Наши бурные чувства

Эймонд насмехается над шлюхой, которую привёл для него брат. — Ты должен стать мужчиной, брат, — шепчет Эйгон, параллельно разрывая шелк на спине женщины. Шлюха стоит перед ним обнаженная, как в день своих именин, и улыбается. Но Эймонд отворачивается, а в животе у него закручивается узел отвращения. — Что-то не так? — спрашивает Эйгон, в то время как его пальцы очерчивают линию тела женщины. Она — фарфоровая куколка с золотыми волосами и огромными голубыми глазами. Эймонд считает, что она — дьявол во плоти. — Она тебе не нравится? Я считал, что раз ты проводишь время с нашей дорогой сестричкой, то блондинка должна была понравиться. — Я провожу с Хелейной время, потому что ты к ней безразличен, — рычит Эймонд в ответ. Хелейна, которая говорит безумства. Хелейна, у которой мягкое сердце и грустные глаза. Хелейна, которая вышла замуж за своего брата и продолжает разрушаться. — Она моя сестра, — Эймонд старается выплеснуть в эту фразу всю свою ядовитую ненависть, — и на этом все. — Нет? — вопрошает Эйгон, занятый тем, что целует шлюху в шею, щипая за сосок. Ее стоны — лишь дешевый цирк за золото. Эймонд просто отворачивается. — Тогда кого ты так жаждешь, мой маленький брат? Эймонд вспоминает шоколадные волосы и медные глаза и хочет сжечь весь мир. — Никого. — Это ложь, — цокает Эйгон, — расскажи мне о той, которую ты так желаешь, брат. Золото превращает мечты в реальность. Эймонду приходится прикусить язык, когда его мысли возвращаются к девушке с горящими от ненависти глазами и кинжалом на бедре. «Эймонд», — прошептала она, прежде чем отняла его глаз. — Оставь своё золото, — бормочет Эймонд, — мне оно ни к чему. Он выходит из покоев с разумом, заполненным мыслью о тёмных глазах, и сердцем, наполненным тоской, которую он не должен чувствовать.

***

Эймма парит в небе чаще, чем ходит по земле. Она восторгается каждый раз, когда Арракс ныряет в облака и танцует средь звёзд. Ее смех разносится над Драконьим Камнем. Ее зверь может быть мал, но поговаривают, что нет никого ближе к драконам Старой Валирии, чем дракон ребёнка, рождённого принцессой Рейнирой. Шёпот проносится средь слуг, что Эймма Веларион — дракон в человеческой коже, скроенной самим Неведомым. Мать жаждет ее приземления с волнением, обдавшим кожу. — Что-то не так? — вопрошает Эймма с придыханием. — У Джоффри проблемы с наследованием Дрифтмарка. Рейнира стоит на скалах древнего замка, позволяя ветру разнести ее слова. Она — творение богов, вся из серебра и совершенства. Эймма — творение рыцаря, вся из темноты и человечной плоти. Они — противоположности друг друга: Луна и солнце День и ночь. — Мы должны отправиться в Королевскую Гавань. Эймме на ум сразу приходят синяки и похороненная ложь. Она вспоминает призраки, витающие в залах, и одноглазого мальчика. Живот скручивается, а сердце начинает биться чаще. — Кто нас вызвал? — возмущённо вопрошает Эймма от имени своего брата. — Бабушка Рейнис не позволила… — Не твоя бабушка стоит за этим. Рейнира накрывает руки дочери своими. — Веймонд требует этого. Однако ты должна понимать, что это значит, не так ли? Что они пытаются сказать, устраивая весь этот фарс? «Бастард», — шепчет суд. «Принцесса Стронг», — смеялся сереброволосый принц Эймма сглатывает, выпрямляясь. — Двор может говорить что хочет, матушка. Драконы не становятся заложниками сплетен. — Эймма… — Король подобного никогда не допустит, — настаивает Эймма, отходя от матери. Тёмноволосая подходит к дракону, становясь совсем крохотной в тени подобного зверя. — Вы должны написать ему письмо, матушка. Попросите его отстранить Веймонда и все дело, которое он начал. — Король… — глаза Рейниры обращаются к морю. Прилив подобен настроению наследницы Железного трона — такой же яростный. — Король окружён гадюками, любовь моя. Письма будет недостаточно. — Я могу написать ему, — предлагает Эймма с надеждой в глазах. Глядя в очи своей дочери, сердце Рейниры наполняется болью. — Дедушка посылает мне письма каждую луну, хотя в последнее время письма не приходят. Улыбка украшает лицо Рейниры, и она обхватывает ее лицо руками. Она смотрит в чёрные глаза дочери и вспоминает человека, которого знала когда-то. Горе от пожара в Харренхоле снова заполняет душу. — Порой ты напоминаешь мне своего отца, — в глазах Рейниры витают призраки. Резкий вдох, и Эймма задается вопросом: какого из них? — Письма будет недостаточно, любовь моя. В этот раз Король за нас не заступится. Море бьется о скалы, а солнце покидает небо. — Приготовься к поездке в Королевскую Гавань.

