Теряя контроль

Я не единственный странник, Который ещё не отдал свой долг. Всё это время я искал дорогу обратно к тебе, Верни меня в ту ночь, когда мы встретились.       Эрвин первым сообщил о случившемся. Наверное, сообщил не совсем верно подобранное слово. Смит позвонил мне с просьбой собрать вещи первой необходимости и быть готовой покинуть апартаменты Аккермана в течение десяти минут. Настрого запретил выходить одной и игнорировал любой встречный вопрос.       Блондин спокойно поведал о произошедшем. Объяснил, что моё переселение временно и является мерой предосторожности. Кажется, я пропускала всё мимо ушей. Звуки, буквы, образующие слово, которое обрастало другими. Такими же бесполезными. Слова объединялись в бессчётное количество предложений. Я не помню ни одного. «— Выкарабкается», – первое, что отпечаталось в памяти.       Я не выходила на работу с того дня. Запретили. Я не могла есть и спокойно спать. Вскоре к бессоннице присоединился бред преследования. Любой шорох, скрип и тень, напоминающая человека, стоящего за портьерой, заставляли сердце сжиматься и держать оружие наготове. «— С ним всё будет хорошо. Не самое страшное из его ранений», – стало второй печатью.       Случившееся не заставило ждать своего появления в новостных передачах. Ужасные кадры с камер видеонаблюдения и телефонов отважных зевак. В тот момент я поняла, происходящее – реальность. Фляга засвистела.       С криками, руганью и в истерике добивалась от Смита выпустить меня. Надрывая глотку, я упивалась слезами и беспомощностью. Неистовое и безумное отчаяние в каждой частичке меня, но… «…но я не одна, верно?» – только и промелькнуло.       Промелькнуло слишком поздно.       Помню ли я что-нибудь? Скорее да, чем нет. Резкая боль. Словно холодной водой окатило. Я не была излишне эмоциональна и сразу поняла, что к чему. Несмело ступая в ванную комнату, не обращала внимания на то, как одна слеза за другой стекают по щеке и стремятся к ногам. «Я осталась одна?» – на вопрос последовал моментальный и такой явный ответ.       Я старалась не задеть и краем глаза отражение в зеркале. Боялась столкнуться с очевидным.       Дрожащими руками стянула домашние штаны. Внутренняя часть бедра задела одну за другую. Тёплая влага и алый развод на коже. Голова закружилась лишь на мгновение. В грудине что-то непосильно сжалось. Тело сковали невидимые цепи, и лишь мягкая, причудливая, еле заметная улыбка проступила на лице, озарённом внезапными солнечными лучами. «Он будет жить. Твоя жертва не напрасна»       Воск растаял. Солнце спряталось столь же неожиданно, насколько появилось. Улыбка сменилась непрекращающимся воем, холодом, дрожью. Ледяная вода и морская пена разбушевавшегося океана эмоций накрыла с головой. И я уснула… долгим, крепким и блаженным сном.

***

— Ханджи?       Мы стоим в нескольких метрах друг от друга, не зная, что делать. Зоэ улыбается, поджимая губы. Кажется, она не может проронить и слова.       Всё то время, пока поднимался в лифте, сводящем с ума количеством зеркал на стену, я думал о том, какое решение Ханджи приняла по итогу. Скорее всего, ей было не до того. Эрвин не информировал меня о состоянии офицера. Лишь заверил: последняя в безопасности.       Питаю ли я надежды на создание семьи здесь и сейчас? Нет. Я пресёк все чаяния в тот день, когда понял, что Зоэ в положении. Положении, к которому явно не готова. Я видел заключение врача, снимок ультразвука. Во втором толку было ровным счётом никакого.       Испытал ли я нечто сродни радости, когда узнал о беременности Ханджи? Нет.       Нет, потому, что она не была этому рада. Использование любимого человека в качестве инкубатора и средства, воплотившего мою утопию в жизнь, стало бы самым омерзительным поступком по отношению к… к любимой девушке. В таком случае и о любви то речь не идёт. — Я… я слышал то, о чём ты говорила, когда была в палате, — Ханджи шмыгает носом, обнимая сама себя. Хмурится. Лишь на мгновение. — К-как ты или лучше сказать «вы»… «— Ты нужен нам, Леви», — тогда её нежный голос и тёплое касание руки заставили холод, сковавший тело, уйти прочь… но есть нюанс. «Тогда» — не более чем плод моего воображения. Я понимаю это только сейчас.       Заметив, как губы Ханджи содрогаются в улыбке, моментально затыкаюсь. Девушка отрицательно качает головой и запрокидывает её, чтобы унять приготовившийся разбушеваться поток слёз.       Всё становится понятно без слов. Внутри что-то обрывается. — Л-леви, — я растерянно перевожу взгляд из стороны в сторону. Почему Эрвин молчал? Почему она молчала? К первому вопросов больше, — пожалуйста.       Невидимая рука сдавливает горло. Слёзы готовы застелить глаза? Нельзя. Я не могу позволить себе быть слабым сейчас, рядом с ней.       Есть ли в этом моя вина? Бесспорно.       Женщина, ставшая мне дорогой за столь короткий промежуток времени. Я сам не понял, как подпустил её настолько близко. Мы делим кров, делим проблемы и работу. Сможем поделить и это. Если бы я мог, то не стал делить, а забрал всю её боль себе. Это невыносимо. Невыносимо видеть любимого человека в слезах.       Сколько ужасных вещей Ханджи пережила до встречи со мной и после. Я не жалею ни об одном совершенном убийстве. Правосудие… его ценность настолько прекрасна, сколько и отвратительна. Поэтому я взял его в свои руки. Чтобы быть отвратительным для себя и прекрасным героем для неё.       «По локоть в крови». Если бы только так. — Это не твоя вина. Ханджи, постарайся успокоиться.       Я крепче прижимаю Зоэ к себе. Глажу рукой по голове. Целую в лоб.       Я вновь думаю о том, какое же горе она пережила. Пережила в одиночестве. Меня не было рядом. Я, по сути, стал виновником произошедшего. Гложет и то, что я никогда не смогу сполна почувствовать ту боль, которая разрастается в любимой женщине с каждой секундой. — Это я должна заботиться о тебе, — смахивая рукой слёзы, шепчет она. — Даже не спросила, как ты себя чувствуешь… — Глупости.       Могу ли я громко заявить о том, что мы потеряли ребёнка? Спорно. Да, это утрата, с какой стороны не посмотри. Но является ли она столь трагичной, если мы включим головы и посмотрим на сухие факты, игнорируя волнения? Ханджи была готова сделать аборт, и сейчас её чрезмерная эмоциональность связана с тем, что случилось на заправке и последствиями. Увидев меня в столь уязвимом состоянии, она… решила сохранить беременность? Довольно импульсивно было бы принимать такое решение ставя на кон своё будущее, офицер Зоэ. Возможно, это здесь не при чём и у девушки взыграла совесть о сокрытии своего положения и разрешения ситуации в одиночку.       Неприятно ли это молчание, обман, недосказанность? Да. Она побоялась сделать мне больно? Но мы же не дети.       

Почему она не доверилась мне?..

      Остатки дня проходят в забытье и тишине. Страшно предположить, как пройдут последующие. Ведь тишина губительна. Я понятия не имею о том, как утешить Ханджи. Я никогда не смогу понять её до конца, следовательно, и достойно поддержать. Кажется, контроль над жизнью утерян и как бы не старался, я понимаю, что сейчас не имею никакого влияния на неё.       Бессилие, как бы не противился, забирает с головой. Не хочу обременять этим Зоэ, но открыться просто необходимо. Возможно, так она почувствует истинное сопереживание. Нужно ли плакать? Бог его знает… Когда я вообще последний раз плакал?       От последующих раздумий отвлекает ворочающаяся и отходящая от дневного сна, Ханджи. Опухшие глаза с трудом открываются и стоит нашим взглядам пересечься, как девушка вновь утыкается мне в грудину, содрогаясь от нового потока слёз. Я глажу её по голове, крепче прижимая к себе и целуя в макушку.

