороны именно для неё, руки Эйммы непроизвольно сжимают юбки наряда. Она не позволит двору судачить, будто она отдала своё девичество, в то время как ее семья ведёт войну. «Я — военный трофей», — напоминает она самой себе, — «Эймонд опорочил бы меня, будь у него шанс». — Я не позволяю ему касаться меня. — Почему нет? — глаза Хелейны растерянно моргают. — Он убил моего дракона, — огрызается она в ответ. — Возможно, — Хелейна пожимает плечами. — Все ныне так туманно. Эймма в замешательстве. Разговоры с Хелейной походили на хождение в лабиринте. Бескрайне и разочарованно. — Знаешь, он желает тебя, — продолжает Хелейна, ее пальцы умело возятся с вышивкой. — Я вижу желание в его взгляде каждый раз, когда он наблюдает за тобой. Я вижу это уже много лет. Ещё пред тем, как ты отняла его глаз. Эймма замирает. — Драконы желают огня и плоти, — посмеивается Таргариен. — Отец поведал это мне, выдавая за Эйгона замуж. Вряд ли мы вписываемся в эту фразу, но ты с Эймондом… — Я предпочту отрубить ему голову, чем возлечь с ним, — тихим голосом шипит Эймма, дабы Королевская гвардия не услышала ее. — Вряд ли что нибудь изменит это. — Мужчины с желаниями развязывают войны. Они же могут закончить их, — глаза маленькой Королевы печально взирают на своих детей. — Моя матушка твердит, что женщины — рабы мужских желаний. Но драконы — не рабы. Сглотнув, Эймма обращает взор к свежим синякам на коже Королевы и тёмным кругам, что залегли под глазами. Принцесса берет тетю за руку. — Он причиняет боль, Хелейна? — Вино порождает в нем жестокость, — взгляд Королевы все еще устремлён на три сребровласые макушки. — Монстры, облачённые в людские кожи, набрасывают плащи на милых девиц. Таков порядок вещей. — Так не должно быть, — шепчет Эймма. Хелейна смотрит на неё, а Эймма узнаёт глаза своего деда, энергичного и живого. — У меня кое-что для тебя есть. Эймма наблюдает, как тетя приказывает своим гвардейцам покинуть покои. Сомнения одолевают их всего несколько секунд, прежде чем они покидают покои, закрывая огромные двери. Хелейна глубоко вздыхает, а затем достаёт маленький столовый ножик из-под многочисленных юбок. Она вкладывает нож в руки Эйммы. — Каннибалы идут за тобой, племянница. Используй это с умом.

***

Эймма Веларион является на ужин разодетой словно Неведомый. Эймонд замирает при виде неё, что облачилась в чёрное платье со сверкающей драконьей чешуей. Волосы ее заплетены в косу, обрамляя голову на макушке, локоны ниспадают по спине подобно темной реке, безграничной и длинной. Он воображает себе, были бы ее волосы мягкими и шелковистыми в его руках. Воображает, как пальцы проникают в темноту, царапая ногтями нежную кожу ее головы. Пальцы сами впиваются в бёдра после глубокого вдоха. Он хочет отвести от неё свой взор, но сталкиваясь с ней взглядом, попадает в ловушку. Он желает ее больше, чем отомстить ей. Сорвать платье с ее тела, претендовав на неё пред своей семьей. «Моя», — жаждет он огласить, — «она моя с этого момента и до конца дней моих». — Принцесса, — встречает ее лорд-десница, сопровождая ее до места напротив Короля. — Добро пожаловать. Эймонду думается, что пир, устроенный для девицы, отказывающейся есть, бесполезный, но мать пребывает в отчаянии. С каждым часом, что Эймма оставалась непреклонной, дабы написать письмо своей матери, Рейнире давался ещё час для замысла своей войны. Слышится шёпот с Речных земель о кровожадном Деймоне, который был суров к предателям. Время истекает. — Очень красивое платье, — хвалит Хелейна, присаживаясь подле Короля. — Ты выглядишь словно твоя леди-мать, принцесса. Она была права. Даже если Эймма является столь же темной, как и рыцарь, охранявший ее мать, лицом она уродилась в Рейниру. Утонченные валирийские черты лица казались нелогичными. Цвета ей были даны столь низменными ещё при рождении, но ее лик был сотворён самими богами. — Благодарю, тетушка. Обмен улыбками пробуждает в Эймонде ревность, что пылает в крови. Сестре его достаются ее улыбки, а ему — ненависть. «Драконий убийца», — кричала она. Холод скользит во взгляде Короля, взиравшего на свою племянницу. — Не лги, жена. Она похожа на своего отца. Это знают все. Тишина царит за столом. Эймма вздёргивает подбородок. — Сир Харвин Стронг был славным человеком, не так ли, племянница? — интересуется Эйгон, хлеща вино. Он уже пьян. — Но людям чести не свойственно грешить подобно ему. Быть может, Неведомый сжёг его живьём именно поэтому. — Оскорблениями войну не выиграть, дядя, — Эймма поджимает губы. — Я выиграю войну пламенем и кровью, — рявкает Эйгон, направляя нож в ее сторону. — Скоро твоя матушка в этом убедится. — Достаточно, — приказывает