Наши бурные чувства

Она просыпается в тюрьме, празднично одетой. Покои ее матери в Королевской Гавани остаются такими же, как она помнит. Ее укутали в шелка материнской кровати, в те же шелка, которыми укутывалась Рейнира во время столичных штормов. Матушка всегда укладывала ее рядом с собой, успокаивала, ласково шепча на ухо, и гладила копну темных волос. Нет более покоя. Арракс ушёл. Арракс ушёл. Эймма хватается за сердце, стремясь услышать его, но не слышит. Арракс ушёл, забрав ее с собой. Рёв ее оглушителен, подобно Балериону Чёрному Ужасу, заполняя покои болью, которую она не может сдержать в себе. Ее горе — это океан, в котором она тонет. Ее горе — огонь, в котором она сгорает. Ее имя в устах смерти звучит настолько красиво, что она с радостью пойдёт к ней навстречу. Арракс ушёл. Но Эймма остаётся. Заложница, понимает она, стоит ей разглядеть покои матери. Королевская Гавань ныне принадлежит фальшивому королю и фальшивым драконам. Узурпаторам, забравшим трон ее матери и ее дракона. Эймма закрывает лицо руками и рыдает. Она — военный трофей, драконья всадница без дракона, принцесса без короны. «Бастард. Бастард. Бастард». Каменный пол холодит ноги. Она обходит кровать, опираясь на тумбу, и переводит дыхание. Боль пульсирует в голове, выбивая из колеи. Пытаясь ее унять, Эймма массирует голову, но чувствует засохшую кровь на затылке. Она помнит ливень и ужас. Помнит рёв Вхагар. Помнит крики Арракса. А потом лишь темноту. Веларион с осторожностью покидает спальню, забирая с собой огонь, ревущий в камине, в комнату с солнечными батареями. О ней позаботились, прежде чем уложить спать. Нет более на ней одежды для верховой езды, как и клинка, висевшего на бедре. Вместо этого на ней шелковое ночное одеяние с тонким кружевом, обрамлявшим вырез на груди и подол. Ее одели как девицу, когда она — дракон, жаждущий мести. Более нет подтверждения ее бегства из Штормового Предела, кроме боли в голове и пустоты, царившей в груди вместо сердца. Эймма подходит к камину, засматриваясь на пламя, что плещет в нем, и поднимает руки. — Забери меня, — приказывает она огню, — прими меня в жизни подобно тому, как бы ты принял меня после смерти. — Ты можешь обжечься, если подойдешь ближе. Эймму обдаёт холодом от низкого голоса, столь знакомого и навязчивого. Не стоит оборачиваться, дабы узнать, кто это. Эймонд Таргариен. Драконий убийца. Драконий убийца. Драконий убийца. Эймонд просто пришёл полюбоваться своим трофеем. Но Эймма Веларион — не трофей. Она — огонь во плоти, кровь старой Валирии, и в этот раз она возьмет куда больше, чем просто глаз. Горе утраты не сравнимо с той яростью, с какой она касается огня. Пламя лижет ее руки, которые тянутся за горящим поленом. Она резко вскакивает на ноги и швыряет горящий кусок дерева Эймонду в голову. Он пытается увернуться от огня, но Эймма хватает позолоченную тарелку, стоящую над камином, и кидает прямо в него. В этот раз она не промахивается. Эймонд уворачивается, дабы спасти свой единственный глаз. Веларион наслаждается его неуклюжестью, хватает кочергу, подбегая к нему. — Драконий убийца! — ее крик сопровождается ударом кочергой. Комнату заполняют стоны боли. — Драконий убийца. Драконий убийца! Он прячет лицо в ладонях, защищаясь, и падает на пол. — Думаешь, я не отниму ещё один глаз? — она втыкает кочергу в руки, разрезая кожу. Руки в ответ сгибаются, позволяя рассечь щеку. — Я отниму ВСЕ! Гвардейцы с грохотом распахивают двери, застывая на пороге от увиденного. Маленькая принцесса в изящном ночном одеянии, держащая кочергу у шеи принца. Эймма вскидывает голову. — Изменники! — вопит принцесса, вонзая кочергу прямо в грудь Эймонда. Его камзол защищает от сильного удара, однако крики боли все еще доносятся до ее ушей. Она наслаждается ими. — Вы все ИЗМЕННИКИ! Она мешкает лишь секунду, прежде чем стража помогает Эймонду подняться. Зрачок одноглазого принца расширяется, пока он стирает кровь с лица. — Ты сгоришь в семи преисподних! — зрение размывается слезами. — Я заберу твою жизнь, предатель. И ты СГОРИШЬ!