***

— Ваша сестра плывет в столицу, — сообщает Королева, когда они заходят в покои покойника. В нынешнее время Король редко встаёт с постели, но в то утро он уже принял дозу макового молока, и поэтому Королева позвала детей в отцовские покои. Блюд становится все больше на дубовом столе, заполняя его, фактически, до краев. — Драконы плоти танцуют с драконами смерти. Драконы плоти танцуют с драконами смерти. Эймонд касается плеча Хелейны. — Ты в порядке, сестра? Ее лицо впалое и нездоровое. Материнство отобрало ее красоту. — Драконы плоти танцуют с драконами смерти, — стучат ее зубы, вызывая дрожь в позвоночнике. — Ты должен быть осторожен. Эймонд касается повязки, скрывающей сапфир вместо глазницы. — Я всегда осторожен. — Не с ней, — качает Хелейна головой, — с ней ты никогда не был осторожен. Сестра успокаивается под материнский взором и вздохом своего отца. Король гниет в их обществе, глаза его закрыты, а рот открыт, позволяя Королеве влить ему ещё дозу макового молока. Эймонд отворачивается, видя эту сцену. — Мы должны сделать так, чтобы принцесса Рейнира чувствовала себя желанной. Она не была при дворе много лет. Мы должны обеспечить ее комфорт. Эйгон фыркает, сидя по руку от жены. — Тогда нам лучше повеситься перед ее приездом, не так ли? Мне верится, что наши трупы — единственное, чего она желает. — Эйгон, — шипит его мать, оглядываясь на дремлющего отца, — твоему отцу не стоит слышать твои нелестные слова. — Он без сознания, матушка, — шепчет Эйгон, наклоняясь, — и стало быть, он не слушает меня. Он никогда не слушал. Хелейна переплетает нить между пальцами. — Драконы плоти танцуют с драконами смерти. — Или, может быть, мне стоит наведаться в бордель, чтобы найти человека, похожего на сира Харвина Стронга? Тогда моя сестра будет счастлива? — Драконы плоти танцуют с драконами смерти, — вздыхает Хелейна. — Ты не можешь говорить подобное, Эйгон, — предупреждает мать, игнорируя собственную дочь. Эйгон продолжает довольствоваться своей шуткой, фыркая в бокал. — Если бы двор услышал… — Драконы плоти танцуют с драконами смерти, — бормочет Хелейна. — Хелейна! — восклицает Королева, ее терпение переполнилось. — Ты замолчишь? Девушка закрывает глаза и прикусывает язык. Эймонд наблюдает, как Хелейна обнимает себя руками, а язык облизывает кровь с губ. — Прошу прощения, матушка. Королева смотрит на своих детей, словно на обузу. Эймонд не помнит, чтобы она смотрела на них как-то иначе. Он слышит шёпот прислуги. Сказки про дитё, несущее в себе ещё одно дитё. Сказки про Королеву, лишенную матери, которую никто не учил быть матерью. Прислуга шепчет про нелюбовь Королевы к старшему сыну. Возможно, поэтому Эйгон вырос жестоким и бессердечным, трусливым и жадным. Возможно, поэтому Хелейна говорит загадками и стихами. Но Эймонд не знает, что делает любовь его матери с ним. «Одноглазый принц», — зовут его. «Второй сын», — насмехаются. Мать пьёт вино, прежде чем она собирается сказать что-то ещё, игнорируя смех Эйгона и слёзы Хелейны. Одноглазый принц смотрит на то, как его сестра ковыряет пальцы, на которых становится заметна кровь. Эймонд нарушает молчание. — Кто приедет с принцессой, матушка? Он вспоминает медные глаза и кинжал около своего лица. — Эймонд, — прошептала она, прежде чем отнять его глаз. — Принцесса Рейнира едет вместе со всей своей семьей, — жалуется Королева, встречаясь взглядом со своим сыном, — на этот раз прольётся мало крови, Эймонд. Он кивает и дает ложное обещание. — Я буду вести себя наилучшим образом.