Алисент. Глаза ее взирали с прищуром, а губы сжались в линию. — Это — семейный ужин, чтобы отпраздновать наши успехи. Эймма не отводит взора от Короля. — Давайте помолимся для начала. Она не склоняет головы для молитвы. Эймонд не отводит взгляд от неё. Эймма, разглядывая ряд склонённых голов, встречается с ним глазами. Глаза ее темны, некогда безжизненный взор ныне пылал огнём, ревущим внутри неё. Ухмылка обнажает его зубы. «Вот она», — думается ему. — «Вот и дракон». Эймма даже не притрагивается к тарелке, что наполнена едой. Его сестра с грустью наблюдает за этим, а матушка погружается в собственное разочарование. — Не голодны, принцесса? — Эйгон интересуется, склонив голову набок. — Нет у меня аппетита в последние дни, дядя. Десница подаётся вперёд, сидя напротив принцессы. — Он Король, принцесса. Обращаться к нему нужно именно так. В глазах ее бушует буря, стоит ей взглянуть на Отто Хайтауэра. — Он — самозванец, — вторит Эймма свои слова, что ранее звучали пред Железным троном. — Я преклоню колени лишь пред одной короной — короной, что на голове моей матери. Смешок слетает из уст Эйгона. — Я принесу тебе голову твоей матери, племянница, если ты того желаешь. Прикажу королевским гвардейцам отрубить ей голову, на которой покоится безобразная корона, ранее принадлежащая нашему отцу! Эймма вздрагивает, стоит ей услышать угрозу. — Стоит мне сделать это, — продолжает Король. — Я поднесу тебе головы твоих незаконнорождённых братьев. Джейса и Джоффри. За низость своего происхождения их стоит предать мечу. Не успевает Эймма вскочить со своего места, появляется мейстер Орвиль со свитком в руках. — Ваша милость, — вздыхает он, — Харенхолл пал пред Деймоном Таргариеном. Следом начинается хаос. Потрясение Короля берет верх над опьянением. Короля уводят за руку в комнату заседания Малого совета, где строятся заговоры о войне и битвах. Эймонд идёт следом, замечая, как Эймму Веларион уводят в темницу, куда ее заключили ранее. Обсуждения оканчиваются лишь за полночь. Стоит совету утихнуть, Эйгон вылетает из покоев. Эймонд откидывается на спинку кресла. Лишь дед остаётся сидеть, его лицо ныне напряжено и измучено. — Счастлив, дедушка? Вкус войны такой же, каким ты его представлял? В ответ Отто испепеляет его взглядом. — Нужно подождать, поколе Деймон развалит полученное, как он всегда и поступает. — А если он не поступит? Вместо ответа десница бросает пергамент на стол. — Что это? — Лорд Баратеон отказал в помолвке, — предъявляет десница. — Он оскорблён твоим поведением. Думает, что ты желаешь взять свою племянницу в жены. Вести о расторгнутой поковке приносят сладостное облегчение, но думы о женитьбе на Эймме Веларион — ещё слаще. — Беспорядок, что ты натворил, может разрушить эту семью. Когда Рейнира придёт за нами, твою голову она отрубит первой. Словно ястреб, высматривающий себе добычу, Эймонд крадётся по коридорам и останавливается пред покоями пленённой принцессы. Но королевских гвардейцев нет пред дверями ее покоев, хотя Эймонд им заплатил. После он слышит ее. Ее крики. Его сердце сжимается от страха. Он толкает двери, входя в покои с оружием в руках. Его брат над Эйммой, чьё платье разорвано. Она сжимает кровавый порез на руке. На полу — маленький нож, чьё лезвие в крови. Эйгон над ней, сжимая кинжал, который ранее носил их отец. Глаза Короля расширяются от страха, когда он поднимает голову. — Эймонд… Он не ждёт оправданий. Вцепляясь в волосы своего брата, сбрасывает на пол. До ушей доносится стон, стоит Эймонду поднять его. Эймонд крепко сжимает за загривок его сальные серебристые волосы. — Что я говорил? — рычит Эймонд. — Я говорил тебе, что станет, посмей ты причинить ей боль, брат. Ты. Не. Услышал. Эйгон ударяется головой об камень, а Эймонд испытывает наслаждение от стонов боли, что тот издаёт. Ботинок с металлическим носком ударяет его несколько раз в бок, затем он наступает на все еще твердый член своего брата. Хрипы агонии звучат из уст Короля, стоит Эймонду опуститься на колени подле него, забрав кинжал. Он отбрасывает оружие в сторону. — Приди сюда снова, и я убью тебя, — шипит Эймонд. — Я подарю тебе жизнь сегодня лишь из-за любви, что я питаю к нашей матушке. — Это измена, — хрипит Король, выплевывая кровь. — Это наказание. Теперь убирайся, пока я не сообщил матери и деду, чем ты занимался, придя сегодня вечером в покои принцессы. А еще лучше, если я сам напишу Рейнире Таргариен и поведаю ей, что Король совершил с ее единственной дочерью. — Я ничего не совершил, — протестует Эйгон. — Я едва коснулся ее. — Ты подошел слишком близко, брат. Подойди ближе, и я скормлю тебя Вхагар.

