Осколки чёрных звёзд

      Леви проводил взглядом удаляющуюся Микасу, набрал полную грудь прохладного летнего воздуха и тяжело выдохнул.       Микаса.       Это имя так и застыло на кончике языка. Необычное и красивое, как и его гордая обладательница. Леви пробыл рядом с ней всего ничего, но она уже заполонила его мысли. Он был удивлён тем, как хладнокровно она вела себя при перестрелке и потом — на улице, когда они уходили от погони. Она не тряслась от страха, не кричала и не рыдала, и даже не пожаловалась на разбитые в кровь ноги. Микаса, по совершенно непонятной для него причине, не испугалась его громкой фамилии, которая была на слуху у каждой собаки в городе. Все знали, кто он такой, стараясь не связываться, но эта девушка умудрилась помочь ему. Ему, Аккерману. Самому разыскиваемому в пределах стен члену мафиозной группировки. Чем же ей так не угодила полиция, что она решилась помочь ему?       Усталые мышцы невыносимо ныли. Леви потянулся, немного расслабляясь, и выпустил тросы, исчезая в темноте проулков.

⸻・⸻ ♤ ⸻・⸻

      Стохес — город контрастов. Расположенный у центральной стены Сина, богатый и благополучный, он таил в себе районы, в которые боялась заглядывать даже военная полиция. Рядом со стеной Сина находились наиболее дорогие кварталы. Огромные каменные дома, мощёные брусчаткой улицы, экипажи, господа и дамы в шикарных нарядах — всё это создавало невероятный контраст с обнищалыми домишками к востоку, где, как звучали кричащие заголовки газет, царили «разврат, преступность и нищета». Ходили слухи, что под Стохесом когда-то строили подземный город для элиты, но входы в итоге засыпали, забросив слишком дорогой проект. Впрочем, для Леви это всегда звучало смешно. Ведь в этом «выдуманном» городе он появился на свет. И мог поклясться, что страшные улочки Стохеса с нищими и наркоторговцами были всего лишь детским лепетом в сравнении с ужасами, царившими под землёй: там, где выживал лишь сильнейший, где тебе, даже будучи ребёнком, приходится каждый день бороться за свою жизнь.       Быстро добравшись до малоизвестной лазейки, Леви шмыгнул внутрь. Вход напоминал маленькую щель в скале. Никто и не думал, что сквозь неё может протиснуться местный житель, и Леви пользовался этим заблуждением, выбираясь совершенно незамеченным. Этот проход он держал тайным даже для своих. В случае чего — это будет его последний шанс унести ноги, и Леви точно не хотел, чтобы этот лаз облюбовали его дружки и его вовсе заделали.       Леви проскользнул по влажной, пропахшей плесенью земле, ощущая под подошвами сапогов твёрдый камень. Сырость и затхлость — вечные спутники жителя Подземного города.       Он представлял из себя маленький филиал ада на земле. Леви уже давно приспособился к местной жизни — в этом богинями забытом месте, до которого не было дела ни правительству, ни его жителям, словно крысы чахнувшим в зловонных стоках. Многие уже давно перестали бороться и выбирали прозябать свою жизнь там, откуда всё равно не было возможности выбраться, так и подыхая под землёй. Полиция жёстко контролировала все входы и выходы из города, не позволяя никому выйти без неподъёмной для жителей платы, повышающейся с каждым годом. Леви возненавидел это идиотское правило ещё с самого детства, когда начал понимать, что люди, живущие на поверхности, были гораздо здоровее тех, кто никогда не видел солнечного света. Леви не до конца понимал, почему это происходило, но не нужно было иметь много ума, чтобы замечать, как от странной болезни умирают те, кто послабее, кто никогда не вдыхал иного воздуха, кроме заплесневелого и влажного воздуха города под землёй.       Леви просто повезло. Когда Кенни взял его к себе, он старался вытаскивать Леви на поверхность. Бесплатно, конечно же. Кенни знал все тайные входы и выходы, и, если бы не эти короткие вылазки, то и Леви явно не мог бы похвастать таким крепким здоровьем. Если бы не дядя, он бы, скорее всего, сдох вслед за матерью. Единственное, что Кенни так и не объяснил ему, это то, как его мать, сестра самого Потрошителя, оказалась в публичном доме. Леви уже за тридцать, но эта тайна преследовала его до сих пор. Приходилось останавливать себя, не задумываться о матери слишком много. Воспоминания о её клиентах, о её смерти до сих пор мучали Леви. Каждый раз, когда он возвращался домой, под землю, запах плесени сразу пробуждал в голове яркую картину иссохшей матери, уже который день обездвиженно лежавшей в постели.       Леви тряхнул головой, вышагивая по улицам. Нечего было думать о таких далёких вещах. Но волей-неволей мысли тянулись туда, в детство. А что если мать осталась бы жива? Каким бы он стал? Выбрал бы другой путь?       