***

Красный замок — владение драконов, но Эймма поняла, что на данный момент в его стенах господствуют гадюки. — Это позор, — насмешливо говорит отчим, взирая на пустой двор. — Тише, любовь моя. Даже у стен есть уши, — шепчет ее матушка в ответ. Много лет прошло с тех пор, как они в последний раз бывали в родных стенах, но Эймма даже сейчас оказывается средь тайн своих родителей. — Зачем, по-твоему, они нас позвали? — спрашивает Джейс, входя в замок следом за матерью и сребровласыми детишками. — Кто? — глаза Эйммы взирают на небо. — Хайтауэры, — шипит брат в ответ. — Они не поприветствовали нас, прячась в твердыне Мейгора, ожидая, когда мы сами почтим их своим присутствием. Наша матушка — наследница Железного трона… — Думаешь, их это волнует? — взор Эйммы обращается в окно с видом на внутренний двор. Она замечает фигуру сквозь стекло, наблюдающую за ними. Эймонд Одноглазый. — Они должны. Она станет их Королевой. — Не сегодня, — бормочет темноволосая, сузив глаза, когда фигура в окне исчезает, — и готова поспорить, что не завтра. Эймма бессмысленно бродит по залам по пятам своего детства. Она помнит слёзы и синяки на коже. — Все точно такое же? — вопрошает Джоффри своим тихим голоском. Эймма садится на колени перед младшим братом, ее руки касаются пушистых каштановых волос. — В основном, но я помню некоторые вещи другими, Джофф. С улыбкой она разглядывает покои, в которых они оказались. Витражи создают цветные блики на стенах. — Я не помню этого, — признаётся Джофф. — Ты был младенцем, когда мы покинули двор. — Я не помню и Дрифтмарк, — удрученно замечает мальчик. — Потому что мы не были здесь уже много лет, — рассуждает Эймма, поправляя плащ Джоффа, — но однажды, после всего, что произойдёт, это станет твоим. Ты будешь повелителем Прилива, как и Джейс будет Королем Семи Королевств. — А как же ты? Мальчик тянет Эймму за рукав, и она ощущает чей-то взгляд у себя на шее. Оборачиваясь, она не видит никого. Даже призраки не преследуют ее тут. — Я буду там, где велит мне наша леди-мать. Или, может, я сбегу верхом на Арраксе и отыщу Старую Валирию. Они встречаются взглядом, и на лице Джоффа появляется чистая, искренняя улыбка. — Эймма, я не очень люблю море, — признаётся он. Сердце Эйммы сжимается, но она знает, что ей нечего ответить на это.