***

Эймма наблюдает за тем, как Эймонд отпускает Короля, а тот вскакивает и выбегает из покоев. Дверь захлопывается. Эймонд поднимается, руки его в крови короля-самозванца. Подходит к ней и разрывает ткань своей рубахи, дабы перевязать ее рану. — Эймонд… — шепчет Эймма с глазами, широко раскрытыми от страха. — Все в порядке, — отвечает он, перевязывая рану. — Ты в порядке. Эймонд касается ее руки. Его прикосновение мягче, чем она предполагала. Единственный глаз пылает огнем всех семи преисподних. — Расскажи, что произошло. Она рассказывает. Голос ее нежен, когда рассказывает о том, как слуги привели ее обратно и покинули, оставив одну. Эймма не слишком утомилась, и как только горничные пообещали вернуться, чтобы подготовить ее ко сну, она отпустила их. Боги, как она пожалела об этом. Король ворвался в ее покои. Глаза его голодны, а сам он пропах вином. Она отошла, со всем отчаянием схватившись за нож, что подарила ей Хелейна. Но Король оказался быстрее: бросился вперед, хватая ее лицо руками. Дыхание его было противным. Она ударила его в бок, разрезая камзол. Король пришёл в ярость, вытащив кинжал своего отца, когда почувствовал лезвие, ранившее его. Это была лишь царапина, но он взревел, попутно разрезал кожу — и ее платье. — Он поцеловал тебя? — голос Эймонда отдаёт безумием. — Скажи правду: он коснулся тебя? Эймма взирает на него, гадая, сжёг бы он дотла этот замок, стоит ей ответить «да». Ныне Эймонд Таргариен — месть в человеческом облике. Он бы пировал над трупом своего брата, скажи она ему. Эймма интересуется, права ли Хелейна в итоге. «Мужчины с желаниями развязывают войны. Они же могут закончить их.» Качает головой. — Он ранил меня, но не поцеловал. Тело его, кажется, расслабляется, испытывая облегчение, что принёс ее ответ. Он шагает вперёд, обхватывая ее щеки. Разум кричит: «Драконий убийца. Драконий убийца. Драконий убийца», но сердце глухо. Бьется сердце словно барабан, а Эймма становится жертвой собственных низменных желаний, столь постыдных и распутных. — Эймма, — вздыхает он, очерчивая ее щеки пальцами, — Эймма. Поцелуй его нежен и не схож со всем тем, чем является Эймонд Таргариен. Обещание весны и мира. Обещание жизни после войны и драконьих полетов. Обещание жизни за пределами темницы. Жизни со своей семьей. Вкус его тех засахаренных слив, которые он принёс специально для нее, терпкий и сладостный. Она ощущает, словно на пиру после нескольких голодных дней. Не может насытиться. Руки Эймонда скользят вдоль тела, хватая за талию и прижимая ее вплотную к себе. Он твёрд и готов, ощущается ей. После же она вспоминает. Арракс. Драконий убийца. Надежда поцелуя умирает подобно ее дракону. Она разрывает поцелуй. Даёт ему пощечину. Эймонд спотыкается от потрясения, пурпурный глаз огромен, а повязка слетает с лица. Эймма узнаёт сапфир, сверкающий в свете свечей. Это слишком красиво, дабы принадлежать ему. — Не смей так больше делать, — шепчет Эймма, пальцы ее касаются покалывающих губ. Дрожь пробегает по шее, челюсть Эймонда сжимается. — Ты по-прежнему сладостна, как я помню, моя дорогая племянница. Эймма сглатывает. — Я подожду, чтобы снова попробовать тебя, — обещает он. Эймонд наклоняется, подобрав свой меч. Он замечает ее нож на полу и хватает его. Это ничто в сравнении с его мечом, но его предостаточно, дабы уберечь ее. Страх загорается в сердце при мысли, что Эймонд отдаст нож своему деду. Тогда ничто не защитит ее. Вместо этого он протягивает его ей. Глаза моргают от потрясения, взирая на него. — Давай. Возьми его. Эймма протягивает руку, вцепляясь в маленькое оружие. — Двор — опасное место, — твердит Эймонд. — И я не всегда смогу быть здесь, чтобы защитить тебя. Эймонд подходит к двери, но звук ее голоса останавливает его на полпути. — Эймонд, — обращается она, бросая нож из одной руки в другую. Он оборачивается, попутно наслаждаясь ее видом пред ним. — Спасибо.