***

Он все еще слышит ее крики, доносящиеся из покоев. «Драконий убийца», — зовёт его. Мать стоит, с ужасом наблюдая, как мейстер зашивает раненую щеку. Десница стоит подле неё с мрачным выражением лица. — Зачем ты туда пошёл? — вопрошает Отто. — Тебе категорически запрещено было входить в эти покои. Ее должно было привести к Эйгону, как только она проснётся, дабы она воззрела Короля, сидящего на Железном троне. Ей должно было быть оказано уважение, которого она заслуживает как принцесса Семи Королевств. Но уж точно не стоило приветствовать ее человеку, убившему ее дракона. Эймонд издаёт смешок. — Уважение? Какое уважение проявляется в том, чтобы привести ее к Королю, пред которым она не преклонит колено, и к семье, узурпировавшей трон ее матери? В глазах десницы блещет насмешка, когда он подходит ближе, смотря сверху вниз. — С ней обошлись согласно ее положению. — Она заложница. И ныне — это дань уважения? В ответ лишь удар по затылку. — Заложница, пленить которую никогда не входило в наши планы, дурак, — препирается Алисент. — Заложница, чьё пребывание здесь ввергло Королевство в войну. Есть ли шансы, что Рейнира примет наши условия мира сейчас? Есть ли шансы избежать кровопролития? — Мир помер в тот миг, когда вы посадили Эйгона на трон, — молвит Эймонд в ответ. — Не тешь себя напрасными надеждами, полагая, что мы извлечём из этого дела что-то помимо войны, начавшейся с той минуты, когда тебе вздумалось поставить свою кровь выше желания Короля. — Замолчи, — приказывает Королева-мать. Ее широко распахнутые глаза устремляют на него свой взор. Десница отходит в сторону, стоит гневу его матери обрушиться на него. — Как ты смеешь говорить такое? Твой отец, Король, пожелал, чтобы Эйгон стал преемником. Это были его последние слова. — Конечно, он пожелал, — смешок проскальзывает с уст Эймонда. Алисент подрывается к нему, ногтями впиваясь в плечи и выплевывая. — Кто ты такой, дабы бросать тень сомнения на сказанные мной слова? Я — твоя мать. Я подарила тебе жизнь, вырастила. А ты приволок опасность к нашей двери. Рейнира не успокоится, пока не вернёт себе дочь. Во взгляде Эймонда плещет чистая злоба. — Отправьте новые условия. Передайте ей, что если она не преклонит колено, мы убьём принцессу. Он старается не обращать внимание, как сжимается желудок при мыслях о казни Эйммы Веларион. Старается не обращать внимание на сердце, бьющееся сильнее каждый раз, когда ее отчаянные вопли заполняют зал. — Драконий убийца, — кричит она. — Драконий убийца, драконий убийца, драконий убийца. Алисент отшатывается с широко распахнутыми глазами. — Мы бы стали убийцами родичей, Эймонд. Это — величайший из грехов. — Как узурпация трона? — вопрошает он. — Мы не столь разные, леди-мать. Возложив корону на голову Эйгона, ты спровоцировала войну. Я просто украл девицу. — Принцессу, — восклицает Алисент. — Твою племянницу. — Не веди себя так, словно кровь что-то значит. Ты не коришь себя за украденную корону моей старшей сестры. — Мы не крали. Корона принадлежит Эйгону по праву. На правах старшего сына, титул наследника всегда должен был принадлежать ему. Когда Неведомый пришёл за твоим отцом, тот понял это. Не зря толкуют, что смерть вразумляет. — Единственный разумный средь нас — это я, — бормочет Эймонд. — Я принес нам огромное преимущество. В наших руках дочурка Рейниры. У нас заложница для обмена. Рейнира ныне лишена выбора, кроме как отречься от короны и преклонить колено, как ей было и положено сделать сразу после коронации Эйгона. — Ты совсем не знаешь Рейниру, — вздыхает в ответ мать. — Эймонд прав, Алисент. — вмешивается Отто. — Он заполучил для нас заложницу, но это дорого нам обойдётся. Придётся ходить по лезвию ножа, дабы Рейнира отреклась от короны. — Он перевёл взор на внука. — Ты натворил делов, Эймонд. Жених этой девицы — лорд Старк. Мы разгневали Север, Долину, а лорд Баратеон не дал ясного ответа касательно помолвки. Поговаривают, что его дочурка пришла в ярость, что мужчина, за которого она собралась замуж, украл другую женщину. — Баратеон — трус, руководствующийся лишь амбициями. Пошлите ему золото, и гнев пройдёт. Пронзительные крики темноволосой принцессы снова наполняют зал. — Изменники, — кричит она, — изменники, изменники, изменники. — Нам предстоит много сделать. Не смей пока подходить к девице. Позволь ей скорбеть по дракону, убитому тобой.