***

Эймонд замечает ее во время тренировки. Она в тени. Как всегда. Со своим братом-сопровождающим. Две пары темных глаз следят за каждым его движением, пока Эймонд сражается с полным безразличием Сир Кристон размахивает гасилом*, мяч которого снабжён шипами, стремящимися разорвать череп. У рыцаря Королевской гвардии есть военный опыт, но Эймонд быстрее и бесстрашнее. Что значит страх, если глаз уже потерян? Что значит страх для дракона? Это быстрый бой: сир Кристон расслабляется, позволяя Эймонду приставить меч к его горлу. — Очень хорошо, мой принц. Вы готовы к турнирам. Эймонд с лёгкостью представляет, как он сбрасывает каждого рыцаря Семи Королевств, сидя на своём коне. Он представляет восторгающуюся толпу и темноволосую Королеву любви и красоты, которая подарит ему поцелуй. Но это фантазии ребёнка. — Мне плевать на турниры, — заявляет он, обращаясь к воровке, что украла его глаз. Она в красном с лентами в волосах. «Они одевают ее, как овечку», — думает он, вспоминая о том, с какой жестокостью она полоснула его по лицу. — Здравствуй, племянница. Ты пришла на тренировку? Он ищет страх в ее глазах. Но видит только пламя. Люди не замечают в ней дракона, коим она является. Они принимают ее красоту как данность. Легко понять почему. Она — валирийская принцесса с темными глазами и волосами, напоминающими полуночное небо. Эймонд хочет завладеть взглядом каждого, кто на неё посмотрит. Она не ваша, — хочет закричать, — отвернитесь и не оборачивайтесь снова. — Военное искусство — не увлечение для принцессы, — издевается она. Ребёнок, чей страх заставил бы его замолчать, давно мертв. На его месте — девица четырнадцати лет с одной единственной победой. — Мне так сказали. Пальцы невольно касаются рукоятки меча. — Тогда тебя обманули. Драконы не знакомы ни с чем, кроме войны, племянница. Твоя матушка наверняка рассказывала тебе истории нашего дома. Племянник переминается с ноги на ногу, ему некомфортно. — А если нет, то я буду счастлив обучить тебя, — смеётся Эймонд. — Ты можешь даже научиться чему-нибудь. Разочарование окрашивает ее щеки в алый, мраморная кожа покрывается багрянцем. Эймонд не может отвести взгляд. — Драконы созданы не только для битв, дядя, — рассуждает племянница, губы так и складывают слова с едким раздражением. — Лишь глупцы верят, что огонь только разрушает. Эймонд принимает поражение со смехом, ревущем у него из груди. Он ощущает на себе все взоры двора, что заворожённо наблюдают за родственной перепалкой. — А на что огонь способен ещё, племянница? — он делает шаг вперёд, ощущая то адское пламя между ними. — Быть может, именно мне нужны уроки истории. Она не успевает ответить, когда во дворе появляются знамена дома Веларионов. Хаос витает в воздухе, а Эймонд купается в нем, смеясь от души.

