В тени

Если в можно было спрятаться от тяжести города, Дадзай спрятался бы в плаще Одасаку. Растворился бы в светлом оттенке коричневого, слился бы с рассветом, стал бы одной из историй, рукописью, что лежит в левом кармане, между сигаретами и фотокарточкой. Но он и так стал историей - печальной песней, что путник напевает другому под крышей заброшенного храма, пока идёт дождь. Когда дождь закончится, они разойдутся в разные стороны, храня чуть ниже ключиц вместе с болью тёплое чувство, какое-то время освещающее путь в промерзшем мире, но больше никогда не увидят друг друга. "не люби меня. я не на долго - я просто хотел переждать эту жизнь рядом с тобой" Ода вёл его к себе домой. Дадзай хромал, да и явно немного перебрал в баре, поэтому товарищ помогал ему идти, закинув его руку себе через плечо. - я весь вечер хотел спросить, как поживают твои? - Дадзай всегда проглатывал слово "дети", но Ода всегда ясно понимал, о ком тот говорит. - старшая сказала, что хочет стать врачом и "вылечить дядю Дозю, чтобы он перестал носить страшные бинты". вот насколько они были под впечатлением от твоего образа. Дадзай помотал головой, кажется, его лицо потемнело. О назначении бинтов, перекрывавших правый глаз, знал только Дадзай, и знанием этим делиться он не собирался. При ранении все они окрашивались в грязно-бордовый, создавая ужасающий ореол вокруг его лица, который естественно пугал окружающих. Безэмоциональное лицо и грязный нимб - вот он, облик маленького демона, ужаса подворотен и темных переулков. - Одасаку, а ты не боишься касаться меня? - ни капли, - спокойно, даже обыденно ответил Сакуноске. - но ведь... так ты не можешь использовать свою способность, и если на нас нападут или нас ожидает опасность... - Дадзай мямлил и задавал вопрос крайне несмело. Ода знал, как, должно быть, тяжело ему говорить подобные вещи. Была ли невозмутимость Сакуноске напускной, или он сам уже думал о подобном много раз, уменьшая невысказанное расстояние между ним и его другом? - мы погибнем, - перебил его парень, - ты согласен погибнуть со мной? - спасибо, - прошептал Дадзай. "закрытая дверь так и не откроется, если в нее даже не пробовать стучаться" Какое-то время они шли в тишине, пока голос Осаму вновь не разрезал воздух. - погоди, а что будет делать Мори, если мы оба завтра не выйдем на работу? - надеюсь, моя зарплата пойдет детям, - Ода вздохнул и посмотрел вверх, на мигающий свет жёлтого фонаря, в котором всё вокруг казалось смешным и нелепым. После посмотрел на друга, - у него будет много проблем.., но когда он из них не выбирался? Дадзай на секунду ухмыльнулся. На памяти было несколько раз, где без помощи своих людей Мори бы точно не вышел сухим из воды. Однако он мастерски заменял одних людей на других, пауком вплетая их в происходящие события, а после... Может быть, в этом вторая его способность - всегда находить удобных людей, способных помочь разобраться в водовороте происходящего? - он не заставит Чую использовать порчу без меня? - Чую никто не заставит. Никто не смеет давить на него. Он всегда имеет полную свободу выбора - использовать свою способность или нет. - но что если он сам решит использовать её без меня? - парень повысил голос, - его же тогда никто не остановит и порча убьёт его. - это будет грустно, но это будет его выбор и ты ничего не сможешь поделать. Дадзай посмотрел на Оду. Во взгляде читалась детская обида "как? ты говоришь, я не могу повлиять на него?" - Постарайся тогда не погибнуть до завтра - он взлохматил волосы друга и вдруг резко поднял руку, - всё будет хорошо. По крайней мере ближайшие шесть секунд, так что можешь не бояться, - Сакуноске вновь позволил другу опереться на него, так они похромали к дому. - Лично я сейчас погибать не очень-то хочу, - голос Оды глухо отдавался в тёмных переулках, - так что в следующий раз не напивайся так. И сними промокшее пальто, как зайдешь - Ода, - наклонившись всем корпусом вперед прошептал парень и аккуратно потрепал товарища по плечу, - Одасаку, проснись. было еще темно, но лунный свет робко заливал пространство комнаты, освещая низкий деревянный стол и человека, уснувшего за ним. Сакуноске находился в крайне неудобном положении - голова на распростертой руке, другая рука согнута так, словно ей недавно держали карандаш, как если бы он был преданным оружием в гуще сражения, спина сгорблена, ноги подогнуты под себя. Дадзай ещё раз мягко коснулся друга. - Одасаку, это я. в ответ прозвучало бессознательное бормотание, но Дадзай был согласен и на это. - пойдём, - мягко произнёс он, подхватывая друга под руку, - я помогу тебе зайти на второй этаж. нежность струилась под бинтами, проходила сквозь рукава ночной рубашки, нежность обвивала шею прядями каштановых волос в которые Сакуноске уткнулся носом, поднимаясь в свою комнату, нежность касалась Одасаку, помогая ему сменить одежду, нежность убаюкивала и обволакивала приятным голосом, говорящим о том, что все будет хорошо, нежность защищала его и оберегала его сон. ставший смелее, свет луны падал на листки бумаги, на письмо, посвященное тому, кто никогда не вернется домой, тому, чьи ядовитые глаза могли глухо смотреть на боль других людей, так как считали ее обыденной частью своей жизни.