***

Эймма предстаёт пред Железным троном и двором в синем. В цвете дома Веларион… и Стронг. Она — не дура, и прекрасно понимает, как они хотят ее оскорбить. Она — дракон, и не позволит этим мужам стать причиной ее слез. — Принцесса Эймма из домов Таргариен и Веларион. Двор замирает, наблюдая, как она входит в тронный зал. Высоко вздернутый подбородок, а глаза видят лишь трон, на котором должна восседать ее мать. Гвардейцы в тяжелой стальной броне следуют за ней, будто девица четырнадцати лет представляет угрозу тому, кто называет себя Королем и драконом. Она останавливается подле дома Хайтауэр, выстроившегося вдоль помоста словно гадюки, пирующие вокруг трупа. Эймонд стоит рядом с матерью, его лицо покраснело от раны, что она нанесла. Веларион отворачивается от него. Она не будет знаться с мужчиной, вырвавшим сердце из ее груди. — Добро пожаловать, племянница, — оглашает Эйгон с широко раскинутыми руками. Они все в порезах. «Трон отвергает его», — думается ей. — Какое зрелище ты представляешь после стольких тяжких дней, проведённых тобой в столице, — молвит Эйгон, его пурпурные глаза светятся радостью, впитывая ее несчастье. — Мы сожалеем, что ты пропустила мою коронацию. Быть может, лишь поэтому ты все еще не преклонила колено. У Эйммы позвоночник из стали, а кожа выгравирована мрамором. Она не склонится пред королем шума. — Я не вижу короля предо мной, — двор наполняется шепотками, а на лице Эйгона вспыхивает гнев. — Просто предатель, усевшийся на трон моей матери. Ухмылка озаряет лик Короля, но как только он собирается ответить, Отто твердит вместо него. — Король Эйгон, Второй своего имени, был помазан пред всей Королевской Гаванью. Его голову обрамляет корона Завоевателя, а пояс — меч его предка, покорившего Вестерос. — Игру в переодевание может сыграть каждый, — рассуждает Эймма. — Я перестала играть в неё в силу своего возраста, но если принц Эйгон жаждет и дальше разыгрывать фарс, то пусть играет в него на троне, не принадлежащем моей матери. — Советую прикусить свой язычок, племянница, — рычит Эйгон в ответ. — Ты вправду думаешь, что, надев корону Завоевателя, ты стал Королём? Вправду думаешь, что розыгрыш дешевого фарса даёт тебе право восседать на троне? — вопрошает принцесса, склонив голову набок. — Король Визерис назвал Эйгона своим наследник пред смертью, — оглашает Алисент под кивок придворных. Под кивок соучастников измены. — Это было его последнее желание. Эймма жаждет сжечь эту женщину дотла. — Есть ли свидетели сея воли? — принцесса прищуривает глаза. — Где приказ, провозглашающий это? Будь у Короля стремление провозгласить нового преемника перед смертью, разве не счёл бы он нужным позвать писаря, дабы утвердить свое желание? Королева щурит свои карие глаза. — Более того, если Король считал Эйгона подходящим для трона, стал бы он ждать двадцать лет, чтобы назвать его своим преемником? Эймма чувствует, как Алисент Хайтауэр подавляет свой гнев. — Как мне помнится, никакого объявления не было. Моя матушка оставалась наследницей трона до смерти Короля. Скажите, что я упускаю, Королева Алисент? Ведь все, что я вижу, — это измена. Она обводит взглядом двор. — Помнит ли двор наказание за государственную измену? — голос Эйммы разносится средь придворных. — Вы можете притворяться и впредь, но боги запомнят это предательство таким, коим оно и является на самом деле. Как и я. Ответное молчание услаждает Эймму. Но счастье не длится долго, Отто Хайтауэр вмешивается, неся свои слова. — Прекрасная речь, принцесса. Позор, что вас сбили с истинного пути слова вашей леди-матери. Эйгон — Король, он милостив в своём величии. Он позабудет те оскорбления, что вы нанесли ему сегодня, и подарит вам прощение, ведь вы — его родня. — Нет мне нужды в его прощении, — объявляет Эймма, шагая вперёд. Замечает краем глаза, как королевские гвардейцы обнажают сталь. — Будь он Королем, как уверяет в этом всех остальных, он бы предал меня мечу за те слова, что я наговорила ему. Так что вперед: убейте меня и покончите с этим.

