Kill a hitman

***

      — Меня не покидает ощущение…       — Что я тебя знаю…       Вегас заканчивает за него предложение. Ставит точку в их отвратительном диалоге.       Из всех лиц, что попадались на пути Пита, — ему хотелось забыть лишь одно. Молодые черты лица огрубели, приняли выточенность. Короткая стрижка — отросла, и теперь он мог с легкостью вырвать волосы Вегаса.       Но не хочет.       И в этом и есть самая главная, уебская на данный момент проблема.       — Пит это же ведь ты… Да? — сам не верит в происходящее Вегас, окидывая его совершенно другим взглядом. В нем читается тень беспокойства и растерянности: — Почему ты такой…       — Жестокий? Холодный и бесчувственный? — не моргая, интересуется Пит. Склоняется над чужим лицом, давит на изнывающее ранами плечо Вегаса, буквально выплевывает: — Очнись, блять, я всегда таким был.       — Со мной — нет. Ты ненавидел всех, кроме меня. — уверенно отвечает Вегас, за что сразу же получает звонкую пощечину. Морщится, но смотреть иначе не перестает.

      ...Верни свой пылающий ненавистью взгляд, ведь я снова… снова задыхаюсь…

      Пит едко улыбается, нажимает сильнее, из-за чего незажившие раны от гвоздей — раскрываются — кровью стекая вниз. На этот раз Вегас не издает ни звука, молча перенося всю боль.       — Мы просто трахались, — шипит обесценивающие слова в чужое лицо Пит, рывком сжимая волосы на затылке Вегаса, — не смей мне сейчас говорить о том, что было. Я тебя, сука, похоронил. Так какого хуя ты все еще жив?!       — Я могу все объяснить…       — О, не стоит, боюсь, твоя царская жопа взорвется, если расскажешь правду. — с издевкой отвечает Пит.       Отрицать, что Вегас имеет отдельное место на его полке среди воображаемых игрушек, — он не станет. Глупо, лживо. Застрял ли он в сердце — возможно. Просто вспоминает Пит это в самый неподходящий момент.       Когда чужие черты лица забылись, а никуда не уходящее занудство и желание «открывать чувства» — нет. Вегас заставляет его думать о чем-то иллюзорном, доступным лишь человеческим существам. Пит с позором нес это клеймо на себе, и, когда тот открывает рот, ему хочется заткнуть его хоть чем-то.       Неважно чем. Да хоть членом, как два дня назад, причем любым, можно даже не своим. Вообще похуй.       — Пит, я тог…       Вегас обрывает свой поток мыслей на полуслове, явно заметив что-то за его спиной. Пит нехотя поворачивается, видит, что в дверном проеме стоит напарник Порш. Тот оперся на дверной косяк, ни сколько не удивляясь зрелищу, происходящему перед его глазами.       В подвале Пита можно было увидеть всякое. Развешанные отрезанные руки жертв, залитый полностью кровью пол и украшающие камин на Новый год — кишки.       — Развлекаешься? — он никак не реагирует на вопрос, продолжая смотреть за действиями друга, который вытаскивает из кармана джинс пачку сигарет. Тот подходит к нему и, бегло оглядывая Вегаса, задает второй: — Зажигалки, случаем, не найдется?       — На столе, — ровным тоном отзывается Пит, не забывая следить за реакцией Вегаса. Тот ничего не говорит, что странно, для его вечно незатыкающегося рта. — Чего пришел?       — Тебя босс искал, — Порш с грохотом ищет среди орудий для пыток обычную зажигалку, и когда находит возле топора, облегченно выдыхает. Будто если не сделает пару долгих тяг — загнется. — Сказал, что-то важное. Ему нужен ты и я.       — Скажи, что я занят. — Пит отстраняется от Вегаса, подходит к другу и перехватывает с чужой пачки вторую сигарету. Закуривает, опираясь на столешницу ладонями.       Его взгляд и взгляд Вегаса скручиваются тугой веревкой, и Пит жалеет, что не задушил придурка раньше. Тогда бы горькость сигарет ощущалась в несколько раз острее. И, когда знаешь, насколько может быть хорошо, эта доза никотина должного эффекта не производит. Более того — и рядом не стоит.       — Уволят тебя скоро такими темпами, не слушаешься никого, — усмехается Порш, выпуская кажущийся белым дым в воздух, расслабляет плечи: — А это что за хер?       Пит оглядывает обнаженное тело Вегаса, с улыбкой интересуется:       — Какой из?       Порш издает смешок, оценив шутку, начинает рассматривать их объект обсуждения.       — Знакомая у него какая-то рожа… кто-то из змеиного семейства?       — Старший Тирпанякун, — просто кивает Пит.       — Да ты гонишь, — поворачивается к нему тут же друг, но он продолжает смотреть вперед, спокойно докуривая сигарету. — Почему не сказал мне? Я бы помог!       — Себе помоги, — Пит отворачивается и от Вегаса, и от Порша, начиная раскладывать все колющие и режущие предметы в прежнем порядке. Их заебали оба, что один, что второй. — Ты даже завязать себе шнурки на ботинках не можешь. Доверить тебе моих жертв, все равно что малому дитя презерватив дать. Ты не ебешь, как и чем пользоваться.       — Ай, как всегда в самое сердце прошибаешь, — наигранно оскорбляется Порш, хватаясь за грудь: — Как же ты так со мной? Неужто желаешь поссориться? А? Андрас?!       — Свали нахуй, я скоро выйду, – решает Пит, теряя запал над кем-либо издеваться.       Приход Порша конкретко испортил ему настроение. Если бы не он — Вегас был бы уже несколько изнасилован. А его гудящий в спазмах разум — доволен.       — Ладно-ладно, оставляю вас наедине, — Порш отходит от стола, поднимая руки вверх, проходит мимо Вегаса и с ухмылкой произносит: — А у тебя ничего такой член, я б соснул… Только вот боюсь, змеиным ядом напитаюсь.       Вегас лишь фыркает на это, провожая уходящего киллера взглядом. Когда они остаются вновь наедине, в руках Пита звенят лезвия, которые ударяются о металлическую поверхность стола. Оба молчат, но он-то знает, что чужое ебало раскроется на — раз, два три…       — Пит… ты назвался Анд…       — Я кому сказал молчать? — Пит резко бросает все лезвия на стол, из-за чего один из ножей разрезает ему подушечку пальца. Молча он наблюдает за собственной ярко-красной кровью, отмечая про себя, что вся боль вмиг теряет краски.       — Тебе не больно?       Пит прижимает к себе руку, не поворачивается полностью, позволяя Вегасу наблюдать его профиль. И, словно хлыстом, одергивает от себя же свое запястье. Разворачивается, расслабляя плечи и выпрямляясь.       — А как ты думаешь? Ты же любишь делиться впечатлениями, — медленно, будто меряя шагами каждый полуметр, подходит к нему Пит. Застывает, когда остается всего один шаг, выдыхает в лицо: — Ты был прав, тебе не нравятся смазливые. Тебе нравятся такие ублюдки, как я. Верно? Я же нигде не проебался?       — Пит…       — Вин, наверное, еще жестче, чем я, — он грубо сжимает подбородок Вегаса пальцами, заглядывает в горящие прежней страстью глаза: — Тебе всегда нравились те, кто отражают твою сидящую внутри жестокость, или я был единственным?       Вегас приоткрывает губы, чтобы ответить, но Пит не позволяет. Забирается порезанным указательным пальцем. Надавливает на горячий язык. Смачивает рану, позволяет за долгие годы вновь ощутить вкус своей крови. Тот, как послушная псина, слизывает все до последней капли.       — Больно, Вегас, это когда ты смотришь на меня так, будто хочешь со мной завести несколько собак, вновь лежать в обнимку после секса и вливать бутылку вина на двоих, — шепчет Пит в покрытые красным губы, смотрит то в глаза, то вновь на них. Борется с желанием укусить. — а порезы это не больно. Все пытки ничтожны по сравнению с тем, как ты смотришь на меня сейчас. Это мерзко, прекрати. Иначе мне придется вырвать твои глаза.       — Пит… ах… — он прижимается к Вегасу всем телом, словно паук окутывает свою жертву. — Я не хотел тебя бросать…       Дыхание опаляет щеку, Вегас следит за ним завороженно. Прямо как тогда… И Пита разрывает от удущающей волны воспоминаний. Давно забытых, но так легко, как по щелчку пальцев, распарывающих память.       — Отец приказал уехать в Англию, я не мог отказаться… — Вегас, кажется, правда сожалеет о прошлом. — Мы еще може…       — Заткни свой вшивый рот, — ударяет по чужому животу коленом Пит, пальцами растирая на губах измученного Вегаса кровь: — Я никогда тебя не любил и не буду любить.       — Ты сам знаешь, что это не т…       — Это так, — обрывает Пит, носом уткнувшись в чужой. Обхватывает острые скулы ладонями. Глаза Вегаса сияли, то ли горящего пламени рядом, то ли от подступающих слез. Сложно выяснить. Зато добить он может. Причем одним, закрепляющим ранее сказанные слова, словом. — Никогда.       Отстраняется резко, уходит и даже не оборачивается, хватая по дороге к выходу свою кожанку.       С позором проигрывает в битве, под названием — любовь.

