Наши бурные чувства

Эйгон носит с гордостью свои синяки. Король восседает на троне, с кожей цвета пурпура и глазами, налившимися кровью, а придворные кличут его воином. Мать волнуется за него, в то время как его жена шепчет о пророчествах, смысл которых в одной боли. — Кровные узы, брачные узы. Рыба чернеет, река краснеет. Кровные узы, брачные узы. Зелень чернеет, море краснеет. Кровные узы, брачные узы. Эймонд прерывает бесконечный цикл шепота, хватая сестру за руку. — Ты выспалась, сестра? Тёмные тени залегли под ее глазами. Взгляд Хелейны устремляется на него, щеки у неё алые, а зубы прикусывают губу. — Мне снятся ужасные сны, Эймонд. Боюсь, что грядёт нечто ужасное для нас. — Я защищу тебя, — бормочет он в ответ. — Я уберегу тебя. Следом снова слышится шёпот. — Кровные узы, брачные узы. Кровь и сыр испортят молочную мякоть. Кровные узы, брачные узы. Зелень чернеет, море краснеет. Эймонд бросает взгляд на брата, а затем выводит Хелейну из тронного зала. — Прогуляемся. Леди и лорды взирают на одноглазого принца и бесшумную Королеву, что прогуливаются рука об руку по садам королевского двора. Хелейна не замечает на себе их любопытные взоры. Насмешки двора и собственной семьи стали для неё чем-то привычным. Убеждения двора не играют роли для дракона, видящего сны. — Ты не должен причинять ему боль, — в конечном итоге произносит Королева, ясность взора возвращается в ее глаза, стоит им дойти до ее любимой части сада. Цветение роз превращает Хелейну в серебряного призрака, что бродит средь них. — Сам знаешь, что он не может себе помочь. — Не думал, что ты станешь его защищать. Она прищуривается. — Он — мой муж. Разве это не мой долг? — Сны пекутся о долге? — вопрошает Эймонд, садясь на скамью. Глаза взирают на сестру, что по колено в грязи. Она словно та девчонка, которой была доселе. Подол ее утопает в грязи, в то время как сама Хелейна пребывает в поиске насекомых для своей коллекции. — Признайся, тебе по нраву видеть его в черно-синем окрасе. На лице Королевы расплывается улыбка, стоит ей посмотреть на него. — Матушка сказала бы, что наслаждение чужой болью — грех. — Матушка сказала бы, что дышать — грех, будь у неё выбор, — замечает Эймонд, слова его горьки и искажены. Хелейна пронзительно смеётся, щеки ее алеют под солнечными лучами. Вскидывает голову, купаясь в солнечном свете. Сердце Эймонда сжимается. — Ты должен привести сюда Эймму, — в конце концов заявляет Хелейна, смотря на него в упор. — Цветы пришлись бы ей по нраву. Он отводит взор, не желая воображать Эймму в подобном месте. — Она бы насладилась свободой, — шепчет Эймонд. — Мы не можем ей преподнести подобное. — На данный момент, — отвечает Хелейна, присаживаясь рядом. Ее руки шарят под юбкой, доставая мешочек с золотом. Она вкладывает его в руки одноглазого принца. Эймонд в растерянности устремляет свой взор на собеседницу. — Это для неё. — Монета? — интересуется Эймонд. — Откуда у тебя это? — Из одного тайника Эйгона, — признаётся Хелейна, попутно краснея. — Он скрывает их в спальне по разным углам, думая, что я не знаю. Эти запасы для Блошиного Конца. — И что ты желаешь, чтобы я с этим сделал? Отправился с ней в путешествие по любимым заведениям нашего братца? — усмешка проскальзывает на устах Эймонда. В ответ юная Королева закатывает глаза. — Я желаю, дабы ты порадовал ее. Сделай ей подарок. — Она не желает моих подарков. «Драконий убийца», — провозгласила она. «Убийца», — обвинила она. — Она желает доброты, — отвечает Хелейна, в ее голосе слышится уверенность в собственных словах. — Она только снова начала есть. Она тоскует по своей семье. Она косится на брата, толкая его плечом. — Прощения не заслужить за день. Стало быть, какой-нибудь жест мог бы сдвинуть дело с мертвой точки. Горло сжимается, а в груди болит. — Ей нужен ее дракон, — утверждает Эймонд, — а я убил его. Она никогда этого не забудет. — Смерть — такая непостоянная вещь. «Драконий убийца. Я отниму все». Угрозы Эйммы о мести следуют за ним по пятам, но в то же время услаждают его. Смерть его является к нему с ее лицом. — Я не жалею об этом, — сознается одноглазый принц. Солнце скользит по его лицу, а мысли пребывают со смертью дракона. — Я бы снова убил Арракса, если бы это помогло заполучить ее. Взгляд сестры держится достаточно, прежде чем она отводит его в сторону. — Делай что хочешь, но не говори ей это.