***

— Я, — сжимая губы из последних сил, я пытаюсь не сорваться прямо сейчас, — я не х-хотела, чтобы всё так получилось, — голова совершает судорожные повороты из стороны в сторону, — я не хотела, Леви. «Перестань, перестань, перестань! Слезами ты делаешь ему хуже… прекрати думать только о себе»       Он молчит, прижимая меня к себе. Я чувствую, как сжимается его челюсть. Чувствую горячую влагу на щеке. На его щеке. — Давай уедем. Мы можем уехать. В любой момент, когда пожелаешь.       Не можем… ты прекрасно знаешь это. Осознание полосует горло, каждый последующий вздох даётся с трудом. Из-за слёз. Непрекращающихся слёз. С каждым всхлипом на душе становится всё тяжелее. Я отчётливо слышу, как всхлипывает капитан. — Я люблю тебя, Ханджи, — шепчет он. — Мне так жаль. Жаль, — слова Аккермана растворяются в пустоте и одновременно с тем возникает ощущение, что моё сознание начинает работать по скрипту. Я плакала, плачу и буду делать это ближайшие десять минут, пока глаза не начнут болеть. Я буду просить прощения и утешать капитана обещаниями, — что я так поступила с тобой, Ривай. Решила всё в одиночку, ничего не сказав. — Всё хорошо, Ханджи. Ты просто не была готова и… и в этом нет твоей вины. — Нет. Нет-нет-нет, в будущем, — задыхаясь от слёз, перебиваю я, — м-мы обязательно, правда, мы обязательно станем, — последующее слово даётся с превеликим трудом, — родителями. Ты будешь прекрасным отцом, Леви. «— Вот и оно…» – рациональная сторона меня отдалённо машет рукой, приветствуя разрастающееся с каждой секундой чувство вины. Мягко улыбается. Ей не впервой. Мы справимся? Сможем унять желание исправить всё? Я действительно готова отказаться от всего того, о чём грезила и искупить вину, забеременев вновь? Это сделает нас счастливыми?.. «— Какой бред. Приди в себя». — Ханджи, — капитан продолжает гладить меня по голове, — дорогая, мы успеем. Всегда успеем. Сейчас не время. Не вини себя. Не трать на это нервы, — тёплый след губ остаётся на лбу, — береги себя, офицер Зоэ. Я буду рядом настолько, насколько это возможно, слышишь?       Бессилие. Я пытаюсь унять вновь накатывающую истерику. Ужас. Слёзы на его лице. — Что я натворила, Ривай?.. — Засыпай, Нефтида. Не вини себя. Мы справимся, а сейчас… сейчас засыпай, — убаюкивающе шепчет капитан. Целует меня в губы, лоб и прижимает к себе. — Засыпай, милая.       И я, на удивление, слышу. Его слова с трудом пробиваются сквозь тёмную и мрачную пучину мыслей.       Так проходит около двух недель. Каждые два дня к нам приезжал психолог. Ривай настоял на совместной терапии. По началу я просто ревела. Стоило только начать говорить, как всё уходило в слёзы. Каждое слово давалось с трудом. Капитан сопереживал и поддерживал, но на эмоции был скуп. Психолог объяснила это тем, что, вероятно, Аккерман ещё не до конца принял и осознал потерю. Вектор беспокойства направлен на меня, а не на потерянного… ребёнка. Позже, когда я приду в себя, смогу влиться в рутину, Ривай даст слабину и тогда моя поддержка будет очень важна. Необходимо найти пространство для проявления его чувств. Работа всё усложняет.