***

«Убейте меня и покончите с этим». Эймонд взирает на принцессу у подножия Железного трона. На принцессу, молящую о смерти с оскалом на лице. «Убейте меня и покончите с этим». Тронный зал более не полон шума. Двор нем от потрясения. Он наблюдает, как на лице новоиспечённого Короля расплывается улыбка. Сердце Эймонда начинает биться сильнее, а грудь сдавливает от боли. Нет. Нет. Нет. Рука ныне покоится на рукояти меча, а он выступает вперёд, становясь подле Короля. Брат его не мог ее убить. Эймонд этого не допустит. Он не мог этого допустить. Убейте меня, убейте меня, убейте меня. Представляет мертвые медные глаза и безжизненный труп, от которого холодит за версту. Дышит ртом, чтобы унять боль. Его мать прерывает его. — Король милостив, принцесса Эймма, — заявляет Алисент с фальшивой улыбкой на устах. — Мы не желаем кровопролития сегодня. Тёмные глаза принцессы наблюдают за Королевой, медленно чернея от гнева. — Король не может говорить за себя? Или его мать все еще властвует над ним? — Моя мать не властвует ни над кем, — рявкает Эйгон в ответ. — Я сам себе хозяин. — Немощное и жалкое подобие мужчины, — выплевывает Эймма. — Младенцы владеют большей силой. Смеётся над Королем, словно это игра. Подстрекает своими словами, не заботясь о дальнейшей судьбе. Эймонду хочется взять ее за руку и сбежать за сотню лиг отсюда. Он хочет снова спрятать ее. Крик Эйгона раздаётся по залу. — Замолчи, наглая сука! Тело принца дергается от оскорбления, в груди вспыхивает гнев. В Эймонде бурлит ярость, а Эймма смеется от восторга. — Стоит отрезать мне язык! — с широкой улыбкой заявляет Эймма. Это вызов. Двор, будучи в потрясении, утопает в шепотках. Лорды и леди взирают друг на друга с беспокойством. Нет ни у кого желания быть здесь, наблюдая, как из четырнадцатилетней девицы делают калеку. — Сделай это, Эйгон. — Сир Кристон, — начинает Эйгон, прежде чем вмешивается десница. — Вы не сделаете ничего, Лорд-командующий, — заявляет Отто. — Никакого кровопролития перед Железным троном. От кристального смеха Эйммы его горло сжимается от чего-то схожего с похотью. — Мне лестно, что лорд-десница столь великодушен. Или мне стоит рассчитывать не на его великодушие, а на ту дюжину драконов, парящих за спиной моей матери, когда в твоём распоряжении пребывают всего четыре. — У твоей матери ныне на одного дракона меньше, — Эйгон издаёт смешок. — Где Арракс, племянница? Слыхал я, что на дне морском. Ярость Эйммы — дракон, рвущийся наружу, подобно пламени. — Мой дракон был убит. Убит во время мирной миссии! Спустя время Эймма наконец-то смотрит на него. Он жаждет встать пред ней на колени, стоит ей только глянуть на него. Эймонд не возражает ни против презрения, ни против ненависти. Всего лишь жаждет ее внимания, каким бы оно ни было. — Я бы получила голову драконьего убийцы, будь у этого суда доля справедливости, — слёзы стекают по ее щекам. — Но я не стану ждать, пока боги сотворят чудо и благословят это безбожное место. Эймонд чувствует себя так, словно она внутри него, вцепилась в его сердце, выдавливая жизнь. Он помнит, как пообещал ей все. Однако он подрезал ее крылья и отнял ее полёт. «Безбожник, в самом деле». — Ныне Вы заложница при дворе, принцесса Эймма, — объявляет десница. — Вы будете заперты в своих покоях, доколе Ваша мать не образумится и не преклонит колено. — Моя мать ничего подобного не сделает никогда, — отвечает Веларион. — Как, впрочем, и я. Я преклоню колено лишь перед истинной Королевой — Рейнирой Таргариен. Я не склонюсь пред самозванцами. Я не стану склоняться пред Хайтауэром.