Леви хорошо усвоил, что мечты приводят лишь к разочарованиям, что жизнь никогда не делает приятных сюрпризов. Разве что сегодня. Очаровательная певичка никак не выходила из головы, перекрывая даже привычные тени прошлого.       Леви медленно тащился по улицам, разглядывая до боли знакомые места. Как бы ни хотелось домой — сначала надо было отыскать Кенни. Старик, наверное, уже его похоронил.       Дорога к штабу тянулась сквозь плотные трущобы старых каменных домов. В одном из таких Леви жил несколько лет. Идти мимо этих зданий было больнее всего. Как будто душу выворачивали наизнанку. А ведь уже столько лет прошло…       Образы Фарлана и Изабель врезались в память, лишь подсказывая, что в этом мире нет никакой надежды. Любые планы раздерёт на куски мерзкий Подземный город.       Когда-то Леви мечтал выбраться отсюда. Его друзья мечтали о том же. Думали, что для них правда есть место где-то там, на поверхности, где миллионами звёзд искрится синее, как драгоценный камень, небо, где тело согревает яркое солнце, где воздух пропитан жизнью, травой, теплом — всем, что Леви было недоступно.       Они были совсем ещё юнцами, верили, что смогут вырваться. Если бы Леви знал, чем обернётся их самоуверенность, запретил бы им даже думать о поверхности.       Фарлана пристрелили сразу же, как он показался у выхода. Изабель попыталась прорваться, утащить Фарлана за собой, попытаться спасти, но только попалась сама. Леви ничего не успел сделать. Одно дело —обокрасть проныру с ножом, и совсем другое — выбраться из подземного города сквозь вооружённых пушками, жадных до денег и крови бандитов.       К нарушителям здесь относились без какого-либо намёка на понимание. Все жители здесь — отбросы, преступники. Одним больше, одним меньше — значения не имеет.       Их, пойманных, потащили в клетки, чтобы попытаться выбить штраф или хотя бы утолить свою жажду расправы. Изабель бросили в соседнюю камеру гораздо позже Леви. Не нужно было даже спрашивать о том, что происходило с ней всё это время. Она бы и не рассказала. Но сломленный, потрёпанный вид, пустой, безжизненный взгляд, и боязнь каждого шороха говорили громче любых слов. Леви отчётливо помнил боль в её глазах, то, как она пряталась в углу камеры, не могла заговорить даже с ним. Он никак не мог ей помочь. Дни шли, а она так и не приходила в себя. Стала похожа на тень той прошлой — яркой, весёлой Изабель.       До сих пор Леви помнил каждую деталь — опухшее тело, вывалившийся язык, пурпурное лицо и тонкую струйку крови, уже подсохшую под носом. Он смотрел на то, как Изабель медленно задыхается, и ничем не мог помочь. Охране было плевать, одним отродьем меньше.       С того дня Леви по-настоящему возненавидел этот город. Возненавидел людей за то, что эти уроды сделали с Изабель, растоптали её настолько, что она собственными руками смогла разодрать рубаху, затянуть петлю, и просто сидеть на привязи, пока лицо покрывалось алыми пятнами. В камере не было даже достаточно высокого потолка. Изабель привязала свою удавку к пересечению прутьев решётки, и просто села. Будто бы ей ничего не стоило отнять собственную жизнь.       Из тюремной ямы Леви вытащил дядя. Прознал как-то, что племянничек попался. Договорился, или «поговорил» с кем надо, Леви не знает и по сей день. Только вот после этого Леви понял, что простой разбой, жизнь от одного кусочка хлеба до другого, попытки помогать и быть хорошим, насколько позволит чёртов город — всё это полнейшая чепуха. Здесь нужно было выживать и бороться за своё место любой ценой.       Кенни взял его под крыло, проводил в мир настоящей наживы, мафии, которая гребла деньги лопатой, мафии, которая отняла у него самых близких людей. Леви продал свою свободу за возможность не нуждаться ни в чём здесь — в вонючем, гниющем городе.       Жалеть об этом не приходилось. Пусть не там, наверху, но он живёт. И живёт хорошо. Цена — всего лишь всепоглощающее чувство вины и горькие воспоминания о дорогих людях.       Леви учился не чувствовать. Игнорировать боль, страдания, стыд, горечь. В конце концов, чем меньше думаешь, тем меньше гложет совесть. Просто делаешь своё грязное дело и отлично зарабатываешь. Правда пулю в лоб получить гораздо проще, но Леви пока везло.       Своё УПМ Леви достал без особого труда. За пределами стен разведчики гибли, как мухи, и, заранее подкупив солдат, можно было достать УПМ, снятое с трупа. Никто не снаряжал дорогую экспедицию, чтобы забрать одно потерянное в схватке устройство. Да и на чёрном рынке, при должных связях, найти можно было что угодно.       