***

      Время близится к Рождеству и Дню рождения Ривая. На улице ни намёка на снег. Антициклон окутал штат. Я укуталась во что теплее. Через три рабочих дня нас с Аккерманом ждёт предрождественский отдых в Колумбии, пригороде Вашингтона. Лес, простирающийся на десятки километров и Атлантический океан в часе езды от места пребывания.       После случившегося прошло около двух недель. Мы с Леви как будто сблизились. Стали откровеннее друг с другом. В моменте меня посетило тёплое и волнующее чувство… не знаю, как будет правильнее описать его. Просто… ох, ни хрена не просто.       Наши отношения выросли? Не уверена, что так говорят.       До произошедшего мы были в отношениях парень-девушка в стандартном их понимании. Сейчас я ощущаю всё несколько иначе. Мы с Аккерманом всё больше роднимся и начинаем напоминать семью. Возможно, внешне ничего не изменилось, но внутри… — Ханджи? — низкий голос капитана достаёт из дрёмы. Я сильнее сжимаю подушку и нехотя приоткрываю глаза. Кажется, время обеда. — Пора обедать. Ты выспалась?       На работе всё по-прежнему. Её много. Предписанию врача о снижении всех видов нагрузки я не особо следую. Первые две недели моего отходняка были подконтрольны Аккерману, соответственно, указания Деи были приведены в жизнь. Его состояние наоборот было под моим строгим надзором. Конечно, Ривай и сам был в состоянии обработать рану, сменить повязку и прокормить себя, но мне хотелось загладить ту недосказанность по поводу беременности хотя бы так. — Думаю, да, — поднимаясь с капитанского дивана, отвечаю я. — Видел мои сигареты? И не строй недовольную физиономию. — Ты выкурила последнюю утром, — бесстрастно отвечает Ривай. Я продолжаю изучать взглядом стол и лезу в карманы пальто, чтобы убедиться наверняка. Н-да, только жвачка. — Пошли. — Выручишь? — Куда я денусь… — доносится из дверного проёма.       За голосом Аккермана следует голосок Эми. Женщина до сих пор остаётся в неведении случившегося. Оно и к лучшему.       Излучая исключительно позитивные эмоции Бут, пребывая в явно приподнятом настроении, берёт меня под локоть. — Наша принцесса выспалась? — Кто? — я хмурюсь, приподнимая бровь. Настроение, честно, ни к чёрту. Особенно, после дневного сна. — Мне бы пальто… — Конечно-конечно, дорогая, — чуть ли не прискакивая, отвечает Эми. — Я ж зачем пришла тебя проведать. Кушель приглашает нас на обед.       Вот тут я впадаю в ступор. Дабы не уйти в раскручивание темы «знакомство с матерью парня» (как же тяжело звать моего деда парнем, кто бы знал), пересчитываю количество томов на рабочем столе. Анализирую, сколько и каких запросов необходимо отправить. Кому из новобранцев дать подзатыльник и с кем выпить кофе. — Это же прекрасная возможность познакомиться несколько ближе! Сколько вы с Ривайчиком в отношениях, а родители ни слуху, ни духу, верно? — М, Кушель знает о моём существовании, — Бут всё также оптимистично берёт меня под руку, попутно спрашивая о семье. — Они прилетят на Рождество, и я всех вас перезнакомлю… А так, родители знают, что я в отношениях с Риваем. — Ох, какова же была реакция?! — «Посмотрел в интернете на твоего жениха. Лицо у него хмурое и недовольное, но на бандита вроде не похож. Наград боевых достаточно. Скинь совместную фотку», — опуская голос на пару тонов, начинаю я. — «Ну, вот. Другое дело. Улыбаться хоть умеет». — И почему же я до сих пор не видела ваших совместных фотографий?! Ещё и с улыбающимся Ривайчиком! Требую демонстрации.       Румянец подступает к щекам, я смущенно тянусь за телефоном. Без лишних препираний. Это бесполезно, да и не хочется тратить лишние силы на это.       Пожалуй, следует выбрать фотки поприличнее. По крайне мере, в одежде. Каждая вторая фотография сделана в постели. Удачно установленное напротив последней зеркало – место притяжения камеры. — Фотографий не так много, — лукавя, говорю я и передаю женщине телефон.              Моя воля – никому бы не показала даже приличные снимки. Они являются чем-то интимным в наших с Аккерманом отношениях. В социальные сети не попала ни одна фотография по той же причине и потому, что хочется обойти стороной лишние перешёптывания на работе. Скорее всего, многие догадываются – отношения давно зашли дальше статуса начальника и подчинённой.       Бут молча и с многозначительной улыбкой возвращает телефон. Как будто пролистала дальше положенного… — Чего молчим и лыбимся? — интересуюсь я. — Берегите друг друга, дорогая. Это настоящее чудо. Судьба не зря заставила ваши пути пересечься. — Так ли оно славно, когда происходит под принуждением? — отвлеченно и несколько поверхностно отвечаю я. Рука продолжает шарить в кармане пальто в надежде на сигарету. Увы, как и было сказано ранее, кроме жвачки здесь ничего. К куреву Аккермана прибегаю лишь в подобных случаях. Уж больно изысканные у него палочки, классика без добавок. Сигареты достойные и явно подходящие для Дюпона, которым подпаляются.       Я же предпочитаю, попроще и явно дешевле. Не потому, что себя не уважаю или не люблю. Не в этом тут дело. — Явно не в настроении, — приговаривает Эми. — Где-то ты не здесь, дорогуша. О чём задумалась?       Я продолжаю отмалчиваться, мысленно выкуривая вторую сигарету. Нужно ответить хоть что-то, но не хочу. Понимаю, выглядит довольно некультурно. — Молчишь… больничный из тебя всю жизнь забрал, — отчасти, так оно и есть, — не унывай, Ханджи. Я всегда готова выслушать и помочь, помни. «Неужто знает?..» – глаза на мгновение ширятся, но тут же заполняются былым безразличием. В ответ я киваю, даже не пытаясь нацепить подобие улыбки. Не имеет смысла. — Эми зовёт меня завтра на ужин, — с ходу возникаю я, проходя в курилку. — В чём проблема? — капитан прикуривает сигарету. — Он с твоей матерью, — я затягиваюсь, хмуря лоб. Ривай усмехается, заставляя меня окинуть его критичным взглядом. — Кушель последняя женщина, которой нужно бояться. — М, не в этом дело. Ты знаешь, что для меня подобные вещи в новинку. Как-то неловко… — Ну, свой первый секс ты как-то пережила, — улыбаясь, напоминает Аккерман. — Бог с тобой, не напоминай. Лучше бы я дождалась тебя. — Долго бы пришлось, — мужчина усмехается, попутно выдыхая дым. Ловит мой взгляд. Трепет проходит по спине и концентрируется в районе солнечного сплетения. Я неловко перевожу внимание на город. — Думаешь, со мной было бы иначе? — Естественно. Опыт имеется, — а что, если… — Интересно, как бы сложились наши отношения, будь я твоей студенткой? — Молоденькой студенткой… хватило таких на мою голову, — туша сигарету и отправляя бычок в урну, заключает Аккерман.       Ей Богу, этот язык меня ни до чего хорошего не доведёт. Знаю наверняка. Вот же дубина… Руки в стыдливом жесте накрывают лицо. — Чёрт, я н-не хотела. Совсем забыла. — Пустяки. Данный гештальт закрыт, — капитан приобнимает меня, касанием пальцев поправляет чёлку. — Не расстраивайся. Хочешь расскажу тебе парочку занятных случаев из преподавательской деятельности? — Как не педагогично! Конечно, хочу, — предвкушая обсуждение попыток студенток закадрить капитана, я в заинтересованно поворачиваюсь к Риваю. — Представляю, как вместе с научными работами, девушки абсолютно случайно скидывали тебе обнаженку.       Аккерман загадочно улыбается, притягивая меня ближе. Само собой, для поцелуя. Невесомого и с явной ноткой табака. Затем следует заключение «у тебя нос холодный», оно и подталкивает нас к решению переместиться в более комфортные условия. Выбор падает на ближайший ресторан.       Покидая курилку, я ловлю себя на мысли: скрывать отношения становится всё труднее. Трудно возвращаться в кабинет сохраняя равнодушие во взгляде. Непреодолимое желание взять Ривая за руку сдерживают пристальные взгляды «участковых сирен». — Одна уникальная особа прикрепила к лабораторной работе свои обнажённые фотографии с гримом. Изобразила колотые ранения и гематомы в районе груди и ягодиц. — Подобных уловок понравится мужчине я ещё не видела. Хороший криминалист получился, наверное. Инициативно подошла к делу, — я усмехаюсь. — И что же ты сделал? — Меня не смущает ни женская грудь, ни фотографии «трупов», но так как это моя студентка… вынужден был обратиться, как минимум, к заведующему кафедрой.       После столь забавного прецедента руководство университета внесло изменения в устав, ограничивая студентов в их творческой деятельности.