***

Зеленые проигрывают войну. Эймма наслаждается новостями, в то время пока десница молит ее о повторном письме к матери. Вопрошает себя, каких успехов ее семья добилась за это время, что Отто Хайтауэр стал таким отчаянным. — Доселе я сказала, что я не стану этого делать, — пререкается Эймма, отворачиваясь от десницы. Взор ныне устремлён к окну. — Никакие мольбы не смогут меня переубедить. Прежде чем уйти, из уст Отто слышится обреченный вздох. — Я не желаю этого делать, принцесса. Веларион оглядывается в полной растерянности, когда на пороге ее покоев появляется сир Кристон Коль. — Что вы делаете? — Если вы не желаете посылать своей матери письмо, мы пошлём ей нечто иное. Напоминание, чем именно мы владеем помимо всего, — сир Кристон делает медленные шаги навстречу, пока голос Отто Хайтауэра раздаётся тихим шепотом. Она отходит от темного рыцаря, что в былые времена вдоволь наслаждался насмешками в адрес Джейса. Ей не забыть его окровавленное лицо, на котором появлялись свежие синяки, отпечаток силы сира Харвина, оставивший шрамы на лице красивого рыцаря. — Нет нужды усложнять, принцесса, — она юркает за стул. — Мы возьмём, что нужно. Кристон Коль загоняет ее в угол, затем хватает за руку и тянет в середину покоев. Эймма вскрикивает, страх обволакивает ее тело, стоит ей взглянуть на кинжал, что держит лорд-командующий. Ее имя звучит в устах смерти, но к своему удивлению, Эймме хочется убежать от неё подальше. — Нет. Нет. Нет, — кричит Веларион, отстраняясь от рыцаря. — Не шевелись, девушка. Лезвие касается лица, но вскоре сир Кристон хватает за волосы. Глаза Эйммы закрываются, она ждёт боли, но ощущает лишь хватку в своих волосах. Стоит распахнуть глаза, ей видится Коль с прядью темных волос в руках. Он отдаёт ее Отто, стоящему с натянутой улыбкой. — Мне верится, что это поможет больше, чем ваши слова, принцесса. Эймма ждёт. Ждёт, пока они покинут ее покои, дабы осесть на пол в истерике. Рыдает навзрыд. Адреналин разливается в ее крови, отчего сердце колотится быстрее, а грудь сжимается. Ей думалось, что подле порога стоит смерть, однако побег — подвиг не легкий. Эймма часами после сидит на каменном полу с ужасом, убеждаясь, что ужас — единственный спутник в этом кошмарном месте.