***

Джейс накидывается на неё, как только они входят в покои. — Ты насмехалась над ним пред всем двором, — продолжает брат, когда они входят в свою детскую, — ты сошла с ума? — Все нормально, Джейс. Рейнира слышит ссору. Она замечает сына, который еле сдерживается, чтобы не выйти из себя, и покрасневшие щеки своей дочери. Его ярость понятна. Ее старший сын с мягким сердцем. Он быстро злится, быстро прощает. — Что стряслось? — руки Рейниры неволей касаются ее живота. — Говорите, я больше спрашивать не буду. Дети молчат. — Ты знаешь, как меня раздражает, когда ты не слушаешься свою матушку, — бормочет Деймон на валирийском. Джейс изо всех сил пытается разобрать отчий слог. До его сестры смысл слов доходит быстрее. — Объяснитесь. Живо. — Эймма и Эймонд поссорились во время тренировки, — быстро отвечает Джейс. — Эймонд предложил ей потренироваться, а она назвала его дураком. — Это ложь! — зыркает Эймма на брата. — Я не называла его дураком. — Тебе и не нужно было. Ты намекнула. — Нет моей вины в том, что люди неверно толкуют мои слова, — восклицает Эймма. — Я сотворила вещи похуже. — Да, нам всем известно, что ты сделала. — Хватит! Мы едва вернулись в столицу, но вы начали ссориться, словно маленькие дети? Не сейчас. Не когда нас пытаются задеть за живое. Джейс напрягает челюсть. — Эймма, толкование твоих слов имеет больший вес, чем сами слова. Ты не можешь быть столь неосторожной. Не здесь. Эймма глядит в пол, вспоминая время кровавых рук и криков, что оглушали ее. — Не волнуйтесь, матушка, — бормочет она. — Эймонду плевать на мои слова. Я уже сотворила с ним все, что могла. — Тогда не давай ему возможности для мести, — приказывает Деймон, его голос пресекает дальнейший спор. — Эймонд вырос. Он больше не будет играть в игры мира и дружбы. Ты отняла его глаз, Эймма. Он без колебаний возьмет что-то взамен. Не давай ему возможности. Эймма ощущает боль в животе, встречаясь с пурпурными глазами. — Здесь пахнет смертью, — плюет она, рассматривая покои, — я ненавижу это место. Рейнира обнимает свою дочь, мягко целуя в макушку. — Я тоже, любовь моя.

***

Крик Веймонда Велариона о бастардах лишает его головы. Кровавое море у подножия Железного трона. По лезвию Тёмной Сестры стекают остатки лишенной жизни. Двор молчит. Эймонд смотрит лишь на темноволосую принцессу, что сжимала руку наследника Дрифтмарка. Он восхитился тем, как она держалась, пройдя через обвинения в бастардстве и аморальности родной матери. В ее венах сталь. И огонь. Меч рассекает голову стремительно, а позже начинается паника. Хелейна зажмуривается и кладёт голову матушке на плечо. Эйгон охает. А Эймонд… Эймонд бросается вперёд, держа руку на рукояти, а взгляд лишь на одном человеке. Только когда дедушка кладёт руку ему на плечо, Эймонд понимает, что собирался подойти к своей племяннице, которая зажмурила свои глаза на пару с братом. Эймма не оглядывается. Он слышит, как кровь бурлит в его жилах, чувствует, как его желудок опускается. Каждый дюйм его кожи возгорается, и он не может отвести своего взора от девицы в багряном платье. Намного позже, на пиру Короля со своей семьей, Эймонд понимает, что именно он чувствует. Желание. Он хочет племянницу, отнявшую его глаз и искалечившую его тело. Он хочет дракона в овечьей шкуре. У неё сердце воина, однако все называют ее безобидной. Он не дурак: он видит Эймму Веларион насквозь. И Эймонд не хочет искоренять своего желания к ней. Желание ползёт по коже, словно чума. Он любуется формой ее губ, они мягкие и полные. Любуется намеком на грудь в чёрном платье. У неё мраморная кожа, а вместо позвоночника — сталь, и он хочет попробовать ее. Он хочет украсть ее дыхание и забрать ее невинность точно так же, как она забрала его глаз. «Посмотри на меня», — думает он, — «посмотри на существо, которое ты сотворила.» Когда его братья и сёстры поднимают тосты за семью, Эймонд смотрит только на неё Бастард. Принцесса. Дракон. Он хочет ее. Однако мир жесток, как и он сам. Эймонд Таргариен не знает разрушения лучше, чем саморазрушение. — Я не знал никого сильнее моих племянников и племянницы, — подстрекает он, наблюдая, как улыбка сползает с лица Эйммы. — Так давайте же поднимем наши чаши за трёх сильных драконов. Жестокость его племянников — облегчение. Ненависть в ее взгляде — нет. «Давай», — думается ему, когда он чувствует вкус крови во рту, — «ненавидь меня, принцесса.»

