Плач во тьме полян цветов

Девочка. Маленькое человеческое создание. Поляна цветов. Растений с золотыми невероятно мягкими лепестками. Сон. Странное ночное видение, рассыпающееся в прах с лучами первого солнца. Смерть. Нечто невнятное, неизведанное, тихое.

***

Страх… Боль… Отчаяние? Или… ничего из этого? Кто они? Трое, трое незаметных тощих теней, они преследовали её с самого начала жизни, странные осторожные предчувствия, всегда бьющие в самую больную и верную точку, они обладают исключительно наиболее скверными, но в то же время убедительными аргументами, словно расставленные по полочкам листочки бумаг: в каждой отдельно и во всех вместе есть некая сила, она острыми когтями впивается в щёку, заставляет лицо побледнеть, а тело покрыться мертвецки омерзительным холодом от страшной и невразумительной правды. Своей тихой, безжалостно поражающей собственными красотами игрой, игрой на старой скрипке, они притягивают к себе твои воспоминания, строят из них башни в невероятных золотых замках, блеск от которых разносится за километры по пустующему пространству, разрушают их и используют уже разбитые материалы вновь, новые замки, башни, королевские дачи, строят, не жалея фантазии, с искусством и деликатностью, и поедают каждый раз по частичке спрятанных в глубинах эмоций. Они спокойны, их самообладанию и сдержанности, чувству юмора и манерности, вкусу и обаянию, всему, что их окружает скрывающей лица плёнкой, всему этому можно позавидовать, но когда все строительные кирпичики, что так тщательно производила жизнь, в один миг сыпятся в несобираемый прах, когда даже эмоциональный клей, правдивые или хотя бы завораживающие своей красотой аргументы не способны скрепить три миллиона рухнувших частей уже двадцатого замка, они сердятся, злятся, их морды в неприязни кривятся, нос в отвращении морщится, они бросают несколько последних осколков души в большой водопад, – огромное чудовище, несущее и сметающее всё, что только коснётся его вод. Всё же, это маленькое хрупкое сердце – лишь расходный материал, не иначе. И приступают к следующим новеньким только с блеском выточенным людям.

***

Фриск уже давно начал замечать одну странную вещь – каждый раз, после каждого отяготяющего новым грузом душу Сброса, он, вновь оказываясь на освещаемой лучами золотистого будто на некоторое время приунывшего от нахлынувшего на мир беспорядка солнца, полянке лютиков, странном хрустальном месте: одно движение – и в осколки, ощущал некое мягкое холодное и манящее опьянение пустоты. Цели, оставляя за собой еле заметный кровавый путь, выстеленный бело-золотой дорожкой мягких душ, без оглядки с затуманенным взглядом уходили прочь. Разум будто повиновался велению неизвестности, где-то вдалеке, за плёнкой разума, за пределами того временного барьера раздавалось шуршание золотых обаятельных лепестков лютиков, нет, это не те, которые есть сейчас, которые склонившеми бутоны стеблями отдавали честь тем давно сгнившим в памяти временам, это те, которые были раньше, когда-то давно, настолько давано, что уже казались лишь мифом на страницах детских сказок, и Фриск полностью различал эти два вида цветов, хоть и ни разу не вглядывался в какой-либо из них. В воздухе паром поднималась лёгкость, и в то же время непосильная ноша, и снова не его, чья-то другая, кого-то иного, застрявшего в коротких временных отрезках. Ноша смерти, ноша одиночества, ноша мира и ошибок, ноша чувств и эмоций, ноша красивых слов и золотых предательств, ноша мира и войны, ноша неизвестности и задымлённой демонической пустоты, ноша последнего вздоха. Реальность медленно искажалась, земля уходила из-под расслабленных ступней, запах прошлого, усиливаясь с невероятной скоростью, ласкал каштановые волосы, нежный загробный холодок превращался в чьё-то тёплое дыхание, дыхание ребёнка.