***

Даже в неволе Эймма Веларион — самое красивое существо, которое Эймонд когда-либо лицезрел. Его любимые моменты — те, в которых она думает, что пребывает в гордом одиночестве. Она тиха за чтением или с присущим ей любопытством наблюдает за улицами в окне. В эти моменты ею не управляет гнев или обида. Она не взирает на Эймонда, а слова ее не оружие. Сегодня чтение у окна. Волосы Эйммы распущены, а подле неё на столе — тарелка с засахаренными сливами. Она перестала голодать. Эта победа принесла Эймонду больше удовлетворения, чем любая, одерживаемая на тренировочном дворе. Она пугается, стоит ему закрыть дверь. — Что ты здесь делаешь? — Эймма вопрошает с прищуренным взором. Ненависть, подобно старому другу, заявилась снова, провоцируя своей красотой. — Средь бела дня. Губы в ответ дергаются. — Знаю, племянница. Я пришёл с подарками. Взгляд ее сверкнул с подозрением, заметив свёрток пред своими ногами. — Что это? — Обычно, разворачивая дары, можно узреть, что внутри, — насмехается Эймонд. Трепет охватывает его с головой, когда он наблюдает за ее закатившимися глазами. С осторожностью она развязывает шнур, держащий кожаный свёрток. Она изумляется, стоит ей увидеть подвеску. Кулон в форме драконьего клыка, сияющего чёрным в солнечных лучах. — Он сделан из драконьего стекла, — разъясняет Эймонд, с вниманием следящий за ее выражением лица. — Мне думалось, что это станет напоминанием о доме. О Драконьем Камне. В ответ она хмурится, вздыхая несколько обреченно. — Я не понимаю. Ему неловко, отчего кулаки сжимаются, а взгляд отводится в сторону, не силясь более смотреть в ее глаза. — Что здесь понимать? Я увидел подвеску, подумал, что тебе она пойдёт. Стоит ли подвергать сомнению каждую доброжелательность, принцесса? — Я подвергаю сомнению доброжелательность человека, убившего моего дракона. Эймонд вздрагивает. Отворачивается, дабы покинуть покои, но ощущает руку, сжимающую его запястье. — Нет нужды убегать, дядя. Я просто задаю вопрос. Презрение царит в его глазах, стоит ему воззреть на племянницу. — Ты скорбишь по своему дракону больше, чем по своему будущем. Проснись, принцесса. Арракс мёртв. Отныне ничего не вернёт его. Он с удовольствием наблюдает за ее лицом, искажавшемся от страдания, даже когда унижение начинает бродить в его жилах. Проклятьем осыпает Хелейну за ее уговоры о подарке. Эймма не хотела милых вещиц. Она хотела побега. Эймма отпускает его руку, потянувшись к своим волосам. Глазам открывается обрезанный клок. — Ты это сделала? — вопрошает он, протянув руку к темным волосам. — Коли тебе нужно знать, что случилось, пойди и спроси у пса своего деда, — выплёвывает Эймма, отстраняясь от него. Кровь пылает, когда он сидит на заседании Малого совета, чьи беседы сводятся к войне. — Талли признали Рейниру, — оглашает великий мейстер. — Под ее контролем все находящееся выше Харренхолла, благодаря Деймону Таргариену. Порочный принц. Король тихо переносит свои потери. Трезвое, на редкость, состояние позволяет его страху проникнуть на заседании совета. Эймонд с вниманием наблюдает за тем мальчишкой, что прежде являлся дикарем, а ныне являлся Королем. Невольно возникает вопрос, жаждет ли все еще он отправиться в изгнание на Восток и жить без бремени. — Что насчёт лорда Баратеона? — Тихо интересуется Король. — Он на распутье, я полагаю, — мягко сообщает Отто. — Но есть прогресс. Наконец-то мы отправили наши условия на Драконий Камень, ответ на которые придёт довольно быстро. — Почему? — яростный взгляд Эймонда встречается с глазами десницы. — Что ты сделал? Воцаряется тишина. — Мне известно, что Эйммой Веларион не были написаны условия мира, так что ты сделал, дабы убедить? — Эймонд наклоняется вперёд. — Отстриг ей волосы? Отто Хайтауэр пожимает плечами, с лёгкостью перенося выпад в свою сторону. — Я сделал то, что было нужно сделать. Волосы отрастут, а голова нет. Эймонд впивается пальцами в бёдра, сдерживая гнев, стоит Королю подать голос. — Нам нужно сменить тактику. Троны завоевывают мечи, не перья. Прольём кровь, не чернила.