Леви сам научился пользоваться этой штукой. В первый раз чуть не разбился, привлекая к себе внимание большей части Подземного города, но быстро сообразил, что нужно делать.       УПМ открыло Леви новый мир. Он мог быстро сматывать удочки с заданий, проехать на поверхность незамеченным и так же легко возвращаться. Его навыки могли уделать даже тренированных солдат, и Леви примирился со своей судьбой. Всё-таки жилось и правда неплохо.       Облав ждать не приходилось. Полиция прекрасно знала о мафии, но до чёртиков боялась тех, кто сторожит вход. Местные группировки давно и очень доходчиво объяснили военным, что будет гораздо проще, если их рот будет заткнут купюрами, а не кляпом. До руководства это не доносили. Для мафии Подземный город был совершенно безопасен. Сосунки с поверхности боялись появляться в плохих кварталах Стохеса, вполне спокойных и тихих в сравнении с улицами Подземного города, а уж под землю за ними точно никто не сунется.       Улица тянулась бесконечно. От усталости казалось, что Леви идёт слишком долго. Он думал слишком о многом.       У бара, из которого продолжала громыхать корявая музыка местных пьянчуг, валялся мужчина. Вид у него был жалкий. Оборванец с посиневшим лицом, казалось, уже не дышал, и Леви поморщился, обходя тело.       Как ни пытался он убедить себя в том, что ему плевать, память подбрасывала ему всё новые напоминания о прошлом. Леви сочувствовал всем этим проституткам, пьяницам, больным проказой и нищим, пытающимся хоть как-то выжить. Хотел перестать жалеть, перестать обращать на них внимание, но Леви на собственной шкуре ощутил, что такое бедность, что такое голод. Не лёгкое желание перекусить, и даже не боль в желудке. Леви до сих пор вздрагивал при воспоминании об агонии тела, когда каждый его сантиметр нестерпимо жгло. Он уже и не помнил, отчего точно умерла мать. Возможно, что и от голода. Когда Кенни появился на пороге, Леви был уже одной ногой в могиле. Не ел так долго, что голова совсем перестала соображать. Как же было жаль.       Себя было жаль.       Когда-то Леви, как и его друзья, мечтал выбраться на поверхность. Сбежать, и больше никогда не чувствовать этого омерзительного запаха вездесущей выпивки и плесени. Город жрал его, пытаясь перемолоть в жерновах собственных грязных дел, но Леви привык. Так и не смог решиться покинуть свой дом навсегда. Он слишком сильно погряз в преступном мире, чтобы так легко отказаться от денег, какой-никакой славы и уважения.       Наверху он был никем. Грязным отбросом, ублюдком, устраивающим погром, тараканом, который, по никому не понятной причине, до сих не подох в подворотнях.       Ему ничего не оставалось, кроме как стать таким же, как дядя. Мужчиной, который заботится только о себе. Подонком, гребущим грязные деньги.       Всё, что спасало Леви сегодня — Микаса, так кстати попавшаяся ему на глаза. У неё точно были свои счёты с полицией, раз она решилась помочь. Если бы только согласилась на ночь…       Мрачные мысли развеивались, стоило только вспомнить о певичке. Леви не понимал, чего он вообще церемонился с ней. Мог бы легко заставить делать её всё, что ему захочется. Мог бы вообще положить ствол на неё и пользоваться, как живым щитом. Но она всколыхнула в нём что-то такое, что заставило Леви принимать её за человека.       Она была для него никем. Легко мог бы спасти свою шкуру и наплевать на то, что случится с Микасой. Что так зацепило его? Красивая мордашка? Она была далеко не единственной красивой девушкой в его окружении, и всё же её необычный разрез глаз, манера держаться и такой нежный, манящий голос не покидали его мыслей. Леви постарался засунуть эти мысли поглубже. Он уже подходил к штабу.       Штаб скорее напоминал склад. Огромное помещение, выдолбленное в граните скалы, усиленное железными, давно проржавевшими балками, было завалено коробками с товаром, оружием, и титан знает чем ещё. Леви не обращал особого внимания на всё это барахло. Его инструментом был он сам, и кроме УПМ, его любимого револьвера и старенького, видавшего виды ножа, его ничто не интересовало. Жить было бы слишком просто, если бы лишь одно наличие крутого оружия спасало твою жизнь и давало власть. Но раз за разом приходилось доказывать себе и другим, что ты достоин быть на этом самом месте, что тебя нужно уважать. И всё, что помогало Леви — его сила.       Прожорливая ржавчина уже проела в некоторых местах дыры. Железная дверь, помятая кое-где после прошлой перестрелки, со скрипом приоткрылась.       Леви вошёл в комнату, недовольно отряхивая руки. Ржавые следы въелись в линии ладоней.       — Эй, Кенни! — особо ни на что не надеясь, крикнул Леви куда-то в темноту. Ответа не было. Кенни мог уже давно свалить вместе со всеми. Прошло слишком много времени. Он должен был вернуться ещё несколько часов назад. Все, должно быть, решили, что он протянул ноги в какой-нибудь перестрелке.       В углу послышалось шевеление. «Крысы», — подумал Леви, но вдруг услышал невнятное бухтение знакомого голоса.       — Да не кричи ты так, голова раскалывается.       В темноте комнаты чиркнула спичка, и желтоватый огонёк выхватил из темноты силуэт Кенни.       — Я уж думал, ты откинулся.       — И не надейся, я ещё тебя переживу. — Кенни поднялся, зажигая керосинку. В комнате стало намного светлее.       — С твоим образом жизни это маловероятно, — сказал Леви, пиная ногой стеклянную бутылку из-под чего-то спиртного.       Кенни хрипло усмехнулся, доставая из кармана пачку сигарет. Снова чиркнула спичка. В сырых катакомбах всё мокло. Кенни чиркнул сильнее, глубже вдавливая спичку в наждачку. Спичка переломилась пополам, и Кенни недовольно швырнул её в сторону. Было видно, как он нервничал.       — Что с заданием?       Леви знал, что Кенни спросит. Но не знал, как объяснить, насколько всё было плохо. Он невнятно выругался, цыкнул и отвернулся, собираясь с мыслями. Он легко бы справился с этим заданием, если бы не обстоятельства. И признавать свою неудачу было тяжело.       — Ясно, — задумчиво ответил Кенни, заметив его молчание, и Леви выдохнул. Хотя бы не придётся отчитываться, как нашкодивший сопляк.       Леви достал коробок из кармана, зажёг спичку и поднёс к сигарете Кенни. Он слегка улыбнулся. Красный огонёк затеплился на бумаге. Кенни глубоко затянулся, выпустил серое облако дыма, и запахи жжёной серы и табака быстро наполнили комнату. Кенни плюхнулся на деревянный ящик позади.       — Ты прямо здесь уснул? — спросил Леви, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку.       — Я подумал, что тебя подстрелили. — Кенни поднялся с ящика, начиная нервно вышагивать по комнате взад-вперёд. — Ты не вернулся в установленное время.       — Ещё расплачься тут. Сам знаешь, как оно бывает. Если б не УПМ и… — Леви поднял взгляд на Кенни и на секунду запнулся. Имя Микасы задержалось на кончике языка, едва не сорвавшись. О певичке Кенни точно лучше не знать. Лишние проблемы ей не нужны. Не хватало ещё приковать к ней внимание мафии.       — УПМ и что? — Кенни обернулся, продолжая шагать. Его глаза недовольно сверкнули в полумраке. Он явно был обеспокоен, и Леви никак не мог понять, чем именно. Хотелось бы верить, что из-за него так распереживался, но Леви достаточно хорошо знал старика. Волнуется из-за задания? Не первое и не последнее проваленное.       — И удача, — Леви чётко проговорил последнее слово. — Меня бы изрешетили. Но не дождёшься.       Послышался глубокий вздох. Кенни остановился, обернулся полубоком, глядя на Леви.       — Я пытался отговорить босса от набора бесполезного балласта, но, как видишь — не вышло. Ситуация дерьмо.       — Он сам от себя избавился, — ответил Леви, воспоминая, как растекались алые пятна крови по поистрёпанным рубашкам там, где пули проделывали отверстия в мягком и слабом человеческом теле. Он видел смерть не раз, но привыкнуть жестокости и глупости такой гибели всё никак не мог. — Главное, чтобы тот, кого схватили, не сболтнул лишнего. Ему же лучше будет.       Кенни на секунду притих.       — Не сболтнёт. Ему будет нечего сказать, — Тихо проговорил он, и, снова затянувшись сигаретой, отвернулся.       — В смысле? — Леви теперь в упор глядел на Кенни. Странные догадки проскакивали в голове, но поверить в такую очевидную тупость он просто не мог.       — В прямом. Они думали, это обычный грабёж богатеньких сосунков. Некоторые из них ещё ни разу оружие как следует не держали.       Леви со злостью сжал кулаки. Руки прострелило неприятной болью от впившихся коротких ногтей, скребущих по натруженной коже. Злость внутри вскипела в одно мгновение. Неужели кража, которую они так тщательно и так долго планировали, оказалась саботирована настолько убогим образом? И зачем? За что умер молодняк?       — Как ты это допустил?       