Наши бурные чувства

Отчим замечает ранку на ее губе. Они останавливаются перед возвращением, когда Деймон хватает ее пальцами за подбородок, проведя по губе. — Что произошло? Карающие губы, карающие поцелуи. Эймма поражена, ее дыхание становится прерывистым. — Все в порядке. — Не лги, — командует Деймон, его отвращает ее уклончивость. — Ты прикусила губу? Юная Веларион отходит и прикасается к губе уже своими пальцами. «Эймма», — шептал он. «Эймма», — вдохнул он в губы. — Я, стало быть, сделала это во сне. Ложь проста, когда стыд, который она чувствует, так велик. Деймон смотрит на неё с сомнением. Он легко распознаёт обман, однако сейчас он не испытывает сомнений в ее лжи. — Ты должна быть осторожна, дочь, — бормочет старший Таргариен, в его глазах сияет любопытство. Эймма знает, что взор Деймона будет следовать за ней. Отчим испытывает наслаждение, раскрывая чьи-то тайны. Он охотится за правдой подобно дракону, охотящемуся за мясом. Эймма также знает, что ее секреты под угрозой раскрытия, когда Деймон ищет их. — Я думаю, что с этим визитом крови пролито достаточно, не так ли? Ей мерещится мужчина без головы, вялый язык и дрожь. — Когда мы уезжаем? — спрашивает она с нетерпением. Она жаждет чувства свободы, даруемое Драконьим Камнем и бескрайним небом Узкого моря. Хочет быть верхом на Арраксе, за которым не следят даже боги. — Совсем скоро, — взор отчима обращен за ее плечо, в ту сторону, где отдыхает остальная часть их семьи. Рейнира сидит с Визерисом на коленях, а Джоффри возится со своей едой. Эйгон теребит Джейса, наблюдавшего за одним пурпурным и чёрным глазом. Эймма вздрагивает. — Твоя матушка захотела попрощаться с Королем. Ты тоже попрощайся. Веларион вся съёживается при мысли о гниющей коже и зловонном дыхании. — Король лицезрел меня прошлой ночью. — Не спорь со мной, Эймма. Я выиграю. Я всегда выигрываю. Король умирает. Девушка, застывая на пороге пред королевскими покоями, вслушивается в равномерное дыхание матушки и хрипение деда. Джофф замечает ее и глазеет с испугом при виде разлагающегося Короля. — Эймма? — зовёт ее мать. — Он хочет видеть тебя. Король шепчет ее имя, его рука тянется к ней. Хват похож на Неведомого, столь же холодный и липкий. Она в ужасе от того, как выглядит смерть. Так положено умирать дракону? — Мои девочки, мои девочки, — стонет умирающий, роняя слёзы. Рейнира стирает их, проглатывая собственное горе. — Все в порядке, отец. Однако Эймма знает, что это — худшее из всего того, что ей приходилось видеть. — Вы должны быть терпеливы, мои девочки, — сопит Король. — Терпение — это сила дракона. Кашель и хрипы разносятся по покоям. — Ты должна… — задыхается он, держа ее за руку, словно она якорь, а он — корабль, тонущий в шторме. — Ты должна заключить с ними мир, Рейнира. Мир — единственный путь вперёд. Девушка понимает, что мир не играет никакой роли в их будущем. Мать берет ее за руку, когда они покидают покои Короля, охранявшиеся Неведомым, что затаился в тени. — Мы должны сделать так, как он нам велит, — глаза ее матушки цепляются за семиконечную звезду. Эймма задается вопросом, что ее мать лицезрит в тех богах, так почитаемых Королевой. Лицезрит ли она отпущение наших грехов или наше разрушение? — Мы должны сделать шаг к примирению, Эймма. — Джейкерис… — Вёл себя достаточно опрометчиво прошлой ночью. Он все еще учится тому, каково быть драконом. Как контролировать своё пламя. — Джейс никогда этому не научится, — отвечает Веларион. — Он родился с огнём Балериона внутри себя. Он не знает, как контролировать свой гнев или волнение. — Он научится, — сглатывает Рейнира. — Но тебе не нужно. Эймма резко вздергивает голову. — Ты мой миротворец, — рука женщины прикасаетесь к щеке дочери. Ее брови хмурятся, когда она замечает ранку на губе, однако она молчит. — Ступай, помирись со своими дядями и тетей. — Матушка! — Они не в ссоре с тобой, — рассуждает Рейнира. — Мы не должны расставаться врагами, Эймма. Король при смерти. Мы не знаем, сколько времени у нас ещё осталось. Если мы отвергнем привязанность и начнём вражду, то, когда я взойду на трон, начнутся беспорядки. Я этого не желаю. — Они ненавидят меня, — бормочет Эймма, вспоминая грубые руки и мягкие поцелуи. — Они ненавидят меня, матушка. Взгляд Рейниры смягчается. — Но не Хелейна. Ступай, попрощайся.