***

Эймме не спится, она думает лишь об одном пурпурном глазе, следящим за ней. Эймонд не смотрел больше ни на кого за ужином, хотя ее семья, похоже, не заметила этого. Она чувствовала его взгляд, но проигнорировала, начав разговор со сводными кузинами. Эймма знает, каково это, быть объектом ненависти. Она знает, каково это, иметь ещё одно проклятье в своей жизни. Она воображает, как Эймонд желает ей смерти. Дядя не скрывает своего презрения. Он никогда не скрывал. Тогда почему она все ещё не может перестать думать об одном пурпурном глазе? Эймонд не смотрит на неё с ненавистью, как когда-то раньше. Теперь он смотрит иначе. Она не должна бродить по Красному замку ночью, но сон не идёт, а облегчение не стремится в ее холодную постель. Но Эймма находит утешение в библиотеке своей бабушки. Она берет книгу с полки, удобно устраиваясь под огромным дубовым столом. Она в одиночестве лишь на миг. Дверь скрипит. Эймма поднимает голову, высматривая того, кто нарушил ее покой. Человек мог заметить ее угасающую свечу. Она прикладывает ладонь ко рту, стараясь дышать тише, и замирает. Но это бесполезно. Он все равно находит ее. Веларион визжит, когда ее тащат за ногу, вытаскивая из-под стола. Она видит пурпурный глаз, что взирает на неё с тем же огнём, с которым смотрел за ужином. «Он меня ненавидит.» — Племянница. «Он хочет меня.» — Дядя. Губы его дергаются в улыбке, а взгляд скользит по ее шелковой сорочке. Она знает, что он видит. Ей холодно, но она чувствует его. Наблюдает, как сокращаются мышцы его шеи, когда он шумно сглатывает, а его руки становятся оковами на ее лодыжках. — Разве ты не должна быть в постели? — спрашивает Эймонд, поглаживая ее ноги. — Как и ты, — вздыхает Эймма. Ее ноги опускаются, когда он подползает к ней. — Мне интересно кое-что другое. Эймма заставляет себя подняться на ноги, вжимаясь в стену. Закрывает грудь рукой, защищая ту малую часть скромности, что осталась. Эймонд идёт прямо на неё, закрывая ее по обе стороны своими руками. Клетка закрыта. — Чего ты хочешь? — шепчет она. Эймма знает, что страх уже давно должен был прокрасться по коже. Но вместо этого она чувствует нечто совсем иное. Желание расцветает в ней, меж бёдер становится тепло. Сердце чаще бьется, когда она вдыхает его аромат. Их взгляды встречаются, а улыбка расползается по его лицу. — Я думаю, мы оба знаем, чего я хочу. Его поцелуй, как и его прикосновения — оставляет синяки. Язык вторгается в ее рот, а руки очерчивают изгибы тела. Она чувствует его там, где раньше никогда никого не чувствовала. Его руки касаются ее бёдер, касаются талии и груди. Она дышит ему в рот, когда ощущает твердость в области бёдер. Эймонд больше не скрывал своего желания. Он требователен и горяч, как и она сама. Его зубы прикусили губу, всасывая кровь. Язык проходится по ране, а вкус металла заполняет обоих. А после он становится мягким. В прикосновениях больше нет жесткости, они нежные. Руки прикасаются к щекам. Это почти невинно. Как те песни, что пела ей мать. — Эймма, — шепчет он, словно ее имя — спасение и проклятье одновременно. — Эймма. Ее имя — пробуждение для неё самой. Желание угасает, и туман греха рассеивается. — Боги. Она отталкивает дядю, замечая, как он спотыкается. Поднимает халат с пола и выбегает из библиотеки, не оглядываясь назад. Если бы она оглянулась, то заметила всю боль и растерянность, которую он испытал. Но Эймма Веларион никогда не оглядывается.