Вечер того же дня

Возможно, когда-нибудь я изменюсь для тебя, Но пока что я ничего не могу сделать со своими чувствами. Я бы хотел быть хорошим, Я бы хотел дарить тебе свою любовь сейчас. — Столь приятная песня, но содержание вообще не к месту, да? — покачиваясь в полутьме, тихо говорю я. Ривай соглашается, пристраивая подбородок на моём плече.       У нас появилась довольно трепетная и в каком-то смысле интимная традиция готовить при свечах. И не просто готовить, а ещё и сопровождать всё своеобразным танцем, в котором ведёт Аккерман. Он по обыкновению пристраивается сзади, обвивает руками талию или накрывает ими мои ладони. — Может?.. — мягкий поцелуй остаётся на плече.       Ладони опускаются всё ниже и ниже. Мурашки проходят по груди и плечам, как только невесомое пальцы капитана приподнимают ткань платья. Оглаживают ягодицы, отмечают отсутствие нижнего белья и пробираются глубже. Я чуть наклоняюсь, попутно подаваясь вперёд. — Может, — шёпотом перебиваю я, — но ты уверен, что до конца восстановился?       Воздержание от близости в две недели не особо повлияло на наши отношения. Было не до того. Но вот мы вроде как и восстали из пепла, и неплохо было бы восполнить плотские пробелы. — Мне же не член прострелили, — вздыхая, произносит капитан. Я ощущаю улыбку на его лице. — Если ты не хочешь, мы не будем, — пальцы, собирая влагу, задерживаются у входа, — но… возникает ощущение, что ты не против. — Помнишь, о чём я тебе говорила? Т-ц, чёрт. — Шипишь, словно кошка, — оттягивая кожу на шее и погружая пальцы глубже, мурлычет капитан. — Помню, но… — Никаких «но», Аккерман. Ты прекрасно понимаешь, что это предписание врача, а не моя прихоть, — я вновь перебиваю Ривая. — Если не понравится с резинкой, то продержишься ещё две недели без секса, правда?       Капитан молчит и в несколько ловких движений помещает меня на своё плечо. Что ж, путь лежит в спальню, не иначе. Мой взгляд мечется между удаляющимся ужином и подтянутой задницей Аккермана. — Бесполезно говорить о том, что тяжести тебе нежелательно поднимать, верно? — Не волнуйся, — придерживая меня за бёдра и оставляя поцелуй на одном из них, отвечает он. — Ты не тяжесть. — И всё же, нужно быть осторожнее.       Интересно, о чём думает Аккерман, когда вот так загадочно и хмуро смотрит на упаковку с резинками? Может, предложить ему прочесть инструкцию или он всем своим видом пытается развести меня на секс без защиты?       Такой забавный. Смотрит на меня и в глазах читается то самое «ну, может, всё же без неё?». Отрицательно мотаю головой. Собственно, для меня особой разницы нет, потрахаться сейчас или через две недели на удобных для Аккермана условиях. Разницы нет, потому что после произошедшего к сексу я стала несколько равнодушна. Есть он, нет его – сейчас не сильно волнует.       Волнует только то, что Ривай из-за отсутствия близости может охладеть. Или все эти «охлаждения» когда-то давно были придуманы манипуляторами и плотно засели на подкорке каждого человека в настоящем. Поди разбери. — Не укусит, надевай давай, — улыбаясь, я нарушаю тишину и мысли, которые бы с превеликим удовольствием вооружились идеей пресловутого «охлаждения».       Капитан, не скажу, что очень уж ловко, справляется с ненавистным латексом. Хорошо, это мероприятие не уронило его, во всех смыслах, достоинство. — Ты явно стала поуже, — с трудом заходя всё глубже, произносит Аккерман. На несколько мгновений я ощущаю дискомфорт. — Спасибо за комплимент, — пристраивая руку на спину Аккермана, отвечаю я. — Знаешь… — М? — принимаясь ненавязчиво двигаться, мужчина оставляет поцелуй на моей шее. Частое дыхание наталкивает на мысль, что капитану каждое движение приходится в тягость. — Давай поговорим-м, — ведомая на удивление приятными ощущениями (успела ведь начитаться всякого. Готовилась к худшему и удручающему варианту развития событий), я протягиваю последнее слово. — И… давай ка я побуду сверху. — Присаживайтесь, — с улыбкой на лице Аккерман представляет мне свой опорный пункт. — Какой Вы джентльмен, капитан. — Прелестный ракурс и свобода действий для рук… — продолжительная вибрация, доносящаяся с тумбочки, вынуждает Ривая взять телефон. Я лишь покорно киваю, выводя ноготком причудливые узоры на его груди. Может, сосок ему сжать? Забавно выйдет. — Тц! Да… это может подождать до завтра.       Я тихонько хихикаю, наблюдая за расширенными глазами Аккермана. Повторное покушение пресекается. Можно пощекотать или… слегка постонать в трубку? По-детски? И Бог с ним. Я рассчитывала на секс здесь и сейчас. Ожидать нет никакого резона, да и факт того, что кто-то по ту сторону телефона может услышать нас – возбуждает.       Сесть на капитанское личико будет проявлением крайней наглости. Ограничимся членом. — Мгх, угу, п-понял, — облизывая сухие губы, Аккерман косится на меня в попытке сохранить голос твёрдым. — Завтра. Я заеду к комиссару утром… Чёрт, просто назначьте время и всё. Я найду возможность.       Выругавшись под конец и выпустив телефон из рук, капитан впивается в мои бёдра. — Не-у-же-ли, — опираясь ладонями на капитанскую грудь, я устраиваюсь чуть удобнее.       Тихо выругавшись Ривай притягивает меня для поцелуя. Долгого и до неприличия влажного. Прекрасно владеющего языком мужчины у меня ещё не было. Капитан стал исключением. Каждый поцелуй с ним сравним разве что с его готовкой. Мужчина, умело стоящий за плитой и орудующий членом (не обязательно стоя за плитой) — предел мечтаний.       Звук касающихся друг о друга бёдер разбавляют резвые шлепки по заднице. Я прошу Аккермана быть жёстче. Ягодицы приятно горят. Этого недостаточно.       Секс с Аккерманом каким бы не был, нежным или до упоения страстным, заставляет содрогаться. Именно с ним я поняла, что ноги после близости действительно могут быть ватными, а коленки непроизвольно подгибаться. — Чёрт, давно я не слышала, — очередной шлепок вынуждает прерваться, — твоих стонов.       Так интенсивно мы точно ещё не трахались. Долгий голод однозначно сказался и пришёлся к месту. — У м-меня голова кружится, — роняя голову вниз и тяжело дыша, шепчу я. — Ложись, — Аккерман похлопывает себя по грудине, — хорошая работа, офицер Зоэ.       Продолжая сбивчиво дышать, я опускаюсь рядом. Ривай притягивает меня для поцелуя, гладит по голове, словно это награда. — Ханджи, — я вопросительно мычу, мечась между подступающим сном и желанием принять душ, — возможно, я не часто говорю о том, насколько ты красива… — Расскажешь мне о том, насколько у меня красивые глаза? — румянец разыгрывается на лице с новой силой. Сердце в надежде на состояние покоя будоражит всё больше и больше. Будто предчувствует, что Аккерман вот-вот разоткровенничается. Главное – не спугнуть. — Очень и не только глазами. Всем. Характером, умом, смехом. Сложно поверить, что ты досталась такому, как я. — Такому, какого выбрала сама. Я здесь не из-за сочувствия, денег или одного только секса.