***

Эймма не видит никого днями напролёт. Еду приносят в покои каждое утро, день и вечер. Но к ней она не прикасается. И лишь на четвёртый день в ее покоях появляется десница, дабы образумить ее. — Вы должны поесть, принцесса, — молвит Отто Хайтауэр мягким и успокаивающим тоном. Она спрашивает себя, так ли он разговаривал с Королем перед его смертью. Ложь, сказанная тем же успокаивающим тоном. — Своей матери мертвой ты не пригодишься. — Поэтому я все еще не мертвец, лорд-десница? Поэтому ты не позволил Королю причинить мне вред? — хихикает Эймма, кусая губу. — И я не пригожусь матери без дракона. — Ее голос ломается, а глаза устремлены на шумные и оживленные улицы столицы. — Твой внук убил Арракса. Мне стоило умереть вместе с ним. Сердце ее ныне пусто, но дух Арракса отказывается покидать ее. Она доселе ощущает его огонь, словно он все еще жив и все еще с ней. Десница оставляет ее гнить дальше, отправляя вместо себя свою внучку. Маленькую Королеву Хелейну охраняют четверо белогвардейцев. Эймма невольно закатывает глаза, замечая их у неё за спиной. Особенно при виде сира Кристона Коля. — Ты можешь идти нахер прямо сейчас, — обращается Эймма к лорду-командующему. — Мысль выброситься из окна меня прельщает больше, стоит мне увидеть твоё лицо, сир Кристон. — Подобная мерзость неприемлема для принцессы, — отвечает Коль. — Твоей матери не понравились бы эти слова. — Матушка скорее скормила бы тебя дракону, чем позволила тебе учить меня жизни, — парирует Веларион. — А теперь ступай, дабы я не начала швырять в тебя чем не попадя. Но швырять было нечего. Королева позаботилась, чтобы в покоях Эйммы было как можно меньше вещей, после того как Эймонда ударили кочергой. Только глупцы могли оставить подобное оружие в покоях, держа в них заложника. Но ведь ждали принцессу, а не дракона. Беспокойный взгляд маленькой Королевы блуждает меж племянницей и сиром Кристоном. — Ступайте, сир Кристон. Ждите меня снаружи. Лицо лорда-командующего озаряет потрясение, но он не смеет ослушаться приказа своей Королевы, после чего просто выходит из покоев. — Спасибо, — шепчет Эймма, обнимая свои колени. — Не думаю, что вынесла бы его нахождение со мной в одних покоях. — Отчего ты питаешь к нему такую ненависть? — вопрошает Хелейна, ее глаза сохраняют ясность, стоит ей сесть рядом с племянницей. — Он никогда не относился к Джейсу хорошо. И сир Харвин его ненавидел. Тетя ковыряет кожу вокруг ногтей, а голос отдаёт шепотом. — Я просила Эймонда не лететь в Штормовой Предел. Мне очень жаль, Эймма. Стоит ей поднять взгляд, как Эймма сталкивается с затравленными глазами своего деда. — Откуда тебе стало известно, что произойдёт? — Я вижу страшные сны. Я видела шторм и кровь. Но я видела, что ты выжила. — Выжила? — спрашивает Эймма. — Я словно умерла рядом с Арраксом в тот миг. — Не обманывай себя этим шутовским фарсом, — Хелейна шипит, впиваясь ногтями в руку племянницы. — Не позволяй обманывать себя подобному. Пред Эйммой предстаёт девица, чья жизнь и душа разбиты. Пред ней предстаёт девица, носящая титул Королевы, и Эймма задается вопросом, сколько ужасов она повидала ещё. — Я не понимаю, о чем ты. Хелейна вздрагивает, моргает, и ясность возвращается в ее взгляд. — Боги прокляли нас всех, — доносится до Веларион. — Все идёт не так, пока драконы продолжают кружиться в танце. Руки Королевы скрываются под подолом платья, доставая оттуда маленький кусок пергамента. — От твоей матери. Эймма изумляется подобной выходке. — Откуда это у тебя? — Быть может, я безумна, — отвечает Хелейна, — но средь двора у меня есть несколько друзей. Королева покидает ее покои, а Эймма с нетерпением ломает печать, разглядывая знакомый почерк. Почерк своей матери. «Скорби по Арраксу, любовь моя. Драконы восстановят справедливость. Мы заполучим их головы».