***

Эймма держит в руках подвеску из драконьего стекла, желая выбросить ее из окна. Это безобразная вещица, острая и чёрная. Пальцы проходятся по зазубренным краям клыка. Уверенность, что воткнув в себя этот клык, она прольёт кровь, растёт в ней довольно-таки стремительно. Доброта Эймонда была чуждой. Ей не было известно, что она должна с этим делать. Обман ли это, дабы возлежать с ней? Уловка ли это, дабы отдавать ей приказы? Ей неизвестно. Все, что ей известно — жгучее унижение, запеленавшее его глаза, стоив ей усомниться в его мотивах. Смущению был подвластен он от собственного деяния. Смущению был подвластен он от собственных чувств. Желание его не было просто желанием, в этом сомнений не было. Сердце его сотворено из ярости и отмщения, кровь его пылает от жажды крови. Эймонд Таргариен обречён лишь на гнев и боль, но те крупицы человечности, которые все еще при нем, принадлежат Эймме Веларион. «Возьми мой меч. Возьми мое сердце. Возьми все это». Недавно он пообещал возложить весь мир к ее ногами, и вот, спустя недели, проведённые в столице, Эймма намерена призвать его к своему обещанию. «Возможно, Арракс мёртв, но я могу повелевать другим драконом». Эхом звучат слова Хелейны. «Мужчины с желаниями развязывают войны. Они же могут закончить их». «Я подарю Эймонду то, что он желает», — думает Эймма, представляя его взгляд, пылающий страстью, и жаркие прикосновения, — «а взамен он подарит побег». Тем временем она надевает подвеску и начинает собственный замысел. — Тебя не утомляет это? — Вопрос Эйммы звучит средь ночи, в то время как Эймонд начищает свой кинжал. — Сторожить мою опочивальню ночь за ночью? — Я предпочёл бы оказаться в ней, но я терпелив, милая племянница. Смешок слетает с уст Эйммы. — Ждать тебе придётся довольно долго. — Чего бы тебе хотелось, чтобы я сделал? — Эймонд подаётся вперёд. Она сглатывает, а ее воображение рисует картины того, чем могли заниматься младые принцы глубокой ночью. — Одним мужчинам по нраву исследовать дно Блошиного Конца средь ночи, — рассуждение слетает из уст быстрее, чем Эймма вспоминает о человеке, которого она звала отцом. О том, которого унесло море. — Другим по нраву Шелковая улица. — Ты бы предпочла, чтобы я коротал время средь шлюх и нищих? — Глаза Эймонда сужаются. — Меня мало волнует, как ты коротаешь своё время. Король более не придёт сюда, не после того как ты поколотил его до синяков. Не вижу причин, дабы ты оставался здесь, — отвечает принцесса, пожимая плечами. Он медленно встаёт, а взгляд его прикован к Эймме. Всматриваясь в пурпурные глаза напротив, Веларион замечает лишь неистовое наслаждение. Взирать на него, словно взирать на солнце — ослепляюще и больно. — Я раньше никогда не трахал шлюху, — признаёт Эймонд, вставая пред ней. Она могла бы коснуться его, пожелай она того. — Но я бы трахнул, жажди ты подобного. Эймма задыхается от потрясения. — Что?! — Порой женщинам по нраву наблюдать, как разворачивается наслаждение, — шепчет сребровласый, в чьих глазах пляшет довольство, стоит ему заметить подвеску. Рука его поправляет кулон. Сердце ее — пересмешник, колотящееся лишь для него. — Я поцеловал бы их так, как ты желаешь, — шепчет