*

5 июня, 2015 год.

      Сладкая вата таяла на языке. В солнечном пространстве летала пыль. Пит облизывал пальцы, вытягивая шею навстречу грубой хватке. Андрас смотрел на него с неукротимым желанием, прижимал к стенке кабинки.       Ту чудом не шатало в воздухе, а вот его конкретно потряхивало в чужих руках. Этот по ублюдскому длинный нос с горбинкой чутко проходился по ключице, вдыхал запах кожи Пита и вызвал мурашки по спине.       — Хочу тебя, прямо здесь и сейчас.       — Я уже дарил тебе приставку, — напомнил Пит, резко перехватив Андраса за ворот рубашки и приподнимая к своему лицу, выдохнул: — Хочешь сказать, что я потратил деньги зря? Сказал бы сразу, что тебе нужен только мой зад.       — И зад, и любой другой подарок, мне все понравится, — тот, неотрывно, смотрел ему в глаза, рукой пробрался под мятую на краях рубашку, оглаживая горячие от жара лопатки: — Главное, чтобы ты был рядом.       — Мы спустимся через пятнадцать минут, — Пит поставил одну из ног на сидение, прижал Андраса к себе. Они рвано выдохнули, когда член сквозь ткань брюк начал упираться в чужой пах. — Не медли, ненавижу тормознутых.       — С таким, как ты, даже секунда промедления кажется ошибкой, — Андрас ловко расстегнул молнию, стянул с Пита брюки. Снял трусы, кусая и тут же зализывая кожу на нагретом бедре. Он же выгнулся навстречу, спрятал пальцы в темных волосах и откинул голову. — Мне нравится все в тебе… я словно схожу с ума…       Сколько бы Пит не ругал Андраса за излишнюю откровенность в чувствах, тот все равно продолжал говорить абсолютно все, что думал о нем. В веках, рефлекторно, скапливались слезы, когда тот привычно проталкивал в него сразу два пальца, расстягивая без всякой нежности тугие стенки ануса. Андрас облизывал головку его члена, постепенно заглатывая наполовину, ладонью скользнул вдоль талии.       Вязкие хлюпы от скольжения губ, жар, разливающийся по всему телу, и Пит, за всем этим, с уверенностью мог сказать, что подарок на день рождения — скорее сделали ему. Адрас закинул себе его ногу на плечо, прежде чем оторваться от полюбившегося во время подготовки занятия. Рвано выдохнул, когда стянул с себя трусы.       Наклонился к нему и страстно целовал, силясь сожрать его губы. Пит цеплялся за чужие плечи, когда тот толкнулся в него сразу наполовину, стиснул зубы.       — Узкий… очень… — шептал в поцелуй Андрас. — Ах…       Пит дернулся, ощущая друга полностью в себе, вместо крика, издав сдавленный стон. Если даже их секс и похож на изнасилование — ему абсолютно на это плевать. Любая боль игнорировалась настолько же сильно, настолько и собственные чувства. Он совершенно не тонок, его натура не ранима.       Тело жаждало лишь остроты, грубости и жестокости.       — Тебе…       — Не больно мне… хватит спрашивать это… каждый раз, — с запинками говорил Пит после каждого толчка, — Вытрахай из меня всю дурь, терпеть не могу этот мир.       Андрас ускорился, одновременно покрывая его грудь, шею и ключицы осадочными засосами и укусами. Они багровели, разливаясь по телу приятной пульсацией, и Пит на некоторое время забывал в каком же гнилом мире ему приходится отбывать срок.       Антисоциальность порицается, неспособность к состраданию — табуируется. В этой тусовке, оснащенной чужим инфантилизмом и радужными представлениями о будущем — Пит ненашедший себя ни в одном человеке мятежник.       Никто не разделял его мыслей, видений, склонности получать удовольствие. Только Андрас. Перевернул его спиной к себе и начал жестко трахать, оставляя на животе и бедрах полосы от царапин.       В какой-то степени, тот тоже проявлял признаки садизма, хоть скрывал эту черту в себе. Подавлял, слушал общество.       Но Пит точно знал: от себя не убежишь.       Не намажешь себя карамелью и не станешь конфеткой. Ведь за каждой красивой оберткой скрывалась гниль. И только с ним Андрас мог быть собой — Пит знал это. Кожей чувствовал.       Да и Андрас, не раз, признавался в этом. Сказал, что не будет знать, как скрывать и дальше настоящего себя, когда их пути разойдутся. Пеплом на зудящую боль осядут.       Словно знал заранее, что им осталось недолго.       Андрас пальцами провел по его лопаткам, ладонью надавливая на поясницу, чтобы он прогнулся сильнее. Мягкой глиной Пит следовал чужим рукам, цепляясь за поручень скамейки.       Ягодицы раздвинули сильнее, Андрас гладил его везде, где попадется, а Пит слышал гул собственного сердца в ушах.       В такие моменты веки тяжелели, закрывались. Перед ним, наконец, открывалась зудящая темнота с перстрыми разводами. Слыша собственное, сбитое дыхание, Пита не посещала ни одна мысль. Все расплывалось, будто становилось нереальным, спокойным. Будто вся та тьма, что окутывала с рождения его сердце, — бежала в попытках спастись от чего-то ранее неизведанного.       Все уходило на второй план рядом с Андрасом. Под ним Питу не приходилось думать, как получать наслаждение от жизни — они понимали потребности друг друга с полуслова.       И сейчас, когда чужой язык рисовал витиеватые узоры на его шее, ладонь на члене двигалась в такт резким и быстрым толчкам — Пит не узнавал свой голос, когда полузадушенно и тихо требовал не останавливаться.       Андрас дернул его на себя сильнее, приподнял над скамейкой и сцепил пальцы на его шее. Сдавил кадык меж указательным и средним пальцем, горячо выдохнул на ухо:       — Я хочу быть рядом с тобой. Всегда.       — Нахера ты говоришь мне это? — прошептал он. Повернулся к нему, носом утыкаясь в теплую щеку. Призывно двинулся назад, толкаясь до упора и выбивая из Андраса судорожный выдох. — Ты все равно забудешь меня…       — Нет, не говори так, — Андрас до боли сжал его ягодицы, посмотрел в покрытые мраком глаза: — Я тоже читаю тебя насквозь.       — И как тебе чтиво? — закусил губу Пит, на пару мгновений ему даже показалось, что он вправду заинтересовался личностью друга. — Небось, отвратительное?       — Скажем так… — вторая рука заскользила по его телу, размазывая по животу липкую, белесую жидкость. — С оттенком одиночества.       Пит успел лишь рвано выдохнуть в щеку Андраса, прежде чем тот с силой прижал его к себе, укрепил хватку на шее и, развернув его голову к себе, страстно припал своими губами к его.       Как бы он не пытался двинутся, все его телодвижения будто были бессильны перед убивающим желанием. Иметь, владеть и, как ни странно, любить.       Первый шаг сделал он — Андрас позже милионы, и Пит задыхался от этого.