Леви прикрыл глаза чувствуя, как всё сильнее бурлит кровь. Болезненные воспоминания проносились в голове. Он сам был в такой ситуации. Многие его сообщники погибали точно так же. Молодняк отправляли на задание в качестве пушечного мяса. Не все были достаточно сильны и проворны, чтобы избежать печального конца. В его первой бойне он был единственным, кто выжил. Тогда он принял это как данность. Никто не примет тебя в ряды мафии просто так. Никто не станет уважать только из-за твоей фамилии. Постоянно приходилось доказывать, что ты имеешь право на жизнь среди сильных. Организация всячески пыталась отделаться от тупых и слабых, подкидывая их на миссии, которые явно были им не по зубам. Теперь же Леви это просто злило. Да, они преступники, убийцы, отребье, но чем тогда жизнь здесь лучше, чем в разведке? Там, за стенами, ребятня знает, что идёт на верную смерть. Пусть это до смешного глупого и бессмысленно, но у них есть цель, стремление, надежда. Их считают героями. Они свободны. За что подыхают глупые подростки, решившие прибиться к мафии? Лишь за то, что они ещё не нюхали пороха?       Леви хотел бы возненавидеть эти порядки, злился, разочаровывался, но всё равно подчинялся этим чёртовым правилам, даже не пытаясь вякать что-то против. Таков местный закон. Пока Леви всего лишь один из тех, кому можно доверить грязную работёнку, его никто не будет слушать. А выбиваться к верхушкам уже просто не было сил. Надежда умирает последней. Вот и подохла вслед за единственными друзьями.       — Были на то свои причины, — просто сказал Кенни и по интонации было ясно, что Кенни знает, в чём дело, но рассказывать не собирается.       Леви ничего не оставалось, кроме как закрыть глаза на то, что в последнее время боссы окончательно озверели.       — Что будем делать?       — Проще всего будет вышибить себе мозги револьвером, пока этого не сделала верхушка.       Леви нахмурился.       — Мы настолько в заднице?       — Настолько. Слишком много знаем. Я и ты. Спасибо, что не притащил на хвосте полицию.       Кенни ещё раз сильно затянулся. Сигарета ярко полыхнула алым, быстро сгорая, подбираясь к пальцам.       — Я попробую вытащить нас из этого дерьма завтра, — произнёс Кенни, бросая сигарету на пол. Окурок заискрился, летя вниз, плеснул алыми огоньками, ударяясь о бетонный пол. Кенни наступил на неё, окончательно потушив.       Леви поморщился, но говорить ничего не стал. Чистота этого пола теперь далеко не главная его проблема.

⸻・⸻ ♤ ⸻・⸻

      Микаса вернулась домой совершенно разбитая. Ноги нещадно саднили, хотелось лишь одного — поскорее забраться в ванную, и не вылезать оттуда, пока мышцы не перестанут ныть. Хотелось смыть с себя этот запах алкоголя, дешёвого табака и гари. И прикосновения Леви.       Дрожь пробрала всё тело, когда до неё, наконец, дошло, кем он был на самом деле, и почему его лицо казалось таким знакомым. Микаса знала, что он состоял в какой-то группировке, но только сейчас поняла, в какой.       Ох, не того человека она бросилась спасать. Совсем не того. Микаса вздрогнула. Леви, которого боялись абсолютно все внутри стен, облапал её всеми возможными способами. Вспоминать о том, как она сама плотно жалась к нему, мечтая о том, чтобы он поскорее унёс их подальше от бара, было стыдно. Наглый, жестокий, не видящий перед собой препятствий в достижении своих корыстных целей, он умудрился показаться ей приличным человеком настолько, что она доверилась ему.       Микаса бросила босоножки на пол, закрывая лицо руками. Как же это, чёрт побери, стыдно и глупо. Понятно почему его особо никто не замечает. В газетах печатали неказистого паренька, настоящий же Леви, хоть и правда небольшого роста, но был сильным и симпатичным мужчиной. И подумать только, Микасе и впрямь понравился этот воришка! Что на неё сегодня нашло?       Лишь сейчас Микаса поняла, в какой опасности она была рядом с Леви. Судя по слухам он был сумасшедшим, не меньше. Он мог сотворить с ней что угодно, и вряд ли она смогла бы защититься. Из револьвера она никогда в людей не стреляла, а в рукопашной она бы бесспорно проиграла. Несмотря на силу крови, Леви явно не составило бы труда подмять её под себя.       Микаса с облегчением вздохнула. Хотя бы теперь она дома, сейчас уже всё хорошо. С ней всё в порядке, и она чудом избежала проблем.       Было бы правильно пойти в полицию завтрашним утром, сдать этого Аккермана, и забыть всё, как страшный сон.       Сверху послышались быстрые шаги.       — Где тебя черти носили?! — грубый голос болью отозвался в напряжённых висках, и Микаса подняла глаза.       Эрен. Из-за всех этих событий она совершенно забыла, что на этой неделе его отпустили в увольнение. Они же собирались провести эти пару выходных дней вместе.       Микаса виновато разглядывала его военную форму, нашивки с крыльями свободы на рукавах, тусклую керосинку, едва освещающую комнату. Грустные и тревожные мысли начали медленно растворяться. Микаса наконец-то почувствовала, что она правда дома. Как здорово, что Эрен вернулся. Она была рада его видеть, ей сейчас не хватало только немного отдыха и поддержки.       