***

Заговоры боли из шепота Королевской гвардии доносятся до Эймонда. — Король требует, чтобы в полночь мы покинули пост. Он хочет зайти к ней в покои с мечом. — С Черным Пламенем? — спрашивает один из них. — Или с членом? Ныне Эйгон Король, но никакая корона не спасёт его от ярости Эймонда, если он коснётся Эйммы Веларион. Одноглазый выжидает, пока стража выполнит свой приказ, прежде чем войти. В дверях он замечает саму Эймму. Эймма в безопасности. Она спит. Ее лицо более не в гневе, а пребывает в снах. Эйгон, подходя к покоям, замечает брата начищающим кинжал. — Брат, — кланяется Эймонд. — Почему ты здесь? — в глазах Короля лишь замешательство. — Где Гвардия? — Разве им не было приказано покинуть свой пост к полуночи? Не ты ли заплатил им, дабы они ушли, не будучи обвинёнными в непослушании? — вопрошает одноглазый, приподнимая бровь. Эйгон бледнеет. — Какой был план, дорогой братец? Эймонд нежно проходится тканью своего плаща по кинжалу. — Причинить ей боль? Разрубить ее? Трахнуть ее? Единственный глаз с прищуром взирает на брата. Он встаёт напротив Эйгона. Эйгон ныне мерзкое отребье, а не Король, которым его кличут. Парню больше по нраву трахать шлюх, чем править государством. В Эймонде так много ненависти. Ее так много, что он не задумываясь проткнул бы Эйгона насквозь. «Я бы стал убийцей родичей», — думает Эймонд, — «будь убитым именно Эйгон». — Попытай удачу, и я вырежу твоё хозяйство незамедлительно, — шипит Эймонд, с удовольствием наблюдая, как страх зарождается на лице его брата. — Прикоснись к ней — и я скормлю тебя Вхагар, отдав корону старой пизде, что зовётся нашей старшей сестрой. Глаза Эйгона подобно глазам ребёнка — глядят со страхом. — Понял, брат? Мне бы не хотелось скорбеть по тебе. — Я — Король, — неуверенность проскальзывает в шепоте старшего. — Скажи это пред двором, но не мне, знающем твою изнанку. Мне известно, что у тебя на сердце, Эйгон Таргариен, и я, не моргнув глазом, вырву его из твоей груди. Не искушай меня. Король пытается что-то сказать, но Эймонд перебивает его простыми словами. — Ступай, брат. Нет у меня желания стать сегодня убийцей родичей. Вздрогнув, Король просто делает что велят — сбегает, поджав хвост. Эймонд разглядывает коридор в поисках Королевской гвардии и вздыхает, повернувшись лицом к дверям покоев Эйммы. Кто он, дабы слушать приказы гадюк? Он — дракон, и может делать все, что пожелает. Ее покои холодны, ведь в камине огонь давно погас. Ему известно, что слугам был дан приказ тушить огонь в ее покоях, стоит им уйти. Эймма Веларион со скукой рассуждала о своей смерти, но Хайтауэры не могли так рисковать. Он кладёт кинжал на стол и медленно раздвигает шторы, скрывающие ее спальню. Входит, глотая ком, образовавшийся в горле. Она в сонном беспорядке. Волосы цвета шоколада растрёпанные, а на лице нет признаков печали. Сердце бьется сильнее, стоит ему только взглянуть на ее лицо, пребывающее в полной безмятежности. Ему более по нраву ее ярость, но от ее спокойного вида он тоже испытывает наслаждение. Ее щеки румяны, а глаза несколько беспокойны. Он преклоняется пред ее красотой. Рука дергается, поглаживая нежную кожу. Он хочет ее обнять. Он хочет ее поцеловать. Он хочет ее трахнуть. Жаждет зрелища, в котором ее живот раздувается из-за малыша, сидящего в нем. Темновласого, с глазами пурпурного цвета, обладающего силой. Жаждет