Самое главное

Самое главное, сделать Клэр счастливой. Это был основной принцип в жизни Джимми Новака, и это всегда было в его голове. Даже сейчас, устав в конце долгого рабочего дня, пробираясь через парковку супермаркета, пытаясь спланировать ужин, он все еще держался главный мысли: Джимми должен быть уверен, что Клэр счастлива. На ее долю выпало шесть сложных лет. Она была замечательным ребенком, его любимой дочкой… светом его жизни. А затем ее мир рухнул. Когда Джимми бросил ее. Не намеренно, конечно же. Это был несчастный случай. Джимми впал в кому, а Амалия — мать Клэр — умерла. Во всяком случае, так ему сказали. Он не помнил о смерти Амалии, на самом деле, он не помнил ничего о шести годах, проведенных в коме. Беззвучная тьма за исключением нескольких смутных воспоминаний о странных снах — обычно о крыльях и полете. На самом деле, Джимми был уверен, что авария произошла, когда он летел на чем-то, настолько сильным было ощущение падения, преследовавшее его в скрытых темнотой воспоминаниях. Он всерьез предполагал, что это была авиакатастрофа. Но Клэр сказала, что это была автомобильная авария. В любом случае, он бросил ее. Клэр осталась одна. Это было ужасно: сначала она жила у бабушки, но та вскоре умерла, и после этого Клэр перебрасывали из одного детдома в другой, пока — это немыслимо —она не оказалась на улице. Его дорогая доченька, брошенная, потерянная, напуганная, одна на улице — одна мысль об этом заставляла сердце болезненно сжаться. Клэр никогда не рассказывала подробности, и Джимми знал, что это плохой знак. Джимми ужасно, отчаянно хотел снова стать хорошим отцом. А чтобы быть хорошим отцом, нужно сделать дочь счастливой. Клэр все еще была «трудным ребенком», как выразился школьный психолог. «Ей нужна стабильность, и ей нужно знать, что вы никогда не бросите ее снова». Так что, Джимми изо всех сил старался создать стабильность в жизни для Клэр. Ему удалось арендовать здесь в Миссулле небольшой дом, который, казалось, сделал ее достаточно счастливой. Он устроился на несколько работ с частичной занятостью, смог оплачивать аренду дома и даже купить новую мебель в ее комнату. Казалось, это сделало ее счастливой. Денег было мало, но он сумел ими распорядиться. В его спальне был лишь матрас на полу, в то время как, у Клэр был полный спальный гарнитур. Она сама изъявила желание вернуться в школу; это немного удивило Джимми, но кажется, сделало ее счастливее, так что это устроило и его, он смог найти деньги на учебники и простенький ноутбук. Одежда, которую она носила, билеты в кино для нее и ее друзей по выходным, телевизор в гостиной, «семейные вечера отца и дочери», которые они проводили вместе, смотря старые телешоу — всё это для того, чтобы Клэр была счастлива. Это было месяцы назад, и с тех пор дела шли неплохо. То есть, иногда она выглядела почти счастливой. Раз или два. На Рождество все снова пошло наперекосяк — что-то в семейных воспоминаниях и рождественских украшениях с ангелами расстроило ее — но теперь, в феврале, она немного успокоилась. Но Джимми все еще волновался: она казалась подавленной. Несчастной. Поэтому сегодняшний ужин обязательно должен был порадовать Клэр. Но что ему выбрать? Джимми прошел раздвижные двери супермаркета, и, как обычно, замер в растерянности. Он остановил тележку у овощной секции, неуверенно оглядываясь. Что сделает Клэр счастливее? Слишком много вариантов: множество продуктов, которые можно приготовить разными способами. Мгновение спустя Джимми понял, что наклонил голову на бок. Наклонил голову и нахмурился. Эту его привычку Клэр ненавидела, и он старался себя контролировать. Он вздохнул, выпрямил