***

Эймонд стоит за покоями своей сестры, когда слышит ее голос. Легкий шёпот сливается с шумом детей. Эймма Веларион, стройная и тёмная, стоит пред его сереброволосой сестрой, являясь по сути ее полной противоположностью. Он замечает за собой, что ищет следы их общего греха. Он жаждет найти синяк на ее бледной коже, доказательство того адского пламени, которое разгорелось меж ними в столь краткий момент. Перед тем, как она побежала. «Боги», — она ревела, словно Неведомый пришёл забрать долг. Даже сейчас мысли о ее побеге заставляли сердце сжиматься. «Не нужно скрываться более», — думает он, — «Я не тень.» — Сестра, — приветствует он, войдя в комнату Хелейны. Эймма бледнеет от его голоса, спина выпрямляется, а руки сжимаются в кулаки. «Это гнев», — он удивляется, — «или стыд?» — Племянница. Я не ожидал увидеть тебя здесь. — Она в гостях, — отвечает Хелейна с широкой улыбкой на устах и сверкающими глазами. В нынешнее время у неё мало гостей. — Она пришла нас проведать. И попрощаться. — Покидаешь нас так скоро? — насмешливо интересуется Эймонд. — Какой позор. Он думает о ее губах, столь терпких и страстных. О ее теле, расцветающем и обнаженном. Она была на вкус подобно апельсину — терпкая и сладкая на одном дыхании. Эймонд не желает пробовать ничего более. Он замечает, как она сглатывает, костяшки ее пальцев побелели, а зубы прикусили нижнюю губу. Ныне она похожа на женщину, скроенную из нервов, щеки ее алеют, как у девицы в брачную ночь. Он задается вопросом, ненавидит ли она его. Он надеется, что она желает его. «Боги», — плакала она, когда его пальцы очерчивали ее грудь. — «Боги». Он думает, что она может быть Богом. Он мог бы стать ее Богом, если бы она того пожелала. Но она сбежала с раной на губе и горящим сердцем, забрав с собой все, что осталось от его достоинства. Сначала она отняла его глаз, а теперь заявила права на его желания. Она погубила его. Ей даже не нужен был кинжал, чтобы зарезать его. — Позор, — Эймма прочищает горло, выдавливая из себя слова. «Она вежлива», — осознаёт он. — Мы с мамой надеялись пробыть здесь некоторое время. Она скучала по Королю, находясь на Драконьем Камне. — Не настолько, чтобы выполнить его приказы. Кажется, я вспоминаю ярость своего отца, когда ему стало известно о решении моей сестры выйти замуж за своего дядю. Никогда я не видел Короля в таком гневе. — Король милостив, даруя своё прощение, — признаёт Эймма. — Моей семье это известно. Эймонд издаёт смешок. — Твоя матушка прекрасно это знает. С другой стороны, ты мало что сделала, чтобы быть наказанным им. Даже увечья собственных детей не заставили его разгневаться на тебя. Эймма вздрагивает. — Я была ребенком, Эймонд. — Ты была достаточно взрослой. — И ты все еще попрекаешь меня грехами моего детства? — догадывается она. — Должна ли я принести свои извинения сейчас? Или мы продолжим ходить вокруг да около этого вопроса ещё десять лет? Хелейна смеётся, ее глаза остекленели. — Око за око. Эймма замирает в беспокойстве. Эймонд задается вопросом, страх это иль вина. Он удивляется самому себе, что все еще бродит средь тайн в чертоге ее разума. Какие тайны она ещё хранит? — Что же мне нужно ещё, помимо извинений? — вопрошает Эймонд, делая шаг вперёд. Он близок настолько, что чувствует тепло ее тела и замечает ранку на губе. Он хочет испить ее. Он хочет ее погубить. — Если бы я искал ложь, мне не нужно было стучать в твою дверь. Двор кишит гадюками, торгующими ложью ради власти и наживы. — Я