***

"- почему ты подобрал меня тогда? почему ты ухаживаешь за..., - он явно замедлился чтобы подобрать слово, - сиротами? - потому что однажды я поступил по-другому, - второй повёл рукой так, словно хотел спрятаться в своём пальто, отгородиться от рассказываемой им истории. - не знаю, это будет звучать глупо, но когда ты оставляешь человека сиротой, причём не потому, что у тебя есть особая цель или причина так поступить, а лишь потому что это - единственное из того, как ты научился выживать в этом мире, это говорит о тебе как о плохом человеке. что крайне иронично не сочетается с моей "безупречностью". человек в черном дотронулся локтя говорившего. расходясь бинтами и светло-голубым свечением способность аннулировала вторую способность. "неполноценный человек" или же "больше не человек" - эта способность не большее проклятие, чем "безупречность", которая как химический ожог клеймит своего владельца, который вечно ей не соответствует. произведение не может переплюнуть своего автора и быть лучше него, так говорил мой старый друг. так почему же способность может? говорящий кивнул, - спасибо." (одного листа с повествованием не хватало. Ода искал его в конверте, но не находил. видимо, быстрая рука запечатавшего конверт не заметила недостатка страницы) " - через годы я заметил на обратной стороне холста надпись "я хочу чтобы ты знал, я всегда гордился тобой". в тот момент во мне что-то сломалось, переклинило. я решился отдать эту картину владельцу. мне было плевать, что он меня ненавидит, было плевать, КЕМ для него я являюсь. мои руки просто не могли мириться с этим, мне казалось жизненно необходимым отдать ему то, что ему и принадлежало - признание его мертвого отца и просьба простить за ошибки. это, наверное, так глупо. - нет, ты не прав, - человек в черном взял говорившего за руки, - это не было глупо. это был ты. ты, которым я тебя знаю. ты, который является моим другом, который не боится меня и всегда поступает противоречиво. а теперь я знаю, что в наших глазах тень одного цвета и происхождения. тебе не стоило бояться моей рекции. это не глупо - это твоя жизнь, я не могу сказать, что она правильная, ведь если бы я знал, какую жизнь можно было бы назвать правильной, то давно бы умер, но... но мы живем наощупь впервые в этой темноте, так что это не глупо, до дрожи не глупо. попытайся гордиться этим. что ты вернул..." - замолчи. я и так уже помню, как сильно нуждался в тебе. одинокий клочок скомканной бумаги был бережно разглажен и помещен во внутренний карман светло-коричневого пальто. туда, где болела пустота на месте несуществующей фотокарточки с тремя друзьями, часто выпивающими в баре Люпин и вызывавшими широкую улыбку у бармена.