      ...Захлебывался, кашлял и внутренне погибал в противоречиях...

      Когда тот обнимал его, одновременно прижимал к стенке кабинки и, без остановки, съедал покрасневшие губы. Когда танцевал с языком, жгучим отпечатком закрепляя новое воспоминание. Приступом отзывающейся в легких.       Пита накрывала новая волна возбуждения. В животе едкие спирали скручивались. Сверлили в нем органы спазмом, разливаясь током по телу. Хватка с шеи переместилась на подбородок, Андрас настойчиво и грубо продолжал целовать его, кусая то верхнюю, то нижнюю губу.       Даже в самых изощренных мечтах Пит не мог себе представить человека, в котором бы точно так же в будущем растворился в наслаждении. Его вечная склонность к контролю никогда не давала ему расслабиться, а в руках Андраса он плавился. Бесконечно, долго и, временами, — мучительно.       Забывал собственное имя.       Ощущение, за которое Пит был готов платить. Причем — чем угодно. Ничего не будоражило настолько же сильно, как дыхание Андраса, как его сильные руки и прикосновения.       Стоны приходились прямо в чужие губы, веки будто налились свинцом. Пробежавшие по позвоночнику мурашки заставили выгнуться. Руками он вцепился в поручень, стоящий поверх лавочки, излился. Его сперма наверняка запачкала все в кабинке, но это не особо его заботило…