голову (стало неудобно) и вытащил из кармана скомканный лист бумаги. Это был список покупок, который он вытаскивал из кармана весь день, пока работал на складе, пытаясь придумать, что еще добавить. Но с самого утра там было только два варианта: Пицца? Курица? Небольшой выбор, но он не смог ничего придумать. Джимми нахмурился, и его голова снова чуть наклонилась. Ужины были насущной проблемой. Приготовить что-то, что порадовало бы Клэр, оказалось не так просто, как предполагал Джимми. Прошлой осенью, когда Клэр только начала свой выпускной класс в старшей школе Миссулы, готовка была почти полностью на ней. Отчасти из-за того, что Джимми оказался совершенно бесполезен на кухне — каким-то образом, возможно, после аварии, он совершенно утратил кулинарные способности — а так же, потому что сильно уставал после дополнительных ночных смен. Он был полон решимости заработать достаточно денег, чтобы купить для Клэр новую мебель, одежду, книги, ноутбук и телефон, и вообще все, что ей необходимо. Так сложилось, что Клэр готовила для них обоих. Как ни странно, это даже делало ее счастливой. Но постепенно Джимми осознал, что Клэр стала бы счастливее, если бы смогла влиться в новое окружение в школе. Это была еще одна вещь, в которой она никогда не призналась бы: несмотря на ее бунтарский характер, она отчаянно пыталась приспособиться и быть нормальной. Джимми впервые понял это, когда начал забирать ее после занятий. Она стеснялась самого Джимми и почти сразу же начала упрашивать его купить другую машину (она ненавидела старый Континенталь, хотя сам Джимми его любил). Она представляла его друзьям как «Джимми» и никогда как «мой папа». Она настаивала на том, чтобы он не говорил таким низким голосом, не наклонял голову «как дурак», носил галстук туго затянутым, а так же заставила сменить бежевое пальто. Несколько месяцев спустя она так же начала настаивать на том, чтобы он останавливался в паре кварталов от школы, а не прямо перед ней. Джимми потребовалось на удивление много времени, чтобы понять, что это сделано для того, чтобы друзья Клэр его не увидели. И это было на удивление больно осознать. Но с другой стороны, это было первое подтверждение его догадки о том, как сильно она хочет вписаться в новое окружение. Он понял, что она просто хотела обычного отца с обычной машиной. Обычную маму в обычном доме. Она хотела нормальную жизнь. «Возможно, — подумал он тогда, — если она будет заниматься какими-нибудь нормальными вещами, вроде школьных кружков, она будет счастлива?» Поэтому он предложил ей попробовать поучаствовать в весенней театральной постановке, а еще в школьном оркестре, а также присоединиться к спортивной команде. Она неохотно согласилась, настаивая на том, что ей «все равно». Но она сделала это. Джимми был прав. Принятие в школьный оркестр сделало ее счастливой, как и то, что она прошла в команду по хоккею, а участие в театральной постановке и вовсе — невероятно счастливой. Она выглядела счастливее, чем когда либо. Она получила емейл с этой новостью в один из «семейный вечеров отца и дочери», когда они сидели на диване перед телевизором. И Джимми видел ее искреннюю широкую улыбку. Джимми казалось, что его сердце лопнет от переполняющих чувств, просто потому что он видит ее счастливой. Пусть даже это было недолго. *** — Шевелись, приятель! — рявкнул позади него громкий голос. Джимми вздрогнул и подвинулся в сторону вместе с тележкой. Он замер в овощном отделе, сильно задумавшись. Вздохнув, он вновь проверил список. Пицца? Курица? Так получилось, что теперь, когда Клэр участвовала в спектакле, Джимми готовил ужин в вечера репетиций. Это не должно было