С тех пор как Эрен пошёл в армию, они редко виделись. Микаса скучала, считая дни до того момента, когда он вернётся домой. Если вернётся. Микаса часто корила себя за то, что несмотря на уговоры и отличные данные для армии, она отказалась от службы, понимая, что это место не для неё.       Микаса сильно переживала за Эрена, постоянно думала о том, как он справляется там один, без неё. Сердце страшно ёкало каждый раз, когда задерживалось письмо, или когда Эрен не мог вернуться домой на выходные, но заставить себя ежедневно видеть, как он измывается над своим телом в попытках стать сильнее, как надрывается на тренировках под жестоким командованием, как летит в пасть к этим страшным монстрам — просто не могла. Да и сам Эрен был против. Он обещал ей, что с ним всё будет в порядке, что он сделает всё возможное, чтобы вернуться к ней, только бы она не шла за ним в армию. Нянька, как он тогда назвал её, ему была не нужна. Микаса и не хотела идти. Но вина, желание быть рядом — заставляли её всё больше и больше сомневаться. Правильно ли она поступала, продолжая петь, вместо того, чтобы защитить того, кого любишь.       — Мы договаривались, что ты будешь ждать меня около бара, я пришёл, а там пепелище. — Эрен говорил уже спокойнее, но в его спокойствии чувствовалось сильное раздражение и злоба.       — Почему ты сразу не пришла домой? Что вообще случилось? И почему ты до сих пор в этом платье?       Микасе показалось, что она находится на допросе. Вопросы сыпались один за другим, и она не успевала вставить и слово. Было стыдно, что она забыла о его приезде, и только сейчас тонкое чувство вины от того, что она не вернулась домой и заставила Эрена волноваться, пробиралось в грудь.       Его тон был строгим, громким, и Микасе хотелось бы попросить его говорить потише. Если разбудят соседей — ругани не оберёшься. Но гудящие ноги ныли, голова всё сильнее пульсировала от боли, и, нахмурившись, Микаса смогла только приложить горячую руку к такому же горячему лбу. Под пальцами ощутимо вздувалась венка.       — Испугался за меня? — всё, что Микаса смогла выдать. Его упрёки были не в новинку, но сейчас он хотя бы был прав в своей злости. Микаса и сама это понимала.       — Нисколько. — Эрен шумно переступил. Слова больно резанули по сердцу, но Микаса уже привыкла. Он не со зла. Не переживал бы — не кричал бы сейчас.       — Зато теперь ты понял, что чувствую я, когда от тебя не приходит никаких новостей. — Микаса встала, найдя в себе силы посмотреть в его глаза. Она боялась за него каждую минуту разлуки. Ночами спать не могла, всё раздумывая, почему от него ничего не слышно, ни одного письма. Ходила, как тень, по городу, занималась делами, но никак не могла выкинуть из головы мыслей о том, какую часть тела ему откусили на этот раз.       — Не перескакивай на другую тему. Ты же знаешь, что это моя работа, — Эрен с нажимом проговорил это, будто бы Микаса сама не знала, что это работа. Но опасная, смертельно опасная работа. У неё было совсем по-другому. Ей уже давно не приходилось нервничать. Этот вечер оказался исключительно неудачным. Эрен же мог погибнуть в любую минуту.       — Я тоже работаю. — Микаса с вызовом посмотрела на него, уверенная в своей правоте. Да, платили не так уж и много, но она справлялась. И их занятия просто невозможно было сравнить.       — Моя работа приносит деньги. И пользу.       Микаса понимала, он просто хочет её побольнее уколоть. Стоили ли те деньги его жизни? Для неё ответ был очевидным. Но Эрен упрямо не хотел признавать этого. Вдруг захотелось ему ответить. Она часто проглатывала обиду, не пыталась отстоять свою правоту, но сегодня в ней будто что-то надорвалось, что-то болезненное и мучительное, что-то такое, что уже было невозможно держать в себе.       — Хочешь, чтобы я тоже полезла в пасть к титану? Как и ты? — Она не заметила, как повысился голос.       — Могла бы. С твоей-то силой!       — Ты же сам говорил, что не хочешь, чтобы я бегала за тобой по пятам. Я и не побежала. Определись со своими желаниями, прежде чем упрекать меня!       Этот спор длился ещё с тех пор, как Эрен подался в кадеты. Тогда он твёрдо сказал, что нечего ей делать в армии. Микаса очень хотела пойти за ним. Не представляла, что будет делать, если Эрена не будет рядом. Было так обидно, что он не хотел быть с ней, но пойти против его воли она не смогла. Микаса убеждала себя в том, что завтра сбежит с полей прямо в кадетский корпус, и плевать, что скажет Эрен. Но дни шли, а она всё не убегала. Привыкла к работе на полях. В свободное время пробовала петь. Получалось неплохо, и скоро её начали приглашать в дома, в бары, а потом и на роскошные вечера.       