      …Ведь под вечной болью, пульсирующей в висках, он, наконец, вколол дозу покоя…

*

12 июля, 2015 год.

      Они оба знали, что этот момент настанет.       Андрас курил в кровати Пита, пуская дым в потолок. Игры, разговоры, секс — все как обычно, но что-то в этот день отличалось. То ли жара раздирала кожу, то ли лицо друга казалось ему на несколько тонов задумчивее. Но он забил на это, выжидал.       — Послезавтра придешь?       Андрас тогда впервые ответил — «нет». Спрашивать почему, Пит не стал, ведь как и всегда, после подобных фраз, тот сразу же давал объяснение.       — Мне нужно помочь отцу, иначе отвесит люлей, — тот невесело усмехнулся. Повернулся к нему, лежащему полуголому рядом, и внимательно осмотрел его: — Ты не обиделся?       — Угараешь? Мне похуй, — отозвался Пит, мысленно подсчитывая, сколько заказов возьмет на освободившийся от чужой ласки день. — Мы друг другу ничем не обязаны. Хорошо вместе, вот и все. Не нужно разыгрывать драму.       — Ну, вдруг когда-то в тебе проснется ранимая натура, — улыбнулся Андрас, хоть и сам не верил в подобную чепуху, — и чувства ко мне.       — Ой, завались.       Пит отобрал у него сигарету, бегло сделал затяжку и, посмотрев на открытую часть поясницы друга, спросил:       — Что там за хрень у тебя нарисована?       — Младший брат развлекался, черной ручкой нарисовал, — Андрас отвел взгляд, — неважно.       — А ну-ка покажи, мне кажется, или это татуировка? — Пит прищурился, резко приподнялся на локтях, из-за чего пепел сигареты упал на белоснежную простынь. — Причем настоящая.       Тот нехотя перевернулся, показывая спину. Он дотронулся до якобы «рисунка ручкой», пальцем обводя небольшой изгибистый набросок.       — Это что, хвост змеи?       — Нет, брат сказал, крокодила. — отмахнулся Андрас, позже быстро переместившись на спину, закрывая татуировку.       — Почему незаконченная?       — Отец позвал, позже мы забыли об этом.       Чем больше тот говорил, тем меньше Пит верил ему. Расспрашивать и дальше не стал, казалось бесполезным. Поэтому он просто одобрительно покивал и продолжил курить, будто бы этого разговора и вовсе не было.       Куда больше его беспокоили мысли о том, как он заглушит собственный разум, когда Андрас исчезнет из его жизни. Время, проведенное с другом, позволяло ему убивать меньше людей, меньше напрягаться. Головная боль посещала не часто, фактически забывалась.       Что он будет делать, если исчезнет его любимая игрушка?

*

4 сентября, 2015 год.