***

      Обошлось без свежих убийств. — Не думаю, что он будет орудовать зимой. Если же убийца гастролер, то нужно регулярно пинать департаменты других штатов на предмет схожих происшествий, либо самим мониторить ситуацию в общей базе данных, — нажимая то на одну, то на другую клавишу, я оглашаю вполне логичную мысль. — Ещё… забыла, что ещё. А! Устала я. В отпуск хочу. — Угу. Хочешь я закреплю за тобой практиканта?       Я озадаченно выглядываю из-за монитора. — Не хочу. Я зашиваюсь среди отчётов и расследования, говорю об отпуске, а ты хочешь мне на подсос прикрепить светлую голову. Ничему не научу, так ещё и запутаю беднягу. — В том и суть. Светлая голова будет для тебя своеобразным секретарём. Принеси-подай, перепроверь документы, отправь запросы, свари кофе. — Мне тяжело делегировать, сам знаешь. Я приверженец личной отправки, перепроверки и варки кофе, — отвечаю я. — Не хватало здесь ещё одной женщины… — это лучше озвучить шёпотом. — Не волнуйся, этот кабинет только для нас. А другие женщины мне не интересны. — Вот именно! Я работаю в паре с тобой и третьего нам точно не нужно. «Ещё бы тебе были интересны другие женщины», — зыркнув исподлобья, думаю я. — Что ж, моё дело – предложить, твоё – отказаться. — Знаешь, я сегодня решила поднять дактилоскопические карты по сериям … чёрт там не только ногу сломит, но и все пальцы переломает в придачу. — Поднять? С каких пор у нас нет доступа к ЯФИСу? — Как ты знаешь по предыдущим делам на месте происшествий не было оставлено практически ни одного отпечатка пальцев. За исключением одного смазанного… Я пытаюсь понять, почему его не добавили в базу? — Сочли непригодным. По нему невозможно определить тип папиллярного узора. Он бесполезен. — Но можно провести сравнение и достроить отпечаток. — Ты знаешь сколько дактокарт находится в системе? Миллионы. ЯФИС не достраивает и не предполагает. Он выбирает порядка десяти частных признаков узора и по ним проводит сравнение. — Не достраивает и не предполагает, — прячась за монитором, я передразниваю капитана, попутно показывая средний палец и язык. — Душнила… Не услышал, что ли?       Подозрительно тихо. Я, чуть вытягиваясь, выглядываю из-за монитора и щурюсь. Аккерман, опираясь виском на кулак и вздыхая, смотрит в мою сторону. С характерным «ой» я медленно скрываюсь обратно. — Н-ну, и чего ты так смотришь на меня, а? Я же пытаюсь сделать хоть что-то полезное для дела, помимо этих, — я приподнимаю руками готовые отчёты, — злоеб… — Офицер Зоэ, что за слова такие? — Но мы же не в церкви, капитан Аккерман. — Отчёт первый, — нагло усаживаясь на стол капитана, я начинаю демонстрацию папок, над которыми корпела добрую половину дня. — Отчёт второй и третий. Сделала всё согласно предыдущим правкам. Наслаждайся. А я побегу сплетни сплетничать. — Угу.       Аккерман лишь тяжело вздыхает. Я же держу путь на обед в апартаменты его матери. — Ханджи, здравствуй, проходи, — женщина пропускает меня внутрь квартиры, — так рада, что тебе удалось прийти! Наверное, под руководством Леви не часто есть время на отдых? — Кушель мило улыбается и тут же удаляется на кухню, попутно извиняясь. — Здравствуйте, — склоняя голову, приветствую я, — тут, скорее, я себе лишней роботы наживаю.       Вскользь успеваю оценить внешний вид Аккерман. Мгновения хватает, чтобы понять, на свой возраст она точно не выглядит. Морщины и у меня, и в Африке таковыми являются, но на Кушель смотрятся настолько органично и легко. Они не несут в себе следов тяжести и бренности бытия (тьфу, как пафосно). Волосы, собранные в низкий хвост, даже на первый взгляд кажутся мягкими… прямо, как у капитана.       Осматривая апартаменты мисс Аккерман, я сразу думаю о том, что где-то здесь комната Ривая, в которой он провёл свою юность. «Ю-у-уность», — облачко рядом с головой рисует всякие неприличные штуковины. Я улыбаюсь мыслям.       Капитан ведь когда-то был молодым и не травмированным. Жил жизнь. Бед особых не знал, наверное. С девчонками на свидания ходил. Сексом с ними занимался… Вот тут-то брови сводятся к переносице. Хмурюсь. Ревновать к девушкам, которые были с десять лет назад – глупо, правда?       В попытке отвлечься от подобных мыслей, я обращаю внимание на белые стены, украшенные картинами, как мне кажется, написанными Кушель. Пейзажи южного побережья Европы сопровождают по коридору вглубь квартиры. — Начнём с чая, кофе или сразу подать что покрепче? — Точно не с кофе, — присаживаясь за стол, отвечаю я, — кажется, его аромат скоро въестся в кожу.       Глаз цепляется за крупный аквариум в отдалении. Я щурюсь, замечая за плотным стеклом двух рыбок. Может, их и больше, но отчётливо прослеживаются именно две: чёрная и белая. — Красивые… — получается довольно тихо. — Можешь взглянуть поближе, — женщина жестом приглашает меня к аквариуму. Я заинтересованно прохожу за ней. — Сколько себя помню Леви всегда очень любил рыбок. Они помогали ему расслабиться и напоминали об отце. — А сейчас?.. — Наверное, догадываешься? Всё время на работе, домой особо не стремится. Но… лучше говорить в прошедшем времени, верно? — Кушель с тёплой улыбкой смотрит на меня. Щёки заливаются пунцом, я невинно опускаю голову. — Благодаря тебе Леви чувствует, что не одинок. Сейчас дом для него не просто место для ночлега. Может, со временем и рыбок заведёте.       Я усмехаюсь, следуя примеру мисс Аккерман. Мысль о домашнем питомце нужно приберечь для капитана. Рыбки действительно практичный вариант. Выгуливать, ласкать и играть с ними не нужно. Покормил, почистил аквариум и сиди себе созерцай прекрасных тварей Божьих. Риваю на пользу пойдёт. — Что ж, выпьем чаю? — уточняет женщина. Я киваю. В груди разрастается странное чувство. Становится тревожно, будто сейчас последует вопрос или разговор, которого захочется, но не получится избежать. — Как ты себя чувствуешь? Леви говорил, что ты приболела. Надеюсь, сейчас дела обстоят лучше. — Н-ну, — я тяжело вздыхаю, натягивая растерянную улыбку на лицо, — я… — голос начинает дрожать, губы сжимаются в тонкую линию. Я перевожу взгляд на окно, подпирая подбородок кулаком.       Сейчас накатит. — Ханджи, что такое? — женская ладонь касается моей. Вот, к первой слезе присоединяется вторая, я усмехаюсь. — Возьми.       Беря салфетку в руки, аккуратно промокаю чуть влажные от щёк слёзы и уголки глаз. — Пока Леви был в больнице у меня случился выкидыш, — получается на одном дыхании. Оно к лучшему. — Я… я не планировала сохранять беременность, потому что была не готова, но, когда узнала об инциденте на заправке, наверное, передумала. По итогу всё сложилось так… — Так, как должно было, дорогая, — дополняя меня, женщина сжимает ладонь. Кажется, новость о моём положении нисколько не удивила её. — Даже после стольких разговоров с Леви я чувствую себя виноватой, — в груди что-то неприятно сжимается. — Не в том, что всё так оборвалось. Мне стыдно говорить такое Вам, Кушель, но я не рассказала Леви о беременности и надеялась сделать аборт, не поставив капитана в известность. Мне стыдно перед вами обоими. — Боялась навредить ему, верно?.. — грустная улыбка на лице матери Ривая добивает. — Ханджи, дорогая, не стоит, не стоит плакать. Вы прожили тот момент вместе, правда? — сжимая ладонь Кушель, я боязно поднимаю заплаканный взгляд на неё. — И винить себя тоже не нужно. — Кошмар, теперь ещё и Вы плачете, — женщина усмехается, промакивая салфеткой скопившиеся в уголках глаз слёзы. Я улыбаюсь. — Сопереживаю… да и вдвоём плакать явно комфортнее. Не нужно волноваться о том, что подумаю я или другие. Вопросы семьи касаются исключительно тебя и Леви. Я не буду осуждать или раздавать советы, но постараюсь максимально поддержать, помочь в трудные времена.       