Микаса и сама не поняла, как такое случилось, но ей понравилось внимание. Понравилось быть значимой. Человеком, которого с радостью примут где угодно. Солдаткой в эти дома она не могла бы сунуть и носа.       А потом Эрену стали неплохо платить. Жалования хватило на то, чтобы поселиться в доме в столице. Пусть на окраине, но в неплохом районе. И для Микасы открылись новые возможности, работы было достаточно.       Её всё ещё тянуло туда, в армию, поближе к Эрену, но она чувствовала, что уже не пойдёт за ним, что у неё, наконец-то есть и своя жизнь. Микаса давно поняла, что плевать хотела на всё это человечество. Это самое человечество отобрало у неё всё самое дорогое, что было, и с каждым днём старалось отхватить ещё больше. Теперь и Эрен изводит себя ради туманного «всеобщего блага», а ведь ему наверняка никто даже не скажет за это «спасибо». Уж она-то точно не скажет. Хватит уже с неё.       Эрен тяжело вздохнул, устало потёр глаза рукой, будто бы смягчаясь. Его голос звучал гораздо тише.       — Может всё-таки расскажешь, что там произошло? Бар сгорел.       Микаса дёрнулась. Ей не хотелось думать о баре вообще. Страх, стыд, злость на Эрена — всё смешалось, и она не понимала, за какое чувство хвататься. Если бар сгорел, то всё, что она за последнее время сделала, сгорело вместе с ним. Денег за это время она теперь не получит. Микаса помнила, как всё занялось огнём, когда Леви разбил керосиновую лампу, но искренне надеялась, что пожар смогут быстро потушить. Видимо, зря надеялась. Пока она прохлаждалась с этим воришкой, бар превращался в угольки.       — Не хочу больше ни о чём говорить, — тихо шепнула Микаса, чувствуя, как сильно давит на неё этот вечер.       Она попыталась пройти мимо Эрена, уже лелея мечты о горячей ванной и тёплой постели, но взгляд зацепился за оборванный рукав его формы с явными разводами запёкшейся крови.       — Это что ещё такое? — с упрёком спросила Микаса, хватая его за руку. Губы непроизвольно поджались, она глубоко вздохнула, едва сдерживая подступающий к горлу ком и слёзы, готовые вот-вот политься из глаз. Она старалась держать всё в себе. Правда старалась. Старалась не кричать на него, не плакать долгими ночами, надеясь лишь на то, что Эрен ещё жив, хоть и не писал уже давно.       Он попытался вывернуть руку из её хватки, но Микаса уже не могла сдерживать всё то, что накопилось за столько лет.       — Я же знаю, что происходит с тобой на вылазках! Ты можешь врать сколько вздумается, но, если бы не сила титана, тебя давно бы уже закопали вместе с остальными! — Горячие слёзы вырвались из глаз, дорожками растекаясь по мгновенно покрасневшим щекам.       — Почему, Эрен? Почему ты такой упрямый?! — выкрикнула Микаса, не в силах больше терпеть эту пытку. Каждый раз, отпуская его обратно в разведку она думала — что если этот раз — последний? Что если его регенерация больше не будет работать? Что она будет делать, когда Эрен вернётся домой без ноги, или если не вернётся вообще?       Эрен грубо вырвал своё запястье, отворачиваясь.       Микаса знала — он не выносил её слёз. Они раздражали его, но остановить их Микаса уже не могла. Она так хотела бы, чтобы он ушёл из армии, забыл это глупое обещание давно мёртвой матери, перестал гнаться за мечтой. Ей не был нужен безопасный мир. Ей был нужен мир, где есть Эрен.       — Всё со мной будет в порядке. Нужно очень сильно постараться, чтобы меня убить. — Эрен смягчился, коснулся её плеча.       — И ты очень стараешься сделать так, чтобы это скорее произошло! — Микаса увидела ошмётки ткани на рукаве, ещё розоватую кожу кисти, и сорвалась на крик, тут же собираясь вбежать вверх по лестнице. Подальше отсюда, скорее в комнату.       — Да послушай же ты!       Эрен резко схватил её, держал крепко, и её почти бессильные трепыхания не позволили Микасе вырваться.       — У нас большие проблемы в армии, и я не могу просто бросить всё. Я нужен им. Я нужен этому миру. Я хочу для нас лучшей жизни.              — Мне всё равно, — тихо сказала Микаса. Какое ей будет до этого мира дело, если Эрена в нём не будет? Эрену ужасно повезло. Ему была дарована невероятная сила, защищающая его от смерти там, где простой человек давно бы погиб. Но Микаса всё равно боялась за него. Эрен находился на передовой, в бесконечной опасности. И, зная его характер, Микаса могла точно сказать — он лез на рожон, совершенно не заботясь о последствиях, не оглядываясь на чувства тех, кому он так дорог.       — Когда же ты одумаешься? — обессиленно шепнула она, шмыгнув носом. Слёзы всё капали из глаз, но утереть их было некому. Ей действительно было всё равно на то, что случится с этим гнилым миром. То, что Эрен был надеждой человечества приносило им деньги, но отдаляло их друг от друга. Эрен давно не был прежним. Она почти не узнавала его. Микаса с удовольствием жила бы где-то в более дешёвом районе, да хоть деревне, лишь бы в спокойствии. В конце концов, её родители были фермерами. Она была готова на многое, лишь бы он был рядом, целым и невредимым.       Микаса быстро смахнула с глаз слёзы, пытаясь взять себя в руки. Получалось плохо, но она нашла в себе силы перевести тему. Всё равно она никогда не сможет убедить Эрена бросить всё и уехать с ней в какую-нибудь глушь.       — А где Армин?       Они должны были приехать в увольнение вместе, но Эрен так ничего про него и не сказал. Армин, такой светлый, добрый, даже немного наивный, последовал вскоре за Эреном, как ни старалась Микаса отговорить обоих. Армин считал, что нужно идти за мечтой, даже если это будет стоить ему жизни. Микаса понимала, что невозможно заставить их обоих жить, как хочется ей, но хотелось невыносимо. И то, что от Армина тоже долго не было новостей — пугало.       — Остался работать над планом.       Микаса вздохнула. Армина тоже полностью поглотила армия. Она теряла их обоих, и ничего не могла с этим поделать.       — Давай нормально всё обсудим? — сказал Эрен, потянув её руку на себя.       — Не хочу, отпусти.       Микаса дёрнулась, сбросила с себя его ладонь, и ему пришлось разжать руку и выпустить её.       Всё тело дрожало. Злость и обида бурлили внутри. И как только Эрен не мог понять, что она даже здесь, в этом городе только ради него. Чтобы у него всегда было место, куда он может вернуться, где может отдохнуть. Неужели ему было плевать на то, что армейская жизнь в лишениях и постоянном страхе точно не для неё? Всякий раз, когда он возвращался с очередными кровавыми следами на одежде, чётко подсказывающими, что ещё совсем недавно конечности тут не было, сердце Микасы сжималось от боли и тоски. А что если его сила перестанет работать? Что если в следующий раз он истечёт кровью и умрёт?       Микаса хотела бы не думать об этом, из раза в раз убеждала себя, что нет смысла постоянно бояться, что случится то, что предначертано судьбой, и если Эрену дано выжить, так оно и будет. Но страх перед неопределённостью просто-напросто парализовал её.       Хотелось бы, чтобы рядом был хоть кто-то, кто мог бы выслушать, понять, успокоить, но Микаса не умела заводить друзей. Раскрепощённой и весёлой она могла быть только на сцене. Уходя из яркого света, когда платье прекращало переливаться тысячами искрящихся огоньков, Микаса снова закрывалась в себе, возвращаясь к насущным заботам.       Микаса громко хлопнула дверью ванной комнаты. Специально, чтобы хоть так показать, как сильно Эрен задел её.       Ледяные струи воды помогли Микасе прийти в себя. Когда вода нагрелась, Микаса опустилась в ванную, медленно заполняющуюся тёплой водой. Мышцы постепенно расслаблялись.       Красивое длинное платье валялось рядом. Один брошенный на него взгляд заставлял чувствовать себя некомфортно. Неудобное, тяжёлое, липнущее к разгорячённому от бега телу, оно, наконец, лежало подальше, скомканное и такое же потрёпанное, как и сама Микаса.       На удивление, грязь пристала только у самого подола. Это будет совсем не сложно отстирать. Микаса аккуратно обращалась со своими дорогими платьями, но сегодня на это просто не было сил.       Она отвернулась. Не хотелось смотреть на это платье и думать о том, как придётся выстирывать грязные пятна и наглаживать глубокие мятые складки.       В тёплой воде становилось всё легче. Микаса сняла с крючка жёсткую щётку, натирая себя до красноты. Смыть, скорее смыть с себя этот день. Она смогла остановиться, только когда почувствовала боль. Слишком остервенело тёрла. Даже не заметила, что до сих пор внутри было неспокойно.       Микаса быстро вымылась, закуталась в большое полотенце, бросила грязное платье в таз с водой, и, наконец, выдохнула. Нужно было просто пойти и лечь спать. Закончить этот бесконечный и мучительный день.       В постели сонные мысли переплетались и путались. Обрывки дня мелькали перед глазами, и всё чаще всплывал образ Леви. Из-за него она не получит деньги, из-за него чуть не получила пулю в лоб, да ещё и пытался её купить!       Микаса фыркнула, переворачиваясь на другой бок. Какой же противный тип!       И всё же, его уверенный, заинтересованный взгляд никак не выходил из головы.