вызвать трудности, но Джимми просто не мог вспомнить, как приготовить что-либо, даже если имел смутные воспоминания о том, как стоял у плиты. До аварии, конечно же. Готовка по большей части была на Амалии, но Джимми был уверен, что время от времени подменял ее, и что когда-то он мог сделать что-то, что нравилось Клэр. Например, он был уверен, что регулярно готовил домашнюю пиццу. У него было одно яркое (ну, настолько яркое, насколько это возможно в его случае) воспоминание о том, как они с Клэр выбирали начинку. Вот только это воспоминание, как и большинство других, было плоским, то есть двухмерным. Как фильм, который он видел, или история из книги, а не как настоящее воспоминание. Но он уверен, что помнит как маленькая, примерно семи лет, Клэр со светлыми косичками помогала ему разложить начинку на тесте. Как он помнил, ей особенно нравились пеперони и нарезанный тонкими кусочками зеленый перец. Но как бы он не старался, Джимми не мог вспомнить, как делать пиццу — тесто, соус, температуру выпекания, совершенно ничего из этого. Помнил только момент, когда Клэр раскладывала начинку, как сцену из фильма. Словно это случилось с кем-то еще. Он предполагал, что это последствие аварии и комы. В первые две недели репетиций, Джимми полагался на еду на вынос — чаще всего гамбургеры из местного дайнера, иногда замороженные буррито. Те два вида джанк фуда, в которых, он, казалось, был очень уверен. Пока Клэр не сказала: «Папа, бургеры и замороженные буррито — это нормальный выбор для одного раза в неделю. Но бургеры и замороженные буррито каждый вечер не сделают меня счастливой. Понятно?» Он понял. Какое-то время Джимми бродил по рядам супермаркета, пытаясь вспомнить, как готовить пиццу. Ему нужны помидоры? Может в виде пасты? Или кетчуп тоже подойдет? Нужны ли грибы? И что делать с мукой? В конце концов, он обнаружил себя у холодильника с полуфабрикатами. Никаких замороженных буррито в этот раз, конечно же. Но у них была замороженная пицца! Он взглянул на время на своем телефоне и понял, что уже выбился из графика. Придется брать замороженную пиццу. Может быть позже Джимми сможет вспомнить или научиться заново тому, как приготовить домашнюю пиццу. После недолгих раздумий, Джимми взял овсяные колечки в разделе сухих завтраков (Клэр любила овсяные колечки), еще кофе (Клэр любила кофе), сливки (Клэр любила сливки) и, наконец, выбрал большую замороженную пиццу. Он не смог найти такую, чтобы в ней было правильное сочетание пеперони и зеленого перца, но нашел ту, в которой было много пеперони и других овощей. Затем нашел зеленый перец в овощном отделе. «Может быть, я порежу его и добавлю на пиццу», — подумал он, взвешивая перец в руке. «Может быть, это сделает ее счастливой». *** Клэр написала, когда репетиция почти подошла к концу: «Эй, пап, мы почти закончили». Сегодня ее должна была подвести мама подруги, так что у Джимми было примерно двадцать минут. Вполне достаточно времени для того чтобы приготовить пиццу в духовке и накрыть на стол. Порезав зеленый перец, он положил кусочки на пицце и следовал инструкции на коробке: разогреть духовку, поставить туда пиццу и включить таймер. У него было еще восемнадцать минут. Он быстро накрыл на стол. Конечно, сервировка была не такая красивая как раньше. Без красивой деревянной мебели. Без столового фарфора. Без тканевых салфеток. Без замечательного дома в Понтиаке, штат Иллинойс. Без Амалии. Две разных тарелки, которые они выбрали в Армии Спасения, два разных стакана и бумажные полотенца вместо салфеток. А стол с мебельного склада Армии Спасения был немного покосившимся и поцарапанным. Но, по крайней мере, это все еще были