Становится легче. Атмосферу сложившегося спокойствия нарушает вибрация телефона. Извиняясь, я беру последний в руки. Капитан. — Ты доехала? — мужской голос на другой стороне. С каплей волнения и мягкостью, которую, со слов Ривая, он сумел вернуть в отношениях со мной. Я тихо соглашаюсь с поставленным вопросом. — Что с голосом? — Леви, всё хорошо. Чуть-чуть поплакала, — Кушель с сочувственной улыбкой, продолжает гладить мою руку, — дома всё расскажу. Не волнуйся. — Хм-ф, — Аккерман протяжно вздыхает, — как мне теперь работать с мыслью о том, что ты «чуть-чуть поплакала»?.. Ладно, постарайся отдохнуть. Напиши, как только нужно будет забрать тебя. Я приготовлю ужин, так что не заморачивайся. — Спасибо… — как жаль, что это слово не может выразить всю ту благодарность, которую я испытываю к капитану. — Люблю тебя. — Я тоже, — боль в грудине отходит на второй план. На первый выходит собирающийся на щеках румянец и тепло на душе. Я бесконечно рада, что меня окружают такие благородные люди, как Ривай и Кушель. Несмотря на отсутствие отца, женщине, сидящей напротив, удалось воспитать настоящего мужчину.       Отчасти ей удалось помочь ему справиться с травмой, полученной на войне. Сейчас я перенимаю это полномочие в надежде сделать любимого мужчину счастливым. — Что тоже?.. — обрывая рассуждения, уточняет Леви. — Мне неловко говорить это сейчас, — чуть ли не шепча, бурчу я.       Не видя Аккермана, чувствую улыбку на его лице. Он говорит «до встречи». Я соглашаюсь, убирая телефон в сумку. Духовка сообщает о готовности обеда. — Может, Вам помочь с чем-нибудь? — Ох, благодарю, Ханджи, но ничего не нужно, — хлопоча, женщина переходит от духовки к плите. Взаимодействует с пароваркой и достаёт что-то из холодильника. Каждое движение такое ловкое и налаженное. Вокруг чистота, которой я могу лишь позавидовать. Если руки и мозг Ханджи Зоэ окунается в процесс готовки, то кухня превращается в чёрт те что.       Чистоплюя Ривая по началу это подбешивало, но потом он спросонья усаживался за кухонный островок и наблюдал за творящейся вакханалией. Знает ведь, что моя стряпня хороша, потому и мирится с беспорядком. Порой, даже умиляется.       Остаток дня мы с Кушель проводим вдвоём, попивая… чай (по понятным показаниям), перемывая косточки и делясь друг с другом сокровенным. Эми, под предлогом внезапно нагрянувших внуков, не присоединяется к нам. И хорошо. Я, не в обиду Бут, пока не готова поделиться произошедшим. — Привет, — я застаю капитана, курящим около машины. В еле заметной улыбке ощущается некоторая отрешенность и грусть.       Ривай бросает окурок в ближайшую урну и в качестве приветствия притягивает меня к себе, обнимая. Я интересуюсь всё ли в порядке, оставляя лёгкий поцелуй на его губах. — Садись, — устало произносит мужчина. Открывает дверцу автомобиля в ожидании моего повиновения. — Мой товарищ застрелился. Мы служили вместе. — Милый, — замечая, как ладонь капитана судорожно оглаживает руль, я беру его под руку и осознаю, что понятия не имею о том, как утешить человека, переживающего потерю. — Ты можешь рассказать мне. — Последний раз мы пили в тот день, — Ривай пристраивает локоть на подставку, сплетая наши пальцы и целуя мою руку. — Прости, что гружу тебя этим. Не нужно. Ты многое пережила. — Всё нормально. Мы должны делиться переживаниями друг с другом.       Ладони касаются лица капитана. Я оставляю поцелуй на его губах, не зная, как утешить иначе. До дома мы добираемся в тишине.       Лица приласканы пламенем свеч, расставленных вдоль белого кофейного столика. Ривай потягивает табуированный на период восстановления алкоголь. Я довольствуюсь чаем. На удивление, чёрным. — Сидим практически, как в наш первый вечер, — поглаживая мою талию, шепчет Аккерман. — Что-то новенькое? Напоминает гранат, красное яблоко и, возможно, апельсин… — нос мужчины мягко касается ключицы, переходя к шее. — Гель для душа такой. У тебя чересчур развито обоняние, капитан. Даже яблоко определил как красное. — В следующий раз будем принимать ванну вместе, — Ривай вздыхает, делая глоток чего-то… не знаю, что он там пьёт. — Знаешь, этот аромат напоминает мне о детстве. — Я вся внимание, дорогой, — возможность услышать подробности прошлого капитана возникает довольно редко. Я хватаюсь за любую. — Дорогой… — пьяно шепчет он, оставляя поцелуй на шее. — Хм-м, ты бывала на восточных базарах? — я отрицательно мычу. — Обязательно отвезу тебя на Аравийский полуостров. Покажу самые аутентичные местечки. — С детства помнишь? — Пф-ф, в моей памяти можешь не сомневаться, Нефтида… Очень яркие воспоминания. Мы бывали на подобных базарах с матерью и только представь себе, — капитан выжидает небольшую паузу, — с моим отцом. Помню, как мама мило посмеивалась над нами со словами: «Только мужчины могут подумать, что эти скляночки пусты и их продают по такой цене». Как оказалось в них были духи. — Забавно. Он старался…       Ривай пьяно улыбается. Глаза потихоньку слипаются, того и гляди уснёт. Такой беззащитный. — Насколько мог. Но я не хочу такого же для своих детей, — хрипловатый голос остаётся рядом с моими губами. На несколько мгновений ладонь Аккермана задерживается на животе. Становится, откровенно говоря, не по себе. — Ч-чёрт… только не думай, что я помешан на этом. Ситуация, да и… прости. — Леви, всё хорошо, — чуть приподнимая тонкий домашний халат, я усаживаюсь на капитана как положено, — давай уберём это.       Отставив в сторону опустошённый бокал и потянув за поясок, я оголяю грудь. Аккерман подается вперед. От усталости в его взгляде не остаётся и следа. — Тебе идёт с распущенными волосами, — Ривай аккуратно стягивает резинку с моих волос и снимает очки. — Уже завтра вечером мы сможем отдохнуть от творящейся вокруг херни.       Влажные губы мужчины касаются моей шеи. Он вновь очарованно отмечает приятный аромат тела, добавляя к упомянутым выше нотам древесину. Скользит ладонями по спине, задерживаясь на талии. Продолжает путешествие к груди. Поцелуи стремительно переходят с шеи в зону декольте, а затем касаются сосков. — Офицер Ханджи Зоэ, ты прекрасна, — неторопливо произносит капитан, — почему мы не встретились раньше? Хм-ф, — ладонь мужчины опускается на мой живот. На те же грабли. Я вижу, что Аккерман хочет сказать. Сдерживается. — Леви, — его взгляд моментально сталкивается с моим.       Немой диалог, содержание которого поглощают язычки зажжённых свечей, понимает каждый. Его окончание знаменует затяжной поцелуй. Я вновь оказываюсь под капитаном. Не помню, чтобы задумывалась об этом, но… когда я под ним, то чувствую безопасность. Чувствую, как он окутывает меня желанием и лаской.       Я скрещиваю ноги на его бёдрах, попеременно вцепляясь ногтями в спину. Волна жара сменяется волной прохлады и наоборот. Как будто в знойный жаркий день я окунаюсь в пока ещё ледяную воду находящегося рядом с родительским домом, озера. Н-да, отец бы явно не пришёл в восторг от такого сравнения.       Сложно предугадать его реакцию на Ривая, но от того, что последний благородно служит букве закона и участвовал в двух Иракских кампаниях, ему явно станет чуточку легче. Дочь в надёжных руках. И, кажется, лишь мама осознаёт, что из подобных мест люди не возвращаются прежними.