знаю о дворе, дядя, — бормочет Веларион. — Ты порой забываешь, что я здесь жила когда-то. Он мыслит о больших карих глазах и обещает не говорить правду. — Забываю? — вторит он. — В этих стенах все бесконечно напоминает о твоём существовании, принцесса. Это мучения, поверь мне. Два дракона смотрят друг на друга, являясь противоположностями. Светлый и тёмный. День и ночь. Правда и ложь. Принц и бастард. Они словно на краю пропасти, пальцы ног цепляются за край. Эймонд желает прыгнуть. Эймма желает сбежать. — Я более не хочу становиться причиной твоих мучений, дядя, — произносит Веларион, сжимая платье в своих руках, и поворачивается к тете. — До свидания, принцесса Хелейна. Надеюсь, вы получите добрые вести в ближайшее время. Хелейна рассеянно улыбается и из ее уст доносится шёпот. — Остерегайся ужаса на спине дракона, племянница. Эймма встречается глазами с единственным пурпурным и снова сбегает.

***

Она идёт так быстро, насколько позволяют ноги. Эймма слышит шаги, следующие за ней, чувствует взгляд в спину и пальцы, что так тянутся к ее юбке. Она бежит быстрее, но она не сравнима с воином, что следует за ней по пятам в пустые покои. Попытка закрыть дверь была обречена, ведь Эймонда не так просто превзойти в силе. Он протискивается в комнату, расправив плечи и смотря прямо на неё. — Что ты творишь? — тяжело вздыхает Эймма, наблюдая, как он запирает дверь. Они очутились в забытой части Твердыни Мейгора. В одной из старых комнат Королевы, заполненных солнечными батареями, собиравшими пыль со дня ее смерти. Поговаривают, что Король мало изменился с того момента, когда его первая жена истекла кровью на родильном ложе. Ее тело, скорее всего, было сожжено драконьим пламенем, однако доселе ясно, что Визерис все еще держал ее призрак в своих криптах. Пыль покрывает реликвии прошедших десятилетий, и Эймма пытается воочию представить женщину, что истекла кровью, сидящей в кресле у окна. Говорят, что ее бабушка была прекрасной женщиной со светлыми волосами и глазами старой Валирии. Эймма разделяет ее имя, однако понимает, что она нисколько не похожа на Королеву, которую любил ее дед. — Позволь нам немного побыть наедине, — шепчет Таргариен, попутно стряхивая пыль с кресла и садясь. Он скрещивает ноги и наклоняется. — Садись, племянница. Я не хочу, чтобы ты снова сбежала. Веларион сглатывает, ногти впиваются в ладони. — Ты не можешь запереть меня здесь. — Не могу? — Моя матушка придёт меня проведать, — Эймонд не впечатлён. — Отчим будет меня искать. Пурпурный глаз встречается с ее темными. — Ты волнуешься, что он и мне срубит голову, племянница? Тебе не стоит волноваться. Я не боюсь Деймона Таргариена. «Тебе стоило бы», — думает она. — Веймонд Веларион тоже не боялся, однако он мёртв. В ответ лишь цокание. — Какое у тебя мнение относительно действия твоего отчима? Эймма хлопает ресницами. — Я припоминаю, что ты утверждала когда-то, что бить человека со спины нечестно, — поясняет Эймонд, откинувшись на спинку кресла. — Ты все еще так утверждаешь? Или на Драконьем Камне ты изменила приоритеты? Язык принцессы тяжелеет, а в голове целый ворох вежливых ответов. «Мы должны заключить мир, Эймма.» — Защищать тех, кого любишь — великая честь, даже если карается богами. Сереброволосый смеётся в ответ. — Очень вежливо, племянница. Ты можешь сказать мне правду. Ты забрала мой глаз, украла поцелуй. Полагаю, ты все еще не боишься обидеть меня? — Я ничего не украла. — Думаю, ты права. Я отдался с