тарелки, стаканы и стол. Затем Джимми бродил по дому, наводя порядок, чтобы убедиться, что все готово к приходу Клэр. Он застелил ее постель и забрал вещи в стирку. В своей комнате он тоже успел прибраться. Не то чтобы там было много мебели. Вместо кровати — аккуратно застеленный матрас. Он захватил и свои вещи для стирки, с пластиковой книжной полки устроенной в шкафу. И как всегда, открыв шкаф, он не мог не коснуться вещей на дальних плечиках — темного костюма и бежевого пальто. Клэр ненавидела эту одежду, поэтому Джимми ее больше не носил. Но все еще хранил в дальнем углу шкафа. Он не мог вспомнить, откуда у него эти вещи или зачем, но он оставил их и смотрел на них время от времени. Сегодня, он провел так почти минуту, гладя пальцами лацканы пальто. Пришлось заставить себя отвернуться и пройти на кухню. *** Клэр вернулась в тот момент, когда он резал пиццу единственным острым ножом в доме — немножко слишком длинным серебряным ножом. Происхождения которого он не помнил, и который хранил самом нижнем ящике. По какой-то причине Клэр не нравился этот нож, и она пыталась избавиться от него несколько раз, но Джимми каждый раз спасал его в последний момент. В итоге она сдалась. Ворвавшись в дом маленьким торнадо, раскидав пальто, митенки, шапку и рюкзак по всей прихожей, она плюхнулась на диван, уткнувшись в свой маленький телефон, начав переписываться с друзьями. — Привет, мишка Клэр, — крикнул Джимми из кухни. Он отложил пиццу и слишком длинный серебряный нож, чтобы подойти к дивану и поцеловать ее в макушку. Она вздрогнула; она всегда так делала, слегка съеживалась. Это всегда вызвало воспоминание (одно из тех, двухмерных воспоминаний) о том, как маленькая Клэр бросалась ему навстречу, чтобы встретить в дверях. Тогда он говорил: «Мишка Клэр!», а она отвечала: «Папочка!», обнимая его с яркой сияющей улыбкой. Теперь она вздрагивала. У Джимми была книга для родителей «Как установить контакт с подростком», которую он нашел в Армии Спасении среди б/у литературы. Он купил ее (вызвав насмешку Клэр) и спрятал в своей комнате, иногда сверяясь с советами автора. В книге говорилось, что подобное поведение типично для подростков, подобная хмурость, когда они встречаются с проявлением любви. Но проявлять любовь важно. «Даже если они выглядят так, будто им не нужна ваша любовь, на самом деле, они в ней нуждаются, — говорилось в книге. — Они могут этого не признавать, но в глубине души, знание, что их любят, делает их счастливее». Поэтому он всегда целовал Клэр в макушку, когда она возвращалась домой. А она всегда вздрагивала. А Джимми притворялся, что его это нисколько не ранит. — Я приготовил ужин, — сказал он, указывая на накрытый стол. — Сядем есть? Она встала, едва отрывая взгляд от телефона, и пересела за стол. Джимми вернулся к кухонному гарнитуру за пиццей. — Как прошла игровая практика? — Это называется репетиция, — поправила его Клэр, закатывая глаза и продолжая набирать сообщение в телефоне. — Было весело? — Конечно. Вроде того, — она продолжила печатать. Затем посмотрела на него своим «я действительно не хочу с тобой разговаривать» взглядом. Джимми хорошо знал этот взгляд. — Это сделало тебя счастливой? — спросил он. Джимми знал, что этот вопрос был ошибкой, как только произнес его. Клэр ненавидела это. Но он не мог не спросить. На лице Клэр вновь появилось это встревоженное выражение, как всегда, когда он спрашивал, счастлива ли она. Она заблокировала и отложила телефон. — Как будто тебя это волнует, — ответила она хмуро, теребя волосы и не смотря на него. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, — ответил Джимми. — Я несу ответственность за тебя. Я твой отец, и хочу, чтобы ты была счастлива, принцесса, разве это так странно? Руки Клэр замерли. Она отпустила прядь волос и сложила ладони на коленях, молча смотря в тарелку. Иногда она так делала. Обычно после того, как Джимми совершал ошибку, говоря, что любит ее или напоминая, что он ее отец. — Что на ужин? — спросила Клэр, продолжая смотреть в тарелку. Джимми закончил нарезать пиццу на треугольные кусочки. Он отложил слишком длинный нож и немного наклонил разделочную доску, показывая Клэр. — Я вспомнил, что когда-то готовил для тебя пиццу. Прежде. Она молча уставилась на пиццу, а потом на него. Это тонкий момент, когда важно было понять стоит ли и дальше упоминать о прошлом. О том, что было «прежде». До аварии. До того, как все развалилось на части. Иногда, когда он описывал ей какое-то воспоминание, одно из тех странных размытых плоских воспоминаний это казалось правильным, мягкая, милая улыбка появлялась на лице Клэр, и она говорила: «Я тоже помню». Но иногда она становилась грустной и тихой и рано уходила спать. Или смотрела на Джимми с этим мрачным задумчивым взглядом. Как сейчас. — Ты помнишь это? То, как готовили пиццу? — Мы вместе раскладывали начинку. Хм… Так ведь? Джимми почувствовал себя неуютно на мгновение, вдруг он вспомнил неправильно? Но Клэр кивнула, так что Джимми продолжил: — Я подумал, что надо попробовать повторить. Он положил пару кусочков на ее тарелку, и два — себе. Но когда он поднял на нее взгляд, стало понятно, что что-то не так. По тому, как она смотрела на тарелку, и по тому, как застыло ее лицо. — Оливки, — сказала Клэр. Она не пыталась взять кусок пиццы. Просто сидела тихо, сложив руки на коленях, точно так же, как когда была маленькой девочкой. «Сядь прямо, Клэр, — говорил Джимми когда-то очень давно. — Не опирайся на локти, Клэр. Не ешь руками, Клэр. Вначале молитва, Клэр…» Они больше не молились перед едой. И никогда не обсуждали это. — В ней оливки, — сказала Клэр. — Что? — В пицце оливки. — Ох. Полагаю что так. Это был единственный вариант, в котором были пеперони и зеленый перец. Я добавил еще немного зеленого перца — думал, ты любишь пеперони и зеленый перец. — Люблю. Но ненавижу оливки. — Ох, милая. Я… — он замолчал, смотря на нее. Черт. Она несчастна . Это плохо. — Я не смог вспомнить об этом. Прости меня, Клэр. — Я всегда терпеть не могла оливки. Теперь это стало чуть очевиднее. Размытое, нечеткое воспоминание появилось среди всей темноты: Клэр и оливки… что-то о том, как Клэр не любит оливки, о том, как дразнил ее, что с годами это изменится. — Я просто пытался приготовить что-то, что ты любишь… — Так вот, я их ненавижу, — перебила Клэр. — Меня подташнивает от одного запаха. — Я могу снять их с пиццы… — Ты должен знать, что всю свою жизнь я ненавижу оливки. Мы даже шутили об этом. Когда мне что-то не нравилось, ты говорил: «По крайней мере, это не так плохо как оливки, Клэр». У нас была шутка о том насколько что-либо ужасно по шкале от нуля до оливок. Это было нашей личной шуткой. Но ты не помнишь. Так ведь. Джимми мог расслышать тиканье часов в наступившей тишине. — Ты права. Я не помню. — Еще ты сам готовил пиццу. То есть и соус, и тесто. — Я знаю об этом. Просто не помню как. — Ты действительно отстойный отец, ты в курсе? — ее голос был ледяным. Подростки часто ведут себя неуважительно. Важно помнить, что это часть их взросления. Они должны развить собственную личность, а потому будут время от времени бросать вызов родителям. Так сказано в книге. — Я, правда, стараюсь, Клэр, — сложно было сохранять нормальный тон, когда она вела себя таким образом. — Я знаю, — ответила она ровным