накинуть ей на плечи плащ своего дома и насладиться нектаром меж ее ног. Жаждет восседать с ней на Вхагар в полёте. Жаждет жить общей жизнью, но она жаждет лишить его головы. Прикосновение мягкое настолько, чтобы не разбудить ее, однако он не покидает ее покоев и после рассвета. Испытывает наслаждение, наблюдая, как Эймма ворочается в постели. Воображает ее сны. Воображает, что ее мечтания сродни его — мечты о бескрайнем небе и драконьих крыльях. Живот скручивается, стоит вспомнить об Арраксе, падающем в морскую пучину. Он вопрошает себя, снится ли ей подобное. Эймма медленно просыпается, зевает. Беспристрастное лицо принцессы не выражает ни ярости, ни испуга. Она спокойна… ровно до того момента, пока не замечает его, сидящего в углу ее спальни. Глаза ее распахнуты, она приоткрывает рот, дабы закричать. — Не кричи, — приказывает он. — Никто не придёт. Веление Короля. Простыня прижимается к ее груди. — Убирайся. — Нет, — качает Эймонд головой, вытягивая ноги в кресле. — Мне и здесь вполне удобно. — Уходи, — рычит Эймма в ответ, — убирайся, дабы не получить еще один порез, что скрасит твое отвратительное лицо. — Не лги. Мы оба понимаем, что ты не считаешь мое лицо отвратительным. Глубокий вдох заставляет простыню упасть. Его взору открываются тёмные соски, прослеживаемые сквозь ночную сорочку. Скрещивает ноги, дабы скрыть свою излишнюю заинтересованность. — Зачем ты здесь? — голос ее более мягок. Ярость ушла, уступив место любопытству. — Эйгон хочет тебя трахнуть, — отвечает Эймонд, — а потом убить, могу поспорить. Он заплатил Королевской гвардии, чтобы ночью они покинули пост. Покуда ты здесь, он предпримет попытки причинить тебе боль. Я не позволю подобному произойти. В ответ лишь слышится истерический смешок. — Теперь ты мой защитник? — Если пожелаешь. Я буду тем, кем ты пожелаешь. Ты гневаешься на меня, знаю. — Ты убил моего дракона. Похитил меня, — взрывается она в ответ с пылающими от гнева глазами. — Я чертовски тебя ненавижу. Понимаешь? Я тебя ненавижу. — Пока что, — предаётся размышлениям Эймонд. — Ненависть — сильное чувство, племянница. Все может измениться. — Ничего не изменится, пока я не заполучу твою голову. — Можешь заполучить ее меж своих ног, стоит тебе только пожелать, — отвечает Эймонд, с наслаждением наблюдая за вздымающейся грудью и потрясёнными глазами. — Твой выбор. — Иди нахуй. — Ты можешь себе это позволить. Ночью я только слуга, твой слуга, племянница. Я уберегу тебя от моего брата, клянусь. — Ты не должен. Позволь ему сотворить желаемое. И жди, пока моя мать услышит о содеянной жестокости. Он доходит до ее постели, возвышаясь. — Не говори о том, чего не желаешь, племянница. Эйгон — дерьмо, мечтающее причинить тебе боль. Он бы распорол тебя и насладился бы видом крови, что предстал бы пред ним. Я защищу тебя. — Жажди ты меня защитить — отпустил бы меня, — выплевывает она в ответ. — Жажди ты меня защитить — отправил бы меня обратно на Драконий Камень. Рука тянется в желании прикоснуться к ее лику, но она отбрасывает ее. — Повтори, и я откушу твой палец, — заявляет Эймма. — Быть может, оружия я лишена, дядя, но клыки у меня все еще есть. Ее порочность заставляет улыбку расползтись по лицу. Такой он желает ее еще больше. — Увидимся вечером, племянница, — он выходит из покоев, оборачиваясь к ней. — Помни, отныне твои ночи принадлежат мне.