охотой, — признаёт Эймонд, наклоняясь вперёд и облизывая губы. Он схож с драконом перед застольем. Эймма задается вопросом, станет ли она его обедом. — Хочешь узнать мою правду? Он не даёт ей ответить. — Я хотел поцеловать тебя уже довольно долгое время, — признаётся Таргариен, вставая с кресла. Веларион испуганно делает шаг назад. — Я часами предавался мыслям о руках, что отняли мой глаз. Мне было интересно, какова ты на вкус. Колени ударяются об стол, ей приходится опереться на него. Эймонд все еще приближается. — Мне было интересно, покраснеешь ли ты, когда я поцелую тебя впервые, — шепчет Эймонд, очерчивая пальцами линию ее подбородка. — Ты такая красивая в своём желании. — Я не… — Так сладостно, — нашептывает Эймонд, глубоко вздыхая. — Я бы наслаждался тобой каждый день, будь у меня подобная возможность. — Я не кусок мяса, Эймонд, — цокает Веларион, отпихивая его. — Я принцесса. В ответ нет ни смеха, ни улыбки. Он просто смотрит на неё. — Я знаю, кто ты, бастард, — шипит он наконец. Ее гнев подобен аду, обжигающий ее кожу и воспламеняющий до кончиков пальцев. Это пламя, благодаря которому ее рука ударила сереброволосого. Он шокирован, голова повёрнута в сторону. Этого движения хватило для того, чтобы повязка сползла с его лица прямо на пол. Ладонь Эйммы обжигает, щека свекольно-красная. Эймонд медленно поворачивается к ней лицом, демонстрируя ту сторону, которую она не видела долгие годы. В глазницу, где ранее царила пустота, теперь помещён гигантский сапфир, сверкающий в тусклом свете покоев. Эймонд вытирает кровь с губы, язык облизывает рану. — Это было не очень приятно. Он пересекает половину комнаты буквально за секунду, хватает ее за руки, вжав в стену. Удар выбивает воздух из легких так сильно, что заставляет ее громко выдохнуть. Его руки крепко сжимают ее кожу, что стала подобно лаве под пристальным взглядом его сапфира. — Отпусти меня! — рычит она, пытаясь вырваться из его хватки. Глаза Эймонда сужаются, он прижимает ее еще крепче. — Перестань бороться с этим, Эймма. Перестань пытаться сбежать. Отчаяние плещется в одном глазу, заставляя огонь растекаться в животе. — Ты меня ненавидишь. Качает головой. — Ты хочешь моей смерти. Цокает языком. — Ты хочешь меня. Улыбка Таргариена горька и крива подобно его сердцу. — Поведай мне, племянница, насколько ты схожа со своей матушкой? Совершишь ли ты те деяния, что совершила она? Ты согрешишь подобно ей? Ты бы рискнула всем ради того, чтобы родить детей с серебром в волосах? Она задыхается. Сердце беспорядочно бьется. — Ты бы возлежала со своим дядей? — вопрошает он, его губы посасывают ее челюсть. Эймма откидывает голову назад, воздух покидает лёгкие. — Я мог бы доставить тебе удовольствие. Мог бы короновать тебя. Язык скользит вниз по шее, оставляя следы. Пальцы пробираются к вырезу ее платья, теребя завязки. Его бедро вклинивается меж ее бёдер, она невольно прижимается к нему. — Ты уже забрала глаз, — он прижимается пахом к ней, срывая стон с ее губ. — Ты можешь забрать все, что я предложу. Его губы наказывают подобно его словам, язык проникает в ее рот. Она наслаждается вкусом ягод и сладостей, затаив дыхание от богатств придворного обжорства. Когда он посасывает ее язык, она ощущает себя настолько распутной, насколько он утверждал, раскачивая бедрами навстречу его паху. По телу пробегают искры удовольствия, она чувствует, как скручивается живот. — Возьми все это, — умоляет он, покусывая подбородок. — Возьми мой меч. Возьми мое