голосом. — Вот отчего это так жалко. Ты стараешься изо всех сил, а это все равно отстой. Работа на складе? Замороженная пицца на ужин? Тарелки из гребанной Армии спасения? Ты должен быть кем-то. Кем-то значимым. Особенным. Я думала, что ты будешь заботиться обо мне. «Вы не должны принимать это на свой счет,» — говорилось в книге. — Я забочусь о тебе, Клэр, так сильно как могу. Я понимаю, что тебе тяжело, твоя мать уме… — Не тебе, черт возьми, говорить о моей матери. Ты бросил ее. — Клэр, я был в коме… — Ты понятия не имеешь о том, что произошло, — выплюнула Клэр. — Ты просто, ты, ты, ты как гребаная марионетка! Все это было гребаной ошибкой. Я скучаю по маме. Я скучаю по отцу. Моему настоящему отцу. С этими словами она резко отодвинула стул и встала из-за стола, чтобы сбежать в комнату, громко захлопнув дверь. Такое уже случалось. У нее бывали вспышки отчаяния и гнева, пару раз она говорила о том, что Джимми не ее настоящий отец. Школьный психолог сказала, что она просто «пытается принять все это», принять то факт, что Джимми получил травму головы, и что как прежде уже не будет. «Не принимайте это на свой счет», — сказала она. Словно это было так просто. «Ты не мой настоящий отец», конечно, не имело никакого смысла. Джимми помнил день рождения Клэр. Он помнил, как впервые взял ее на руки. Помнил, как его охватило чувство любви, ответственности и даже легкого ужаса. Как он осознал: «Моя жизнь теперь изменилась. Теперь это не только обо мне. Теперь все о ней». Но даже эти воспоминания, какими бы важными и дорогими они не были, ощущались плоскими и размытыми. Тем не менее, Джимми знал, независимо от того, какую травму головы он получил, независимо от того, какие проблемы у него были — он любил Клэр. Очень любил. Конечно, это было не просто, если честно. Но он любил ее. И очень хотел, чтобы она была счастлива. Часы медленно отсчитали невероятно долгую минуту. Джимми сидел за маленьким столом, смотрел на оливки, на остывающую пиццу. Он начал выковыривать оливки с пиццы на тарелке Клэр. Он выбрал их все. Это заняло какое-то время. Потом сложил их на краю своей тарелки и стал ждать, когда Клэр выйдет из своей комнаты. Но она не вышла, и он отодвинул свою тарелку, обхватил голову руками. Почему все его воспоминания такие нечеткие? Почему он даже не смог выбрать нормальную пиццу? Что с ним не так? Доктор в клинике сказал, что это ожидаемо, его мозг был поврежден. Множество утраченных навыков и знаний, исчезнувшие воспоминания, странная отстраненность в тех немногих, что он смог сохранить. Но самым странным было то, что яркие воспоминания не касались тех событий, что произошли до аварии. Это были даже не воспоминания — сны, которые он видел во время комы, в эти долгие шесть лет. Крошечные обрывки, один или два… Они были яркими. Казались настоящими. Хотя на самом деле, были странными и сбивающими с толку. Не имели никакого смысла. Про кровь и гром. Про языки пламени и битвы. Про вспышки серебряных клинков… кольца огня… вспышки яркого, очень яркого света… долгое путешествие через дикие леса. И рев черной машины в ночи. А еще сны о крыльях. О полете. Он продолжал видеть эти сны. Прошло десять минут. Пятнадцать. Пицца окончательно остыла. Джимми все еще сидел за столом, обхватив голову руками. Его плечи вновь разболелись. Иногда они начинали болеть без видимой причины, тянущей воспаленной болью, особенно когда он расстраивался, когда Клэр злилась на него, когда он думал о своих «крылатых» снах. Иногда боль становилась нестерпимой, странное тошнотворное чувство заполняло его, начиная со спины, от лопаток. Как будто у него что-то вырвали. Его сердце, может… душу… может