***

      Утро выдаётся ясным. Я встаю чуть раньше Ханджи и прохожу через утреннюю рутину, к которой добавилась обработка раны. — Шрамы, куда не взгляни, — обращаясь к отражению в зеркале, тихо произношу я.       В определённый момент жизни внешность начала беспокоить меня. Лазером удалось устранить несколько последствий военной службы. Потом стало не до того. И вот… новые отношения. Нужно блюсти себя и разобраться с оставшимися отметинами. — … и куда он в такую рань встал? — из спальни слышится сонный бубнёж.       Я слегка толкаю дверь рукой, чтобы обнаружить картину, которая из утра в утро вызывает самые тёплые чувства, что сохранились во мне. Растрёпанная Ханджи что-то невнятно бурчит, потягивается и зевает. Пытается найти очки. — На тумбочке. Доброе утро, — если его можно именовать таковым.       Скорее всего, многие в отделе задавались вопросом: как очкастую с её зрением взяли в офицерский состав? Мало того, у неё ведь ещё и татуировки есть. Практически комплект.        — М? А, благодарю. И тебе доброе, — осоловело улыбаясь, она переворачивается на живот, приподнимается на локти и демонстрирует миру прекрасную грудь. — М-м-м, будешь завтракать?       Я киваю, кротко улыбаясь в ответ, и думаю о том, насколько мне повезло. Офицер Ханджи Зоэ – лучшее, что могло случиться со мной. Такая красивая, моментами чересчур эмпатичная и моя. Можно подобрать ещё с десяток слов, описывающих её, но каков в этом толк? Главное – мы рядом друг с другом, и, кажется, всё налаживается.       Она, нагая, выкуривает сигарету, стоя на балконе. Лишь тёмно-бардовое пальто в пол не даёт миру узреть все прелести офицера. Говорит с кем-то по телефону, попутно ёжась от холода. Чуть путанные волосы не позволяют провести пальцами до конца. Как бы странно это не прозвучало, но руки Ханджи никогда не пахли никотином. Мыло и крем с ароматом пиона, либо не менее приятно пахнущая мазь для заживления шрамов. Я так и не понял, как Зоэ умудрилась настолько глубоко порезать руку во время готовки. «Ты так спокоен…» – прерывая размышления из лабиринта мыслей доносится мужской голос.       Моё спокойствие для такого события и впрямь удивительно. Нехарактерно и… подозрительно? Возможно. Не хотелось бы устроить вечером посттравматический концерт для Ханджи. Я боюсь вновь напугать её. — Ну и холодина! — по-детски семеня ногами, офицер закрывает стеклянную створку. Морозный воздух достаёт до меня лишь кончиками пальцев, если так можно сказать. — Оденься, — отпивая чай, отвечаю я. — Пф, буду звать тебя капитаном Очевидность, — уже оголённый силуэт удаляется вглубь квартиры, — даже в звании едины!       Я усмехаюсь ей в след, перевожу взгляд на панораму города. Сколько людей сегодня успело погибнуть? Наложив на себя руки или отправившись на тот свет благодаря чужой. — Леви, ты ведь должен быть в… как это назвать? Уставной форме? Парадной звучит сомнительно, учитывая обстоятельства, — доставая из закромов гардеробной предположение Ханджи, я краем глаза поглядываю на неё. И вздыхаю.       Упадническое, по идее, настроение она разбавляет своим видом. Тонкие пальчики со свежим маникюром цепляют пояс для чулок на талию. Несобранные в стандартный хвост волосы заметно мешаются. Зоэ смахивает их рукой, приосаниваясь и открывая вид на грудь, поддерживаемую чёрным лифом. — Ханджи, могу я… как бы это правильно сказать? — отирая ладонью гладко выбритые скулы, я приближаюсь к офицеру. Она с вопросом перехватывает мой взгляд. — Присядь, пожалуйста. А это, — ладони, словно по наитию, забирают из рук любимой чулки, — позволь я.       Без лишних вопросов девушка опускается на небольшой диван посреди гардеробной. Я склоняюсь пред её длинными ногами и оставляю поцелуй на колене. Прижимаюсь щекой, отираюсь. Как же она чертовски вкусно пахнет.       Я мягко подстраиваю плечо под колено Зоэ. Поцелуи остаются на внутренней стороне бедра. Чем выше я поднимаюсь, тем громче становится дыхание офицера, сопровождаемое редким мычанием. Губы касаются ткани нижнего белья. Горячо. Я вижу, как Ханджи запрокидывает голову. — Сними их, Леви, — игнорирую, продолжая терроризировать губами то, что находится под чёрными трусиками. Делаю это интенсивней, — пожалуйста.       Взгляды сталкиваются на несколько секунд. Ханджи возвращает голову в прежнее положение. Снизу вверх, как и в ту ночь, предстаёт будоражащая фантазию и член, картина. — Что потом?.. — пальцы проникают под резинку белья с обеих сторон. Избавлять офицера от последнего я не спешу. — Возьмёшь меня. — На работу? — А-а-аккерман! — недовольно пыхтя, девушка зажимает моё лицо ногами. Наверное, я улыбаюсь. — Ну тебя. Придушу когда-нибудь.       Прилагая немного усилий, я развожу ноги офицера. Она сама избавляется от трусиков. Всё начинает изнывать при одном лишь взгляде на Ханджи в таком положении. Нагую и влажную. Смущённо прикрывающую промежность ладонью. И чего я там не видел, дорогая?       Губы оставляют поцелуй не внешней стороне ладони. Я аккуратно убираю её руку, не сводя глаз с зардевшегося девичьего личика. Раскрасневшегося. Зоэ вкрадчиво наблюдает за последующими действиями. Смело. Даже не отводит взгляд.       Я пристраиваю два пальца около входа и начинаю вводить. Медленно, дразня. Касаюсь губами влагалища офицера. Подключаю язык. И продолжаю наблюдать. Она ругается, всем своим видом покрывает меня отборным матом. Забавляет. Мычит, кусает фалангу пальца. Проклинает. — Ты же не бабушку через дорогу переводишь, — заканчивая фразу стоном, Зоэ подаёт голос. — Ускорься, чёрт возьми. — Так не пойдёт, Нефтида. Попроси. Я знаю, как ты можешь умолять. Красноречиво умолять, — щёки девушки вспыхивают румянцем. Это раззадоривает ещё больше.       Ломается. Не хочет поддаваться. Непокорной она мне нравится вдвойне. — Умоляй, Ханджи, умоляй. Ты же можешь быть послушной. Не противься.       Рука сама тянется к члену, попутно прихватив офицерское нижнее бельё. — Не дождешься.       Знаю. Знаю и поддаюсь, углубляя поцелуй и вторгаясь языком туда, где ранее были пальцы. Влага оседает на лице с каждым движением всё больше. Ладони впиваются в мягкие бёдра. В излюбленной манере Ханджи сплетает наши пальцы на одной из рук. Очень сокровенный знак. Возможно… я не знаю, как правильно это описать. Касание ладоней для нас стало проявлением доверия? Истинной близости, а не простого желания. — Л-леви, — Зоэ сжимает ладонь в сладостном стоне, — я…       Фраза не находит окончания, но я открываю в себе непосильное желание поцеловать офицера. Обнять, приласкать и никогда не отпускать.       Какая банальщина. Реализуем. — М-м, — девушка мычит сквозь поцелуй, я отрываюсь, — Ривай, если мы хотим заняться сексом, то стоит начать, иначе не успеем приехать вовремя.       Счёт времени давно потерян. В какой-то степени я благодарен раннему подъёму. — Н-да, пожалуй. Просто, — картина в голове проясняется. Внезапное желание забыться вполне оправданно, — бес попутал. — Бес попутал? Так сразу и не скажешь, что тебе тридцать, — заключая моё лицо в ладони, Зоэ лучезарно улыбается. — Это называется богатый словарный запас, милая. Прямой зависимости от возраста здесь нет.       Последующие сборы характеризуются женскими возмущениями по поводу моего окончания прямо на нижнее бельё. Довольно забавный опыт. Да и бубнёж любимой я не разделяю, ассортимент данного элемента одежды ширится чуть ли не каждый день. Люблю этому способствовать. Обожаю тёмное нижнее бельё на офицере. Какую бы траурную славу не носил чёрный цвет, на Ханджи, облачённой в него, начиная с резинки для волос и заканчивая сапогами, он смотрится величественно. — Поможешь? — демонстрируя оголённую спину, тихо уточняет Зоэ. Без лишних домогательств я помогаю с молнией на платье, простирающейся от поясницы до шеи.       