Эймонд, прослеживая длинными пальцами кожу вокруг кулона. — Я могу быть нежным иль грубым. Я принадлежал бы им, иль тебе. Я весь в твоей власти. Щеки ее покрылись багрянцем. — Мне свойственна и непристойность, — шепчет Эймонд, подобно обещанию, которое желает исполнить. Глаза его блуждают по лицу напротив, заставляя Эймму чувствовать себя нагой под его пристальным взглядом. — Знаешь, чего я желаю? Мысли Эйммы средь длинных пальцев, отчаянных прикосновений и кожи, синюшной от поцелуев. — Я желаю тебя, милая племянница. — Он целует подбородок. — Я желаю твоего удовольствия. — Губы его спускаются к ее груди. — Я желаю твоего желания. — Он опускается пред ней на колени, хватая за юбки. — Но больше всего я желаю твою пизду. Низ живота напряжен, а бёдра влажные. — Позволишь мне взять это? — Руки его касаются чулков. — Тебе всего лишь нужно ответить «да», принцесса. Эймма жмурится, стремясь отвергнуть своё желание. «Он убил моего дракона. Он желает моей смерти. Но он нужен мне, чтобы сбежать.» Его язык блуждает по ее бедру, вызывая сдавленный стон. — Доселе я был терпелив, милая девочка, — его шёпот ложится пеленой на ее плоть. — Позволь мне доставить тебе наслаждение. Едва кивнув, Эймма ощутила его язык на своих складках, проходящийся от центра до горошины. — Боги. Боги. Боги. Голова бьется об балдахин, спина упирается в дерево. Эймма пальцами касается его серебряных волос, позволяя ему довольствоваться нектаром меж ног. Язык кружит, толкает и ласкает, а после длинные пальцы завладевают ею. — Боги, ты так прекрасно принимаешь это, — его похвала сопровождается касанием языка нервного комочка вершины ее бёдер. — Я мог бы любоваться, как ты извиваешься, весь день, милая. — Эймонд… — Именно, хорошая девочка. — Стонет он в неё. — Скажи мое имя так, чтобы весь двор услыхал. Она прикусывает язык, медь растекается во рту. — Непослушание даже в наслаждении, — цокает Эймонд в ответ, а следом возвращается к своему угощению, нос его касается высшей точки ее желания. — Нам нужно это исправить. Пальцы принца скручиваются внутри неё, вызывая приглушённый стон. Живот Эйммы сжимается, пальчики на ногах сгибаются, а сама она парит средь звёзд. Эймонд доставляет ей наслаждение сродни на спине дракона. Он заставляет ее взлетать снова и снова, ее же участь — молить о пощаде, падая с небес. До неё доходят его стоны, стоило ему коснуться своей твердости, а после слышится рваный стон. Эймма открывает глаза и врезается в глаза Эймонда, взирающего с широкой ухмылкой на устах и пятном на штанах. Эймма сглатывает. — Нам не следовало этого делать. — Сожалею, что не сделал этого раньше, — отвечает он с лёгкостью, расправляя ее юбки. Эймонд склоняется над ней, пытаясь завладеть ее губами, однако Эймма уворачивается. Он касается лишь щеки, усмехаясь при этом. — А сейчас решила поиграть в скромницу? — Доселе я говорила, что не желаю твоих поцелуев. Ухмылка озаряет сребровласого. — Я был в тебе, а ныне ты не хочешь меня целовать? «Ему придется заслужить мои поцелуи», — размышляет она. Эймма прикрывает руками пылающие щеки. — Оставь меня, Эймонд. Мне нужно собраться с мыслями. В ответ Эймонд усмехается. — Без них ты нравишься мне куда больше.