      На следующую запланированную встречу Андрас так и не пришел. На вторую, третью — тоже. Исчез без следа, оставив за собой лишь одиноко лежащий диск на его столе. Сидибокс покрылся пылью, ни разу не открытый, и Пит его, навряд ли когда-нибудь расскроет. В школе Андрас не появлялся, все друзья сказали, что он уехал. Куда, зачем, почему — не уточнили. Сами, видимо, не знали.       Пит долго не мог дозвониться до друга и много-много думал… Думал, что если он не найдет подпольную организацию, в которой сможет найти новых заказчиков, — ему придется несладко. Причем пиздец как.       Пять часов утра, рок льется из колонок, и он качал головой в такт истошным крикам, что шли вперемешку с битами. Пит мерял шагами комнату, разбивал костяшки об стену, пытался хоть как-то убрать вязкое желание кого-нибудь задушить. Среди всей мешанины послышался ничтожно тихий стук в дверь.       — Пит?! Ты та-ам, блять, что вытворяешь скоти-ина?! Открой ебаную две-ерь!       — Нахуй ты пришла?! Съеби на трассу, пока я тебя не прикончил! — выключил музыку и кричал в ответ своей пьяной матери Пит, до боли сжимая кулаки.       Если бы он сейчас открыл двери — не сдержался бы и осуществил озвученное.       Она дубасила в дверь, кричала, чтобы он вышел.       Пит боролся с этим желанием, закрывал лицо ладонями, пальцами пытаясь выдавить самому себе глазницы. Злость затапливала его полностью, мерным потоком пробираясь в сознание.       Тело стало таким напряженным и легким одновременно. Стук стих. Но биение его сердца — нет.       Он подошел к двери, прислонился ухом к ней и начал вслушиваться.       Тишина…       Ногтями он царапал дверь, не слыша ни звука. Уже подумал, что она пошла спать, но вскоре услышал дыхание и шаги.       Та молчала, что-то вытворяя за дверью. Вскоре послышалось щелканье… Будто та покрутила колесико зажига…       — Ты что задумала, шлюха?! — Пит прислонился спиной к твердой поверхности, сложил руки на груди. — Неужто собираешься меня здесь поджечь?       Хоть и голос его звучал спокойно, в жилах все еще разливалось раздражение. На что эта дура надеется?       Вскоре послышалось пение. Пьяное и ненавязчивое. Пит отошел от двери, осмотрел нижнюю щель и понял, что в его комнату забирается серый дым. Его накрыло с головой от проснувшегося в груди нового чувства. Азартного и горящего.       Эта сука уже заебала его своими выходками. Зачастую она мастурбировала под дверью, выстанывая имя погибшего в перестрелке его отца, то резала себе, дура, горизонтально вены. Всегда пыталась привлечь его внимание. И Пит готов ее поздравить — у нее получилось.       Теперь он окутает ее своей нелюбовью.       Присвистывая, Пит забрал с собой лишь телефон и спрятанный в тумбочке нож.       Все происходило как в тумане. Вот он открыл окно, цепляясь за отлив, — вот уже цеплялся за ветку дерева. Желто-голубые переливания рассвета и прохладный воздух вызывали в нем воодушевление. На теле остались царапины, но он не обращал внимания на эти мелочи. Спрыгнул с последней ветки, за которую крепко держался, и ладонями упал на колючую траву. Бегло стряхнув с экрана телефона песок, он позвонил в — «199» — и направился в сторону входной двери.       Все это время его вело какое-то приятное чувство. Губы озаряла злая улыбка и, когда он поднялся на свои босые ноги, его не покидало ощущение, что он делал все правильно. Что быстрота его движений, когда он забежал обратно в дом — ненапрасна.       — Мамочка, я дома, — Пит мерял шагами гостиную, ножом царапая поверхность спинки дивана, — выходи, где же ты прячешься? Почему не закрыла входную дверь? Не боишься, что нас могут ограбить?       На втором этаже раздался звук разбитого стекла. Со стороны лестницы показались темные пряди волос. Мама лыбилась во все тридцать два и держала в руке осколок.       — Ну за-ачем ты разбил нашу любимую вазу сыно-ок? — тихо спросила та, вышла полностью и смотрела на него сверху-вниз: — Что я такого сделала те-ебе?       Избивала в детстве, всю жизнь ненавидела и пропадала постоянно то на работе, то в клубах — список, на самом деле, можно было продолжать до бесконечности. Любовь она у нее такая — отравляющий характер носит.       — Подожгла мою дверь, например? — спокойно отозвался Пит. — Но ничего… я прощаю тебя.       — Пра-авда?       Та улыбалась, пока спускалась по лестнице. Ее конкретно так шатало из стороны в сторону, а взгляд был не менее безумным.       — Я се-егодня немного не в себе, Фэт закупился новой наркотой, сам понима-аешь, — остановилась в нескольких шагах от него мать, — ты так похо-ож на своего отца сейча-ас…       Пит ничего не ответил на это, наблюдая, как та подошла к нему вплотную. Ни страха, ни любви — он ничего не ощущал по отношению к этому человеку. Просто держал ее рядом, чтобы мать обеспечивала материально и ему не приходилось думать, где жить. Запах перегара лишь усиливал желание свернуть ей шею.       — Ты мне всю-ю жизнь испортил! Сдохни-и!       Мать замахнулась в его плечо осколком. Пит увернулся.       Шатающаяся на ногах женщина набросилась на повторно, схватила за футболку и хотела нанести еще один удар. Целилась в глаз, но он прогнулся и порез пришелся на верхнюю губу.       Кураж захватил его полностью. Пит слизал собственную кровь и с улыбкой перехватил ее за волосы. Та заорала, словно резанная свинья, и он потащил ее наверх.       Туда, где разгоралось по коридору сияющее пламя.       Мать пыталась поранить его ноги, царапала, кусалась, но Пит одним грубым ударом в солнечное сплетение быстро остудил ее пыл. Женщина захрипела и обмякла в его хватке, прекращая попытки его задеть.       — Удачный ты костер мне разожгла, мамуля, — воодушевленно шел по коридору Пит, замечая, как огонь распространился ровно до его ванной комнаты. Едкий дым забирался в легкие, и он старался дышать как можно меньше. — М-м-м! Сейчас шашлыкок из тебя будет отменный.       — Отпусти-и меня… Отпу-усти…       Шептала в полусонном состоянии мать. Замерла в его руках, когда он остановился у огня и приставил к ее горлу нож.       — Спи сладко.       Пит легким движением, будто играл на сольфеджио, дернул ножом. Кровь брызнула в огонь, из-за чего языки заполыхали ярче. Мать издала перед смертью лишь короткий писк.       Пластом упавшее тело тут же поглотило пламя.       Пит смотрел некоторое время, как она горела, прежде чем двинутся с места.       Когда легкие почти задушил газ, Пит отстранился от огня, развернулся и в глазах начало несчадно темнеть. Он побежал обратно и, схватившись за поручень лестницы, старался как можно быстрее выйти из дома.       Пит не забывал о своем наскоро придуманном плане. Выбросил осколок вазы в мусорку, проверил до какого уровня сгорел второй этаж и отметил, что уже — вот-вот — и обвалиться потолок. Нашел мамины капли для глаз и закапал себе. Те стекают по щекам и он, морщась от неприятных ощущений, выбежал на улицу.       Мигалки уже слышались у его дома. Покрытый черным дымом и с сгоревшим низом футболки — он выбежал на улицу и упал прямо перед пожарными, судорожно пытаясь найти опору в чужих руках.       — Там! Там моя мама! Помогите ей! Умоляю! — кричит Пит и сжимая в руках служебную куртку на женщине. — Пожалуйста! Спасите ее…       — Давайте быстрее! Скоро огонь распространиться по первому этажу!       Изображать вселенское горе и дальше Питу не пришлось. Женщина, за которую он держался, прижала его к себе и обняла, скрывая своим плечом большую часть его лица.       — Откуда у тебя кровь на губах, парень?       — Я… — Пит на ходу придумывал историю. — Я пы… пытался выбраться из своей комнаты… и… когда упал с дерева… на земле был кусок стекла от бутылки…       — Вот как… — в ее голосе читалась расстерянность и сочувствие. — Ты такой храбрый, раз решил любыми способами спастись…       «Да, тетенька, а еще я ахуеть какой изобретательный», — прятал в сгибе ее шеи улыбку Пит.       — Что будет дальше?! Я не переживу, если мама… — изобразил всхлип он и вжался в чужую куртку: — Если она…       — Наша команда делает все возможное…       К дому подъехало еще несколько машин. Несмотря на ранее утро к их двору, подбежали шокированные произошедшим соседи. А из дома выносили тело матери. Обугленное и не подающее каких-либо других признаков жизни. Хоть женщина и прижимала его к себе, закрывала глаза, Пит все равно ринулся к ней.       — Нам очень жаль… — доносилось со стороны.       Он запомнил досконально ее вытаращенные глазные яблоки, смотрящие в небо, отсутствие кожи на лице, шее и груди, и боролся с желанием расковырять ее горячее тело пальцами.       Казалось именно в таком обличии она была прекрасна. Облезлая и сгоревшая в некоторых местах до костей, она положила начало его новой жизни.       Он кричал, срывая голос, давил слезы и, накрывая ее своим телом, — обнимал. Фальшиво и легко изображал безвозмездную любовь. Остановился у ее уха и, чтобы никто не слышал, пожелал:       — Покойся с миром, сука.