Об у(с)покоении

      Не знаю, что Уфир мне закапал, но до тарелки с ужином я добрался самостоятельно. Стоит отдать должное лекарю: на новость о том, что я нынче неопределённый срок живу под одной крышей с полукровкой и она будет присутствовать с нами на ужине, он никак демонстративно не отреагировал. Возможно, с теорией, что он сторонится полукровок я несколько погорячился. Скорее всего дело в том, что он не хочет нести ответственность за личные «игрушки» Велиала, как это вначале было с Асмодеем, а теперь с Казадор.       Правда облегчение от того, что возможно сегодня я не помру от потери крови сменилось мыслями от том, что смерть вполне может поджидать в другом месте: как только я открыл дверь в столовую, меня едва не сбила с ног девчонка, набросившись с объятиями. Глаза Нозоми и правда были покрасневшими от слёз, а лицо порядком опухло.       — Как ты? Как себя чувствуешь? Что сказал доктор? — засыпала она меня вопросами, обхватив руками и не давая возможности сдвинуться с места, не нанеся ей какое-нибудь случайное увечье.       Представляю себе, как выгляжу со стороны: уже ставшую привычной чёрную повязку сменили обратно на бинты и очень повезет, если там уже не проступили капли крови. Ничего удивительного, конечно, что Нозоми снова так разнервничалась.       За моей спиной деликатно кашлянул Уфир, обращая наше внимание на себя. Для меня этот звук был сигналом искать укрытие.       — Будет просто чудесно, юная дева, если вы отцепитесь от короля, — медовым голосом сказал он, между тем улыбаясь Казадор не так уж и дружелюбно. — Состояние Загана пока что удовлетворительное, но, если вы продолжите в том же духе, я ни за что не ручаюсь.       Отец знает, на что он способен, если кто-то решит тронуть его пациента без разрешения. Ходили слухи, что он иногда ставил хирургические опыты и дегустацию экспериментальных лекарств на своих учениках, если те серьезно ошибались в лечении. Что он сделает с полукровкой, если такая окажется у него на столе — представить страшно, такие возможности открываются для исследований, как не посмотри.       Казадор ойкнула и отпрыгнула от меня, пряча руки за спиной, как провинившийся ребёнок.       — Приемлемо, — кивнул Уфир, оставшись довольным образовавшейся дистанцией, между тем беря меня под руку. — А тебе, лапушка, надо поесть. И никакого вина.       Надежда на то, что хотя бы при Казадор он не будет называть меня «лапушкой» рассыпалась на сотню мелких осколков, но не я тут сейчас задаю правила.       — Я не усну без него, — честно сказал я, усаживаясь за стол. — И это уже не то, чтобы и вино, там специй столько…       — О, не беспокойся, об этом я позабочусь, — он одарил меня такой улыбкой, что как раз наоборот сразу захотелось беспокоиться. — Будешь спать сладко всю ночь. А любому, кто тебя побеспокоит, я поменяю местами руки и ноги хирургическим путём.       Он не обращался напрямую к девчонке, но в чей адрес была угроза вполне понятна.       — Она тут не причём, — поспешил заверить его я. — Это из-за болей.       Ставить в известность о своём реальном состоянии Нозоми — себе дороже. Она почти мгновенно снова всхлипнула, явно от жалости ко мне, а не от страха перед Уфиром. Совершенно неожиданно лекарь поменялся в лице и посмотрел на девчонку, сидящую напротив куда мягче, я бы даже сказал, что с сочувствием.       — Успокаивать людей не мой конёк, но я попробую. Я почти уверен, что сегодня Заган не умрёт, — говорит он. И я, и Казадор понимаем, каких усилий ему эта фраза стоит. — Не гарантирую, конечно, ничего, мне только и остаётся что помогать его организму справиться с… у людей это называется цитокиновым штормом*. Только в нашем случае организм пытается агрессивно избавиться от застрявшего в нём проклятия, — Уфир указал на меня, как будто за столом был кто-то ещё больной. Нам как раз подали ужин, и я невольно восхитился, как эстетично он нарезает мясо. Вообще было что-то в том, как он держал нож, можно было бы сравнить с кистью художника, ему он неожиданно шёл, словно являл собой продолжение тела. — Более точные прогнозы сделаю через несколько дней, а пока посмотрю, как на нашего короля действуют лекарства.       — Посмотрите? То есть вы остаётесь? — Казадор эта новость обрадовала, как будто Уфир действительно был моим спасителем. Удивительно, как над ним нимб не воссиял, с таким восхищенным взглядом девчонка на него смотрела.       Я едва не подавился поданным мне вместо вина травяным чаем:       — Остаёшься? — это было грубо, я спохватился и поэтому быстро добавил: — А как же твои пациенты?       — Ну да, остаюсь, — Уфир отправил в рот кусок сыра и, прожевав продолжил: — Не смотри на меня волком, лапушка. Как мне ещё отслеживать реакцию твоего организма на лекарства? И не беспокойся, я не буду досаждать тебе своим обществом. Если будешь меня слушаться, естественно. В противном случае нас ждёт огромное количество незабываемых часов вместе, — он салютует мне бокалом вина, которое предназначалось мне. — Только ты и я. А чтобы не пугать юную деву, обещаю затыкать тебе рот.       Я натянуто улыбнулся, но это больше походит на оскал. Уфира таким, конечно, не проймёшь. Представляю, сколько угроз и оскорблений в процессе лечения он слышит каждый раз в свой адрес.       — И получится восстановить глаз? — подаёт голос Казадор. — Ну, когда вы его вылечите.       Уфир смотрит на меня так, словно до этого не видел. Оценивающе и немного растерянно, после чего вздыхает:       — Я короля, к сожалению, не вылечу. Понимаешь ли… Я могу помогать снимать бытовые проклятия, лечить увечья после физических травм, когда сам владелец оболочки не в состоянии этого сделать самостоятельно. Но вот такие первоклассные проклятия, как в данном случае, может снять только тот, кто их наложил. Как я понимаю Аваддон переехал в Гайю? Ну, получается, что только он и может с этим помочь. Но что-то я очень сомневаюсь, что он даже письмо напишет мне, если я напрямую спрошу, что делать. Или в нём будет только одно слово: «Сдохните». Ох, он такой злопамятный, — лекарь хихикает, явно вспомнив что-то своё. — Прям как я.

***

      — Я правда не могу понять, почему ты не можешь спать у себя, — я сложил руки на груди и смотрел на сидящего у меня на кровати Уфира, копающегося в сумке. К счастью, ему хватило ума разуться перед тем, как забраться с ногами на ложе.       — Так ты будешь от меня слишком далеко, лапушка, — не найдя искомого, он просто вытряхнул всё содержимое её на покрывало. Оставалось надеяться, что по окончанию лекарь не забудет ни одного скальпеля и ничего не разольёт.       — Я думаю, у меня хватит сил позвать тебя в случае чего, — скромно предполагаю я.       — О нет-нет, так не пойдёт, — Уфир хмурится, но не на мои слова. — Где же ты, Бездна тебя поглоти?       Я устало расположился в кресле и теперь наблюдал на его копошения оттуда. Выставить за дверь спальни Уфира практически точно такое же оскорбление для него, как выставить за ворота Траувики. То есть если вдруг я буду прямо совсем-совсем помирать, он не отзовётся на мольбы о помощи. Даже прикажи ему это лично Велиал или Люцифер. Уже не один падший доказал это на своём скорбном примере: лёгкая неадекватность адского доктора — это то, с чем всем в Геенне приходилось мириться.       — Вот ты где, негодница, — Уфир наконец-то выкопал из кучки медицинского барахла гранённый флакон с чем-то зелёного цвета. — Ух, я уж думал идти варить новую, а это на полночи работы.       — Это ещё что за дрянь? — меня его оптимизм совсем не радует. Лучше бы это были ватные тампоны пропитанные уже относительно знакомым раствором.       — Обезболивающее и снотворное, — улыбается лекарь, в три прыжка снова оказавшись около меня. — Отвратительная на вкус штука, ты прав, но работает, — он причмокнул, как обычно повара изображают идеальное блюдо. — Ах, меня аж за себя любимого гордость берёт. Папа говорил, что нарциссизм это плохо, но я ничего не могу поделать.       — Ты уверен, что мне это можно?       — А почему должно быть нельзя? — он зубами вытащил пробку, выплюнув её в сторону, протягивает мне склянку. — Давай, лапушка, надо всё это выпить. Одним махом, чтобы сократить страдания до минимума.       Я не спешу её брать, только подаюсь вперёд и осторожно принюхиваюсь к настойке, от запаха которой меня мгновенно замутило. Видимо Уфир прочитал на моём лице всё, что я думаю о его зельях и о нём самом.       — Завтра утром спасибо скажешь, — заверил он меня, и не дожидаясь, когда я наконец соберусь с силами, просто одернул назад мою голову за волосы, и непринуждённо, отработанным за века движением, влил всё содержимое флакончика в рот. Я попробовал было дать отпор, но он схватил меня за подбородок, не давая выплюнуть одновременно обжигающую и выворачивающую нутро наизнанку жижу. — Тссс, мой хороший, потерпи. Нужно проглотить, у неё низкая эффективность при сублингвальном приёме**.       — Я тебя завтра лично вздёрну на ближайшем дереве, — хриплю я откашливаясь и пытаясь не лишиться вместе с тем ужина. — Ты совсем рехнулся?       — Ну, повесишь так повесишь, — улыбается Уфир с нежностью палача, хотя по идее это я так должен на него сейчас смотреть. — Свежий воздух мне не повредит, в лаборатории порой очень душно, — он проводит пальцем по моим губам, вытирая микстуру. — Как ощущения? Что-нибудь изменилось?       — Кроме появления практически нестерпимого желания открутить тебе голову?       — Оставим эротические фантазии на ночь, лапушка. Учитывая, что тебя может вырубить в любой момент, думаю нам лучше переместиться на кровать. Только все нежности потом, нужно еще сменить перевязку, потому что из-за всего, — он отказался считать себя виноватым, а я и вовсе фыркнул, — кажется у тебя опять идёт кровь.       Я думал дождаться, пока он соберёт все свои пожитки в сумку, но вместо этого Уфир просто скомкал покрывало и швырнул всё на пол. Я кое-как стянул с себя рубашку, пытаясь не потерять равновесие, потому что голова кружилась. К счастью мне хватило ума не одеваться официально в честь прибытия лекаря и домашняя одежда вполне годилась для сна.       Уфир снова игнорируя правила приличия забрался ко мне на колени и теперь разматывал бинты с такой осторожностью, словно я был не падшим ангелом, а хрупкой вазой лохматых годов. Непосредственного прикосновения к ране я практически не ощутил, всё ещё жглось, но теперь куда терпимее, чем в прошлый раз.       — Мой бедный Заган, хочешь я спою тебе колыбельную? — его голос теперь похож на шелест осенних листьев, словно за вечер лекарь растерял весь боевой запал борясь с моими препирательствами.       — Отец упаси, — я едва держусь ровно, уже начав клевать носом.       Но Уфир пропускает мой отказ мимо ушей, впрочем, как и обычно, и почти сразу начинает что-то напевать: про несчастных человеческих младенцев, обречённых на страдания из-за грехов глупого Адама, про несовершенство мира, полного скорби и лжи. Под эту тихую мелодию я упустил момент, когда Уфир осторожно опустил меня на подушки. Сознание плыло, но боли, как и обещал этот псих, теперь не было, только горький привкус на языке в остатке.       — В коем веке ты наконец-то послушный и не брыкаешься, — шепчет лекарь и его палец скользит по моей щеке куда-то вниз. — Загляденье.       — Голову я тебе всё-равно откручу, — предупреждаю его я, с трудом разлепив губы.       На мою угрозу Уфир добродушно смеётся, накрывая меня одеялом, и продолжает колыбельную, которая оказалась длиннее, чем я рассчитывал. Настолько длинной, что я уснул так и не узнав, есть ли в этом потоке тоски и бренности хоть что-то счастливое для человеческого младенца, чтобы у маленького сына Адама был повод не вскрыться по утру.