Kill a hitman

***

      — Мне скучно, давай играть.       Глаза Пита блестят не по-хорошему ярко, Вегас дергается, когда его груди касаются чужие пальцы.       — Ты меня боишься, — на языке застывает удовольствие от этого факта, — и это льстит.       Черная резинка, до этого застывшая на предплечье Пита, плавно соскальзывает и обхватывает отросшие волосы. Из небрежного пучка вылезает несколько прядей спереди, но ему все равно на это. С резким перекатом залазит на кушетку — над дрожащим Вегасом — упирается ладонью в металл, медленно облизывает губы.       — Ты пытаешься меня соблазнить? — выгибает бровь тот, вздрагивая, когда ногти Пита царапают кожу на груди, ковыряют часом ранее оставленный порез.       — Каждый видит то, что хочет, — шепчет Пит ни капли не намекая ни на что придуманное Вегасом.       Секс его не интересует. По крайней мере, пока что. А вот посмотреть снова на злость придурка пиздецки хотелось.       Языком он слизывает засохшую кровь, продолжает раскрывать рану, слыша с чужой стороны рваное дыхание.       — Паук перед тем, как убить свою жертву окутывает ее полностью, — ровным, тихим тоном рассказывает Пит, — затем кусает жертву, отравляет своим ядом и растворяет внутренности…       — И что?       — Выпивает без остатка, — игнорирует вопрос, загораясь своей, тайной идеей, — до чего же романтично, не думаешь?       — Я думал романтика это цветочки, нежные касания и свечи…       — Плохо, значит, думаешь, — Пит грубо пережимает его подбородок, шипит на ухо: — Хочешь, я покажу какого это?       На самом деле, ему не нужно согласие Вегаса. Ему до звезды, понравится игрушке его жест или нет. Перехватывая чужую шею поудобнее для себя, он чуть не сворачивает ему шею, слышит болезненное мычание.       Вгрызается в шею Вегаса остервенело, жестко. Клыки насильно давят на толстую кожу, оставляя под ними бордовые отметины. Их много, отеками и спазмами проходятся по безвольному телу дрожью, подчиняют. Крик проносится по стенам подвала, плечами — недопринц — ерзает по кушетке, хоть и от пота выходит с трудом, и Пит прибивает предплечьем их обратно. Хорошие мальчики не дергаются, когда не просят, а Вегас то и дело сопротивляется.       Больно? Да. Неприятно? Возможно. Но он же делает все из желания развлечься.       Зачем развлекаться, когда только ему одному весело!       Пит буквально жрет его кожу, сдирая шею в кровь, языком слизывает ее же.       — Я отрежу тебе голову, подам на ужин твоей семье… — воодушевленно делиться планами Пит. — Три части. От подбородка до носа, от носа до брови и от брови до начала роста волос.       Показывает пальцами, как будет резать, задумчиво и на глаз замеряет, чтобы все предельно ровно сошлось. Не хочется кого-то обделить.       — Кану, Вину и Ма…       — Сука, блять, слезь с меня! — орет Вегас, ворочая головой из стороны в стороны.       Игра идет по плану. Суть, конечно, понимает лишь он. Его цель — разозлить Вегаса, а дальше, как пойдет. Просто у него забавно дрыгается член, хмурятся брови и застывают глаза на одной точке. Это и заставляет его продолжать издеваться, пока дело не дойдет до главного — самого убийства.       — Чего орешь? Язык вырвать?       — Я тебя блять самого сейчас сожру и уничтожу, — угрожает Вегас, но Пит вообще-его-не-боится.       Ради чего этот цирк? Непонятно.       Однако смотреть занимательно.       Для полной картины только попкорна не хватает, или, как минимум, еще одной бутылки вина. Тогда бы хоть торкнуло, и, возможно, появилось бы желание изнасиловать Вегаса.       Эх…       — Я подошлю на тебя всех своих подчиненных, они расчленят тебя по кускам и разбросают по разным углам Бангкока. — продолжает шипеть, как змея, Вегас.       — Класс, давно мечтал о таком, — задумчиво бьет по своим губам Пит, принимая сидячее положение, — наконец-то ты понимаешь суть моей романтики.       Грязно-оранжевый обрамляет их тела. Пит сидит на чужом животе по-хозяйски, лишь изредка сползая задницей на пах Вегаса. К нападению на член, этот бедолага, навряд ли готов.       — Ты просто отвратительный, просто мерзкий, — морщится тот, когда его руки скользят по напряженному животу.       В другой обстановке, при других обстоятельствах, его действия выглядели бы, однозначно, сексуально. Но Вегас уже потный, измученный, и совершенно непривлекательный. Такого только полный извращенец будет трахать.       Пит, само собой, извращенец, но немного в ином смысле: «убийственном».       — Добре, умолкни, истеричка, — смеется с него он, облизывает окровавленные губы, — а то еще что-нибудь мне в голову придет, а ты потом кричать, как баба, будешь…       — Хуже уж точно не будет, — фыркает Вегас.       Смелое заявление. И отчего-то слишком, учитывая, что Пит, по его киллерско-скромному мнению, ведет себя относительно мягко. Так, как и подобает с принцем. Вполне в его стиле было бы раздробить к чертям чужие кости, отрезать пальцы или подвесить вверх ногами на всю ночь.       — Да я ж с тобой сюсюкаюсь, дорогуша, — лепечет Пит, сжимая в руках чужую талию, — по мне разве не видно, что ты мне приглянулся?       — Как минимум, романтичен ты до ужаса, — криво усмехается Вегас, содрогаясь, от каждого его прикосновения.       Внушал страх Пит с самого детства. Его пристальный взгляд забирался детям под глазные яблоки, сверлил там дыры. Садик, гнилое место. Причем, ахуеть, какое. Однажды его закидали огромными камнями, рассекли спину у поясницы и ему пришлось делать операцию, сшивая обратно позвонки. Тогда, он усвоил основной урок. Либо ты — либо тебя.       И одним. Особенно солнечным утром. Он пришел в садик и отрезал обидчикам пальцы. Не посадили из-за его малолетства. А зря. Потому что в следующие разы Пит не приходил в садик, не ударял чужую руку о стол и не уничтожал с нее пальцы. Действовал скрыто и удаленно, как и следует, в общем-то, будущему убийце.       Теперь, на улицах, где он ходит, даже солнце в жарком городе греет меньше. Пит же этим пользуется. Ночью в черных одеяниях с безлюдной местностью сливается.       — Уже влюбился? — быстро же, этот идиотина, флюидиками его напитался.       — Ага, — не без издевки отзывается Вегас, — не видишь, как я кричу от счастья?       — И это лишь малая часть того, что я готов сделать для тебя, — Пит наклоняется, дышит в чужие губы и обводит пальцем подбородок игрушки.       Этот Вегас выдерживает взгляд, и там, где любой другой отворачивался, со смелостью принимает вызов. Их тела прижаты к друг другу, ткань впитывает кровь мученика, и Пит долго смотрит. Разглядывает точеное ножом лицо. Сомнений нет. Даже лежа на нем, ему хочется его заполучить: к примеру, как конфетку в детстве от ебанутой матери, как первый Glock 17, подаренный Поршем, когда они только-только начали сотрудничать.       — Тогда отпусти меня, — выдох опаляет его щеку, — а я уж найду, как тебя отблагодарить за возможность жить.       — Отрубим ноги, отпущу, — кивает Пит. Если Вегас думает, что хоть что-то из его слов про «приглянулся» больше, чем просто желание выебать, то ему его пиздецки жаль. Он лишь вещичка, которая выгодно лежала на полке — не более. — Согласен?       — Я заплачу тебе, — торгуется тот, не ответив на вопрос, — столько денег, сколько пожелаешь.       — Не интересует, — языком, Пит обводит контур чужой нижней губы, Вегас громко сглатывает слюну, подрагивая всем телом: — Но с тебя, определенно, будет толк…       — Чего ты хочешь?       — Где сейчас находится твой отец? — уклончиво интересуется Пит. Если ему не изменяет память, Корн давно хотел проучить своего братца. И, вполне вероятно, что вскоре именно его и Порша отправят убить его.       Поэтому Вегасу придется выбрать: либо он, либо отец. Конечно, он планирует убить обоих, но раз тот решил торговаться, то ставки сбавлять ни в коем случае нельзя. Это просто не в его характере.       — Я не знаю…       Пощечина опаляет ранее нетронутую щеку. Пит грубо пережимает чужую шею, сквозь сжатую челюсть улыбается.       — Неправильный ответ, — Вегас напрягается под ним, вжимаясь в кушетку, — я дам тебе вторую попытку, но только не разочаровывай меня, иначе…       Честно говоря, Пит и сам не всегда знает, что должно следовать за его «иначе», но смотреть, как тот шугается его и пытается отползти, действительно того стоит. И он считает. До десяти. Сам не зная, что будет после, но с каждым разом все больше плотоядно скалится, когда лицо Вегаса становится похожим за сморщенный помидор.       — Я скажу, — тихо начинает Вегас, и Пит скользит по лицу оценивающим взглядом, — но только тогда, когда сам буду знать.       — Адрес.       — Тебе его не убить, — качает головой тот, — он меняет место жительства каждую неделю.       — Где живет на этой неделе? — его начинают раздражать чужие неоднозначные ответы. Раз уж он продает чужую жизнь на свою, то, по его мнению, не стоит строить из себя благородного.       Вегасу это просто не идет. У него крысиная натура из всех щелей вылезает, а усталость и раздражение при одном упоминании отца в теле сжатыми руками выражаются. Признается ли он, если отрезать пальцы? Все же всунуть в него отброшенную в дальний угол грушу? Навряд ли. Слишком читается непокорность.       Нужно сделать так, чтобы сам доверился. А Пит знает, что жалкие чувства людей доверяют лишь тем, кто становится близок.       — Разве ты не хочешь покончить с унижениями? — понимает, на что давить Пит, и говорит спокойнее, почти успокаивающе. — Вспомни, сколько он боли тебе принес, как не уважал тебя. Знаешь…       Нужно добить. Вселить мнимую уверенность. И у него получается. Вегас смотрит на него так, будто вспоминает всю обиду, копившуюся уродливым спазмом в груди. Дышит полузадушено, из-за чего его грудь высоко вздымается и упирается в его.       — Мне кажется, ты бы лучше подошел на роль руководителя, Вегас... — шепчет в губы, прежде чем поцеловать.       Жестко подминает под себя чужие губы, тянет за волосы назад, углубляя поцелуй. Язык Пита горячо соприкасается с чужим, ласкает. Горькость запаха Вегаса усиливается, сливается в танце с недавно выпитым вином, и он, все же, признает, что целовать придурка до жути приятно.       Тот сбито дышит, мычит в поцелуй, пока руки Пита оглаживают втянутые бока, пробираются по животу и останавливаются у сосков. Пальцы обводят круг, надавливают.       Вегас прогибается в спине, видимо, от прошедших по ней мурашек, и старается увести голову в сторону, но он не дает.       Намертво прибивает шею к металлу, от напористости изредка сталкивается с чужими зубами своими, дрессирует. Змей нельзя приручить, но Пит найдет подход. Нужно лишь тщательнее искать…       — Скажи мне, и я оставлю тебя в живых, — выдыхает Пит, ладонью оглаживая чужую грудь, — я же вижу, как ты страдаешь, и это не из-за того, что я прокусил тебе шею.       И много чего другого — не забывает добавить про себя он, ожидая, что манипуляция, конечно же, сработает.       — Нет.       Безумная улыбка озаряет лицо Пита. Словно треск придавленного к столу жука — именно так, он фактически убежден, звучит его выражение.       — Мне же не показалось? Ты сказал нет? — зрачки глаз опасно блестят, и будь он на месте Вегаса, то готовился к смерти.       Потому что она теперь дышала ему не в затылок — в губы.