сердце. Возьми все это. Эймонд тянет руки к подолу ее платья, хватая за ногу, позволяя ей обвить свои ноги вокруг его бёдер. Пальцы скользят по ее чулкам, все выше и выше. Эймма слепнет от похоти, разум не в себе от ненастного голода, когда он прикасается к ней там, где ее никто не касался прежде. — Боги. Боги. — Я не Бог, — шепчет он, доставляя ей наслаждение. — Скажи моё имя, племянница. — Эймонд, — стонет она, слёзы текут по ее щекам, пока она растворяется в своём океане желания. Эйфория не схожа ни с чем, что она испытывала доселе. Настолько всепоглощающе, что ее очи закрываются, а разум взрывается от того счастья, которое она испытывает от его прикосновений. Веларион слышит стук своего сердца, спускаясь с небес на землю. Ее глаза распахиваются и смотрят на дядю, наблюдавшего за ней с самодовольной ухмылкой на лице и влажными пальцами у губ. — Я мог бы отдать тебе все, чего ты так жаждешь, если бы ты только позволила. Рука невольно касается груди, страх скручивает ей живот. — Зачем? Это должно стать моими мучениями? Наказаниями? Он выпрямляет спину, прищуривая единственный глаз. — Неужели все, что я делаю по отношению к тебе — это жестокость? — Я больше ничего не знаю, — объясняет она. — Ты играешь с людьми, Эймонд. Я наслышана, что о тебе говорят. Дикий и своенравный. Неумолимый и подлый. — Ты слушаешь сплетни? Я думал, твоя мать определила любые сплетни как ложные. Взор Эйммы вспыхивает. — Мне не нужно слушать сплетни, чтобы познать твою истинную натуру, Эймонд. Я ходила с твоими синяками на своём теле, хранила твои секреты, и я знаю, что в твоём сердце отведено место жестокости. — Ты ничего не знаешь о моем сердце, — шипит он, упирая руки в бока. — Если бы ты знала, ты бы не сбежала. Эймма бросает краткий взгляд на дверь, и голос опускается до шепота. — Я не сбегаю. — Пока что, — он вытирает губы, садясь обратно в кресло. Темноволосая поправляет своё платье. — Узнай я твоё сердце, что бы я там нашла? Он смотрит на неё пурпурным глазом и сапфировым камнем, и она спрашивает себя, есть ли у него сердце вообще. — Огонь и кровь, — передразнивает он девиз их дома. — Ты играешь со мной, — вздыхает Эймма, по коже мурашки отвращения. — Ты дразнишь меня. — Поступаю подобно тому, как ты поступила со мной, — взгляд Эймонда свиреп как никогда. — Разве тебе не понравилось, племянница? Ты испытала наслаждение. Я подарил тебе его. — Наслаждение, которого я не просила! Она разворачивается, чтобы уйти, но Эймонд чересчур быстр, хватая ее за руку. В его глазах стынет ненависть. — Знаешь, о чем бы они говорили, племянница? Если бы они услышали, что ты позволила мне в этих покоях? Двор назвал бы тебя шлюхой. Подобием своей матери. — Замолчи. — Я всего лишь говорю правду, — усмехается он, впиваясь в ее руки ногтями. — А правда в том, что приближается хаос, моя дорогая племянница. Король умирает, а война не доставляет особого удовольствия. В ответ темные глаза распахиваются. — Ты говоришь об измене. — Меня меньше всего волнует измена, я заинтересован лишь в правде, — ворчит он, прижимая ее крепче к себе. — Ты хочешь знать, почему я целую тебя? Ты хочешь знать, в какую игру я играю? В свою собственную. Я хочу тебя, и поэтому я поцеловал тебя. И я сделаю это снова. Руки вырываются из его хватки. — Ты этого не сделаешь. Улыбка озаряет его лицо, пока он наблюдает за ее шагами в сторону двери. — Я на расстоянии, равном полету ворона, дорогая племянница. Если ты позовёшь — я приду. К черту последствия.