что-то еще. Мягкое прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть. Клэр стояла рядом с ним. — Извини, — прошептала она. — Эй, мишка Клэр, — попытался произнести он. Голос был хриплым, низким, таким как она ненавидела. Он знал, что должен попытаться говорить выше, и открыл рот, чтобы попробовать еще раз, но все что у него вышло это глубоко вздохнуть. Он взглянул на нее. Ее глаза расширились. — Ты… ты, что… плачешь? Джимми моргнул удивленно. Он вытер глаза и посмотрел на свою ладонь. Та была мокрой. Как странно. Он был совершенно уверен, что плакать стыдно. Это определенно было смущающе. Клэр точно не понравилось бы, как низкий голос или наклон головы. Он вытер ладонь бумажным полотенцем-салфеткой, и рискнул взглянуть на нее еще раз. Но Клэр не выглядела раздраженной. Она выглядела грустной. Джимми сглотнул комок в горле и наконец-то смог сказать: — Я хотел приготовить для тебя пиццу. Я помню, как готовил ее для тебя. Клэр села напротив, снова держа руки на коленях. Она выглядела так, будто сейчас расплачется. — Прости, что я не знал про оливки, Клэр. — Все нормально, — прошептала она. — Есть множество вещей, которые я не помню. — Я знаю, — прошептала она, чуть прислонившись к спинке стула и обнимая себя руками. — Все нормально. Я не должна была требовать, чтобы ты помнил. Я просто… иногда я забываю, понимаешь? Иногда я верю, что… Я забываюсь и верю, что… а затем, я внезапно вспоминаю, — затихла она. — Веришь, что…? Она пожала плечами. — Ничего. Джимми наклонился ближе и взял ее за руку. — Я хочу быть уверен, что ты знаешь, как сильно я люблю тебя, мишка Клэр. Она молчала несколько секунд. — Нет, — ответила она очень тихо, опустив голову. — Ты только думаешь, что любишь. Что мог ответить отец на такое? — Но я собрал все оливки с пиццы, — сказал Джимми. — Разве это не проявление любви? Он не понимал, почему Клэр вначале чуть не расплакалась, а теперь не понимал, почему она засмеялась. И разве может смех звучать так печально? *** Клэр в итоге съела пиццу, подогрев ее в духовке, а потом они вместе смотрели телешоу. Она почти не отпрянула, когда он поцеловал ее в макушку, желая спокойной ночи. Кажется, у них все наладилось. Клэр выглядела относительно счастливой, и Джимми наконец-то пошел спать. Но ночью, когда он свернулся на своем матрасе под одеялом из Армии Спасения, сны вернулись. Ему снова снилась черная машина, мчащаяся в ночи. Во сне ничего не происходило. Просто машина, несущаяся по бесконечной дороге. Во сне Джимми сидел на заднем сидении. Две плохо различимые фигуры на переднем сидении были его единственными компаньонами. Джимми почувствовал огромное облегчение, даже радость, когда увидел их: тот, что немного выше, сидел справа, а тот, что пониже слева. Просто два молчаливых нечетких силуэта, но Джимми был невероятно счастлив увидеть их. Тот, что слева, который пониже, переключил передачу, и машина плавно взлетела. Она бороздила ночное небо, громко рыча мотором, взмывая выше, до тех пор, пока не замерцали звезды. Джимми почувствовал, как вокруг него расправились крылья. Большие черные крылья и удар грома; блестящая черная машина и рев двигателя; скорость и ветер. От этого захватывало дух. Когда они оказались среди звезд, водитель немного наклонил голову, и Джимми знал, что тот улыбается Джимми через зеркало. И Джимми подумал: «Если я посмотрю в зеркало, то смогу увидеть его лицо… Если я посмотрю в зеркало заднего вида… пожалуйста… я хочу увидеть его глаза… хочу увидеть его улыбку…» Но посмотрев в зеркало, он не увидел ничего кроме темноты. Он проснулся, чувствуя острою физическую боль в плечах, и, как всегда, жуткую тоску на сердце.