***

Крики разносятся эхом по Красному замку. Крики ужаса заполняют башню десницы. Тяжелые шаги королевских гвардейцев, спешащих к Королеве Хелейне, раздаются по залам. Эймонд пребывает во сне средь медных глаз и мягких губ, пока ему не устраиваются встряску, дабы разбудить. — Эймонд, проснись! — Отчаянно требует Эймма. Она склонилась над ним единым воплощением ужасного и прекрасного. — С Хелейной что-то произошло. Эймонд вскакивает, стоит ему услышать имя своей сестры. Следом он слышит крики. Крики, леденящие кровь и ужасающие. До сея момента Эймонд не слыхал, чтобы сестра так страдала. — Жди здесь, — требует Эймонд, хватаясь за кинжал. Он не шнурует штаны и не завязывает тунику. Нет времени для приличий. — Закрой дверь на засов. — Эймонд… — Будь здесь. Он бежит по коридору, протискиваясь через лордов и леди, пришедших на те же крики. Добравшись до башни, он лицезреет пред собой королевских гвардейцев, охраняющие покои его матери. Войдя в покои, Эймонд видит Хелейну, ревущую в материнских объятьях, и лишь двоих детей. Мать тоже рыдала. Глаза красны от слез, а ее горе несравнимо ни с чьим. — Что произошло? — вопрошает Эймонд, преклоняя колени пред Хелейной. — Сестра, что произошло? — Дочь за дочь, — рыдает сереброволосая. Ее страдания сродни лебединой песне, способной поставить на колени большинство мужчин. — Кровь и Сыр украли младую плоть (milky flesh). Мою Джейхейру, мою девочку. Непонимание отражается в глазах Эймонда, стоит ему взглянуть на мать. — Джейхейру похитили, — хрипит Алисент, чьё горло побагровело от мужских рук. — Ее забрали прямо из наших рук. — Дочь за дочь! Мою дочь за ее. — Кто был здесь? — Двое мужчин, — Хелейна всхлипывает. — Кровь и Сыр. Кровь и Сыр. «Кровные узы. Брачные узы. Зелень чернеет, море краснеет». — Это Рейнира, — ухмылка отражается на лице Алисент. — Она похитила ее. Эймонд заключает сестру в объятья, ощущая, как та обмякает в его руках. Его милая, нежная сестрица, с чьих уст слетали безумства, отныне являла собой и женщину, и горе. Она не мыслит здраво, особенно после того как две крысы вырвали и похитили ее дочь из ее собственных рук. — Рейнира заплатит за это, — объявляет Эйгон сразу после того, как его разбудили. — Она не будет знать покоя, покоя моя дочь не вернётся к своей матери. Я клянусь тебе, моя Королева. Но Хелейне плевать на обещания, данные мужем. Она просто всхлипывает с именем дочери на устах и впивается ногтями в грудь своего брата. После, на заседании Малого совета, звучат различные варианты. Десница взирает на Короля. — Есть лишь одна причина похитить Джейхейру, мой Король. Рейнира захочет обменять дочерей. А мы отныне лишились преимущества. — Нет, — вздыхает Алисент, чьи глаза наполнены местью и высыхают от слез. — Но Эймма Веларион — расцветшая девица. Неужели ты не понимаешь, что это значит? В покоях тихо, не считая рыданий Хелейны, что разносятся эхом по коридорам. — Рейнира может вернуть свою дочурку, — поясняет Алисент, — но, возвращаясь, Эймму покроют зелёным плащем. Смешок слетает с уст Короля, а следом он хлопает брата по плечу. — Более не придётся вожделеть на расстоянии, брат. Отныне ты можешь назвать ее своей женой. Мысли Эймонда возвращаются к девице с мягкой улыбкой, пылающим сердцем, познающей прощение. — Я убил ее дракона. Она не хочет меня. — Не важно, чего она хочет, — препирается Алисент. — Ты — принц, летающий на самом старом драконе в мире. Эймма Веларион — бастард. Ей посчастливится, коли ты станешь ей мужем. — Если мы поженим Эймонда на Эймме, то это разорвёт ее помолвку со Старком, — лисья улыбка проскальзывает на лице Отто Хайтауэра. — А если ты подаришь ей ребёнка, то Рейнире придется выбирать между своим троном и своим внуком.