Спустя час мы прибываем в обозначенное место. — Тебе сказали, что с ним произошло? — Зоэ натягивает чёрные перчатки на кисти. Мы под руку проходим вглубь кладбища. — Бр, погода ни к чёрту. — Застрелился во время очередного прихода, — желваки подрагивают, я притягиваю девушку чуть ближе к себе. Не столько озабоченный тем, что ей холодно, а скорее тем, что близость Ханджи помогает держать себя в руках, — не смог смириться с тишиной вокруг. — Тишиной?.. — Р-ривай, это ты? — не успевая ответить на вопрос любимой, дрожащий женский голос чуть слышно окликает меня. — Ривай Аккерман, да? Д-да, это ты… точно ты. — Ты спас нашего сына, но он не воспользовался этой благодатью. Мы просим прощения. Он тоже, я уверен. Кого-то ждёт вагон проблем, Кому-то не везёт. Спасенье все видят во мне, Но выше всех – Бог. — Мы были словно братья, мисс. Не стоит благодарности.       Перед глазами стоит образ белобрысого паренька. Пыль, грязь, порох и струйка крови, стекающая из уха. Обезумевший до беспамятства взгляд. Пришлось заломить блондину руки и разок приложить о землю, дабы тот перестал брыкаться и принял помощь. — Спасибо, что Вы здесь, Ривай, — женщина пожимает мою руку двумя своими. Никак не могу распознать эмоцию на её лице. Да, она, как любая мать при смерти ребёнка, источает отчаянье, но здесь… здесь есть что-то ещё. Уверен. — А это?.. — я приподнимаю брови и словно выхожу из воронки захватившего меня анализа. Понимаю, что речь идёт про офицера. — Ханджи – моя девушка, — последнее слово звучит так странно. Возникает ощущение, что в моём возрасте… тут даже не в нём дело, мне всего тридцать. Скорее дело в положении, занимаемом мною.       Жена – звучало бы куда солиднее и серьёзнее?       Довольно внезапно в ушах начинает то ли звенеть, то ли шуметь. Концентрация теряется, как только среди присутствующих я замечаю девочку лет пяти, если не меньше. Дочь Чарльза Уоллера. Крепко цепляется за пальто деда. Заплаканные детские глаза вонзают лезвие прямиком в сердце. — Почему папа ушёл? — если бы я знал наверняка. — Он рассказывал о вас. — Надеюсь, — в попытке сосредоточиться начинаю я, — только хорошее.       Девочка так похожа на отца. Светлые волосы, нос, губы и практически все очертания лица принадлежат Чарльзу. Лишь карие глаза достались от Дэйзи – матери девочки.       Молодая особа в чёрном облачении кладёт ладонь на голову дочки. Я поднимаю взгляд и сочувствующе киваю. Тёмные круги под глазами и краснота последних не умаляют красоты вдовы. Сквозь слёзы, которые, кажется, текут вне зависимости от воли владелицы, она улыбается. Я мягко улыбаюсь в ответ. «Как ты мог оставить таких прекрасных женщин, Уоллер?» – становится горько. Даже нечто, напоминающее ком, встаёт поперёк горла. — Всё же, дядя Ривай знает, почему папа ушёл? Мама не знает…       Пытаюсь понять. Пытаюсь примерить ситуацию на себя, но это так не работает. Я никогда не пойму Чарльза. У него было всё. Полная семья. Жена и дочь. Каждый из упомянутых поддерживал мужчину как мог. Так почему же кто-то выбирает путь наркотиков и алкоголя? «Ха! Будто ты лучше…» – перед глазами встают образы погибших от моей руки людей. Среди десятков лиц проскальзывает девичий силуэт. Единственный.       Скулы сводит от ненависти. Я прокашливаюсь. — Порой взрослые не справляются с тем, что у них в голове. — Много-много всего, да? — М-милая, идём, — вдова гладит дочку по голове, формируя на лице подобие материнской улыбки. В глазах застывают слёзы, — не нужно докучать капитану. — Ого, так вы ещё и капитан? — восторженно интересуется белокурая девочка. Невинные и, наверное, не до конца осознающие происходящего глаза впериваются в меня. Я киваю, стараясь улыбнуться как можно естественнее. — До свидания, капитан! — последние слова ребёнка, водружённого на деда, доносящиеся до меня. В конце концов, я просто человек, Моей вины здесь нет. — Ужасно, — Зоэ берёт меня за руку, сплетая пальцы. Я интересуюсь, что именно на похоронах кажется ей ужасным. — Ты не заметил?.. Девушка, Дэйзи, правильно? — я киваю. — Она в положении.       Выругавшись и вкупе с тем упомянув Господа-Бога (меньший из моих грехов), перевожу взгляд на женщину. И правда, пальто перетянуто поясом выше положенного места. По походке сказать о наличии беременности пока сложно. — Хочу поговорить с ней. Может, нужна какая-то помощь. — Ей выплатят… — Ривай, я не о такой помощи. — А, ну, да. Моё непрошеное мнение может показаться довольно диктаторским. Я не хочу, чтобы ты общалась с Дэйзи. Не пойми неправильно. Это из соображений безопасности. — Ага, то есть мне теперь общаться только с теми, к кому ты приставил «своих» людей? Как, например, вышло с Нанабой. Я не поверю в такое удачное стечение обстоятельств и людей в таком большом городе, Ривай. — Ханджи… — Осталось только к Дэе приставить Эрвина, да? — сквозь зубы цедит Зоэ. Я непроизвольно сжимаю её руку. Время и место для ругани не особо подходящее, да и где мириться в случае чего? — Дэя скоро выходит замуж, так что не удастся, а так хотелось… — отшучиваясь, пытаюсь хоть немного сгладить нарастающее недовольство девушки. — Ещё слово и я влеплю тебе пощёчину, капитан Аккерман. Никакого толку тебя расспрашивать. Лучше скажи, ты будешь произносить речь? — недовольно зыркнув и утыкаясь носом мне в плечо, шепчет Ханджи. — Нет. Скажу несколько слов после похорон. Ты замёрзла? — шмыгая носом, Зоэ утвердительно кивает. — Возьми ключи от машины и подожди меня там, хорошо? — Хочу быть рядом.       Вот такая быстрая смена настроения. Минуту назад бубнила о том, что я, якобы приложил руку к знакомству Майка и Нанабы. А сейчас – сама невинность, заставляющая сердце трепетать на столь не подходящем «мероприятии». Всё же я рад присутствию Зоэ. Помогает отвлечься, не зарываясь в ностальгию о погибшем… Общих воспоминаний хватит на несколько томов.       Глаза задерживаются на каменной плите, освещённой декабрьским солнцем. «— Ты так мало прожил и столько оставил после себя… Прекрасная дочь, так похожая на тебя, Чарльз. Любящая жена, которая принесёт этому миру второго ребёнка. Как они справятся без тебя?» «— Мне жаль, Ривай…» — В сожалениях нет никакого толка, — забываясь, я говорю это вслух. «— Я выбрал не тот путь, капитан. Она пыталась мне помочь. Пыталась изо всех сил. Я видел её слёзы, слышал, как она плакала, когда я возвращался домой пьяным или под чем-то. Я отчётливо это помню…»       Голос товарища рассеивается с криком бывшего командующего. — … равняйсь! Команда приготовиться к трём залпам! — указание заставляет меня отпрянуть от Зоэ и вытянуться по струнке. Давно я не подчинялся чьим-то приказам. — Пол оборота направо. Смирно! Готовьсь – цельсь!       Ряд выстрелов в воздух заставляет взмыть в воздух птиц. Все мускулы на лице остаются в прежнем состоянии. От дрожи и образа погибшего не остаётся и следа. Выстрелы не становятся триггером, возвращающим меня на поле боя.       Несколько месяцев после окончания службы тревожность была повышенной. Я реагировал на звуки оружия и запах гари. На последнее очень остро. Потом я, кажется, наблюдал за собой со стороны. Словно зритель в театре. Казалось, что время замерло, лишь изредка давая намёк на движение. Спустя несколько месяцев работы с психотерапевтом я начал переживать «посттравматический рост». Являлся он иллюзией или защитой – не знаю, но продвинуться по профессиональной лестнице после окончания терапии помог.              Отгоняя размышления и в сотый раз пробегаясь по лицам присутствующих, я обнаруживаю нужное. Лицо мрачнеет. Паника сковывают тело на несколько секунд. Больше нельзя. Я был готов к тому, что увижу стрелявшего здесь, но до последнего питал надежды об обратном, ведь Ханджи настойчиво хотела пойти на похороны, дабы поддержать.       Отклоняясь в сторону Эрвина, я тихо произношу: — Увези её к себе. Сейчас.       Не думаю, что устраивать вестерн-перестрелку входит в планы стоящего по другую сторону захоронения, но рисковать офицером я не намерен. — Ханджи, — Зоэ взволнованно переводит взгляд на меня, попутно шмыгая носом. Речь одного из сослуживцев проняла её, — без лишних вопросов, хорошо, милая? — буквально передавая её в руки Смита, добавляю я. — Заеду за тобой, как только освобожусь. — Ч-что такое? — офицер цепляется за моё предплечье. — Какого чёрта опять происходит, Аккерман? — Просто послушай меня. Я приеду и всё объясню, а сейчас – уезжайте, — кивая блондину, отвечаю я.